О теории эмоций Фомы Аквинского, ангельской любви и психофизиологическом единстве
Фома Аквинский рассматривал эмоции или «страсти души» через призму учения Аристотеля о движении: для Фомы эмоции и являются, по сути, разными типами движений. Его классификация базируется на 1) различении двух типов противоположных движений (движения к чему-то и движения от чего-то, т.е. приближения и отступления); 2) введении типов «конечных целей» этих движений (ими являются благо и зло, в конкретных случаях принимающие различные формы). Отталкиваясь от этих пунктов, Аквинат предлагает достаточно подробную и разветвлённую систему человеческих эмоциональных актов, которые различаются между собой в том числе в зависимости от сочетаемости пар притяжение-отталкивание и благо-зло:
…коль скоро всякая страсть души заключается в стремлении или избегании блага или зла, то похоже на то, что каждое различие в душевных страстях необходимо должно являться результатом различия или блага и зла, или стремления и избегания, или [по крайней мере] степеней стремления и избегания
…всего существует одиннадцать отличающихся по виду страстей, шесть в вожделеющей способности и пять в раздражительной, и этими [одиннадцатью] видами охватываются все душевные страсти
(Сумма теологии, IV, 23)
Ассоциация эмоциональной жизни с физическими процессами приводит к ряду интересных аналогий, например, философ различает любовь, вожделение и удовольствие фактически как разные части одного и того же процесса движения (к благу). Так, любовь связывается с зарождающимся движением («имя “любви” усваивается началу движения к любимой цели»), с самой склонностью или способностью к благу, вожделение или желание – с непосредственно осуществляющимся движением к нему, а удовольствие – с его достижением, дающим ощущение покоя и оконченного пути. Аналогичным образом, но по отношению к злу, рассматриваются ненависть, отвращение и страдание (см. Сумма теологии, IV. 26.1)
Эмоции для Фомы Аквинского тесно связаны со своими проявлениями и соответствующими изменениями в поведении человека, которые, в свою очередь, вызываются той или иной движущей силой. Исследователи могут рассуждать о том, есть ли определённая разница между проявлением, поведенческой реакцией и самим эмоциональным актом, и уж тем более – между эмоций и её телесным проявлением, однако для Фомы в этом вопросе имеет место специфическое единство души и тела: «страсть должным образом обнаруживается там, где имеет место телесное изменение».
Ангелы для философа не просто так являются полностью бесстрастными существами: эмоции завязаны на телесности. Любовь или радость для ангела связана не с чувственными желаниями, но с умственными, т.е. с волевыми актами. Таким образом, для них возможен лишь простой акт воли, «подобный по виду (человеческим аффектам – прим.), но безо всякой страсти». Тут Фома соглашается с Августином: «любовь» или «гнев» Бога, «сострадание» ангелов – это скорее терминологические недоразумения, возникшие из-за дурного антропоморфизма как попыток описать недоступные для человеческого понимания вещи по аналогии с доступными. К слову сказать, переживание единения с Богом – в мистическом опыте, например, – также не имеет никакого отношения к чувственным переживаниям в этом смысле: «под “переживанием” божественного подразумевается сильное воздействие со стороны божественного и соединение с ним любовью, что происходит без какого-либо телесного изменения».
Безусловно, тут прослеживается знакомая нам с давних времён дихотомия между разумом и эмоциями, чувственным и рациональным. Божественная любовь совершенна, а значит, не чувственна и не аффективна. Проще говоря, тут любовь – это не эмоция. Человек же, в свою очередь, в своём стремлении к хоть какому-нибудь моральному совершенству должен следовать раскрытым ещё Платоном советам по обузданию аффективного начала началом рациональным.
