Renovatio

Теперь перейдем к Еврипиду. На первый взгляд его мир кажется совершенно отличающимся от мира Эсхила или даже Софокла. Старшие поэты представляют события на неизменном фоне, обрисованном миром богов; герои, и еще больше — хоры, постоянно размышляют, как боги относятся к происходящему. Боги Еврипида порой являются персонажами трагедий и нередко возникают ex machina, чтобы завершить действие. Но по большей части божественная воля остается неясной для действующих лиц драмы; ранее представление о том, что боги напрямую влияют на человеческие поступки, по-видимому, не находит здесь места. Зевс и его справедливость либо не упоминаются вообще, либо упоминаются поверхностно.

Эти различия обычно объясняются указанием на то, что вторая половина V века была временем Просвещения в Афинах и что Еврипид был поэтом Просвещения. Его трагедии изобилуют, в отличие от трагедий Софокла, отголосками дебатов и размышлений софистов. Ораторы в agones, спорах между персонажами в размере диалога, которые так часто встречаются в его произведениях, используют многие приемы новой риторики; такие приемы встречаются и у Софокла, но Еврипид иногда вторит самому тону софистов тем образом, которого Софокл тщательно избегает. Хоровые тексты и монологи, а также дискуссионные речи изобилуют общими размышлениями, которые отражают или повторяют метафизические или этические размышления современных Еврипиду философов. Этого поэта, как следствие, можно назвать продуктом эпохи Просвещения, представления которой он нередко воспроизводит, тайно, если не открыто, стремясь навязать своим зрителям эти убеждения и взгляды.

Те ученые, которые в конце прошлого века с увлечением вновь стали изучать Еврипида, писали после торжества Просвещения, которое зародилось в XVII веке, восторжествовало в XVIII и достигло своего апогея, — когда на него пошла реакция, — около середины XIX. Еврипид им нравился, потому что обстоятельства его жизни казались им похожими на их собственные, и они чересчур самонадеянно полагали, что афинское просвещение напоминало просвещение европейское. Их Еврипид был тем, кого на современном жаргоне назвали бы «committed» (ангажированным) поэтом, врагом традиционной религии, пионером женской эмансипации и либералом, протестующим против жестокостей империализма своей страны. Этот портрет стал популярен в англоязычных странах благодаря Гилберту Мюррею, но его создателем был Виламовиц; Карл Рейнхардт забавно указал на сходство «Федры», описанной Виламовицем через год после mière Гедды Габлер, героини Ибсена. Еврипид Мюррея, вдохновленный драматургией Бернарда Шоу, берет начало от ибсеновского Еврипида Виламовица.

«Справедливость Зевса» Ллоида-Джонса, фрагмент,
перевод а.и.

#renovatio_translated

Salve, amici!

Мы объявляем начало нового семестра научно-исследовательского семинара Renovatio, который будет посвящен теме «жизни вместе». Семинар задуман как попытка осмысления темы «совместной жизни» или «со-бытия», ключевой темы греческой этики и греческой политической мысли. Гомер и Гераклит, Платон и Аристотель, Эпикур и Сенека, а также Ролан Барт, Ханна Арендт, Эртур Эдкинс, Хью Ллойд-Джонс непременно примут в нем участие (заочно). Дойдем до самых оснований традиционных ценностей: общества и общины, дружества и семейного союза, urbis et orbis.

Семинар будет проходить в формате доклада с обсуждением. Приглашенный специалист готовит доклад по специализированной теме, связанной с широкой проблемой «жизни вместе» в Античности и Средних веках. После доклад подробно обсуждается коллегией наших авторов и всеми теми, кто пожелает принять участие в семинаре.

Для того, чтобы принять участие в семинаре этого года, просим заполнить форму. Это не займет у вас больше пяти минут: https://forms.gle/xJoxFMixjBeQbgFH7

Регулярные участники семинара среди авторов Renovatio: д.ф.н. Дмитрий Бугай, Александра Ильина, Андрей Нечаев

Первый семинар пройдет 19.02 в Шуваловском корпусе МГУ им М.В. Ломоносова. Начало в 17:00, аудитория Г-330 (Кафедра истории зарубежной философии). Выступит Дмитрий Бугай с докладом на тему «ΤΑ ΠΟΛΙΤΙΚΑ греков в опыте мысли XX века: Ханна Арендт и Жан-Пьер Вернан».

Оставайтесь с нами, помогайте нам обновляться.

Salve, amici!

Мы объявляем начало нового семестра научно-исследовательского семинара Renovatio, который будет посвящен теме «жизни вместе». Семинар задуман как попытка осмысления темы «совместной жизни» или «со-бытия», ключевой темы греческой этики и греческой политической мысли. Гомер и Гераклит, Платон и Аристотель, Эпикур и Сенека, а также Ролан Барт, Ханна Арендт, Эртур Эдкинс, Хью Ллойд-Джонс непременно примут в нем участие (заочно). Дойдем до самых оснований традиционных ценностей: общества и общины, дружества и семейного союза, urbis et orbis.

Семинар будет проходить в формате доклада с обсуждением. Приглашенный специалист готовит доклад по специализированной теме, связанной с широкой проблемой «жизни вместе» в Античности и Средних веках. После доклад подробно обсуждается коллегией наших авторов и всеми теми, кто пожелает принять участие в семинаре.

Для того, чтобы принять участие в семинаре этого года, просим заполнить форму. Это не займет у вас больше пяти минут: https://forms.gle/xJoxFMixjBeQbgFH7

Регулярные участники семинара среди авторов Renovatio: д.ф.н. Дмитрий Бугай, Александра Ильина, Андрей Нечаев

Первый семинар пройдет 20.02 в Шуваловском корпусе МГУ им М.В. Ломоносова. Начало в 17:00, аудитория Г-330 (Кафедра истории зарубежной философии). Выступит Дмитрий Бугай с докладом на тему «ΤΑ ΠΟΛΙΤΙΚΑ греков в опыте мысли XX века: Ханна Арендт и Жан-Пьер Вернан».

Оставайтесь с нами, помогайте нам обновляться.

Речь Гефеста

Вы, Власть и Сила, все, что поручил вам Зевс,
Уже свершили, ваше дело сделано.
А я — ужель я бога, мне подобного,
К суровым этим скалам приковать решусь?
Увы, решусь. Ведь нет другого выхода:
Всего опасней словом пренебречь отца.
Фемиды мудрой сын высокомыслящий,
Я против воли и твоей и собственной
Тебя цепями к голой прикую скале,
Где голосов не слышно человеческих
И лиц людских не видно. Солнце жгучее
Тебе иссушит тело. Будешь ночи рад,
Что звездным платьем жаркий закрывает свет.
И солнцу, что ночную топит изморозь.
Не будет часа, чтобы мукой новою
Ты не томился. Нет тебе спасителя.
Вот человеколюбья твоего плоды.
Что ж, поделом, ты бог, но гнева божьего
Ты не боялся, а безмерно смертных чтил.
И потому на камне этом горестном,
Коленей не сгибая, не смыкая глаз,
Даль оглашая воплями напрасными,
Висеть ты будешь вечно: непреклонен Зевс.
Всегда суровы новые правители.

«Прометей прикованный» Эсхила,
фрагмент пролога

ЦАСФиН выложил запись доклада одного из наших авторов, Дмитрия Бугая. Смотрим!

Дмитрий БУГАЙ (МГУ)

Доклад «Греческие комментарии к “Никомаховой этике”: от Аспасия до византийцев (Михаил Эфесский, Евстратий Никейский и др.)»

на семинаре «Философия Античности и Средних веков»

4 февраля 2025 г.

Видео:
https://rutube.ru/video/51823954ca9e9e0bdfc384ab93905ce7/?r=wd

Во-вторых, следующим ключевым термином является «ἐνέργεια», обычно его переводят как «действительность», хотя встречаются самые разные варианты. Что же такое есть «ἐνέργεια»? Сам Аристотель пишет: «То, что мы хотим сказать, ясно же на основании отдельных примеров с помощью индукции [т.е. умозаключения от частного к общему], и не нужно для всего искать определение, но [следует] сразу замечать соответствие, как здесь: то, что строит, по сравнению с тем, что способно строить, а также то, что уже пробудилось, по сравнению с тем, что спит, а также то, что видит, по сравнению с тем, что жмурит глаза, но имеет [зрение], а также то, что уже выделилось из материи, по сравнению с [этой] материей, а также то, что уже доведено до конца, по сравнению с тем, что не обработано. Итак, в этом различии одной частью пусть будет действительность, как было определено, а другой – возможное» (Met. IX 6 1048a35-1048b6).

Это место из «Метафизики» в высшей степени показательно. Прежде всего, Аристотелю сложно найти безусловные определения для понятий «ἐνέργεια» и «δύναμις», поэтому он предлагает понимать их друг через друга на конкретных примерах. Далее, Аристотель в этом отрывке свободно смешивает пассивный и активный смысл слова «δύναμις». Более того, здесь мы можем уловить важную характеристику понятий «ἐνέργεια» и «δύναμις». Она заключается в том, что «δύναμις» – это то, что так или иначе существует в неявном, скрытом виде, а «ἐνέργεια» – это то, что дано непосредственно.

В свою очередь, понятие «энтелехии» напрямую связано с представленным философским понятийным аппаратом. Так, в восьмой главе девятой книги (Θ) «Метафизики» Аристотель сообщает, что «ἐνέργεια» производится от слова «ἔργον» («дело») и по значению приближается к слову «ἐντελέχεια». Но в какой степени они близки друг другу?

Весьма интригующе выглядит гипотеза, согласно которой Аристотелю нужно было каким-то образом выразить противоположности для двух разных смыслов слова «δύναμις». Соответственно, он ввел два разных термина: «действительность» и «энтелехия». Хорошо известно, что в истории философии на самом деле крепко установилась противоположность «действительности» и «возможности» (пассивный смысл слова «δύναμις»). Получается, «энтелехия» должна была представлять собой противоположность для активного смысла слова «δύναμις», т.е. энтелехия – это нечто, что должно прийти на смену способности/ силе/ мощи? Тем не менее, введя два новых термина («действительность» и «энтелехию»), Аристотель затем смешал их значения, нестрого используя как близкие синонимы то один термин, то другой. Вероятно, так случилось из-за того, что он изначально не слишком тщательно различал два смысла слова «δύναμις».

Кроме того, в научном сообществе до сих пор не прекращаются дискуссии о том, какова реальная этимология слова «ἐντελέχεια», а также о том, как именно, в конце концов, было бы точнее всего понимать и переводить это слово. На русский язык, кстати, «ἐντελέχεια» переводится как «осуществленность».

Надо сказать, что о проблеме «Dynamis – Energeia, etc.», т.е. «Возможность – Действительность, и т.д.» (именно так назван соответствующий параграф в знаменитой «Кембриджской истории поздней греческой и ранней средневековой философии» А.Х. Армстронга), вышло уже довольно много самых разных исследований на любой вкус: от заметно устаревших Bury, R.G. «Δύναμις and Φύσις in Plato» (1894 г.), а также Souilhé, J. «Étude sur le terme Δύναμις dans les dialogues de Platon» (1919 г.) до чрезмерно современных Witt, C. «Ways of being: potentiality and actuality in Aristotle’s Metaphysics» (2003 г.) и Aubry, G. «Dieu sans la puissance: Dunamis et Energeia chez Aristote et chez Plotin» (2020 г.). Список легко можно продолжить: C. Arruzza, G.A. Blair, W.K.C. Guthrie, J.M. Rist, C. Rutten, K. Trego и многие другие. Однако без честной сделки с нечистыми силами научному сообществу, по всей видимости, понадобится ещё не одна сотня лет, чтобы выбраться из той интеллектуальной трясины, в которую завёл Сусанин-Стагирит.

а.н.

#renovatio_disquisition

Иллюстрация: «Аристотель с бюстом Гомера» Рембрандта, 1653 г.

Энтелехия, или перипатетическое болото экивоков (2.0)

Не секрет, что Аристотель стоял у истоков рождения философского языка, формирования понятийного аппарата как древнегреческой философии, так и всей европейской мысли. Именно Аристотель ввел термин «ὕλη» (рус. – «материя»), ныне крепко вплетенный даже в обыденную речь. Ему же принадлежит знаменитая философская формула «τὸ τί ἦν εἶναι», разъяснение которой мы не так давно искали в трудах сэра Александра Гранта (1826-1884). А сегодня речь пойдет о еще одном таинственном понятии Аристотеля – «энтелехии».

Проблема энтелехии справедливо может претендовать на место одной из самых «зыбких» в истории античной философии. Весьма любопытный анекдот по этому поводу можно встретить у В.В. Розанова:

«Тогда, войдя к друзьям, бывшим у меня в гостях, Каптереву и Флоренскому, естественнику и священнику, я спросил их:
“Господа, в гусенице, куколке и бабочке – которое же я их?
Т.е. “я” как бы одна буква, одно сияние, один луч.
“Я” и “точка” и “ничего”.
Каптерев молчал, Флоренский же, подумав, сказал: “Конечно, бабочка есть энтелехия гусеницы и куколки”.
“Энтелехия” есть термин Аристотеля, и – один из знаменитейших терминов, им самим придуманный и филологически составленный. Один средневековый схоласт прозакладывал черту душу, только чтобы хотя в сновидении он объяснил ему, что в точности Аристотель разумел под “энтелехиею”. Но, между прочим и другим, у Аристотеля есть выражение, что “душа есть энтелехия тела”. Тогда сразу определилось для меня – из ответа Флоренского (да и что иначе мог ответить Флоренский, как не – это именно?), что “бабочка” есть на самом деле, тайно и метафизически, душа гусеницы и куколки.
Так произошло это, космогонически – потрясающее, открытие. Мы, можно сказать, втроем открыли душу насекомых, раньше, чем открыли и доказали ее – у человека.» (см. Апокалипсис нашего времени: О страстях мира).

Тем не менее, пытаться понять, что есть энтелехия, повторяя это слово снова и снова – занятие безнадежное. Дело в том, что в трудах Аристотеля понятие «энтелехии» не успело получить завершенный вид (как бы иронично это ни звучало) и в отрыве от остального понятийного аппарата его понять должным образом не получится. Так, «ἐντελέχεια» сопричастна в первую очередь понятиям «δύναμις» и «ἐνέργεια». Рассмотрим их подробнее.

Во-первых, обратимся к слову «δύναμις». Прежде всего, необходимо отметить, что оно имеет два важных для философского языка значения. Первое значение (активный смысл) – это «способность», «сила», «мощь», т.е. «δύναμις» – это то, что присуще тому, что совершает действие в отношении другого или самого себя. Второе значение (пассивный смысл) – это «возможность», т.е. «δύναμις» в данном значение – это то, что присуще тому, что испытывает действие на себе самом. Например, врач должен иметь «δύναμις» (способность, силу) лечить, а тот, кого вылечили, должен был иметь «δύναμις» (возможность) быть исцеленным, т.е. он не должен был быть неизлечимо больным.

Сам Аристотель не слишком заботится о строгом различении этих двух значений слова «δύναμις» (как мы увидим несколько ниже), однако для последующих античных философов это разделение становится принципиально важным. Например, вспомним знаменитую философскую формулу Плотина о Едином: «δύναμις τῶν πάντων». Здесь слово «δύναμις» имеет исключительно активное значение. Плотин говорит именно о том, что Единое – это «мощь всего», т.е. Единое – это то, что дает всему сущему силу, способность быть тем, что оно есть и должно быть; именно благодаря Единому «А = А» и ваза есть ваза. В свою очередь, пассивный смысл слова «δύναμις» в философии Плотина относится к материи, а материя – это наивысшая противоположность Единого. Она не имеет никакой мощи, силы, способности, она даже не существует в строгом смысле этого слова. Чистая материя – это лишь неопределенная возможность чего-то иного.

Коль скоро в temptare слышна дерзость, то с известной долей воображения в этих строках можно увидеть аллюзию на Титанов (Nisbet), которые тоже взойти на небо, только буквально. А тема дерзости человеческого духа (audacia, ὕβρις), стремящегося, несмотря на отведенные ему пределы, достичь неба да и вообще покорить весь в мир обыгрывается Горацием в обличительной речи, направленной против изобретательности людей, во второй половине оды I, III.

В общем же, в этих строках совершается изящный переход от трудов по изучению земли к делам по исследованию неба. Лучше А. Кисслинга об этом не скажешь: «Философ в своем изыскании дерзнул устремиться от земли ввысь, в воздушное пространство, в ἀμέτρητος Ἀήρ (в неизмеримый воздух), и рассечь небесный свод. Ведь там, в небесах, свой ход совершают небесные светила, которые для пифагореизма были божествами...». Тот же Кисслинг указывает, что весь пассаж в общих чертах напоминает знаменитое место из платоновского Теэтета (Theaet. 173): «Мысль, согласно Пиндару, парит повсюду, наблюдая в небесных высотах движения звезд и измеряя как то, что находится под землей, так и то, что пребывает на земле».

Небезынтересно обратить внимание на то, что слово moriturus («смертный, тот, кому предстоит умереть»), можно относить как к слову дух (animus), так и к местоимению ты (tu). От этого зависит, что окажется смертным: душа или тот, к кому обращена речь, то есть человек. Скорее всего, смертна все-таки душа.

Под rotundus polus, полагаю, Гораций разумеет небосвод, круглые небеса. При известном желании, здесь можно почувствовать намек на концепцию небесных сфер, разделявшуюся в том числе и пифагорейцами. Впрочем, иногда намек — это всего лишь намек. Не исключено, что rotundus polus обозначает модель небесной сферы, которой пользовались астрономы и которую также мог охватывать дух Архита. На мой взгляд, речь идет, все же о небе.

Итак, когда мы читаем фрагмент целиком, в глаза сразу же бросается сильнейший образ, который выражает хорошо знакомый читателям по предыдущим постам троп — антитезу, или противопоставление. Действительно, в пределах тесной скромной могилки легко умещается ученый, чей высокий дух сумел измерить моря, земли и число песчинок на них, ученый, коему по силам было своим умом охватить обширный и далекий круг неба. Однако, эти строчки можно прочитывать в том числе и как топос, характерный для греческих надгробных эпиграмм.
В целом, поэма живописует выразительный образ: дактили (размер оды состоит из гекзаметра и дактилического тетраметра) передают прерывистый шум ветра, носящегося по калабрийскому берегу, куда выбросило бездыханное тело утонувшего моряка, шум ветра, чьи порывы развеивают горстки того самого песка, который некогда сосчитал ныне дремлющий вечным сном Архит.

и.ф.

#renovatio_ad_fontes
#renovatio_disquisition
#renovatio_giants

Сегодня мы продолжаем наш разговор о Горации. Речь пойдет об одном небольшом фрагменте из оды I, XXVIII, который посвящен Архиту Тарентскому. Обратившись к критическому изданию Клингнера (F. Klingner), мы обнаружим, что некоторые рукописи имеют посвящение «Архиту Тарентскому» (ad Archytam Tarentinum), то есть посвящают ему всю оду, а не отдельный ее фрагмент. Вот само место:

«Te maris et terrae numeroque carentis harenae
mensorem cohibent, Archyta,
pulveris exigui prope litus parva Matinum
munera, nec quidquam tibi prodest
aerias temptasse domos animoque rotundum
percurrisse polum morituro».

Стоит сказать, что ода — это монолог погибшего в результате кораблекрушения моряка, чей прах так и не был погребен. Приведенный выше фрагмент, в котором утопленник обращается к праху Архита Тарентского, известного математика, пифагорейца и друга Платона, составляет самое начало речи погибшего. Отвлечемся от ткани всего произведения, которая — как обычно бывает у Горация — трудна для понимания и неоднозначна, и обратимся конкретно к приведенному месту.
Вот прозаический перевод: «тебя, измерителя моря, земли и бесчисленного песка, обнимают, о Архит, скромные похороны скудного праха близ Матинского берега, и ты больше не сможешь посягнуть на небесные оплоты или смертной душой охватить круглый небосвод». Взглянем поближе на интересные места в этом фрагменте.

«Te maris et terrae numeroque carentis harenae
mensorem cohibent, Archyta...»

Море (mare) сразу же создает у читателя образ беспредельности, море и земля у Горация — весь мир, а песок,как известно, измерить невозможно. Впрочем, невозможное оказалось по силам Архимеду, который в работе Ψαμμίτης (сочинение Архимеда об исчислении и выразимости неопределенно больших чисел) показал, что число песка можно измерить, пользуясь математическими пропорциями. Почему Гораций приписывает это Архиту, учитывая, что последний скорее всего его не совершал (Архимед никак не упоминает Архита в трактате)? — скорее всего, дело в том, что для Горация это — просто способ придать живости образу Архита, наделив его тем, что стало во времена Горация отличительной особенностью деятельности математиков.

«Mensor» — букв. измеритель. Этим словом, как кажется, поэт стремится передать греческое слово γεωμέτρης (Также ср. лат. mensor terrae и рус. землемер). Такая адаптация греческих слов не является чем-то редким для Горация, который в оде I, VI передает гомеровский эпитет Одиссея — πολύτροπος (ловкий, хитрый) — как duplex, букв. двойственный.

«...pulveris exigui prope litus parva Matinum
Munera...»

Матинский берег, “Matinum litus”. Что и где это? — сложно ответить однозначно, о каком географическом объекте идет речь, поскольку схолиасты выражаются двусмысленно (то ли это гора, то ли это мыс, то ли это равнина — неясно). Почему там была могила Архита, сказать еще сложнее. Скорее всего, поэт имеет в виду какое-то место на южном побережье Италии. Что же до “munus”, то это слово, означающее в первую очередь некую обязанность или повинность, часто используется для обозначения почестей, оказываемых умершему человеку.

«...nec quidquam tibi prodest
aerias temptasse domos animoque rotundum
percurrisse polum morituro».

Здесь внимание привлекают несколько вещей. «Тебе не поможет» (nec…tibi prodest) является общим место для такого жанра. Акрон, впрочем, комментирует это место так: «ничто не принесло тебе пользы перед лицом смерти, хотя ты исследовал устроение природы вещей и само небо».
Гораздо интереснее глагол temptare (первое значение — касаться), который, как указывает Поль Шори, предполагает дерзновенность попытки, некую решительность и наглость. По значению он близок старорусскому «сягать». Под «aerias domos» — букв. воздушные дома, кажется, Гораций подразумевает небеса или небесные тела (схожим образом в I, III небеса именуются эфирным домом — «aetheria domus»).

Однако линия Домициана является лишь одной из основных. Параллельно с жизнью патрициев нам рассказывают о плебеях, больше всего — об одном из них, Тенаксе, занимающимся ставками. Из букмекера он становится владельцем одной из фракций, занимающейся скачками, а потом и вовсе вырастает до распорядителя Игр. Чем честен сериал перед зрителем: его логика достаточно сильно соответсвует действительности, поскольку рост Тенакса сообразен количеству злодеяний, которые он способен совершить и стерпеть, — хотя и самый близкий ему человек пытается «наставить его на путь истинный», то есть вернуть ему добродетельность и сострадание. Никаких deus ex machina, неожиданных спасений, нам показывают ход истории, как он есть: ужасный и беспощадный.

И не очень-то соответствующий логике того, как ход истории понимали сами греки или римляне. Несмотря на то, что концептуально историков считают «очищенными от влияния эпоса и религии», их работу — скрупулезной и аналитичной, зачастую у историков сохраняется представление о божественном или о возмездии, которое посылают боги за бесчестные поступки. Поэтому Кассий Дион обращает особую роль на то, каким образом Домициан поступил с весталками, служительницами богини Весты. Его неоправданная жестокость по отношению к ним является прямым нарушением божественной воли, а его именование себя «богом» или «господином» является поводом для «активации» механизма божественного возмездия.

Есть предположение, которое я могу сделать по косвенным признакам и характеру выживших, — что элементы этой логики могут проявиться в следующем сезоне. Тогда справедливость будет восстановлена, а доблесть будет прославлена, потому что

славься, цезарь! Идущие на смерть приветствуют тебя.

а.и.

#renovatio_for_fun
#renovatio_film

Ave, Caesar, morituri te salutant

В прошлом году вышел неплохой сериал о Римской империи — «Обреченные на славу». Десять пятидесятиминутных эпизодов знакомят зрителя с эпохой династии Флавиев, а вернее — со смертью Веспасиана и убийством Тита. Первый сезон заканчивается восшествием на престол его младшего брата, Домициана, которого на протяжении всего действия нам показывают как капризного и психически неуравновешенного ребенка. Такое мнение о Домициане укоренилось во многочисленных жизнеописаниях цезарей. Так, у африканского историка IV века, Секста Аврелия Виктора, читаем:

«Итак, Доми­ци­ан после убий­ства бра­та и наи­луч­ше­го импе­ра­то­ра, обе­зу­мев от это­го пре­ступ­ле­ния как семей­но­го, так и обще­ст­вен­но­го зна­че­ния, после позор­но про­веден­ной юно­сти начал совер­шать гра­бе­жи, убий­ства, мучи­тель­ства. Еще боль­ше было у него позор­ных дел, касаю­щих­ся любо­де­я­ний; с сена­то­ра­ми он обра­щал­ся более чем высо­ко­мер­но, при­ка­зы­вая назы­вать себя гос­по­ди­ном и богом, это было отме­не­но бли­жай­ши­ми его пре­ем­ни­ка­ми, но мно­го поз­же было вос­ста­нов­ле­но с еще боль­шей стро­го­стью» [перевод В. С. Соколова].

Другой значимый историк греческого происхождения, Дион Кассий, писал, критикуя отношение Домициана к родным:

«И вот так Домициан относился ко всем в течение всего своего правления, но он превзошел самого себя в бесчестной и пагубной ненависти к друзьям своего отца и брата, хоть и издал закон, гарантирующий неприкосновенность того, что было пожаловано кому-либо другими императорами. Но это было лишь красивым жестом, а на самом деле он их ненавидел: они не спешили дать ему то, чего он от них хотел, — да многое из этого ему и не следовало давать, — а кроме того в прошлом они пользовались разными почестями, тогда как он все, превышавшее уровень толпы, все, что они любили и могли, считал враждебным себе. Поэтому, хоть он и сам был охвачен страстью к евнуху Эарину, но из-за того, что и Тит таких особенно жаловал, Домициан, из горделивой неприязни к брату, запретил в Римской державе делать кого-либо евнухом» [перевод Д.В. Бугая].

Далее он перечисляет огромное количество жестокостей, сотворенных Домицианом, начиная от убийства любовника своей супруги, заканчивая умерщвлением послов; своих сторонников, выполнявших за него грязную работу; спящих. Критикуется не только его бессердечность, но и самолюбие, непомерный эгоизм. В сериале, поскольку первый сезон характеризует Домициана до восшествия на престол, мы такого поведения пока не наблюдаем, но намеки на его безумие даются. Так, в самом конце он стравливает двух друзей-гладиаторов, обещая убить их родственников в случае отказа. Своему любовнику, который не может терпеть его злодеяния, он отрезает язык, а потом скармливает крокодилам. Уровень жестокости Домициана сообразен тому желанию хлеба и зрелищ, которые требует толпа.

Напоминаем о том, что деятельность проекта Renovatio всегда можно поддержать голосом или донатом. Голоса помогут нам развиваться как канал Telegram, а донаты пойдут на запись интеллектуального подкаста Renovatio.

Первые выпуски подкаста спортивной части Renovatio (о тех, кто сделал историческое фехтование в России) уже появились в социальной сети Вконтакте и на Яндекс.Музыке. Мы многому научились, исправили технические ошибки и продолжим развиваться дальше.

Отдать голос за Renovatio: https://t.me/boost/renovatio_conf

Задонатить проекту Renovatio можно благодаря подпискам Вконтакте и Boosty, а также напрямую на карту Т-Банка: 2200 7013 8890 1024
СБП по номеру +79258625641 (Ильина Александра Сергеевна)

Спасибо, что поддерживаете Renovatio! Оставайтесь с нами, помогайте нам обновляться.

Очевидно, что такая добродетель не допускает отвлеченной созерцательности; «материя добродетели» (ὕλη τῆς ἀρετῆς), тождественная «материи» любого действия, должна «воплощаться» в поступках, т. е. в нравственном выборе. Искажения выбора, обусловленные ошибочными этическими силлогизмами — страстями, — надлежит врачевать исследованием причин заблуждений и их искоренением, т. е. разумной (в смысле соответствующей природному разуму — логосу) познавательной деятельностью, конечной целью которой является достижение и поддержание состояния бесстрастия (ἀπαθεία). Однако поскольку человек не способен объять своим разумом всю совокупность причинных связей, его задачей является возращение и укоренение в себе аналитико-поведенческих начал, которые позволят ему распознавать истинное значение слов и поступков и избирать добродетельную модель поведения при любом повороте событий. Стоик бесстрастен в отношении превратностей судьбы, но не бездеятелен; его добродетели проявляются, манифестируются в соответствующих поведенческих паттернах, дополняют внутреннюю «теорию» внешней «практикой». Апатия отнюдь не тождественна мизантропическому индифферентизму или этическому солипсизму; напротив, она есть следствие стоического космополитизма, осознания себя не только гражданином государства, но и членом единой человеческой общности со всеми вытекающими обязанностями по отношению к другим её членам.

ю.с.

#renovatio_disquisition

В качестве иллюстрации — «Прометей» за авторством Григория Михайлова

О «гражданине Стоике»

Конституционный строй демократического правового государства имеет своей необходимой предпосылкой взаимное уважение граждан и признание каждым из них непреходящей ценности достоинства человека и его прав. Так, ч. 3 ст. 17 Конституции РФ запрещает такое осуществление прав и свобод человека и гражданина, при котором нарушаются права и свободы других лиц. Ст. 124 УК РФ предусматривает уголовное наказание за неоказание помощи больным, а ст. 125 — за оставление человека в опасности. П. 3 ч. 1 ст. 3 Федерального закона «Об образовании» провозглашает воспитание взаимоуважения и бережного отношения к природе и окружающей среде основополагающими принципами образовательной системы. Таким образом, взаимоуважительное сожительство, деятельное участие в жизни сограждан и посильный вклад в совместные усилия по устранению опасностей и ликвидации их последствий и вообще все те установки, которые принято называть «активной гражданской позицией», возводятся в ранг государственных добродетелей и наделяются высоким юридическим статусом.

Вышеописанный гражданский идеал исключает любые формы эскапизма и «идиотизма» (в платоновском понимании слова). Что же тогда сказать о стоиках? В самом деле, можно ли ожидать следования доводам гражданского долга от человека, считающего совершенным состоянием «апатию» — невосприимчивость к изменениям внешних обстоятельств, искоренение чувственных волнений и приоритет доводов разума по отношению к эмоциональным импульсам? Услышит ли он просьбу бедствующего, станет ли на защиту нуждающегося, воспримет ли он мольбы и чаяния людей, составляющих его окружение? Итак, может ли стоик быть добропорядочным гражданином современного государства?

Инстинкт самосохранения, «первичная склонность» (οἰκεíωσις) в терминологии стоиков и исходный пункт стоической этики, имеет своим необходимым следствием фиксацию на собственной личности и, как следствие, примат эгоистических мотивов. Однако включенность человека в сообщества себе подобных упраздняет природный эгоизм: ведь если даже животные прилагают усилия «в воспитании и сохранении жизни тех, которых они произвели на свет» (Цицерон, О природе богов), то способный к абстрактному мышлению индивидуум уж точно должен рано или поздно отрешиться от шор онтологической самозамкнутости, диагностировать наличие разветвлённых родственных связей и в конечном итоге осознать себя частью единого человечества. Таким образом, ценностные представления человека подвергаются корректировке: самосохранение, рассматриваемое как абсолютная цель на ранней ступени развития личности и наделяемое безусловным приоритетом по отношению к любым внешним факторам, обрастает этическими ограничителями в соответствии со средой обитания и уровнем развития общественных отношений. Формулируется нравственно-этическая максима — μóνον τὸ καλὸν ἀγαθóν — и определение блага как состояния соответствия человеческого естества природному логосу, причём оба положения могут быть действительны лишь в случае принятия антропологической аксиомы: человек есть «существо общественное» (κοινωνικὸν ζῷον).

Затруднения может вызывать формулировка конечной цели человеческой жизни: «жить согласно природе» (Зенон) либо «жить, следуя природе» (Хрисипп), так как это, как кажется, вновь возвращает человека к инстинкту самосохранения, то есть в область «первичной склонности» и эгоизма. Однако природа вовсе не ограничивается инстинктами и иными механистическими процессами: она деятельна, разумна (логосна), телеологична; по меткому замечанию А. А. Столярова, «бог», «логос-разум», «природа» и «пневма» являются понятиями, определяемыми через друг друга. Таким образом, следование природе одновременно оказывается и следованием разуму, причем теперь уже достижение состояния единения с природой рассматривается как конечная цель, а личностное самосовершенствование в соответствии с разумом/природой — как нравственная добродетель.

Незадолго до бури и пиратов Эгина упоминается в «Метафизике» (та же самая пятая книга 1015а 25) в обычном, житейском, коммерческом контексте: кто-то вынужден плыть на Эгину, чтобы забрать свои деньги. Этот остров лежит совсем близко к Афинам, ок. 50 километров от Пирея, поэтому любая непогода могла привести афинский корабль именно туда. А это было довольно опасно: эгинеты полтора века воевали с афинянами за господство на море. Кстати, и пираты, о которых пишет Аристотель, вполне могли быть знаменитыми эгинетскими корсарами, грабившими афинские торговые суда. Наконец, ни один античный автор не знал ни о какой буре, отнесшей корабль с Платоном к берегам Эгины. В наиболее подробной версии Диогена Лаэртского (III 19) Дионисий Старший сперва принудил Платона к сожительству (не здесь ли истоки тяжелой психологической травмы, приведшей к созданию теории идей (способ вытеснения) и антитиранического пафоса 9 книги «Государства» (отложенная месть)? (Шутка.)

После сбоя в их коммуникации Дионисий передал Платона спартанскому посланнику Поллиду, чтобы тот его продал в рабство (ὥστε ἀποδόσθαι), что тот и сделал, приплыв на находящуюся в союзе со Спартой Эгину. В других версиях («Гермодор» Элий Аристид, Олимпиодор в комментарии к «Горгию», Георгий Синкелл и др.) меняются кое-какие детали, но нигде нет и намека на то, что прибытие Платона на Эгину было случайностью, да еще вызванной погодными условиями. Одним словом, историческая фантазия Робэна и Готье, увидевшая в безобидном и совершенно понятном без комментариев тексте Аристотеля намек на перипетии платоновской судьбы, ничуть не лучше ангела Роберта Гроссетеста. Честно говоря, ангел куда милее…

д.б.

#renovatio_studies

В качестве иллюстрации — старая карта Греции.

Грех «переинтерпретации»

Как известно, лучшее лежит обычно между двумя пороками: избытком и недостатком. Это общее правило распространяется и на практику комментирования античных текстов. Каждому приходилось держать в руках книги, где в «примечаниях» сообщается важная информация: остров Делос — остров в Средиземном море; Сократ — известный философ, учитель философа Платона; Платон — известный философ, основатель объективного идеализма, ученик Сократа. Такого рода «недостаточные» комментарии ничего, собственно, не комментируют и ни о чем не сообщают, разве что о желании «научного редактора» как-то оправдать свое высокое звание и тяжкое бремя, которое он взвалил на себя nummorum recipiendorum causa.

Гораздо интереснее случай «избыточных» комментариев, которые принадлежат увлеченным своим делом специалистам, готовым увидеть в тексте и то, чего в нем нет. Тогда Плотин пишет стихи, спуск в Пирей намекает на миф о пещере, Протарх подразумевает Аристотеля и многое другое.

В одном из самых лучших комментариев к «Никомаховой этике», созданном Рене Антуаном Готье и Жаном Ивом Жолифом, можно найти классический пример «переинтерпретации». Аристотель, рассуждая о действиях, которые происходят невольно, вопреки желанию действующего лица, различает два вида таких действий: действия под влиянием внешней силы («насильственные действия») и действия по незнанию. Далее он пишет: «насильственным кажется то, начало чего лежит вовне, а тот, кто действует или претерпевает, не привносит в него ничего от себя. Например, когда кого-то куда-нибудь унесет ветер (πνεῦμα) или люди, обладающие властью» (1110а 2-4).

Готье не без иронии приводит мнение Роберта Гроссетеста, который видел в этой «пневме» дух или ангела, схватившего за волосы пророка Аввакума и поставившего его «в Вавилоне над рвом” (Дан 14:36). Действительно, забавный курьез. Но сам Готье без тени иронии пишет по поводу этого места следующее: «На самом деле (en fait), возможно, что Аристотель думал о злоключениях Платона, когда в 388-387 гг. корабль, который вез его из Сицилии, был бурей выброшен на берег острова Эгины, — Эгина тогда воевала с Афинами — и Платона там чуть не продали в рабство». В подтверждение Готье ссылается на пятую книгу «Метафизики» (1025а 26-30) и книгу Леона Робэна «Платон», где на 10 странице в издании 1935 года об этом идет речь. В указанном месте «Метафизики» можно прочесть, что «случайно окажется на Эгине тот, кто не собирался туда, но его выбросило бурей или захватили пираты». Робэн же описывает конец первой платоновской поездки на Сицилию так: «И вот одним прекрасным утром Платона сажают на корабль, который вез на родину посла Спарты. Правда ли, что Дионисий тайно сговорился с тем о том, чтобы корабль сделал неожиданную остановку на Эгине? Или буря заставила их там причалить?». Робэн, таким образом, первым связал бурю и Эгину «Метафизики» и Платона.

Но стоило ли это делать? Вставал ли перед глазами Аристотеля образ несчастного Платона, бредущего на невольничий рынок, всякий раз, когда он упоминал Эгину? Вряд ли.

Уважаемые коллеги!

Центр античной и средневековой философии и науки
Института философии РАН,
http://iphras.ru/campas.htm

приглашает на заседание семинара

«ФИЛОСОФИЯ АНТИЧНОСТИ И СРЕДНИХ ВЕКОВ».

4 февраля 2025 г., в 16:00

Дмитрий Владимирович БУГАЙ (МГУ)
https://philos.msu.ru/node/299

выступит с докладом

«Греческие комментарии к “Никомаховой этике”: от Аспасия до византийцев (Михаил Эфесский, Евстратий Никейский и др.)»

Аннотация: В докладе речь пойдет о традиции истолкования главного памятника аристотелевской этической мысли в поздней античности и Византии. Будут рассмотрены сохранившиеся тексты комментариев, проблемы их филиации, сходства и различия в методах и подходах, значение в том или ином случае исторического и философского контекста, значение для дальнейшей, западноевропейской, комментаторской традиции. На примере анализа интерпретации некоторых книг НЭ будет показано значение греческих комментариев для понимания аристотелевской этической мысли.



Место проведения семинара:
Институт философии РАН, Гончарная ул., д. 12/1, комн. 424.

Интернет-страница семинара на сайте ИФ РАН:
http://iphras.ru/campas_sem.htm

Страница ЦАСФиН в Телеграм:
https://t.me/CAMPaS_IPh

Приходите на доклад нашего автора, Дмитрия Бугая. Обязательно будет интересно.

Сон Атоссы

Все время сны мне снятся по ночам с тех пор,
Как сын мой, войско снарядив, отправился
Опустошать и грабить Ионийский край.
Но не было еще такого ясного
Сна, как минувшей ночью. Расскажу его.
Мне две нарядных женщины привиделись:
Одна в персидском платье, на другой убор
Дорийский был, и обе эти нынешних
И ростом, и чудесной красотой своей
Превосходили, две единокровные
Сестры. Одной в Элладе постоянно жить
Назначил жребий, в варварской стране — другой.
Узнав, — так мне приснилось, — что какие-то
Пошли у них раздоры, сын, чтоб спорящих
Унять и успокоить, в колесницу впряг
Обеих и надел обеим женщинам
Ярмо на шею. Сбруе этой радуясь,
Одна из них послушно удила взяла,
Зато другая, взвившись, упряжь конскую
Разорвала руками, вожжи сбросила
И сразу же сломала пополам ярмо.
Упал тут сын мой, и стоит, скорбя, над ним
Его родитель Дарий. Увидав отца,
Ксеркс рвет одежды на себе неистово.
Вот это нынче ночью и приснилось мне.
Затем я встала, руки родниковою
Водой ополоснула и, неся в руках
Лепешку, жертву отворотным демонам,
Как требует обычай, к алтарю пришла.
Гляжу: орел у жертвенника Фебова
Спасенья ищет. Онемев от ужаса,
Стою и вижу: ястреб на орла, свистя
Крылами, с лету падает и в голову
Ему вонзает когти.

«Персы» Эсхила,
фрагмент

О картографии в Средние века

Поразительное разнообразие средневековых карт, порой напоминающих скорее причудливые иллюстрации, чем предметы картографической науки в современном её понимании, объясняется тем, что в Средние века не существовало представления о карте как о предмете, рассчитанном на максимально широкий спектр применений. Было скорее наоборот: существовало несколько различных типов карт, каждому из которых соответствовали не только определённые традиции, но и определённые цели. Более того, та или иная карта могла быть сделана с одной-единственной целью или для какого-то конкретного случая, что сильно усложняет вопрос исторической интерпретации: строго говоря, чтобы прочитать карту и интерпретировать её содержание, исследователь должен хорошо знать контекст её создания и цель применения.

Так, mappa mundi создавались, прежде всего, с философскими и богословскими целями, они были картами-назиданиями, направленными на демонстрацию содержания Писания и отношений людей с Богом, на обучение зрителей основам христианского вероучения. Именно поэтому на них можно было одновременно увидеть, например, изображение Парижа и Эдема или Ноевого ковчега: такая карта вмещала в себя исторические события, мифологические и библейские сюжеты. Географическая точность тут не была целью, хотя надо отметить, что среди данного жанра встречаются в том числе и крайне проработанные в географическом аспекте экземпляры. Среди них уместно вспомнить невероятно детализированную карту Фра Мауро площадью около четырех квадратных метров, над которой создатель работал в течение нескольких лет.

Региональные и морские карты или карты-портуланы (от portolano — «относящийся к портам/гаваням») часто служили единой цели — помощи путешественникам — однако манера изображения местности и/или маршрута у них разительно отличается. Пол Харви поясняет специфику изображения в зависимости от цели на примере позднесредневековой карты острова Великобритания:

«Всё, что было необходимо для того, чтобы карта Гофа служила своей цели (помощь в путешествиях по суше по главным дорогам – прим.), — это схема дорожной сети, демонстрирующая, каким образом маршруты соединяются, через какие места они проходят и (…) насколько далеко одно место находится от другого. Показывать направления и расстояния между местами вне этих маршрутов, то есть, предоставлять полномасштабную карту страны, было бы неуместно, учитывая цель её создания. С другой стороны, карты-портуланы должны были быть полезны для навигации свободно перемещающегося по воде судна, поэтому они должны были показывать направления и расстояния между неограниченным количеством точек, и единственный способ сделать это — использовать масштабную карту с береговыми очертаниями, нарисованными как можно точнее. Карта-портулан выглядит как карта, какой мы ее знаем, карта Гофа не соответствует нашим современным ожиданиям относительно того, какой должна быть карта. Тем не менее, каждая из них служила своей цели с одинаковой эффективностью» (P. D. A. Harvey, The Hisrory of Catrography, перевод т.н.)

т.н.

#renovatio_disquisition

На изображениях: приближенные отрывки карты-портулана (1) и карты Гофа (2)

Что такое «то ти эн эйнай» (τὸ τί ἦν εἶναι) Аристотеля?

Одно из самых загадочных слов аристотелевское философии — это, бесспорно, τὸ τί ἦν εἶναι или, как говорили схоласты, quidditas. А одно из самых толковых разъяснений его смысла можно найти в старом английском комментарии к «Никомаховой этике», написанного учеником Бенджамина Джоуэтта сэром Александром Грантом в 19 веке. Вот что пишет Грант:

«Формула τὸ τί ἦν εἶναι … появляется в его работах как нечто уже известное… Ее метафизическое значение обсуждается в «Метафизике» (7 книга, 4-11 главы), откуда мы можем заключить, 1. что τί ἦν εἶναι подразумевает сущностную природу вещи (ἕκαστον ὃ λέγεται καθ’ αὑτό), когда все случайные свойства исключены; 2. это определение вещи, но оно есть не у всех вещей, поскольку исключает любую связь с материей, таким образом, например, курносости нельзя приписать τί ἦν εἶναι; 3. это не просто абстракция, но она тесно связана с индивидуальным существованием, подразумевая то, что немцы зовут Dasein; поэтому она отлична от καθόλου, т.е. от общего в вещи: она его в себя включает, но кроме него и еще кое-что. В силу конкретности своей природы она отлична от платоновской идеи, с которой имеет много общего, будучи нематериальной, первичной и архетипическим законом бытия вещей; 4. «Знание вещи» — говорит Аристотель — «состоит в знании ее τί ἦν εἶναι». С этой важной в истории теории познания и теории существования концепцией мы до некоторой степени можем сравнить «Формы» Бэкона, которые несомненно были заимствованы отсюда. Но чтобы полностью понять эту формулу, нужно, конечно, овладеть всей метафизической системой Аристотеля…»

Чего мы вам всем от души желаем!

#renovatio_for_fun

P.S. В качестве иллюстрации к тексту — «Аллегория истины» Тинторетто.

Рас­сказ Соло­на о вели­ком сча­стье Тел­ла воз­будил даль­ней­шее любо­пыт­ство Кре­за, и царь спро­сил его: «Кто же самый счаст­ли­вый после Тел­ла?», совер­шен­но уве­рен­ный, что уж по край­ней мере на вто­ром месте Солон ука­жет его. Но Солон ска­зал: «После Тел­ла самые счаст­ли­вые — Кле­обис и Битон. Родом из Аргоса, они име­ли доста­точ­но средств к жиз­ни и к тому же отли­ча­лись боль­шой телес­ной силой. Поми­мо того, что оба они были победи­те­ля­ми на атле­ти­че­ских состя­за­ни­ях, о них рас­ска­зы­ва­ют еще вот что: у аргос­цев есть празд­не­ство в честь Геры Аргос­ской. Их мать, [жри­цу боги­ни], нуж­но было обя­за­тель­но при­вез­ти на повоз­ке в свя­ти­ли­ще боги­ни. Одна­ко быки их не успе­ли вер­нуть­ся с поля. Мед­лить было нель­зя, и юно­ши сами впряг­лись в ярмо и пота­щи­ли повоз­ку, в кото­рой еха­ла их мать. 45 ста­дий про­бе­жа­ли они и при­бы­ли в свя­ти­ли­ще. После это­го подви­га, совер­шен­но­го на гла­зах у все­го собрав­ше­го­ся на празд­ник наро­да, им суж­де­на была пре­крас­ная кон­чи­на. И боже­ство дало ясно этим понять, что смерть для людей луч­ше, чем жизнь. Аргос­цы, обсту­пив юно­шей, вос­хва­ля­ли их силу, а жен­щи­ны — их мать за то, что она обре­ла таких сыно­вей. Мать же, воз­ра­до­вав­шись подви­гу сыно­вей и народ­ной мол­ве о них, ста­ла перед куми­ром боги­ни и моли­лась даро­вать ее сыно­вьям Кле­оби­су и Бито­ну, ока­зав­шим ей столь вели­кий почет, выс­шее бла­го, доступ­ное людям. После этой молит­вы и жерт­во­при­но­ше­ния и пир­ше­ства юно­ши засну­ли в самом свя­ти­ли­ще и уже боль­ше не вста­ва­ли, но нашли там свою кон­чи­ну. Аргос­цы же веле­ли поста­вить юно­шам ста­туи и посвя­тить в Дель­фы за то, что они про­яви­ли выс­шую доб­лесть».

Геродот, «История»,
фрагмент

#renovatio_for_fun

Сегодня есть возможность послушать нашего друга, Станислава Нарановича, в прямом эфире и задать ему вопросы. Рекомендуем!

Сегодня в 19 в таком вот стриме принимаю участие — присоединяйтесь, обсудим, какие философские упражнения были в Античности, что понимал под духовными упражнениями Пьер Адо и во что превратили его идеи модерн стоики и современные софисты https://www.youtube.com/watch?v=daKjeTXGSUg

Пирр

Чего хотят цари? Чтоб я, презрев обычай,
Делиться с ними стал военною добычей?
Нет, мальчик — мой трофей, и право лишь за мной
Решать его судьбу и быть ему судьей!
Когда в дыму, в крови, у стен пылавшей Трои
Делили пленников ахейские герои,
Велением судьбы досталась мне она,
Астианакса мать и Гектора жена.
Кассандру в Аргос взял преславный сын Атрея,
Гекуба умерла в плену у Одиссея;
Сколь ни был горестен несчастных женщин путь,
На пленников чужих я смел ли посягнуть?
Дитяти малого вся Греция боится:
Твердят, что Илион с ним может возродиться,
Что, возмужав, меня Астианакс убьет...
Зачем так далеко загадывать вперед?
Ведь Троя — помните? — была славна когда-то,
Обширна и пышна, героями богата.
Она владела всем... А что она теперь?
Не сосчитать ее несчастий и потерь.
Сгоревшие дома, разрушенные башни,
Не вспаханы поля, пустыня — сад вчерашний,
В оковах царский сын... Бессильная, она
Уже не сможет быть никем отомщена.
А если мальчика вы умертвить желали,
Зачем же целый год терпели и молчали?
С Приамом вместе пусть растерзан был бы он
И в груде мертвых тел бесславно погребен.
Тогда ведь гибло все: ахейской рати сила
Ни новорожденных, ни старцев не щадила,
Победа, вопли, кровь пьянили нас в ночи;
Не выбирали жертв разящие мечи.
Я сам свирепствовал: все на войне свирепы;
Когда ж стихает гнев — жестокости нелепы.
Я ныне не казнить, но миловать хочу
И рук в младенческой крови не омочу.
Коль греков так томит слепая жажда мести,
Пусть утоленья ей в ином поищут месте.
Победой горд Эпир, во прахе Илион...
Но здесь не губят тех, кто там был пощажен.

Жан Расин, «Андромаха»,
фрагмент

#renovatio_for_fun

В качестве иллюстрации — «Андромаха в плену» Фредерика Лейтона.

Если образы светлого и тёмного Средневековья рассматривать, в том числе, и как визуальные образы, где каждому из них свойственен специфический выбор цветов, оттенков или ракурсов, можно обратить внимание на то, что даже одни и те же сюжеты в культуре и искусстве могут встречаться в двух видах. Ярким примером тут являются разнообразные работы на тему семи смертных грехов, среди которых можно вспомнить, с одной стороны, яркие и замысловатые образы Тани Пёникер в серии «Семь», будто перерабатывающей на современный лад иллюстрации бестиариев, а с другой, например, серию украшений мастерской «Извне», словно пытающейся поймать в них мрачных дух «тёмного времени».

Упомянув об украшениях как предметах искусства, нельзя не отметить, что когда мы говорим о средневековом искусстве, важным аспектом является его «бытовой» характер. Ему свойственна утилитарность, оно в этом смысле противостоит концепту «искусства ради искусства», появившемуся позже. Витражи, иллюстрации бестиариев или маргиналии на полях, причудливые здания храмов и детализированные предметы быта — всё это служит, прежде всего, вполне практическим целям. Средневековое искусство в этом отношении часто близко к работе ремесленников или к рукоделию, в том числе современному, которому в настоящее время посвящаются отдельные фестивали и выставки. Это не то искусство, которое тщательно охраняется в специально подготовленном зале музея за прочным стеклом. Это искусство, которое носят, из которого пьют чай, в которое ставят цветы, в котором проводят богослужения. Утилитарное искусство. Бытовое, если хотите. Интересно, что эта идея так или иначе находит своё отражение в настоящем времени, когда особую ценность приобретает ручной труд на фоне массового производства.

т.н.

Иллюстрации:
1. Концепт арт к «Спящей красавице» Диснея. Эйвинд Эрл, 1958 г.
2. Святой Георгий и дракон. Master of Guillebert de Mets, около 1450-55 гг.
3. «Зависть», Таня Пёникер
4. Серия «Семь», мастерская «Извне»

#renovatio_disquisition

О средневековых мотивах современного искусства и конструировании образа

Когда мы говорим о популярных образах Средневековья, встречаемых в искусстве, мы неизбежно сталкиваемся с пугающим разнообразием. Некоторые исследователи утверждают, что это разнообразие связано, в том числе, с самой спецификой исторического периода.

Предполагается, что невозможно выделить какую-то единую сущностную основу, которая «связывала» бы Средневековье как период, и все варианты определения этой основы — будь то специфический способ организации хозяйства или политических отношений, общие культурные особенности или религиозность как таковая — являются лишь разрозненными набросками, отражающими не столько объект исследования, сколько исследователей:

«Средневековье — это целая серия сменявших один другой эскизов, делавшихся несколькими поколениями новоевропейцев вовсе не с прошлого, а с самого что ни на есть настоящего — ради того, чтобы его понять, возвеличить, осудить, наставить, предостеречь, преобразовать, высмеять… Можно сказать и по-другому: Средневековье — это всякий раз тот «Другой», без сопоставления с которым «новоевропейцу» нельзя было определить свое собственное цивилизационное “Я”» (М. Бойцов)

Согласно подобному подходу, Средневековье — это зеркало, чем и объясняется вариативность его образов, в частности, обнаруживающихся в современной культуре.

В 2022 году в музее Гетти в Лос-Анжелесе прошла выставка, посвященная теме влияния средневекового искусства на современную поп-культуру. Во время сопровождающих мероприятие интервью обсуждение коснулось работы художников над фонами к мультфильму «Спящая красавица»: иллюстрации средневековых пейзажей, изображающих движущихся к замку людей со знамёнами, сравнивались с работами мастеров позднего Средневековья. Обращая внимание на цветовую гамму и плоский характер изображаемого ландшафта, куратор выставки отметила, что данные работы отражают то, как мы представляем себе Средние века: как красочное, яркое, драматичное место. Узнаваемый образ, не так ли? Это Средневековье тематических разноцветных иллюстраций и витражей, помогающих окрасить внутреннее пространство всеми цветами радуги. Средневековье Прекрасных Дам и Рыцарей во всём романтическом флёре этих образов, Средневековье детализированных украшений и мистических исследований, загадочных странников, алхимии и первых университетов.

Другой образ лишён ярких красок, это образ «тёмного времени». Мрачных соборов, образов с картин Босха, массовых эпидемий, зажжённых костров и momento mori. Этот образ исследуют, например, на выставке в музее Атенеум в Хельсинки, которая будет идти до конца января. Здесь предлагают посмотреть на искусство XIX-XX веков, вдохновлённое европейским Средневековьем. Средневековое искусство тут видится связанным с темами болезненности, насилия, страдания, смерти и рождения, а один из кураторов выставки, комментируя характер экспозиции, говорит о средневековом мировоззрении «как о пронизанном болью и тоской по Высшему».

Человек для добродетели или добродетель для человека?

В Евангелии от Марка (2: 27) звучат знаменитые слова: «Суббота для человека, а не человек для субботы». Они ограничивают силу ритуальных предписаний иудейского закона, ставя благо человека выше мелочного следования букве Писания. В поздней греческой философии 2-3 веков н.э. обсуждался другой вопрос: так ли уж ценен и важен сам факт человеческого бытия. Ответ перипатетической традиции, представленный в сочинении «Этические проблемы», входящем в корпус Александра Афродисийского, был отрицательным: важен не человек как таковой, а совершенный (σπουδαῖος) человек, человек, обладающий совершенствами. Стоит отметить, что совершенство или добродетель (ἀρετή) для греков не просто хорошее свойство, положительная черта, социально-психологическая характеристика. Это реальное, объективное, существующее в самой природе качество вещи. Для Аристотеля и его школы добродетель-совершенство — это «склад» (ἕξις) или определенная «расположенность» (διάθεσις) человеческой души, а сама душа — вещь природная. Вот как рассуждает об отношении человека и его добродетелей-совершенств автор «Этических проблем».

О том, что человек ради добродетелей, а не наоборот

«Если в том, что возникает по природе, есть нечто, ради чего возникает то, что таким образом возникает, а «то, ради чего» это возникает, есть его конечная цель, то в том, что возникает по природе, есть некая конечная цель. Но очевидно, что цель лучше того, что возникает ради этой цели, поэтому у возникающего по природе его цель лучше, чем то, что возникает ради этой цели. Человек относится к тому, что возникает по природе, поэтому и у него есть некая цель, а она лучше,чем то, у чего она имеется. Цель же человека в том, чтобы стать совершенным (σπουδαῖον) человеком, ради этого существует человек. А стать совершенным — это иметь добродетели, свойственные человеку. Но нельзя приобрести эти добродетели, если человек сперва не возникнет. Значит, человек возникает для того, чтобы приобрести добродетели, а не добродетели возникают ради человека. Поэтому тот человек, кто приобрел добродетели, лучше того, кто их лишен. Ведь сами добродетели не возникают: мы приобретаем их не так, как приобретаем земельный участок, раба или дом, но возникновение (γένεσις) добродетелей заключается в их приобретении (ἐν τῇ κτήσει) каждым. Если же они возникают, когда их приобретают, и их бытие заключено в этом, и их приобретение — это наша цель, то добродетели в таком случае будут нашими целями, и мы будем существовать ради них. Поэтому и добродетели лучше, чем мы, поскольку наша цель заключается в присутствии добродетелей и их стяжании».

д.б.

«Каролингская рукопись типа «Aratea», содержащая среди других классицизирующих миниатюр помпейского стиля изображение Близнецов, оставалась нетронутой около четырехсот лет. Позднее некий доброжелательный переписчик счел нужным повторить текст шрифтом XIII века, видимо считая, что каролингские Capitalis Rustica поставят в тупик как его современников, так и потомков. Однако читатель ХХ века легче разбирается в каролингских письменах, чем в готических, и в этом иронический смысл всей этой истории».

Эрвин Панофский,
Ренессанс и «ренессансы» в искусстве Запада

Иллюстрации: Ranee Katzenstein, Emilie Savage-Smith. The Leiden Aratea: Ancient Constellations in a Medieval Manuscript.

В еще двух текстах Гомер говорит о Сириусе, впрочем, называя его не этим именем, а просто — «пес Ориона». Сириусом эту звезду назовет только Гесиод (Труды и дни 587, 609).

«От его (Диомеда) шлема и щита исходил не ведающий усталости огонь, подобный осенней звезде, которая ярко сияет, омывшись в Океане» (Илиада 5, 5-6).

«Старец Приам первый очами увидел его (Ахилла), несущегося по равнине и сияющего как звезда, которая появляется осенью, чьи лучи ослепительно блещут среди прочих звезд глубокой ночью, и которую обычно называют псом Ориона. Она самая яркая, но она плохой знак, несет она несчастным смертным обильную лихорадку» (Илиада 22, 25-31).

Сириус, входящий в созвездье Большого Пса, — самая яркая звезда ночного неба. Гомер называет его «осенней звездой», поскольку как раз осенью он виден лучше всего, а в конце осени (в двадцатых числах ноября в 9 в. до н.э.) происходил его космический закат. Осень — время не самое здоровое, поэтому Сириус при всей его яркости — знак беды для смертных.

Гомер упоминает и Венеру, но, естественно, не как Венеру. Для него это две различных звезды: Вечерняя звезда («Гесперос») и Утренняя звезда («Хеосфорос», т.е. «Несущая зарю») (Илиада 22, 317 слл.; 23, 226 слл.; Одиссея 13, 93). Отождествлять эти два небесных явления научатся только «досократики».

Наконец, стоит отметить, что Гомер, у которого не было и не могло быть знания о небесной сфере и пересечении плоскости небесного экватора с плоскостью эклиптики, ничего не говорит о равноденствиях. Но он ничего не говорит, вероятно, и о солнцестоянии, которое не требует наличия теоретического аппарата. Единственное место, где употребляется выражение, которое затем, с Гесиода, станет ходовым для обозначения солнцестояния (τροπαὶ ἠελίοιο), скорее всего, употребляется лишь для обозначения далекого Запада (Одиссея 15, 404).

д.б.

P.S. Начало — здесь.

#renovatio_studies
#renovatio_giants

Звезды и созвездия у Гомера

Следующее созвездие, о котором идет речь в гомеровских текстах, это Медведица или Повозка, т.е. Большая Медведица (Ursa Maior). Это приполярное или циркумполярное созвездие, оно никогда не опускается за горизонт, не восходит и не заходит. Естественно, у Гомера, для которого не существовало ни понятия небесной сферы, ни, соответственно, понятия ее полюсов, положение Медведицы определяется описательно, «она вращается в одном и том же месте». Она бережется, с опаской оглядывается на охотника Ориона, который на своем пути по небу как бы преследует ее. И, наконец, то, что она не опускается за линию горизонта, Гомер описывает словами: «она одна не знает омовений Океана». Все остальные важные для греков звезды и созвездия «купаются» в нем, делаясь, тем самым, чище и ярче, а вот Медведица обходится без этой процедуры.

Поскольку Медведица не восходит и не заходит, она не может играть роли в сельскохозяйственном календаре. Но зато, как видно из приведенного выше пассажа из «Одиссеи», она играет огромную роль для моряка. Ее неизменное положение, указывающее на север, становится превосходным ориентиром для кормчего. Поэтому Калипсо, отправляя Одиссея к феакам, советует ему иметь Медведицу по левую руку, держа, таким образом, курс на Восток. Это было нормальной практикой навигации в Средиземном море: еще Каллимах (4-3 вв. до н.э.) писал в своих «Ямбах», что Фалес сосчитал звездочки в Повозке, по которой держат курс финикийские мореплаватели (DK 11 A 3a), что, конечно, неудивительно.

В приведенной выше цитате из «Одиссеи» упоминается еще созвездие Волопаса, в котором самой яркой звездой является Арктур, одна из самых ярких звезд ночного неба. Арктур, гелиакальный восход которого приходится на первую половину сентября, тоже играл важную роль в календаре работ, и часто упоминается греческими и римскими авторами. Гесиод вообще предпочитает говорить не о Волопасе, как Гомер, а просто об Арктуре. Позднейшие греки — например, Арат (Phaen. 1, 91-95) — называли это созвездие «Арктофюлакс» («Страж Медведицы»), отличая его от самой яркой в нем звезды: самого Арктура.

Гимн на Рождество Господа

Пусть знает это целый мир:
Пришло нам исцеление!
Не всё нести ярмо врага:
Явилось искупление.

И что Исайя предрекал,
Все в Деве то исполнилось.
Ей ангел Божий возвестил,
А Дух Святой все совершил.

Мария в верности Своей
От Слова в чреве понесла,
Непостижимого Творца
Хранят ложесна девичьи.

Иессеев корень уж процвел,
И ветвь дала вселенский плод,
Но и в плодоношении
Мать пребывает Девою.

И в яслях Он лежал простых,
Создатель света и Творец,
С Отцом Он небеса воздвиг,
А Мать в пеленки кутала.

Кто дал незыблемый Закон,
Что в Декалоге заключен,
Стал человеком, чтоб принять
Закона узы на Себя.

Что древний осквернил Адам,
Очистил новый сей Адам,
Что тот гордынею низверг,
Смирением воздвиг Он вновь.

Родился Свет, спасенье здесь,
Бежала ночь и смерть мертва,
Придите все и веруйте:
Мария Бога родила.

Венанций Фортунат (ок. 530-610), в переводе д.б.

Epic слишком часто обращается к концепции личной вины, которая, как считал Э.Р. Доддс, в целом не была свойственна греческому мышлению. Х. Ллойд-Джонс в «Справедливости Зевса» отмечает, что виденье Доддса ограничено его стремлению к фиксации моральных изменений. Сам Ллойд-Джонс принимает более мягкую позицию, сообразно которой культура вины и культура стыда соприсутствуют в раннем греческом мышлении. Однако даже такая оговорка не позволяет сказать, что гомеровский Одиссей так тяжело личностно переживал необходимость умертвить Астианакта. Можно сравнить этот эпизод с «Ифигенией в Авлиде» Еврипида. Агамемнон, который вынужден был пожертвовать дочерью для того, чтобы греческие корабли могли без препятствий отплыть от берегов Эллады, рассуждает совсем не как Одиссей. Дело не в том, что Ифигения — просто ребенок; дело в том, что она — плоть от плоти Агамемнона, и, в отличие от Елены, ради которой эта жертва приносится, социально невинна (ничего плохого для греческого общества не сделала). Таким образом, Epic рисует греческую психологию слишком персоналистской, какой она могла быть только после появления и распространения христианства, но никак не во времена Гомера.

Кроме того, нередко авторы Epic прибегают к обрисовке пограничных эмоций, связанных с тем, что греки бы назвали манией. Одиссей и многие другие герои ведут себя чересчур эмоционально. Например, Одиссей срывается на нимфу Калипсо в песне «Love in paradise» (название уже много говорит об исторической аккуратности авторов): «You don’t know what I’ve gone through; every friend, I saw them die and all I her are screams» («Ты не знаешь, через что я прошел; все мои друзья умерли, и все, что я слышу — их крики»). В большей части песен Одиссей просто-напросто ноет, в то время как у Гомера он, напротив, призывает себя терпеть все злоключения. Его многострадальность сочетается со сдержанностью чувств и превозмоганием. Совершенно другой образ Одиссея — отчаявшегося больного ПТСР — зачем-то рисуют многие современные произведения, вдохновленные этой историей.

И это печально, потому что логика «Одиссеи» — не про то, что все плохо. Она про то, что всё может быть хорошо, если ты постараешься. Она про то, что боги вкладывают в умы людей праведные мысли. Она про то, что путь домой может быть долгим, но все-таки имеет свой конец.

Это не любовный ромком, не персоналистская христианская драма, не психологический военный триллер и не хоррор-стори. «Одиссея» — это героический эпос, в котором изначально довольно много «захватывающего ощущения роста». Хороший вопрос — а надо ли было добавлять еще?

а.и.

#renovatio_studies

В качестве иллюстрации — арт babaika к Epic! The musical.

Epic: the Musical

Среди современных произведений искусства, посвященных гомеровскому эпосу, отдельное место занимает приобретший известность мюзикл Epic. Работа над ним началась в 2019 году, хотя первые наброски песен были опубликованы автором (Хорхе Ривера-Эррансом) только в 2021. Первоначально мюзикл планировался как адаптация всего гомеровского эпоса, однако эта задача оказалась слишком трудоемкой, из-за чего автор решил остановиться только на «Одиссее». Площадкой, на которой первоначально выходил мюзикл, был TikTok, кастинг на роли проходил там же. В аккаунте Ривера-Эрранса можно отследить весь процесс постепенного создания мюзикла, от нуля и до нынешнего момента. Последние песни были опубликованы совсем недавно — в декабре этого года. На данный момент мюзикл насчитывает 40 песен и разделен на 2 акта, — больше двух часов прослушивания в сумме. Очень серьезный размах для проекта, который первоначально не имел никакого финансирования и создавался исключительно на добровольных основах.

Для нас мюзикл интересен, прежде всего, своими эстетическими корнями. Каким образом был адаптирован греческий мир в мюзикле? Насколько удачной оказалась эта адаптация? Поскольку лучше всего я ознакомлен с греческой «психологией», отвечать на вопросы я буду именно с этой перспективы, т.е. с точки зрения удачности описания и самоописания героев. Отмечу, что Epic не преследовал цель точной исторической реконструкции, напротив: для Ривера-Эрранса было важно, что мюзикл напоминал аниме или игру, то есть «подражал их захватывающему ощущению роста». Однако при этом мюзиклу удалось неплохо передать некоторые моменты раннего греческого мировоззрения, которые мы можем наблюдать у самого Гомера.

Например, в мюзикле проводится явная антропологическая и психологическая разница между героями и богами. Как и в «Одиссее», человеческая природа понимается как слабая и несовершенная, значительно уступающая божественной. Однако зачастую эта дихотомия выражается косвенно (например, как явление Зевса в песне «The Horse and The Infant»: «A vision of what is to come, can not be outrun, can only be dealt with right here and now» («Образ того, что грядет, чего не избежать, и что должно быть совершено здесь и сейчас»)), а «человечность» героя понимается в его личной любовной привязанности или сравнительно с «чудовищностью», на которой человек способен. Очевидно, что на вопрос «За что мы деремся?» у стен Трои Одиссей никогда бы не ответил «За Пенелопу и Телемаха» («What do you live for? Penelope. What do you try for? Telemachus»). Также он вряд ли позволил себе сказать: «Deep down I would trade the world to see my son and wife» («В глубине души я променял бы мир на возможность увидеть сына и жену»). Одиссей хотел вернуться домой, но дрался он по той причине, что исполнял клятву как один из женихов Елены, а также для того, чтобы покрыть себя славой благодаря добродетельному военному поведению. Он дрался не за жену и ребенка, а за себя и за Грецию в целом.

Напоминаем о том, что за наш канал можно проголосовать!

https://t.me/boost/renovatio_conf

Мы будем благодарны каждому голосу. А пока предлагаем порассуждать, что за таинственные фигуры справа на картине Эль Греко смотрят на муки Лаокоона и его сыновей.

Однако даже всего этого все равно недостаточно для настоящего исследования. Самое главное – красота исследования в широком смысле. Вот главный критерий истины. Если исследование заставляет обратить внимание на само себя и на то, чему оно посвящено, запоминается в мелочах, увлекает и вдохновляет к творению собственных прекрасных вещей, то оно и истинно. Такое исследование доставляет эстетическое удовольствие, как, говорят, бывает у математиков, оценивающих с точки зрения красоты свои доказательства. По этой же причине нельзя забывать и исследования прошлого, работы XIX и XVIII веков, а также труды античных и средневековых комментаторов. Они не только отражают уникальный взгляд своей эпохи (что само по себе может стать темой научного исследования), не только могут содержать ценные ходы мысли, но, что важнее, они – тоже красивы, а значит, в своем роде истинны (повторим: «кто видел, знает, о чем я говорю»).

Таким образом, мы занимаемся не исследованием античности или мысли Плотина, но мы заняты, в самом деле, искусством. Мы – скульпторы этой мысли. И чем красивее у нас получается – тем лучше. У нас есть некий образ образа, некое указание на то, какой, быть может, эта мысль должна была быть, но никогда она не дана нам напрямую. У нашей скульптуры не лицо Плотина, не лицо человека, не лицо конкретной личности. У нас нет доступа к Плотину. Он умер и умер давно. Но мы ищем некий идеал, некую идею философии Плотина в платоновском смысле, а, следовательно, нечто божественное, ведь только божественное может быть идеальным. Каждый античный мыслитель, философии которого повезло обрести достойное научное исследование, имеет лицо бога, а не человека, как и каждая античная скульптура.

а.н.

В качестве иллюстрации – Бюст Антиноя-Диониса.

Античность с нечеловеческим лицом

Каждый ученый временами задумывается о том, а чем он вообще занимается. Предположим, перед нами историк, точнее историк философии, а если совсем точно – плотиновед. Чем же занимается «плотиновед»? Прямой ответ такой: плотиновед – это исследователь философии Плотина. Но что такое философия Плотина в научном представлении? Это то, что было, условно говоря, непосредственно в голове у Плотина, т.е. это его мысль определенного содержания, или же философия Плотина – это то, что заключено в его сочинениях? Мы, конечно, можем притворяться, что занимаемся изучением дум Плотина, но на самом деле мы исследуем текст, в котором предположительно записано то, что думал Плотин на древнегреческом языке. Точнее, там записано не то, что он думал, а то, что захотел рассказать и при этом захотел рассказать в конкретный момент своей жизни, когда Плотину было около пятидесяти лет. А еще точнее – в трактатах Плотина зафиксировано то, что он смог рассказать, ведь часто мысль не может быть выражена словами, т.е. посредством языка (вспомним знаменитое выражение, которым пользуется Плотин: «кто видел, знает, о чем я говорю»). Более того, записано все это в редакции Порфирия, ученика Плотина, издавшего после смерти своего учителя его сочинения в виде небезызвестных «Эннеад». Получается, плотиновед точно не занимается исследованием мысли Плотина напрямую. Он занимается, образом образа образа мысли Плотина в лучшем случае. Плотиновед занят изучением того, что Плотин захотел и был способен поведать, решив это записать в определенный момент времени. Более того, возникший в итоге текст обременен серьезными правками другого человека – Порфирия – и превращен им в «Эннеады».

Выходит, плотиновед занимается «Эннеадами»? Предположим, «Эннеадами». Однако «Эннеадами» не Плотина или Порфирия, а изданием «Эннеад» Поля Анри и Ганса-Рудольфа Швицера, появившемся во второй половине XX века. Этот текст даже визуально не похож на тот, что появился где-то в третьем веке н.э., а содержательно эти «Эннеады» являются средним арифметическим, рассчитанным Анри и Швицером, дошедших до нас рукописей, которые, в свою очередь, являются переписыванием переписывания. А сколько вариантов рукописей утеряны без следа? То есть плотиновед занимается средним вариантом тех рукописей, которым повезло, которым сопутствовала удача, а значит – случай.

Итак, как же нам добраться до самого Плотина, как прикоснуться именно к его философии? Какое исследовательское право мы имеем говорить о том, что на мысль Плотина повлиял военных поход императора Гордиана, предположительные контакты с тем или иным мыслителем, повлияло его время (так называемый «Кризис третьего века н.э.») или же какое-то сочинение, возможно в том или ином виде попавшее в поле его зрения? Мы не можем понять соседа и даже самих себя, не говоря уже о некоем греке (?) из Египта (?), переехавшем в Рим почти две тысячи лет назад и решившем под конец жизни оставить после себя не особо большое количество весьма сложного для понимания древнегреческого текста, который случайно дошел до нас, передаваясь через тысячи и тысячи рук. Все это лишь образы образов, толкования толкований.

Тем не менее, у нас есть некоторые инструменты поиска истины. Первое, что может нам помочь, касается самого исследователя: он должен быть честным с самим собой, опытным, начитанным, знать язык, иметь вкус и т.п. Второе относится уже к исследованию. Ему следует быть непротиворечивым, части его должны закономерно вытекать друг из друга, а его выводы должно принять (хотя бы к сведению) научное сообщество.

Вышел новый подкаст наших друзей, Insolarance cult. Слушаем!

Что такое означаемое и означающее? Как Ролан Барт использовал эти концепты для анализа современных мифов? Почему Жак Лакан считал, что нужно рассматривать именно цепочки означающих, а не соотношение означающего с означаемым? И чем является господское означающее? Вместе с Иваном Кудряшовым обсуждаем эти и другие вопросы в новом выпуске нашего подкаста.

https://youtu.be/_SIRzagaPfQ

Так вот, сеять греки начинали после космического заката Плеяд, который тогда случался примерно через 25 дней после осеннего равноденствия, говоря нашим языком, а маслины и виноград появлялись после гелиакального восхода Плеяд (примерно через 27 дней после весеннего равноденствия). Поэтому в гомеровском тексте Плеяды и упомянуты первыми! Как позднее напишет знаменитый поэт-астроном Арат (4-3 вв. до н.э.): «И хотя звезд в них (в Плеядах — Д.Б,) немного (греки насчитывали их семь — Д.Б.), а свет их не очень ярок, но они весьма знамениты, кружась весной по вечерам. Виновник этого Зевс, который повелел им обозначать (σημαίνειν) начало лето и зимы и время пахоты» (Phaen. 264-267).

Затем в нашем пассаже из «Илиады» говорится о «силе Ориона». Орион — одно из самых заметных созвездий на нашем небе, с ярчайшими звездами Бетельгейзе и Ригелем. Для ранних греков Орион точно так же значим в определении сроков крестьянского труда и мореплавания. Его космический закат (в 9 в. до н.э. примерно 20 ноября), чуть позже после захода Плеяд и Гиад, отмечал начало зимних бурь, а его гелиакальный восход (конец июня – начало июня) — время обмолачивать зерно. Отметим, что в «Одиссее» упомянута история того мифического героя, в честь которого и названа было это созвездие. Калипсо, пытаясь оправдать свое поведение, желание быть вместе с смертным мужем, ссылается на то, что и Эос, богиня зари, взяла себе Ориона и была с ним, не встречая возражений богов, пока Артемида своими стрелами не убила Ориона на острове Ортигия (Одиссея 5, 121-124). Судя по множеству вариантов истории Ориона в поздней мифографии, Орион был великим охотником, но поступки его выходили за грань дозволенного человеку богами. Он был перенесен на небо, где продолжил свое дело, охоту. На небо поместили и его пса, о котором чуть позже.

Продолжение следует.

д.б.

#renovatio_studies
#renovatio_giants

Звезды и созвездия у Гомера

Гомеровское небо — начало большого пути, который постепенно привел греков в начале четвертого века до н.э. к созданию математической астрономии. Гомеровская картина космоса еще очень проста, очень архаична. Само небо, купол видимого нами свода, — медное или железное. Между ним и поверхностью земли последовательно располагаются области «эфира», сияющего и лучистого, и «аэра», мутного темного воздуха, из которого состоят облака. Расстояния между небом и землей относительно небольшие: Гефест, сброшенный с неба, летел вниз весь день и, «когда солнце заходило», упал на землю, на остров Лемнос (Илиада 1, 592-593). Небесные светила не удалены от людей на колоссальные расстояния, как в позднейшей греческой науке, а представляют собой феномены, сопоставимые с радугами, молниями и громом. И гомеровский грек еще ничего не знает ни про зодиакальные созвездия, ни про путь солнца и планет через них. Да и планеты в это время еще никто не отличал от «неподвижных звезд». Форма земли никак не определена, и только косвенным, очень ненадежным путем догадок и предположений, обычно заключают, что это плоский диск. Земля омывается рекой Океан, которая «обратно текущая» (ἀψόρροος), т.е. впадает сама в себя. Под Землей есть еще области Аида и Тартара, местопребывание умерших людей и место заключения богов прошлого соответственно.

О звездах и созвездиях Гомер говорит крайне редко: на всю «Илиаду» и «Одиссею» найдется около шести небольших пассажей, где об этом идет речь, причем два из них — сравнения. Тем не менее эти тексты позволяют увидеть, какие созвездия и звезды играли главную роль в жизни ранних греков.

«На щите он создал землю, небо, море, не ведающее усталости солнце и возрастающую луну, там же он поместил знаки, которыми увенчано небо, Плеяды, Гиады, мощь Ориона, Медведицу, которой еще дают название Повозки, она кружится в одном и том же месте и поглядывает на Ориона, она одна непричастна омовениям в Океане» (Илиада 18, 482–488. Здесь и далее переводы Д.В. Бугая).

«Радостно раскрыл паруса попутному ветру Одиссей и, сидя у руля, искусно направлял корабль. На очи его не опускался сон, и он видел Плеяды, поздно заходящего Волопаса, Медведицу, которой еще дают название Повозки, она кружится в одном и том же месте и поглядывает на Ориона, она одна непричастна омовениям в Океане. Ведь Калипсо, чудная богиня, велела ему держать свой путь в море, оставляя Медведицу по левую руку» (Одиссея, 5, 269-277).

В первом тексте, знаменитом описании того, как Гефест создает и украшает новый щит для Ахилла, дана очень простая модель мира, который греки того времени еще не называли «космосом». Наряду с солнцем и луной Гефест изображает самые важные для греков звезды и созвездия. Отметим, что они в целом названы словом τείρεα, «знаки, знамения», подчеркивающим их «практическую» функцию: это не столько то, чем любуются или чему бескорыстно удивляются, а то, что нечто обозначает, знаменует, указывает. Отметим и то, что глагол ἐστεφάνωται («увенчано») отразится в позднейшей астрономической спекуляции (у Парменида), когда небесные объекты будут названы «венцами» (στεφάναι).

Первыми в этом тексте названы Плеяды и Гиады, хорошо видимые скопления звезд в созвездии Тельца. Плеяды (в старину на Руси они назывались Стожары) упомянуты первыми не случайно. Для ранних греков их восход и закат — важнейший маркер сельскохозяйственных работ. Позднейшие греческие астрономы различали четыре главных вида восходов и закатов созвездий:

Гелиакальный восход — первое видимое появление звезды на восточном горизонте перед восходом солнца;

Ахроникальный восход — последнее видимое появление звезды на восточном горизонте вечером сразу после захода солнца;

Космический закат — первый видимый закат звезды на западном горизонте прямо перед восходом солнца;

Гелиакальный закат — первый видимый закат звезды на западном горизонте сразу после захода солнца.

Для людей практики (земледельцев, моряков, солдат, путников) главную роль играли два вида: гелиакальный восход и космический закат.

Новый год — праздник радости, построения новых планов, обещаний (которые будут выполнены или нет). Всё, отчитавшись о том, что было, устремляется вперед, к тому, что будет. Последние часы года становятся чем-то вроде мессианского времени (ho nyn kairos), которое неизбежно сейчас и неизбежно конец. Но иногда бывает не так. Ровно шестьдесят лет назад Бродский написал:

Волхвы забудут адрес твой.
Не будет звёзд над головой.
<...>
И, взгляд подняв свой к небесам,
ты вдруг почувствуешь, что сам —
чистосердечный дар.

Мне кажется, эти слова могут быть восприняты как поздравление. Не миру, а самому себе: за то, что прожитый год был прожит. Там, где ты понимаешь себя собственным подарком, ты бесконечно удаляешься от греков (для которых высшим благом было не рождаться, чтобы не испытать человеческой доли) и приближаешься к христианам (для которых сама жизнь есть благо). В Новом году я пожелаю вам радоваться себе, оставаясь греками. И, конечно, любить Renovatio, а точнее — изменяться, оставаясь прежними.

а.и.

Salve, amici! Вот и наступил 2025 год — время принимать поздравления от коллектива Renovatio!

Дорогие читатели Реновации, коллеги, друзья! Я очень рад, что мы были вместе в прошедшем году, что «Реновация» живет, растет, меняется, проходит через кризисы, оставаясь при этом верной себе. Верность себе заключается в нашем глубоком убеждении, что наследие античной и средневековой мысли, поэзии, изобразительного искусства лежит в самой основе нашего культурного и нашего человеческого бытия, что традиции, о которых любят всуе кричать на разных углах, имеют очень конкретное и определенное значение, что их не нужно выдумывать, поскольку они уже есть, даны, что они живы и самыми разными способами присутствуют в нашей самой современной современности. Античный мир при всей противоречивости и жестокости своего общественного уклада смог сказать главные слова, ставшие фундаментом культуры и цивилизации: «филантропиа», humanitas, «человечность», основанная на Музах и разумности. Пусть в наступающем Новом году человечность будет с нами в нашем частном и в нашем общественном бытии, пусть мы будем счастливы, а счастье, по Аристотелю, это деятельность души, осуществляющаяся наиболее совершенным способом и разумно. С Новым годом!

д.б.

В новом году и всегда я желаю вам любить (свою тему исследования, свои маленькие и большие дела, мир, человечество и кофе из соседней кофейни) и ничего не бояться (вообще ничего). Пусть ваша любовь всегда побеждает то, что внушает вам страх, «пусть в вашей любви будет ваша честь». Цените прекрасное, берегите доброе в себе и будьте счастливы.

т.н.

Идея материальной справедливости, выраженная в принципе «pacta sunt servanda», обретает интересное преломление в свете эпикурейской философии. В первом приближении налицо явный антагонизм: Эпикур говорит о договороподобном характере справедливости («Никогда не было абсолютной справедливости, но лишь заключавшийся путём соглашения сторон в разных местах договор о том, чтобы не причинять и не претерпевать вреда»), в то время как принцип pacta коренится в системе высшего правопорядка, предшествующей человеку, формирующей и определяющей его природу, а потому, как кажется, не подлежащей договорному регулированию. Однако при более пристальном рассмотрении эпикурейский «контрактуализм» оказывается вполне совместим с представлением о справедливости как природной компоненте человеческого естества по причине общей исходной точки — отрицания естественного чувства справедливости как «божественного дара». Направленная на исключительно посюстороннюю цель — поддержание управляемости Империей —, теория римского права не отводила сколько-нибудь значимой роли высшим силам (божествам), как и Эпикур отрицал возможность взаимодействия между людьми и богами, а, следовательно, и какой-либо антропологической релевантности последних. Таким образом, в обеих системах генезис материальной справедливости выстраивается не на теологическом/метафизическом, а на культурно-историческом фундаменте: не приношение Прометея, но взаимоотношения правосубъектных личностей породили признание о необходимости добросовестного соблюдения обязательств, которое доказало свою полезность и вошло в юридический генокод человека в ранге элемента социокультурного fair-play. В основе такого толкования принципа «pacta sunt servanda» вполне чётко просматривается представление о соглашении, эпикурейском «договоре», который вошёл в состав юридической традиции, но с течением времени оторвался от своих исторических корней и подвергся концептуальной реинтерпретации, превратившись в абстрактную идею высшей справедливости из сферы «горнего мира».

ю.с.

#renovatio_disquisition

Эпикур — legislator Romae?

Система римского частного права основывалась на трёхуровневой категоризации договорных отношений:

1) договор на основании одностороннего обязательства (stipulatio);
2) договор на основании обмена товарами или услугами (mutuum);
3) договор на основании коррелирующих, устно выраженных обязательств (consensus).

Правоотношения, не подпадающие ни под одну из этих категорий, находились вне сферы действия частноправовых норм и не могли служить предметом рассмотрения в суде, то есть не обладали юридической силой.

Для ликвидации данного правового пробела в римской правоприменительной практике был разработан институт атипичного договора — pactum. Правоотношения, которые могли стать предметом «пактирования», могли касаться практически любой сферы человеческой деятельности. Pactum изначально обозначал незначительную, акцессорную договорённость, которая зачастую поставлялась условием исполнения основного договора (например, право истребования собственности, вверенной на хранение члену корабельной команды или владельцу банка, а также акты дарения). Со временем pacta превратились в самостоятельный юридический институт, однако, так и не обрели непосредственной юридической силы. Таким образом, исполнение pacta зависело от добропорядочности договаривающихся сторон, что было наиболее ясно выражено в Дигестах Юстинианова Кодекса: Quid enim tam congruum fidei humanae, quam ea quae inter eos placuerunt servare?

Именно в данном контексте установился этико-правовой принцип, который впоследствии был сведён к формуле «pacta sunt servanda». Его суть заключается в том, что pacta необходимо исполнять, несмотря на отсутствие инструментов юридического принуждения и судебной защиты в случае неисполнения; факт заключения договора приводит к возникновению этической максимы, внутреннему велению долга исполнить взятые на себя обязательства «не за страх, а за совесть». В средневековой юриспруденции правило «pacta sunt servanda» действовало в отношении устных договорённостей, неисполнение которых считалось не только правонарушением, но и греховным деянием, подлежащим юрисдикции церковных судов, а в эпоху Просвещения родоначальник международного права Г. Гроций закрепил его в качестве закона мирного сосуществования государств. Именно в международном праве этот принцип сохраняет своё действие и поныне в ранге элемента ius cogens — неизменяемого международно-правового ядра, который является обязательным для всех членов международного сообщества, независимо от его признания и ратификации.
Очевидно, что «pacta sunt servanda» является выражением идеи материальной справедливости, то есть представления о существовании некоего неписаного образцового, т. е. справедливого, правопорядка. Он представляет собой набор высших принципов, которые выступают в роли универсальных критериев справедливости, причём происхождение этих принципов рассматривается, как правило, с естественно-правовых позиций. С этой точки зрения, материальная справедливость имеет своим источником природу человеческого правосознания и предписывает соблюдать договоры не потому, что существует соответствующее законодательное указание, а в силу веления разума, поскольку деградация до состояния homo homini lupus начинается именно с игнорирования интересов окружающих, попрания договорных обязательств и эгоистической реализации собственных пожеланий.

В 2016 году мы начали изучать проблему доказательств бытия Бога. В 2017 году вышел 12-й номер журнала «Финиковый Компот», посвящённый этой теме (журнал).

В рамках проекта мы начали записывать небольшие интервью с философами, обсуждая, что живо, а что мертво в этой научной области. В 2021 году мы вернулись к теме, продолжили собирать интервью, небольшую часть которых опубликовали здесь — под тегом #доказательствабытиябога.

Всего в проекте появилось 212 интервью с философами из 18 стран. Эти беседы, вместе с обширным предисловием об истории проекта и аналитическим заключением, включены в книгу «Существование Бога? Современные позиции и подходы» (составитель, редактор и переводчик — Е. В. Логинов). Книга получилась объёмной — 928 страниц!

Издание выйдет в январе 2025 года в издательстве «Умозрение». Уже сейчас вы можете оформить предзаказ по ссылке: предзаказ. Внимание: тираж ограничен!

Представление о книге можно составить из интервью Евгения Логинова каналу "Теоэстетика".

Наши коллеги с философского факультета МГУ выпускают книгу о доказательствах бытия Бога! Внутри — интервью создателя Renovatio, Александры Ильиной.

Если вам интересна эта тема, советуем ознакомиться!

Подобно Мимнерму, Семонид Аморгский вторит языку, на котором Гомер говорит о краткости человеческого века, призывая друзей наслаждаться жизнью, пока она длится. Он говорит, что наслаждаться им мешает надежда, заставляющая их намечать множество дел, которые неизбежность старости и смерти в конце концов делает тщетными. То же самое учение изложено более явно и подробно в первом и самом длинном из ямбических фрагментов. Зевс предопределяет ход вещей, а люди неразумны, однако каждый человек уверен, что он вот-вот достигнет богатства или успеха, и поэтому упорствует в тщетных усилиях, пока старость или смерть не явятся за ним.

Ложная надежда играет точно такую ​​же роль в описании человеческой жизни, которое можно обнаружить в великой поэме Солона. Он, как Гесиод до него, начинает с инвокации Муз, которая подтверждает притязания поэта на авторитетное высказывание как доверенного лица дочерей Зевса. Люди обманываются относительно природы своих даров и способностей, посвящают себя излюбленным планам в надежде, что их усилия приведут к успеху, забывая, что смертные стяжают благое и злое в соответствии с их определенной богами долей, и что посланного богами невозможно избежать. Цель богов непостижима, говорит Солон в другом месте, и ни один человек не бывает полностью счастлив или свободен от тяжелого труда.

Хью Ллоид-Джонс, «Справедливость Зевса»
(в переводе а.и.)

#renovatio_studies
#renovatio_translations

Продолжаем публиковать материалы секции Renovatio 4.0!

В приложениях вы найдете текст доклада Илья Фирцикова об образе мудреца в поэзии Горация.

#renovatio_studies
#renovatio_4_0

Поздравляем с Рождеством!

Гимн на Рождество Спасителя

О Спасенье мира, Творец Вселенной,
Вечная краса, упованье жизни,
Нашу песнь хвалы, долг наш пред Тобою,
С милостью внемли.

Ты, что весь наш мир пожелав исправить,
Дал нам благодать, как узду на сердце,
И ярмо закона уже не давит
Плечи созданья.

Все сие свершая одной любовью,
Милуешь нас, Царь, и горе подъемлешь,
Вновь зовешь к себе, уничтожив змея
Левиафана.

Милостью Твоей, Вышний Боже, Слову,
Что с Тобою ввек пребывает, дал Ты
Вид людской принять и от Непорочной
Девы родиться.

Новый свет теперь воссиял спасенья,
Новый нам родился Создатель мира,
Вечного Отца светлое Сиянье
Плотию стало.

Образов раскрыл нам Он начертанья
Тайного Закона и чистой веры,
И вовек пребудет пред нашим взором,
Нас обновляя.

Горькое страданье лишилось власти,
Сына Твоего нам явилась сила,
Если верой чистой и бодрым сердцем
В Нем пребываем.

Пусть в одно сольются гармоний звуки
И слова простые молитвы нашей,
Чтобы смог взойти сонаследник верный
В Царство Христово.

Отлон из аббатства святого Эммерама (ок. 1010-1072)
В переводе д.б.
В качестве иллюстрации — картина Эдуарда Коули Бёрн-Джонса,
«Вифлееемская звезда»

#renovatio_poetry

Евстафий имеет в виду начало девятой книги «Истории животных», где Аристотель дает общую характеристику природных различий между самцами и самками всех животных, заканчивая человеком, поскольку здесь область «нравов» лучше всего обнаруживает себя, да и природа человека наиболее совершенна и, так сказать, доведена до конца по сравнению с остальными животными.  Поэтому «этологические» черты (hexeis) женщин и мужчин отражают в предельном случае то, что у остальных живых существ дано не в столь концентрированном виде.

«Женщина более сострадательна и слезлива, более ревнива и любит жаловаться на свою судьбу, больше склонна браниться и распускать руки. Она легче, чем мужчина, впадает в уныние и разочарование, менее стыдлива и более лжива, более чуткая и бдительная, более робкая, и вообще самка менее деятельна, чем самец, и требует меньшего количества пищи» (перевод Д.В. Бугая).
 
Именно этот locus classicus «этологического» различия между мужчиной и женщиной становится образцом, задающим правило истолкования образа гомеровской Елены в комментарии Евстафия. Ее особая судьба и положение, определенная требованиями эпического сюжета и гомеровского мировоззрения, превращается в частный случай, подтверждающий общее «научное» правило.    
 
д.б.

#renovatio_studies
#renovatio_translations

«Женская тема»: византийский комментарий к Гомеру и «этология» Аристотеля
 
Старцу в женах знаменитая так отвечала Елена:
"Ты и почтен, для меня, возлюбленный свекор, и страшен!
Лучше бы горькую смерть предпочесть мне, когда я решилась
Следовать с сыном твоим, как покинула брачный чертог мой,
Братьев, и милую дочь, и веселых подруг мне бесценных!
Но не сделалось так; и о том я в слезах изнываю!..
 
В третьей песне «Илиады» на стенах Трои появляется Елена. Троянские старцы восхищаются ее красотой, сравнивают Елену с богинями, но все же хотели бы, чтобы красота сия их миновала. Приам приветливо к ней обращается, усаживает рядом с собой, просит назвать ему ахейских царей и героев, а она обращается к нему с теми словами, которые — в переводе Н.И. Гнедича — были приведены выше. Они просты и по-человечески понятны, но ничего не меняют в гомеровском мире, где правят силы куда более сильные, чем человеческое сожаление о содеянном. Для Елены такой силой оказывается Афродита, желанию которой она в страхе и против своей воли следует в той же третьей книге.
 
В самом полном комментарии к «Илиаде» на греческом языке (3 575 страниц в современном издании Ван дер Фалька), написанном в XII веке в Византии эрудитом, ритором и — по совместительству —  архиепископом Евстафием Солунским (канонизирован в 1988 году), поведение и чувства Елены, описанные эпическим поэтом, оцениваются не наивно и непосредственно, но «научно», обобщенно, с опорой на «лучшие работы по этологии». Горькие слова Елены, сказанные здесь и сейчас, становятся выражением женской природы вообще, для описания которой уместен язык аристотелевской науки.
 
«Елена в присутствии Приама, раскаиваясь в своем похищении, говорит: «лучше бы горькую смерть предпочесть мне, когда я сюда последовала за твоим сыном, оставив братьев» и пр. Ее печалит то, что она покинула свой чертог, братьев, любимую дочь и возлюбленных сверстниц... Затем, уже осудив себя, она добавляет, как свойственно тем, кто утратил надежду, «о если бы всего этого не случилось. Я истаяла, оплакивая это». То есть я совсем несчастна, раз плачу о том, что я еще живу. Сейчас Елена говорит это, а чуть позже назовет себя и «сучьеглазой», и «сукой» и прочими бранными словами, обратив на себя то, что, согласно Аристотелю, по природе присуще женщинам: склонность браниться и жаловаться на свою судьбу» (I 630 2-11 перевод Д.В. Бугая).

#ссылки

Доброе утро, друзья!

В этот странный день и в переживаниях предновогодней недели решил рассказать (крайне коротко), какие тг-каналы я более или менее регулярно читаю.

Ну, вот.

Из коллег близких по педагогическим интересам, которые любят греческий и латынь, как кажется, не меньше, чем я сам, я не могу не начать с Антиварваров. Я всегда восхищаюсь их адекватным и здоровым стремлением к балансу дедуктивных и индуктивных подходов к изучению и обучению классических языков. Я и сам всегда стремлюсь к этой гармонии.

Из друзей, чья пламенная любовь к классической древности бесконечно вызывает мое восхищение, это, конечно, каналы Станислава Нарановича и Реноваторов, также μελέτη τὸ πᾶν.

Еще мне нравится θεωρία и теория, патрология и христианская литература, также будничная Византия Давида Шириняна (пусть это и вк!).

Наконец, кто же не читает аттикисту, quæ quum ita sint?

Еще про книжки есть канал Ивана, да.

Я уж молчу, что слежу за каналами и сообществами ИВКА, лисицей и Палестрой.

Как видите, немного я читаю на самом деле. Виноват

Буду рад, если поделитесь в комментариях каналами или пабликами, которые читаете вы, друзья

Epistula congratulatoria ad Alexium Leucomustaceum in eius die natali

Collega carissime et amice dilectissime!

Temporibus istis nubilibus ac frigore boreali plenis hic dies solemnis jubaris instar lucidissimi splendidissimique nos gaudio magno explet, cum dies natalis amici nostri, Alexii Leucomustacei, sit. Est moris iis, qui sibi visi sunt Graecorum Romanorumque antiquitates, res gestas, linguas, opera optime cognovisse, labore parvo, amore minimo, patientia modica vel nulla studere. Opera eorum errorum absurdiorum stultitiaeque plena ingenia sibi similia mulcentia brevi tempore vivunt ac Leti fluvio cito devorantur. Sed tu, amice carissime, doctor nobilissime ac clarissime, a juventute tua studium magnum, amorem sapientiae verbosarumque artium constantem, impetum animi omnia bona atque pulchra scire cupientis potentissimum demonstravisti urbi et orbi. Quid dicam? Vivida vis mentis tuae omnia secreta dictionis Graecorum ac Romuli nepotum exploravit, artem difficillimam legendi ac explanandi textus in papyro scriptos investigavit, inscriptionum interpretandarum methodos certissime ac firmissime cognovit et nobis omnibus exemplo tuo, oratione viva librisque editis communicavit. Di magni, facite te salvum, opulentum, contentum se animaliter ac corporaliter semper esse foreque. Valde te amamus.

Об архиве Renovatio

Вы присоединились к нам недавно и не видели наши первые тексты? Вы опытный реноватор и хочется вспомнить как было в старые добрые, но листать канал ТГ слишком долго?

Для таких случаев мы сделали Дзен! Там хранятся все наши авторские тексты. Более того, они получили новое оформление, а некоторые посты представлены в новой редакции.

Оставайтесь с нами — помогайте нам обновляться!

От рабов к женщинам — маленький шажок для античности. В Греции и Риме взгляд на женщину может служить отличным тестом для философской школы: насколько общие философские принципы претворяются в конкретные моральные требования. Сенека и в этом вопросе исходит из чисто стоической точки зрения, следуя учению 3енона и Хрисиппа, совершенно вразрез с римской традицией. Конечно, и для него «женственный» остается ругательным эпитетом; но таково было обычное словоупотребление. Однако он объясняет Марции, что в способности к добродетели женщины равны мужчинам. Природа не обделила их нравственными дарованиями. (К Марции 16.1). Он выражает сожаление, что его матери Гельвии удалось получить лишь поверхностное философское образование (К Гельвии 17.4). Поскольку женщины равны мужчинам как моральные существа, их следует наделить той же моральной ответственностью и теми же правами, что и мужчин. Если от жены требуют целомудрия, то надо требовать его и от мужа (Письмо 94.26). Эти взгляды, по-видимому, разделял и современник Сенеки Музоний и другие стоики. Я думаю, это составляло часть учения уже Зенона и Хрисиппа, хотя отсутствие источников не позволяет нам это доказать.

«Сенека и стоическая ортодоксия», Джон М. Рист

#renovatio_studies

Из ближайших наших событий стоит обратить внимание на:

1. секцию Renovatio 4.0. в рамках конференции «Новые стратегии философского поиска». Посты о ней уже были, скоро более подробно раскроем регламент;

2. подкаст, для записи которого мы наконец-то закупили микрофоны и прочую необходимую аппаратуру. Благодарим наших донов (Спасибо, Парки, Провиденье, ты, друг-издатель, за перечисленные деньги) за такую возможность. Сценарии и вопросы для участников уже разосланы, записывать будем в середине декабря, к началу января должны появится первые пробы пера;

3. авторские тексты, которые все так же продолжают выходить на наших площадках.

P.S. Московский турнир серии Level One будет организован, от прочих проектов сотрудничества я тоже не отказываюсь. Этот пост — не про то, что уже запланировано, а про то, что запланировано не будет.

И немного о поиске. Renovatio всегда находилась (и будет находиться) в поиске авторов. Если вам есть, что сказать на темы Античности, Средних веков и фехтования, пишите нам, мы с радостью рассмотрим ваши тексты и примем в команду. А если вам нужен опыт организации и менеджмента проекта, — что же, я в вечных поисках менеджера-администратора, который поддержит меня своими 24 часами. Закончу этот текст строками из стихотворения, которое я уже цитировал выше, и о котором я вспоминаю каждый раз, когда «утрата, завал, непруха из вас творят аристократа хотя бы духа»:

<…> сорвись все звезды с небосвода,
исчезни местность,
все ж не оставлена свобода,
чья дочь — словесность.
Она, пока есть в горле влага,
не без приюта.
Скрипи, перо. Черней, бумага.
Лети, минута.

Поболтаем по духовной связи?

Часть II, и явно не последняя

— Ты спятил!
— И слава Богу, нормальный не пошёл бы на такое.

Думаю, наша аудитория помнит, что несколько месяцев назад мы с администраторами решили изменить концепцию Renovatio и попытаться развернуть её как физический проект. Было принято решение — по крайней мере временное — отказаться от этой задумки, поэтому Renovatio более не преследует за собой цели выхода на физическую площадку. Для того есть несколько основных причин.

1. Распадение административного коллектива Renovatio. Не все оказались реально готовы к тому, что проект будет связан с финансовым полем, но на практике вышло, что материальная составляющая уничтожила мотивацию некоторых участников работать над проектом. Другие, напротив, чрезмерно активно захотели «популяризовывать» проект, не учитывая его совершенно особую и уникальную интеллектуальную специфику. Отсутствие фактической солидарности является, на мой взгляд, основной и главной причиной того, почему какие-то цели не достигаются. Этим заявлением я признаю свою слабость: я не смог в достаточной степени замотивировать всех участников, чтобы работа шла планомерно и в необходимую для развития сторону. Точно так же я не смог найти достойное внешнее финансирование, чтобы проблемы мотивации покрывались наличием денежного ресурса. В Москве открытие таких проектов всерьез требует слишком круглых сумм (из-за специфической стоимости аренды или покупки недвижимости, цены на которую сейчас только растут) и предполагает высокую конкуренцию.

2. Концепт Renovatio уже начал воплощаться в лице фехтовального клуба (гильдии) Ravenblade (г. Вологда), единственное, чего на данный момент не достает — той самой уникальной интеллектуальной специфики, которую администрация гильдии планирует развивать. Я не вижу смысла создавать конкурентные проекты и скорее нацелен на то, чтобы поддержать хорошее начинание, которое может стать интеллектуально-физическим флагманом региона и повлиять как минимум на поле исторического фехтования.

3. Renovatio — это я. Большую часть задач своими руками выполнял я сам, но в моих сутках все ещё 24 часа.

Отсюда. От идеи физического воплощения мы отказываемся, оставаясь интеллектуальным медиа-проектом, представленным на четырех площадках: TG и Дзен для текстов об Античности и Средних веках, VK для фехтовальных задач (переводы трактатов, статей, моих отчетов и прочее), Бусти — для платного контента, для разработки которого требуется материальный ресурс и/или долгая кропотливая интеллектуальная работа.

Таким образом, экзистенциально Силен заперт. Он выражает собой все несчастье человеческой доли, доведенное до предела. Несчастье человеческой доли, свободной от единственного, что способно это мучение прервать — от смерти. Что-то в духе Бенатара и антинатализма, не так ли? Занятно также то, что всю историю Силена мы проживаем вместе с художником, воспевшим этого героя в живописи, — вместе с Рубенсом. Вернее, вместе с его никудышным отцом, который остался в анналах истории из-за своего сына. Что сделал Ян Рубенс, чтобы его можно было назвать никудышным? Рискнул поиграть с Вильгельмом Оранским, а вернее — вступил в порочную связь с его женой. Он полюбил женщину, на которую не имел никакого права, и рискнул быть с ней. У этой истории, как пишет Мейс, не могло быть хорошей концовки. Любовников ждала виселица, если бы не жена Яна, которая ходатайствовала за нерадивого супруга. Она спасла Рубенсу жизнь по своей милости. Она убила его своей милостью (так ли убивает Бог?).

Эти две истории — история Силена и Яна Рубенса — одинаково печальны, потому что у них забрали то единственное, что делает жизнь осмысленной. Смерть. Когда Мейс говорит об этом, он становится серьезным — больше не хулиганит. Его выводы слишком значимы. Они обнажают, вскрывают всю порочность жизни-без-смерти. Они смеются. Грустно и без злорадства.

Ведь Смерть — существо, а мы — только раны на теле его.

а.и.

#renovatio_studies

Силен, Рубенс и смерть

Помимо историко-философской и филологической литературы порой хочется почитать об Античности и Средних веках что-то концептуальное. Следствием такого желания стало моё знакомство с недавно изданным переводом книги Моргана Мейса под названием «Пьяный Силен: о богах, козлах и трещинах в реальности». Работа Мейса написана простым языком, читается как роман, содержит допущения «как если бы» и никак не может быть названа серьезной. Напротив, её характер — это ругань отъявленного хулигана, который претендует на то, чтобы ему вернули все те характеристики, которыми он осыпает любимых нами авторов («Ницше — другое дело. Он отбитый. Он был таким изначально и со временем становился все отбитее и отбитее», с 35). Однако такая манера изложения избирается автором не просто так. Он хочет во всем соответствовать своему главному герою — пьяному Силену.

«Нет нужды что-либо приукрашивать. Все было похабно и грубо. Все вышло из тайных обрядов и культовых практик, связанных с Дионисом. То были празднества по случаю жатвы, они пахли землей. Чтобы хорошенько представить, в чем была фишка сатиновых драм, первым делом разденьтесь догола, поезжайте куда-нибудь на село и покатайтесь в грязи — с воем и криками», с 42.

Такой представляет себе сатирову драму и — отчасти — греческую трагедию Мейс. С этим убеждением хочется спорить. А как же то чувство катарсиса, которое описывал Аристотель в «Поэтике» — разве не должны мы испытывать потрясение от того, что мы видим на сцене во время трагедии? Даже здесь коренится ирония, ведь первоначально слово «катарсис» означало процесс очищения организма от жидкостей. Зачастую то, что получает эстетическое обрамление, в своем первоначальном виде плоско, грубо или уродливо. Как, например, убийство Медеей своих детей, которое мы воспринимаем как акт предельного отчаяния, помешательства от безумной любви. Трагедия возвышает пошлое. Следовательно, и Силена должно что-то возвысить. Для того, чтобы рассказать об этом, Мейс избирает конкретный мифологический сюжет, на который ссылается также Ницше, — это диалог между Силеном и царем Мидасом.

«Ницше пишет об этом так: когда Силен наконец открывает царю Мидасу, что достойнее всего для людей, то есть что наилучшее — вообще не рождаться, а второе по достоинству — поскорей умереть, он испускает раскатистый хохот. Силен хохочет, поскольку то наилучшее, о котором он говорит царю Мидасу, — на самом деле наихудшее. Он говорит царю Мидасу то, чего тот не желает слышать, именно когда царь думал, что сейчас услышит что-то невыразимо прекрасное. Такая вот жестокая шутка», с. 54.

Однако с пониманием жестокости Силена нам придется распрощаться ближе к концу книги. Это понимание идет от Ницше, оно — ницшеанское и напрямую связано с его философией жизни. Мейс не слышит в смехе Силена нотки злорадства, напротив, ему кажется, что это печальный смех. Почему? Потому что смерть на самом деле является избавлением. Она является тем пределом, который делает человеческую жизнь осмысленной. Она является ярким финалом, который недоступен Силену, не совсем Богу, не совсем человеку. Силен жив, пока живет Дионис. Он не может освободиться. Его судьба печальнее мойры любого человека.

«Силен пьет, чтобы оказаться в серой зоне между жизнью и смертью, — именно в таком месте ему и пристало обитать как опекуну Диониса. Силен не может принадлежать жизни, поскольку не может умереть. Солен не может быть мертв, поскольку связан с жизнью. Его жизнь — это не жизнь; это живая смерть, которая и не смерть вовсе», с. 203.

Исаак и Авраам

«Довольно, Авраам. Всему конец.
Конец всему, и небу то отрадно,
что ты рискнул, — хоть жертве ты отец.
Ну, с этим все. Теперь пойдем обратно.
Пойдем туда, где все сейчас грустят.
Пускай они узрят, что в мире зла нет.
Пойдем туда, где реки все блестят,
как твой кинжал, но плоть ничью не ранят.
Пойдем туда, где ждут твои стада
травы иной, чем та, что здесь; где снится
твоим шатрам тот день, число когда
твоих детей с числом песка сравнится.
Еще я помню: есть одна гора.
В ее подножьи есть ручей, поляна.
Оттуда пар ползет наверх с утра.
Всегда шумит на склоне роща рьяно.
Внизу трава из русла шумно пьет.
Приходит ветер — роща быстро гнется.
Ее листва в сырой земле гниет,
потом весной опять наверх вернется.
На том стоит у листьев сходство тут.
Пройдут года — они не сменят вида.
Стоят стволы, меж них кусты растут.
Бескрайних туч вверху несется свита.
И сонмы звезд блестят во тьме ночей,
небесный свод покрывши часто, густо.
В густой траве шумит волной ручей,
и пар в ночи растет по форме русла.
Пойдем туда, где все кусты молчат.
Где нет сухих ветвей, где птицы свили
гнездо из трав. А ветви, что торчат
порой в кострах — так то с кустов, живые.
Твой мозг сейчас, как туча, застит мрак.
Открой глаза — здесь смерти нет в помине.
Здесь каждый куст — взгляни — стоит, как знак
стремленья вверх среди равнин пустыни.
Открой глаза: небесный куст в цвету.
Взгляни туда: он ждет, чтоб ты ответил.
Ответь же, Авраам, его листу –
ответь же мне — идем».

Иосиф Бродский,
фрагмент поэмы

#renovatio_poetry

В качестве иллюстрации — «Жертвоприношение Исаака» Караваджо.

Тёмные века?

Почему же тогда мы так упрямо обесцениваем Средневековье? Отчасти — чтобы преувеличить собственные достоинства.

Когда выдающиеся современные ученые заявляют, что Коперник «сбросил» Землю с пьедестала в центре Вселенной, они косвенным образом превозносят скромность людей Нового времени. Кстати говоря, средневековые мыслители часто изображали Землю в самом низу общей картины, не в центре огромного мира, так далеко от высших сфер, что это место едва ли можно назвать завидным. Вот почему в галилеевском «Диалоге о двух главнейших системах мира, птолемеевой и коперниковой» флорентийский астроном заставляет говорящего от его имени Сальвати утверждать, что «мы стараемся облагородить Землю и сделать более совершенной... и в известном смысле поместить ее на небо, откуда ваши философы ее изгнали».

Да, Средневековье не раз забредало в научные тупики. Но и мы от этого не застрахованы. Уже римский земледелец Палладий знал, что свинец ядовит, но мы, несмотря ни на что, вплоть до конца ХХ века прокачивали его через свои автомобили и выпускали в воздух, которым дышим. Уже Бернард Гордонский понимал, что немалая часть болезней возникает из-за медицинских вмешательств, но и мы эту проблему не решили. Конечно, современная наука позволяет нам жить дольше и с таким комфортом, о котором люди Средневековья и помыслить не могли. Но наше самодовольство может стать главным препятствием на пути дальнейшего прогресса. Доктрина «сциентизма», убежденность, что непогрешимые научные методы — единственный путь к надежному знанию, по-своему так же опасна, как и слепая религиозная вера.

Пока наукой занимаются люди, она будет страдать от человеческих недостатков. С этой точки зрения ошибки Средних веков могли бы преподать нам урок смирения и заставить искать возможности изменить жизнь к лучшему. Я убежден, что изучение заблуждений и блистательных достижений Средневековья поможет нам по достоинству оценить свершения человечества во всей их невероятной сложности.

Себ Фальк,
«Светлые века: путешествие в мир средневековой науки».

#renovatio_studies

Продолжаем знакомить вас с докладчиками и докладчицами Renovatio 4.0.

Все заявки приняты и рассмотрены, окончательный список выступлений сформирован. Скоро здесь и в нашей группе Вконтакте появится полный регламент секции. Приходите нас слушать!

Докладчикам же, в напутствие, для подготовки хорошего выступления — из Марка Аврелия:

Πάσης ὥρας φρόντιζε στιβαρῶς ὡς Ῥωμαῖος καὶ ἄρρην τὸ ἐν χερσὶ μετὰ τῆς ἀκριβοῦς καὶ ἀπλάστου σεμνότητος καὶ φιλοστοργίας καὶ ἐλευθερίας καὶ δικαιότητος πράσσειν καὶ σχολὴν σαυτῷ ἀπὸ πασῶν τῶν ἄλλων φαντασιῶν πορίζειν.

Вышел подкаст наших авторов, Дмитрия Бугая и Андрея Нечаева, о философии Плотина. Подписываемся на наших друзей и слушаем!

Как Плотин повлиял на западную философию и христианство? В чем состояла его идея трех ипостасей? Откуда берется Единое и множественность Ума? И является ли философия заметками на полях Пифагора, а не Платона? В нашем новом подкасте, расширенная версия которого уже доступна на Бусти и Патреоне, говорим о Плотине с экспертами по античной философии — Дмитрием Бугаем и Андреем Нечаевым.

Друзья, поскольку этот выпуск является частью уже второго сезона нашего подкаста, то до конца этой недели он доступен по минимальной подписке, а после будет доступен по базовой.

In vino veritas

Что есть истина?

Рим отвечает просто. Сказано: «In vino veritas».

Непонятно, зачем прокуратор Иудеи задавал этот вопрос какому-то бродячему еврею, позабыв родину и обычай в важнейший для истории момент. Настоящий патриот вел бы себя иначе. Но не будем лишний раз возводить хулу на наших военных.
Итак, истина есть то, что находят в вине. И не нами это придумано — мы повторяем за греками, а они за теми, кто был прежде.

<…>

Поэтому поговорим об истине и ее поисках в вине.

Кто из императоров, спрошу я, был свободен от этого полностью? Август по пьянке проспал битву при Акциуме (в каюте он валялся вовсе не из-за морской болезни, как пишут историки-лизоблюды). Зря Антоний не напился так же. Засни он на своем флагманском корабле вместо того, чтобы устремиться за Клеопатрой, Рим упал бы в его руки сам.

Августа сменил Тиберий. Того вообще называли Биберием от слова «пить». Пьянствовал с младых ногтей, а собутыльников награждал как вернувшихся с победой полководцев. Ничтожнейшего Помпония Флакка поставил префектом Рима только за то, что тот пил с ним двое суток напролет — до сих пор не можем разобраться с его застройкой.

Про Калигулу, Нерона и Домициана даже говорить не буду, все слышали и так.

Единственный из императоров, кого совсем нельзя упрекнуть в пристрастии к бутылке, был Марк Аврелий. Но потому лишь, что Марк по обычаю философов предпочитал опиумную настойку, а опиум и вино подобны лошадям, тянущим повозку тела в разные стороны. О Марке, впрочем, еще скажу.

И вот ты возлег к столу в твердой решимости обнаружить истину. И ведь находишь — иногда несколько раз за вечер. Но и теряешь после этого сразу, поэтому надо приниматься за поиск опять. Найденная в чаше истина не сохраняется в сердце дольше, чем фалерн в животе. С вином вошла — с вином и вышла, и неважно, сблевал, помочился или вспотел.

Истина открывает глаза на замысел богов и примиряет нас с жизнью. Вино тут помогает.

Но чего не понимают многие философы, это того, что замысел богов постоянно меняется, ибо они крайне капризны — поэтому у каждой минуты и даже секунды истина своя.

Виктор Пелевин, «Путешествие в Элевсин»

#renovatio_prose

Обратим внимание и на один весьма важный троп. Перед нашими глазами проходит ряд географических наименований (Cypria-Myrtoum-Icariis). Они задают, во-первых, характерно горациевскую образную конкретику, которая выражается в постановке индивидуальных имен вместо общих понятий, во-вторых, здесь мы становимся свидетелями унаследованной от ученой эллинистической поэзии фигуры речи, цель которой состоит в том, чтобы занять и увлечь образованного читателя посредством разнообразных отсылок на географические имена, а частенько и на мифологические сюжеты.

Собственно, Миртойское море. Оно приобрело свое название от небольшого островка под названием Миртос, упоминаемого Плинием. В древности было печально известно своей опасностью для моряков. Сегодня это название вышло из употребления.

На кипрском корабле «боязливый моряк» рассекает (secet) по просторам моря, в то время как «радующийся крестьянин» тоже рассекает (findere), но отцовскую землю. Эта характерная для римской поэзии антитеза в целом чрезвычайно органично вплетается Горацием в пеструю ткань своего столь разнообразного стиха.

и.ф.

#renovatio_disquisition

Возделывание отцовских пашен

«gaudentem patrios findere sarculo
agros...»
«Того, кто радуется от рассечения мотыгой отцовских пашен...»

Ярчайшую противоположность зажиточному владельцу обильных пшеницей земель Северной Африки, который безо всякого труда пожинает свои плодороднейшие поля, представляет худой крестьянин, тягостно возделывающий своими руками собственный крошечный участок земли, доставшийся ему от отца и располагающийся у самого берега.

«...Attalicis condicionibus
numquam demoveas...»
«...не удастся сдвинуть с места <…> даже обещанием богатств царя Аттала...»

Разберем упоминаемое здесь некоторое «положение Аттала». Скорее всего, поэт говорит о пергамском царе Аттале III, который слыл богатейшим из живших во втором веке до н.э. правителей. Мнение, закрепившееся в римском менталитете о нем, вполне сопоставимо с тем, как представляли себе Персидских или Лидийских царей (например, Креза) греки, жившие в 6—4 вв. до н. э. Знаменит Аттал III также и тем, что в 133 г. до н.э. завещал римскому народу свои богатства, а в придачу к ним и все свое немаленькое Пергамское царство. За это наследство римлянам пришлось изрядно побороться, но в результате благодаря нему в Рим постепенно начали стекаться несметные богатства, которые впервые и познакомили populus romanus с сокровищами царей востока. Эти события имели в первую очередь далекоидущие социальные последствия.

Что же до смысла, закладываемого Горацием в это место, то лучше всего предоставить слово схолиастам, растолковывающим его. Акрон пишет: «Поэт говорит, что подобно тому как того, кому однажды понравилось земледелие и кто начал собирать зерно со своих полей, никакими сокровищами не удастся убедить стать моряком, так и того, кому пришлось по душе лирическое призвание, ничто переубедить не в силах; как гласит поговорка – сколько людей, столько и мнений». А Порфирион в своей схолии лишь подтверждает сказанное: «Кажется, что всякий, кто привык возделывать собственное поле, никогда не тронется с места ради того, чтобы пуститься в мореплавание, даже если ему будут обещаны поистине царские богатства». В конечном счете, каждый человек обладает собственным призванием. Тот, кто радуется от возделывания отцовских пашен вряд ли когда-нибудь двинется с веками и поколениями лелеемого куска земли, мечтая о жизни странствующего по морям и землям купца.

«...ut trabe Cypria
Myrtoum pavidus nauta secet mare»
«...чтобы он на кипрском корабле, как пугливый моряк, рассекал Миртойское море...»

Использование trabs (букв. «доска») вместо более привычного слова navis («корабль») является вполне употребительной в латинском языке метонимией. Любопытно, что и по сей день разновидность средиземноморских кораблей именуется слово, происходящим от trabs, а именно «требака».

Что же касается того, что наша «доска» кипрская, то здесь тоже можно сделать некоторые незначительные замечания. Известно, что в античности Кипр славился своими лесами и развитым кораблестроением, а из кипрских деревьев могли делать корабельные гвозди, мачты и прочие элементы конструкции корабля.

Наиболее разработанную концепцию вечного закона предлагает в своей «Сумме теологии» Фома Аквинский. Его исходная посылка заключается в утверждении существования божественного вечного закона (lex aeterna), который устанавливает непреложные основы бытия. Вместе с тем Фома предлагает и телеологический, т. е. аристотелевский ракурс: вечный закон преследует цель воссоединения человека с Богом и получает своё эсхатологическое завершение после окончательного установления богочеловеческой синергии. Напротив, любое законодательство падшего человечества заключает в себе червоточину несовершенства по причине грехопадения и потому никогда не сможет преодолеть рамки конечного. Кроме того, действие человеческих законов ограничено и по той причине, что они регулируют вопросы посюстороннего благополучия и жизнеобеспечения, которые не относятся к сфере вечного и непреходящего. Системный подход Фомы проявляется в том, что он выстраивает иерархию вселенского законодательства, очерчивает сферы действия и адресатов на всех его уровнях. Так, наивысший вечный (он же божественный) закон предназначен для человека как венца творения и обладателя свободной воли. Прочие, не обладающие свободой воли создания подчиняются естественному закону, который представляет собой проявление божественного провидения и открывает возможность участия в вечном законе (здесь Фома отклоняется от античной традиции терминологического отождествления естественного закона с законом вечным, «место» которого уже занято законом Бога). Человеческий разум постигает акты естественного закона и формулирует собственные законы для управления общественно-политическими реалиями, которые, впрочем, должны неизбежно подвергнуться ревизии, уступить место новым законам и кануть в Лету.

ю.с.

#renovatio_disquisition

О «вечном законе»

О муж! Внимай!
Что говорит глубь-полночь, знай!
«Спала... был срок, —
Глубокий сон разбил звонарь: —
О, мир глубок,
И глубже, чем дню дан намек.
Скорбь — мир глубин —,
Но радость глубже в мир вошла:
Стон скорби: «Сгинь!»
Но радость к вечности стрела —,
— к глубокой вечности стрела!»

Ф. Ницше, Так говорил Заратустра (пер. Я. Э. Голосовкера)

Проблема вечности преследует и мучает человечество на протяжении всей его истории. Споры о непреложных истинах (или Истине), о возникновении и конце Вселенной, о непреходящем смысле человеческой жизни – всё это разные преломления одного и того же вопроса: существует ли что-либо вечное, что оно, и как вечность соотносится с конечностью человеческого существования? В правовом измерении категория вечности обсуждается в рамках топоса вечного закона.

В «Никомаховой этике» Аристотель постулирует непреходящее единство Справедливого, Законного и Равного. Основывающийся на этом единстве объективный правопорядок («естественная справедливость») соответствует устроению человеческой природы и служит образцом для всякого человеческого законодательства («законодательная справедливость»). Цицерон утверждает божественное, т. е. безначальное и непреходящее происхождение природного (естественного) закона, который определяет рамки истинного и ложного и формулирует соответствующие поведенческие предписания. Сенека объясняет постигаемость вечного естественного закона человеческим разумом «иконичностью» последнего (разум человека является образом мирового разума) и возводит следование естественному закону в ранг наивысшей этической максимы. Марк Аврелий предупреждает о бесперспективности и бессмысленности противодействия естественному закону: вред будет причинён лишь самому бунтарю, в то время как объект его нападок, будучи неизменяемым, не претерпит ни малейшего ущерба. Принципиально иную позицию занимает Эпикур, который придерживается релятивистско-утилитаристского взгляда на справедливость: человеческие понятия о справедливости разнятся, а критерием справедливого является общественная польза. Из этого следует, что консенсус в отношении справедливости возникает путем заключения членами общества соответствующих договорённостей, что исключает существование какого-либо вечного закона, о котором некому договариваться.

Множество уточнений и конкретизаций параметров и критериев даёт Августину возможность предложить дефиницию вечного закона как закона, который в качестве высшего установления справедливости предписывает устроение мироздания в соответствии с естественным порядком (qua iustum est ut omnia sint ordinatissima), причём Августин, как и Аристотель, считает вечный закон образцом для законотворческой деятельности человека. В свою очередь, понятие естественного порядка объясняется, исходя из антропологической перспективы. Устроение человека соответствует «порядку», если его устремления подчинены разуму, следовательно, естественным порядком следует, по мысли Августина, признать такую космологическую структуру, которую возглавляет рациональное начало, подчиняющее себе все прочие силы.

Renovatio 4.0 в лицах

Nunc est bibendum, nunc pede libero
Pulsanda tellus, nunc Saliaribus
Ornare pulvinar deorum
Tempus erat dapibus, sodales.

Друзья! Мы зовем вас присоединиться к нашему интеллектуальному празднику, секции Renovatio 4.0 (проходит в рамках конференции «Новые стратегии философского поиска в XXI веке»). Поговорим о том, как ели, пили и упражнялись в Античности, о компьютерных метафорах и прометеевщине, о Горации и Ницше, а ещё — об историческом фехтовании и средневековом бое, без которых исследуемые нами эпохи непредставимы.

Сегодня последний день подачи заявок, зарегистрироваться в качестве слушателя или автора можно здесь. Напоминаем вам о том, что без регистрации вы не сможете посетить мероприятие, поскольку в МГУ им. М.В. Ломоносова действует система пропусков. На данный момент нам поступило 47 заявок от авторов и слушателей, чему мы очень рады!

Команда Renovatio благодарна за вашу поддержку! Мы ждем всех и каждого, а пока — знакомим вас с лицами нашей секции.

На Магистерии вышла лекция одного из наших авторов и сооснователя проекта, Дмитрия Владимировича Бугая, посвященная античной астрономии. Слушаем и заполняем душу звездным небом над нами!

Есть ли в этом мире что-то более загадочное, чем древние манускрипты? Только древние манускрипты, посвященные устройству мира. Перед вами — рукопись диалога Платона «Тимей», хранящаяся в Бодлианской библиотеке в Оксфорде, и некоторые из этих таинственных схем призваны всего лишь объяснить желающим расположение звезд и планет.

Записали вместе с философом Дмитрием Бугаем новую обзорную лекцию «Античная астрономия» — и предлагаем почувствовать себя учениками древнегреческих мудрецов от Гомера и Гесиода до Птолемея и Аристотеля.

#философия #лекция

Зеркало Гекаты

Лунная мгла мне мила,
Не серебро и не белые платы:
Сладко глядеть в зеркала
Смутной Гекаты.

Видеть здесь дол я могу
В пепельном зареве томной лампады.
Мнится: на каждом лугу —
В кладезях клады...

Лунную тусклость люблю:
В ней невозможное стало возможным.
Очерки все уловлю
В свете тревожном, —

Но не узна̀ю вещей,
Словно мерцают в них тайные руды,
Словно с нетленных мощей
Подняты спуды.

Снято, чем солнечный глаз
Их облачал многоцветно и слепо.
Тлеет душа, как алмаз
В сумраке склепа.

Вижу, как злато горит
Грудой огня в замурованном своде;
Знаю, что̀ ключ говорит
Горной породе...

Бледный затеплив ночник,
Зеркалом черным глухого агата
Так вызывает двойник
Мира — Геката.

Вяч. Иванов

#renovatio_poetry

С праздником, друзья!

Сегодня день рождения одного из самых выдающихся филологов-классиков, человека, благодаря которому мы понимаем критику текста и греческую метрику так, как мы понимаем их сейчас, Пауля Мааса (1880–1964).

В первый комментарий положу перевод его «Критики текста» с моим маленьким очерком о его жизни

Теория эмоций Фомы Аквинского может рассматриваться как предшественница многих современных дискуссий, например, о связи между знаниями и эмоциями, об интенциональном характере эмоциональных переживаний или о единстве когнитивного и физиологического аспекта эмоциональной жизни.

Говоря о последнем, можно обратить внимание, например, на дискуссию вокруг характера ощущений вроде покалывания конечностей, покраснения на шее или лице, потливости ладоней, чувства жара, неприятных ощущений в области живота и так далее, – в общем, ощущений, которые будто бы сопровождают эмоции. Для Робертса, например, эти ощущения являются некой субъективной регистрацией физиологических изменений, т.е. они не являются эмоциями и не имеют отношения к эмоциональной жизни, которую он рассматривает в когнитивных терминах (R.C. Roberts, What an Emotion is: A Sketch). Противостоит этой позиции Арреги, утверждающий, что подобные ощущения и эмоции «не являются двумя номологически и причинно связанными событиями, но одним событием, описанным двумя разными способами, материальным и формальным» (J. Arregui, Descartes and Wittgenstein on Emotions).

т.н.

#renovatio_disquisition

О теории эмоций Фомы Аквинского, ангельской любви и психофизиологическом единстве

Фома Аквинский рассматривал эмоции или «страсти души» через призму учения Аристотеля о движении: для Фомы эмоции и являются, по сути, разными типами движений. Его классификация базируется на 1) различении двух типов противоположных движений (движения к чему-то и движения от чего-то, т.е. приближения и отступления); 2) введении типов «конечных целей» этих движений (ими являются благо и зло, в конкретных случаях принимающие различные формы). Отталкиваясь от этих пунктов, Аквинат предлагает достаточно подробную и разветвлённую систему человеческих эмоциональных актов, которые различаются между собой в том числе в зависимости от сочетаемости пар притяжение-отталкивание и благо-зло:

…коль скоро всякая страсть души заключается в стремлении или избегании блага или зла, то похоже на то, что каждое различие в душевных страстях необходимо должно являться результатом различия или блага и зла, или стремления и избегания, или [по крайней мере] степеней стремления и избегания
…всего существует одиннадцать отличающихся по виду страстей, шесть в вожделеющей способности и пять в раздражительной, и этими [одиннадцатью] видами охватываются все душевные страсти
(Сумма теологии, IV, 23)

Ассоциация эмоциональной жизни с физическими процессами приводит к ряду интересных аналогий, например, философ различает любовь, вожделение и удовольствие фактически как разные части одного и того же процесса движения (к благу). Так, любовь связывается с зарождающимся движением («имя “любви” усваивается началу движения к любимой цели»), с самой склонностью или способностью к благу, вожделение или желание – с непосредственно осуществляющимся движением к нему, а удовольствие – с его достижением, дающим ощущение покоя и оконченного пути. Аналогичным образом, но по отношению к злу, рассматриваются ненависть, отвращение и страдание (см. Сумма теологии, IV. 26.1)

Эмоции для Фомы Аквинского тесно связаны со своими проявлениями и соответствующими изменениями в поведении человека, которые, в свою очередь, вызываются той или иной движущей силой. Исследователи могут рассуждать о том, есть ли определённая разница между проявлением, поведенческой реакцией и самим эмоциональным актом, и уж тем более – между эмоций и её телесным проявлением, однако для Фомы в этом вопросе имеет место специфическое единство души и тела: «страсть должным образом обнаруживается там, где имеет место телесное изменение».

Ангелы для философа не просто так являются полностью бесстрастными существами: эмоции завязаны на телесности. Любовь или радость для ангела связана не с чувственными желаниями, но с умственными, т.е. с волевыми актами. Таким образом, для них возможен лишь простой акт воли, «подобный по виду (человеческим аффектам – прим.), но безо всякой страсти». Тут Фома соглашается с Августином: «любовь» или «гнев» Бога, «сострадание» ангелов – это скорее терминологические недоразумения, возникшие из-за дурного антропоморфизма как попыток описать недоступные для человеческого понимания вещи по аналогии с доступными. К слову сказать, переживание единения с Богом – в мистическом опыте, например, – также не имеет никакого отношения к чувственным переживаниям в этом смысле: «под “переживанием” божественного подразумевается сильное воздействие со стороны божественного и соединение с ним любовью, что происходит без какого-либо телесного изменения».

Безусловно, тут прослеживается знакомая нам с давних времён дихотомия между разумом и эмоциями, чувственным и рациональным. Божественная любовь совершенна, а значит, не чувственна и не аффективна. Проще говоря, тут любовь – это не эмоция. Человек же, в свою очередь, в своём стремлении к хоть какому-нибудь моральному совершенству должен следовать раскрытым ещё Платоном советам по обузданию аффективного начала началом рациональным.

О богах и людях

Действие «Илиады» происходит в двух плоскостях — человеческой и божественной — и плоскости эти близко связаны одна с другой множеством способов, которыми боги влияют на человеческое поведение. Греческое понимание божественного, — это можно повторять тысячу раз, — чрезвычайно отличается от еврейского или христианского. Людей и богов нельзя сравнивать с точки зрения красоты, счастья или силы. Боги существуют вечно, им благоволит удача, — в то время как человек зачастую несчастен или, в лучшем случае, их участь — круговорот удач и неудач. После смерти они пребывают в Аиде, что сложно назвать «существованием». Зевса можно назвать отцом людей и богов, — но только в том смысле, что он их правитель. Но люди вообще — не сыны Зевса. Гомер ничего не говорит об их происхождении. Он был первым поэтом, который не сказал, что они были сотворены из камня. Их особым защитником в греческой мифологии после Гомера был не Зевс, а Прометей, выходец из «первого поколения» Богов, к которому принадлежал и Зевс. В «Илиаде», как и во всей ранней греческой поэзии, боги смотрят на людей с презрением, — и отчасти с жалостью. «Ты не счел бы, что я в здравом уме, — говорит Аполлон Посейдон, когда они встречаются во время битвы богов. — Если бы я дрался с тобой из-за этих презренных смертных, которые похожи на листья, когда едят плоды поля, — а затем угасают, безжизненные». «Ничто, — говорит сам Зевс, — не надломлено так, как человек, — из всех вещей, что дышат и движутся по земле».

Хотя люди несчастны, боги ревностно относятся к собственному превосходству и моментально карают любого, кто малейшим своим действием решит оспорить или отринуть это. Они относятся к людям так же, как богатые относились к бедным на ранней стадии развития традиционного общества. «Никогда им не быть похожими друг на друга, — говорит Аполлон, когда сбрасывает Диомеда с троянской стены. — Племени бессмертных богов и племени людей, бродящих по земле».

Хью Ллоид-Джонс, «Справедливость Зевса»
(в переводе а.и.)

#renovatio_studies
#renovatio_translations

Salue, amice!

Коллектив Renovatio публикует регламент секции, а вернее — объявляет мейнспикеров и докладчиков теоретической и практической частей.

В этом году основным докладчиком в области теории будет Станислав Наранович, автор одного из самых популярных каналов по античной культуре и философии — παραχαράττειν τὸ νόμισμα. Станислав расскажет об античных упражнениях, то есть о том, как их концептуализировала сократическая традиция в лицах Ксенофонта, Диогена Синопского и Музония Руфа.

Андрей Нечаев в этом году сделает сообщение о вегетерианстве в Античности. Большая часть его доклада будет посвящена неоплатонической и пифагорейской традициям.

Наш демиург, Александра Ильина, продолжит рассказывать о том, как выжить и сохранить моральную целостность в эпоху декаданса. Её доклад будет посвящен золотой Африке и двум совершенно разным платоникам: Аврелию Августину и Апулею. Особое внимание она обратит на то, как моральный опыт Поздней Античности может применяться к современной практике себя.

Мейнспикером практической части в этом году станет Эдуард Камозин, историк по образованию, фехтовальщик. Его тема — «Германские фехтовальные трактаты XV-XVI вв.: культурный феномен в контексте эпохи». Отдельное внимание он обратит на методологию работы с фехтовальными трактатами.

Ещё одним докладчиком практической части станет Камилла Фенерли, выпускница философского факультета и фехтовальщик. Она покажет, в чем заключается разница между вещью и её образом, то есть реальной исторической практикой фехтования и тем, как его снимают в кино.

Секция будет проходить 11 декабря в Шуваловском корпусе Московского государственного университета (конференция «Новые стратегии философского поиска в XXI веке»), начало — в 18:30. Обязательно приходите, приглашайте друзей! Чтобы сделать это, регистрируйтесь по ссылке: https://lomonosov-msu.ru/rus/event/9381/ — секция Renovatio 4.0.

Поторопитесь: регистрация закрывается уже 15 ноября! Можно успеть в последний вагон и податься не только в качестве слушателя, но и автора.

Stay tuned!

Tag yourself по-масонски (отрывки из «Смеющегося Демокрита» Н.И.Новикова)

«Это Надмен. Он имеет знатный чин, великий достаток и малый ум; ему велено делать людей блаженными, поелику можно, но он и последнее спокойство у них отнимает. Надмен не говорит ни с кем ласково затем, что не хочет себя до того унизить. Милостей никому не делает, но иногда обещает. Он хочет, чтобы все его искали покровительства, но под оное никого почти не принимает; а ежели бы и вздумалось ему сию милость кому сделать, так тот ничего бы не выиграл, ибо Надмен кого больше любит, того больше и наказывает. В заключение, Надмен всех глупее, а думает, что все его глупее. Как над ним не посмеяться! Ха! ха! ха!

* * *

Ба! это г. Влюбчив. Что он так скоро бежит? на лице у него написана радость, он поет и прыгает; конечно, попалась ему новая любовница, он их так переменяет часто, как верхние рубашки, и точно так с ними и поступает, как с рубашками: наденет, любуется, замарает, бросит, велит вымыть, надевает еще и еще бросит, и так далее; сколько женщин, столько у него и любовниц. Впрочем, г. Влюбчив утверждает и всех уверяет, что он самый постоянный любовник нашего века. Он теперь весел, и я ему посмеюся, ха! ха! ха! — Но, полно, он жалок, он скоро будет печален. Ха! ха! ха!
  
* * *

Вот еще дурак, но только другого рода. Это Прост. Кажется, что он очень печален, идет, потупя голову и нахмуря глаза в превеликой задумчивости. Бедняк сей в нашем веке ищет Лукрецию, нигде не находит и о том сходит с ума. Он чрезвычайно влюблен в постоянство романических героинь. Над ним часто смеются, и он иногда бывает очень забавен. Печаль его, конечно, бы Эраклида тронула, и он бы заплакал, но мне хочется смеяться. Ха! ха! ха! ха! ха!
  
* * *

Это кто так прытко скачет? ба! Плох! Он спешит показать свою глупость в каком ни на есть знатном доме. Плох тщеславится тем, что имеет вход к знатным господам, таскается к ним сколько возможно чаще и делает в угодность их разные дурачества, думая оказать другим свое у них могущество. Вмешивается в их разговоры и, ничего не зная, думает оказать себя разумным; он читает книги, но ничего не понимает, ходит в театр, критикует актеров и, понаслышке затвердя, спорит: этот актер хорош, а этот худ. Знатным господам рассказывает разные небылицы и старается говорить острые слова, но всегда некстати; словом, Плох старается себя уверить, что поступки его разумны, однако ж все думают, что они глупы. Ха! ха! ха!»

Вам же, дорогие читатели, мы предлагаем идентифицировать себя более лестным образом — теперь это возможно на нашем Boosty. Те, кто решат именовать себя Схоластами, получат доступ к уникальным материалам, которые мы будем публиковать несколько раз в месяц. Магистрам, помимо уже названного, мы будем раньше всех передавать новости цеха: анонсировать мероприятия и отправлять ссылки на наши видео. Наконец, Вольные каменщики смогут не только быть в курсе всех реновационных событий, но и влиять на них, предлагая темы для публикаций или подкастов, тексты для переводов, etc.

Обновляйтесь вместе с нами!

#renovatio_prose

Джон Вествик и шифрование

Работая над таблицами, Джон занимался не одной только математикой. На соседней странице напротив таблицы суточного движения апогеев начерчена еще одна таблица, представляющая ту же информацию в другом формате. А рядом с ней — строчки странных значков и символов (рис. 7.6). Дерек Прайс, вспомнив похожую организацию знаков и пробелов, мгновенно понял, что текст закодирован. Каждую букву алфавита Джон заменил символом из придуманного им шифра. Здесь — и еще на четырех страницах рукописи — он оставил зашифрованные послания, каждое не длиннее 5-ти слов. Шифр был не очень сложным. Как только Прайс заметил повторяющийся символ и догадался, что это может быть артикль ТНЕ, расшифровка текста заняла у него считаные минуты.

Оказалось, что зашифрованная фраза, написанная на средне-английском языке, означает: «Если вам нужно узнать истинный апогей планет по годам, месяцам или дням, прибавьте значения среднего движения к исходным значениям истинных апогеев для 1392 года, и вы получите истинный апогей нужной вам планеты. Прибавляйте годы к годам и дни к дням». Джон объясняет, как пользоваться таблицами движения и радиксами, не более того. Однако, как мы увидим дальше, он и сам не до конца в этом разобрался. Как бы то ни было, непонятно, зачем нужно было шифровать это элементарное правило. Да уж, если вы рассчитывали разгадать какую-нибудь средневековую тайну, вас, увы, ждет разочарование. Но средневековые книжники любили пользоваться подобными шифрами. Как любая головоломка, закодированные тексты были своего рода упражнением на сообразительность и для того, кто шифровал, и для того, кто дешифровывал, — и тренировка, и развлечение для астрономов, подобных Джону Вествику.

Себ Фальк,
«Светлые века: путешествие в мир средневековой науки».

#renovatio_studies

Перевод начала трактата Плотина «О том, как возникла множественность идей и о Благе» (VI.7 [38], 1, 1-32)

Бог или некое божество, посылая души в чувственный мир (εἰς γένεσιν), светоносные очи вложил в их лица и прочие органы приспособил к каждому из чувств, предвидя, как человек таким образом спасал бы себя, если бы видел наперед и слышал заранее и, коснувшись, избегал бы одного, а другое преследовал. Так вот, каким же образом и когда он предвидел все это? Ибо не так, конечно, было, что прежде другие существа появились, а затем были истреблены из-за отсутствия чувств, которые он дал лишь впоследствии, благодаря чему люди и прочие живые существа, имея их, были готовы всякого страдания остерегаться. Или кто-нибудь мог бы сказать, что он знал, что то с жарой, то с холодом, то с другими бедами тел будет живое существо сталкиваться: вот зная это, чтобы тела живых существ не так легко было погубить, он дал им чувственное восприятие, а также снабдил органами, посредством которых чувства оказались при деле.

Однако он дал им органы, либо когда они уже имели эти способности, либо он дал все сразу. Так вот, если, с одной стороны, он дал и чувства [и органы одновременно], тогда души, хотя и существовали до этого, но чувственным восприятием не обладали; если же, с другой стороны, души имели чувства, когда они только появились [т.е. еще до обретения органов и тела], тогда и появились они, чтобы они же нисходили в чувственный мир, а ссылка в него – это то, что свойственно им по природе. Следовательно, быть в мире умопостигаемом и вне мира чувственного – против их природы, и тогда они созданы, чтобы принадлежать другому и, в том числе, чтобы во зле они находились: и суть провидения заключается в том, чтобы они могли сохранять себя, будучи во зле, и тогда в этом же состоит божественный замысел (λογισμός), да и вообще весь план.

Но каковы принципы всех этих замыслов? Ведь даже если [эти замыслы следуют] из других замыслов, то все равно необходимо, чтобы в любом случае они исходили сообразно чему-то одному или, по крайней мере, чему-то многому, что предшествует всякому плану. Итак, каковы же эти принципы? В самом деле, это либо чувственное восприятие, либо – ум. Однако чувственного восприятия, конечно, тогда еще не было: следовательно, это – ум. Так вот, если посылка – это ум, то умозаключение – это знание: следовательно, здесь нет связи с чем-либо чувственно воспринимаемым. Ибо как возможно, чтобы то, начало чего и конец находятся в умопостигаемом, будучи в таком устойчивом состоянии, доходило до мысли относительно чувственно воспринимаемого?

Итак, провидение ни в отношении живого существа, ни вообще всего мира не возникло из замысла; потому что и нет никакого замысла в высшем мире (ἐκεῖ), но так говорят, будто замысел есть, как раз для демонстрации того, что все вещи таковы, каковы они были бы благодаря предварительному замыслу, а также о предвидении говорят, потому что все выглядит так, как если бы некий мудрец это предусмотрел.

Перевод с древнегреческого Андрея Нечаева

#renovatio_translated

Знать все на свете нереально, но я, мечту свою лелея, прихожу послушать доклады Renovatio

В далеком 2022 году на конференции было тепло, но не душно, поучительно, но не скучно. Спикеры говорили ярко и о многом: об эстетике «Горгия» Платона в критическом преломлении Эдмунда Бёрка и об образе Плотина в творчестве Джакомо Леопарди и Эзры Паунда; о Марке Порции Катоне Младшем и о Евагрии Понтийском; об актуальности гностицизма и средневекового учения о трансценденталиях; наконец, о новом прочтении онтологического аргумента Ансельма Кентерберийского. Обсудив базу, перешли к античному кринжу — как и всё прочее под луной, его выдумали греки (простите, зумеры!).

К сожалению, вернуться в прошлое нельзя, но у вас еще есть шанс не пропустить конференцию этого года! В этот раз помимо исследований Античной и Средневековой культуры будут также разговоры об историческом фехтовании. Регистрируйтесь в качестве докладчиков или слушателей по ссылке: https://lomonosov-msu.ru/rus/event/9381/

Кстати! Посетители конференции первыми увидят наборы наших стикеров — и не только их, но это пока секрет. Приходите, наши любопытствующие и неутомимые, будем вас ждать!

Три смерти Аврелия Августина

Значимое место в христианских системах мысли занимают учения о грехе, искуплении и человеческой природе, поскольку любая религия — в большей или меньшей степени — представляет собой попытку объяснения смерти. Среди прочих Отцов и ранних теоретиков христианства Августин — в рамках латинской традиции — играет первую скрипку, а потому его учение о смерти концептуально значимо для понимания католичества.

Наиболее подробно о смерти Августин пишет в тринадцатой и четырнадцатой книгах трактата «О граде Божием». Отчасти эти книги являются экзегетическими, поскольку в них Августин дает пространный исторический комментарий на книгу Бытия. В начале своего рассуждения Августин разделяет смерть тела и смерть души. Причина первой — физическая деградация, разрушение. Причина второй — отворачивание от Бога, которое следует за грехом. Смерть души «бывает тогда, когда её оставляет Бог» [De Civ. XIII.II]. Третья, смерть «в геенне огненной» — окончательный этап безвозвратного уничтожения души. После первых двух человека ещё можно спасти (например, воскресив его, как Лазаря), только последняя представляет собой смерть в полном смысле этого слова. Иначе:

Поэтому, когда Бог сказал относительно запрещенной пищи тому человеку, которого Он поселил в раю: «В день, в который ты вкусишь от него, смертию умрешь», то эта угроза обнимала не только первую часть первой смерти, когда душа лишается Бога; и не вторую только часть ее, когда тело лишается души; и не первую только смерть во всем объеме, когда душа наказывается, лишившись Бога и тела; но все смерти до самой последней, которая называется второй и после которой нет никакой другой. [De Civ. XIII.XII]

В отличие от Оригена, который стремился примирить платонический миф о «падении душ» с падением Адама, Августин критикует идею апокатастасиса, то есть всеобщего спасения. Утверждая реальность второй смерти, он четко указывает на возможность тотального уничтожения. Такое решение, как кажется, вызывает страх и призывает к послушанию, то есть должно служить исполнению Божественных заповедей. Но, как говорится, есть нюанс. Для того, чтобы исполнять заповеди, необходимо обладать свободой воли. Однако после Падения природа человека испортилась: помимо смертности в неё вошел грех, сделав душу склонной к страстям и глупости. По этой причине человек природно «стремится к смерти», то есть стремится умереть по-настоящему.

Что может спасти человека? Исключительно благодать Бога. Только благодатью человек спасается, только она делает человека свободным. Позволяя ему видеть истину, благодать становится причиной благих поступков. Такое исправление, изменение человека не может быть его волей, не может произойти «изнутри». Всё благое от Бога, а потому любые похвалы смертному неуместны. Не человек спасает себя, а Бог, который в его душу вдыхает дух. Только так он освобождается от гордыни, которая является матерью всякого греха. А всякого праведника ожидает телесное воскресение. Или, как сказал бы сам Августин:

Итак, хотя Бог и знал о будущем падении человека, какие бы могли быть причины, по которым Он не позволил бы коварству завистливого ангела искусить его? Зная о том, что он будет побежден, Бог также знал наперед, что тот же самый дьявол при содействии благодати Божией будет побежден семенем человеческим еще с большею славою для святых. Таким образом, и от Бога ничего не укрылось, и своим предведением Он никого не принудил ко греху. Но кто осмелится подумать или сказать, что не во власти Божией было, чтобы не пали ни ангел, ни человек? Но Он предпочел не отнимать у них самих власти на это, и, таким образом, показать, сколько зла может наделать их гордость, и сколько добра – Его благодать. [De Civ. XIV.XXVI]

а.и.

#renovatio_studies
#renovatio_giants

Один за всех — и все за Renovatio

«Мой стартовый капитал — это те, с кем я начинал», — написал один русский поэт. Придерживаясь этой логики, рассказываем о тех, кто поддержал наш проект на старте.

С нами интеллектуалы:

1. Insolarance Cult, проект белорусского аналитического философа Алексея Кардаша. Интересные подкасты, статьи о философии и культуре. У Леши получилось объединить на одной площадке совершено разные по содержанию тексты и различающихся по стилю авторов, а это талант! Желаем ему дальнейшего развития.

2. Финиковый компот. Философский журнал, главный редактор — Евгений Логинов. Уже давно получил свои лавры одного из лучших интеллектуальных философских проектов. Надеемся, что, несмотря на трудности, все достигнутое сохранится и преумножится.

3. Театр мысли Крииик. Театр философского факультета МГУ, в организационный состав которого входит глава Renovatio. Молодой амбициозный проект. Среди знаковых постановок — Цвет Неувядаемый, который мы советуем посетить!

4. Антон Кузнецов и подкаст Неискусственного интеллекта, а также Артём Беседин. Прекрасные исследователи и двигатели науки вперед, с которыми нас роднят факультет и кафедра. Желаем им успехов, и как можно больше!

5. παραχαράττειν τὸ νόμισμα. Проект Станислава Нарановича, посвященный античной культуре и стоицизму. Один из первых античных проектов, которые мы начали читать после регистрации в Телеграмме! Станислав выступает с лекциями, популяризирует античную культуру, в чем очень сильно поддерживает чаяния Renovatio.

6. θεωρία и теория. Олды помнят, что руководитель этого проекта Иван Сурков когда-то и сам писал для реновации, а теперь поддерживает нас информацинно. Надеемся встречаться на конференциях и за кргулым столом и чем чаще, тем лучше!

И фехтовальщики:

1. Гильдия фехтования Ravenblade. Молодой и активно развивающийся клуб из Вологды. Один из его отцов-основателей, Антон Яковлев, поддержал Renovatio в момент рождения. Его донаты помогут нам записать первые подкасты, а организаторские способности — провести летнюю школу R x R. Самому Антону мы желаем поскорее закончить ремонт и продолжить зрелищное восхождение к вершинам.

2. Клуб CounterTime, крупнейший в Санкт-Петербурге. Вместе с Еленой Музуриной и её командой мы организуем московский турнир серии Level One под названием Imperium. Также участники проекта Renovatio обучаются на курсе подготовки тренеров, который читает Андрей Музурин. По окончании курса обязательно напишем отзыв!

3. Клуб Men with Swords. Альма-матер многих фехтовальщиков Renovatio. Помогли нам стать теми, кем мы являемся сейчас. Один из ведущих и старейших клубов Москвы. Семья, объединившая многих прекрасных людей под одной крышей.

4. Школа SwordMasters, проект Александра Рябова, один из московских клубов. Прекрасные бойцы, соорганизаторы турнира Imperium. Активно развиваются и расширяются, чего им желаем и в будущем!

5. Академия фехтования Екатеринбурга. Проект Вячеслава Шевкутенко, который готовит профессиональных бойцов на рапире, сабле и мече. Интересный подход к фехтованию, внимание к теории, работа над приоритетом на длинном мече. Надеюсь, когда-нибудь организуем совместный турнир по таким правилам!

6. Pike Armory и Canto Spada, мастерская и клуб Михаила Даньшина. Лучшее оружие, восхитительный стиль фехтования, слаженный коллектив — это все о Михаиле (и его бойцах). Восхищаемся мощью и желаем процветания!

7. Клуб Сталь. Воронежские фехтовальщики, которые проводят целую серию крупных турниров — Божественная комедия, Open Steel Tournament, Рубильник и многие другие. Мы с удовольствием будем сотрудничать в рамках турнирной практики и приедем на турнир OST с лекцией, посвященной спортивной психологии.

8. Ростовская гильдия фехтовальщиков. С Эдуардом Камозиным мы познакомились в летнем лагере Men with Swords и очень заинтересовались его историческими исследованиями. Надеемся, что сможем объединить наши исследовательские траектории и сделать интересные реконструкции. А, может, даже издать что-то фехтовальное в бумаге!

Неколебимому, свободному и беспечному нашему союзу желаем творить и гореть, не сжигая!

Не менее затруднительным представляется и общая оценка правления Диоклетиана. С одной стороны, тетрархия не пережила и одного поколения «младших» августов, скоропостижно и безвозвратно развалившись уже при Галерии и Констанции. С другой стороны, крушение системы управления не привело к дисмембрации Империи; запас прочности, сообщённый Диоклетианом, позволил ей пережить и внешние нападения, и вызовы христианизации, после чего она была, в конце концов, успешно консолидирована Константином. Нельзя не упомянуть и о включении отдельных постановлений и эдиктов Диоклетиана в законодательные кодексы Феодосия и Юстиниана. Это обстоятельство является, пожалуй, наиболее красноречивым свидетельством в пользу итоговой положительной оценки: право самого жестокого гонителя христиан не только не было отвергнуто, но, напротив, воспринято и развито в законодательстве христианской Империи. Итак, «закон» получает своё подтверждение: для государства Диоклетиан был бесспорно лучше.

ю.с.

P.S. иллюстрация к посту – «Тетрархи» (Ai Tetrarchi), базилика св. Марка, Венеция

#renovatio_disquisition

Прежде всего, стоит отметить, что тетрархия не представляла собой новаторского преобразования Римской управленческой структуры, но стала продолжением политики самоограничения императорской власти, начало которой было положено в 286 г., когда Диоклетиан инициировал провозглашение своего соратника и – по некоторым, впрочем, оспариваемым данным – приёмного сына Максимиана августом западной части Империи, тем самым возведя его на один иерархический уровень с самим собой; впоследствии августы закрепили священный характер своей власти принятием сакральных когноменов «Иовий» (Диоклетиан) и «Геркулий» (Максимиан). Диархический принцип управления опирался на укоренившуюся традицию, согласно которой в республиканском Риме избирались два консула, императоры назначали двух префектов, а полутора столетиями ранее Марк Аврелий возвел в ранг (номинального) соправителя своего «названого брата» Луция Вера. Однако лишь Диоклетиан установил режим полной военно-административной автономии в рамках неизменного территориального и политического единства (patrimonium indivisum). Четвертовластие было образовано в 293 г., когда зять Диоклетиана Гай Галерий и зять Максимиана Констанций Хлор были назначены цезарями, то есть своего рода «младшими» августами.

Вопрос о том, является ли Диоклетиан одним из немногих правителей, добровольно принесших собственное всевластие на алтарь спасения Империи, или прагматичным властолюбцем, избравшим меньшее зло для сохранения трона, остаётся дискуссионным. Христианские авторы по понятным причинам заостряли внимание на личностных недостатках и политических просчётах императора: так, по мнению Лактанция, тетрархия Диоклетиана «перевернула весь миропорядок по причине его жадности и трусости» (orbem terrae simul et avaritia et timiditate subvertit), в то время как Евсевий указывает на непрекращающиеся интриги и войны между тетрархами. Напротив, государственный официоз и языческие историки указывают на стратегическую дальновидность и проницательность Диоклетиана («Бревиарий» Евтропия), а также его милосердие к соперникам («Liber de caesaribus» Виктора), которое определяется как «res post memoriam humani nova atque inopinabilis». Своего апогея славословия достигают в «Historia Augusta», в которой Диоклетиан награждается эпитетом «aurei parens saeculi», и «Латинских панегириках», в которых правление тетрархов уподобляется квадрумвирату двух главных небесных Светил и их спутников Венеры и Люцифера.

Наряду с этими полярными и бесспорно предвзятыми оценками существует лишь весьма ограниченное количество критериев, которые позволяют дать относительно беспристрастную оценку реформе Диоклетиана. Ввиду того, что соправители, по всей видимости, вообще никогда не собирались вместе (свидетельства о единственной встрече в Северной Италии в 303 г. подвергаются обоснованной критике), а императорские эдикты издавались от имени всех тетрархов, можно предположить, что Диоклетиан не настаивал на главенствующей роли и вполне довольствовался положением primus inter pares. Более того, отсутствуют какие-либо свидетельства о попытках Диоклетиана вернуть себе полноту власти; напротив, попытки уговорить его «отменить» свою отставку, произошедшую в 305 г., неизменно проваливались. Таким образом, Диоклетианова тетрархия вполне может быть названа осознанным и добровольным шагом.

Об одном «эффективном менеджере»

Церковная история знает одну неписаную, но многократно проверенную закономерность: чем лучше для государства, тем хуже для церкви. Её основная посылка заключается в том, что государство, стремящееся реализовать свой политический, экономический, культурный и социальный потенциал, рано или поздно подходит к определённой критической точке в своём взаимодействии с церковью. При этом обнаруживаются две типовых модели поведения, которые могут модифицироваться в соответствии с национально-культурным колоритом: государство либо определяет церковь как непосредственного конкурента за власть и влияние и начинает действовать согласно правилам политической борьбы, либо заключает с ней политическое соглашение, после чего неизменно начинает «душить» её в объятиях до смены конъюнктурного фона. Истинность этого «закона» была верифицирована в самых разных государствах и в самых разных исторических эпохах. Достаточно вспомнить лишь Россию петровской эпохи: государство, достигшее пика своего могущества и вошедшее в силу этого обстоятельства в узкий круг избранных политических игроков – империй – умудрилось синтезировать обе модели, с одной стороны, упразднив патриаршество и тем самым лишив церковь центра общественно-политического влияния, а с другой – заключив с ней теснейший союз и интегрировав органы церковной власти в собственный административно-управленческий аппарат. После этого Русской церкви понадобилось несколько десятилетий, чтобы осмыслить – но не принять – новые церковно-государственные реалии и сформулировать свод поведенческих установок для своих членов. Церковные реформы Петра были восприняты многими христианами как явный признак приближающегося апокалипсиса, а сам российский император, чаще кулуарно, а в редких случаях и открыто, именовался антихристом.

Однако в этом посте хотелось бы обратиться к действию упомянутого «закона» в рамках раннего периода формирования отношений между церковью и государством. И поскольку ретроспектива представляется гораздо более живой и красочной, если касается непосредственных участников исторических событий, то уместно будет обратиться к человеку, поставившему жирную и кровавую точку в истории языческого Рима – императору Диоклетиану. О его роли в истории христианства написано колоссальное количество трудов, и здесь, как говорил Аверинцев, все слова уже сказаны и все точки зрения, включая обосновывающие их аргументы, хорошо известны. Если оценивать правление Диоклетиана с ракурса вышеупомянутого «закона», то вывод может быть только один: для церкви хуже. Таким образом, один из элементов «уравнения» оказывается прояснённым, в то время как другой остаётся временно сокрытым. Такое положение дел вполне понятно, ведь о роли Диоклетиана как политика говорится и пишется гораздо меньше, а его законодательная деятельность и поныне остаётся вне сферы интересов широкой общественности. Между тем, Диоклетиан предпринял энергичные попытки разрешить накопившиеся проблемы, осуществив значительные преобразования в области монетарной политики, налогообложения, ценообразования, формирования армии и других сферах, которые, впрочем, не привели к полному устранению существующих трудностей, а подчас и усугубили сложившуюся ситуацию. Именно по причине многовекторной деятельности Диоклетиана его правление получило прямо противоположные оценки в трудах античных историков. Наиболее наглядной иллюстрацией политического масштаба последнего значительного императора дохристианского Рима является тетрархия – новая модель управления, с помощью которой Диоклетиан положил пределы своей неограниченной власти и делегировал ряд важнейших компетенций трём соправителям.

Salue, amice!

У нас огромная радость: четвёртая секция Renovatio пройдёт в рамках конференции «Философия в XXI веке: Новые стратегии философского поиска». В этом году, в связи с нашим расширением, мы делим её на два блока: первый будет посвящен анализу античных и средневековых контекстов современной культуре (также как и возрождению классических практик и способов речи), а второй — влиянию фехтования на формирование философского дискурса.

Мы постараемся собрать наш звёздный состав и будем рады повидать старых друзей и обрести новых в вашем лице. Зарегистрироваться в качестве слушателей, а также подать тезисы заявок нужно по ссылке: https://lomonosov-msu.ru/rus/event/9381/. Регистрация обязательна, без нее вас не смогут пустить в МГУ.

Отбором заявок, как и во все предыдущие годы, будет заниматься коллектив авторов Renovatio.

Лучшие выступления мы опубликуем в качестве статей на Дзене и постов в канале, чтобы ваши исследования стали доступны более широкой аудитории. Приходите к нам, ведь

Вот что заметь хорошенько себе: не завязывай дружбы
С злыми людьми, но всегда ближе к хорошим держись,
С этими пищу дели и питье, и сиди только с ними,
И одобренья ищи тех, кто душою велик.
От благородных и сам благородные вещи узнаешь,
С злыми погубишь и тот разум, что есть у тебя.
Помни же это и с добрыми знайся, — когда-нибудь сам ты
Скажешь: «Советы друзьям были не плохи его!»

Меньше века тому назад французская книга состояла из страниц, написанных по-латыни, в которых были вкраплены французские фразы и слова. Одна за другой шли выдержки, примечания, цитаты. В вопросах брака и завещания судьями выступали Овидий и Катулл; вместе с пандектами Юстиниана они приходили на помощь вдовам и сиротам. Духовное было столь прочными узами связано со светским, что они не разлучались даже на церковной кафедре: с нее поочередно звучали слова то святого Кирилла, то Горация, то святого Киприана, то Лукреция.
Положения святого Августина и отцов церкви подкреплялись цитатами из поэтов. С паствой беседовали по-латыни, к женщинам и церковным старостам долгое время обращались по-гречески. Чтобы так плохо проповедовать, нужно было очень много знать. Иные времена, иные песни: текст берется по-прежнему латинский, но проповедь произносится на французском языке — и притом отличном! Евангелие даже не цитируется. Сегодня, чтобы хорошо проповедовать, можно почти ничего не знать.

Лабрюйер, «Характеры, или нравы нынешнего века»

#renovatio_ad_fontes

О средневековом бобре

Аристотель посвящал описанию животного и растительного мира объемные труды, но эти книги не привлекали к себе большого внимания студентов и магистров средневсковых университетов. Однако во времена Джона Вествика образованные читатели живо интересовались естествознанием, считая его в какой-то мере зеркалом человечества. Сокращенные переводы латинских энциклопедий обеспечивали доступное образование и развлечение для аристократических семей. Читая иллюстрированные бестиарии или рассматривая их миниатюры, знатные люди узнавали об удивительных свойствах и о необычном поведении животных со всего мира. Одни описания довольно точны, другие — плод бурной фантазии, но все они преподают читателю некий моральный урок.

По этой причине бестиарии были популярны и среди проповедников. Поведение бобра, например, служило примером добродетели целомудрия. Это редкое животное, согласно бестиарию, имеет мех, как у выдры, и рыбий хвост, а его тестикулы вырабатывают маслянистое вещество большой лечебной силы. Бобер, который каким-то образом инстинктивно понимает, что ради этого-то вещества охотники за ним и гоняются, попав в безвыходную ситуацию, отгрызает тестикулы, бросает их охотнику и убегает. Если же его загонят в угол еще раз, бобер поднимается на задние лапки и показывает охотнику, что ловить тут уже нечего. Похоже, что благодаря этой легендарной способности к самокастрации бобер и получил свое латинское имя "castor". В одном бестиарии, выполненном по заказу доминиканцев, перед изумленным читателем предстает живописное изображение удивительного зверя, который калечит себя, спасаясь от дующего в рожок охотника в ярко-зеленом костюме с огромной дубиной в руках. Под миниатюрой написан совет: «Каждый, желающий подчиняться воле Божьей и жить целомудренно, должен отринуть все пороки и непристойные деяния и бросить их в лицо дьяволу»".

Себ Фальк,
«Светлые века: путешествие в мир средневековой науки».

#renovatio_studies

В день памяти Боэция

«Некогда самый читаемый философ христианского мира, переживающий ныне своё затмение, автор «Утешения Философией», несомненно, заслуживает возлияния-другого со стороны вдумчивого любителя вина. Страдания, причинённые Боэцию, превышают меру страданий, причиняемых обычно мыслящим людям придурками; однако, он взял реванш, когда «Утешение» убедило принцев, епископов и поэтов всего христианского мира, что неосмысленная жизнь, в конце концов, не заслуживает того, чтобы быть прожитой. Я предлагаю вам выпить это великое и прекрасное произведение до дна с бокалом ароматного Мёрсо (Meursault).

Так уж вышло, что великие бургундские селения, специализирующиеся по белым винам, производят также и красные, часто достойные, но значительно более дешёвые, чем вина, которые производят неподалёку в селениях, специализирующихся по Пино Нуару. Красное Мёрсо, красное Шассак Монтраше (Chassaque Montrachet) и красное Сент-Обен (St. Aubin) великолепны. В один из мрачных периодов моей жизни некий человек дал мне ящик красного Сент-Обен из виноградника с красивым названием «sur le seutier de clou». Эта seutier привела меня к исцелению, и, если когда-нибудь вам доведётся оказаться на этой тропе, вам также стоит ею последовать. Возможно, она и не приведёт вас к утешению, однако, распейте её с Боэцием, Марком Аврелием и парой псалмов, и вы на пару шагов приблизитесь к цели».

Роджер Скратон (в переводе а.а.)

#renovatio_translated

Что читают и смотрят авторы Renovatio?

Ваши желания для нас — закон, поэтому после поста о книгах и кино в духе Реновации мы опросили наших авторов и выяснили, что они смотрят и читают. Рассказываем на карточках.

Полный список — куда шире, и его мы опубликуем на бусти. Но об этом чуть позже. Оставайтесь на связи!

#renovatio_for_fun

Херефордская карта мира (Hereford Mappa Mundi)

Великолепная карта с городами, монстрами, мифологическими и библейскими сюжетами, слонами и единорогами. Примерно 1290 год.

«Эта карта безумна. Как только вы привыкнете к ней, оторваться будет трудно. На ней около одиннадцати сотен географических названий, образных рисунков и надписей (…) В своей выжимке географических, исторических и религиозных знаний карта служит маршрутом, притчей, бестиарием и образовательным пособием. Здесь вся история происходит одновременно: Вавилонская башня; Ноев ковчег, приземляющийся на суше; Золотое руно; Лабиринт на Крите. И, конечно, для современников — местных жителей и паломников — эта карта должна была являться самым захватывающим шоу уродов в городе. Со сжигающими навоз животными, людьми с собачьими головами или ушами летучей мыши, крылатым сфинксом с лицом молодой женщины… всё это кажется более близким к Иерониму Босху, чем к ученым картографам». (Simon Garfield)

Рассмотреть в деталях: https://www.themappamundi.co.uk/

#renovatio_for_fun

Иллюстрацию этой тенденции легко найти в комментариях на «Песнь Песней», появившихся на свет в районе XII века. Новым в этих толкованиях является то, что отношений Христа и души в них уподобляются отношениях жениха и невесты, в предельной форме — их эротическим связям. В ранее Средневековье образ невесты в этой аналогии соотносился обычно с церковью, теперь же акцент чётко стоит на частном человеке.

Вероятно, этот акцент на индивиде сказался и на описании характера мистических переживаний. Теперь они в большей степени отражают внутренние потребности человека, являясь не ужасающим экзистенциальным опытом, но позитивным подкреплением выбранного верующим пути. Опытом, удовлетворяющим эмоциональные и духовные нужды, которые уже не могла удовлетворить церковь, судя по росту количества различных объединений, стоящих вне её контроля и отходящих от её доктрины.

т.н.

#renovatio_disquisition
#renovatio_studies

О старых и новых мистиках

Петер Динцельбахер (Peter Dinzelbacher) разделяет «старую» (так называемую визионерскую) и «новую» (собственно, мистическую) традиции: первая для него охватывает раннее и среднее Средневековье, завершаясь в XII веке, вторая в это время лишь начинается. К первой относят, например, Гольшака, Хильдегарду, Туркилла, Эдмунда Эйшемского и Оуэна, ко второй — рейнских мистиков во главе с Майстером Экхартом, некоторых бегинок, мирянок, доминиканок и прочих.

Рассуждая о том, что есть мистический опыт и что включает в себя мистическая традиция как таковая, исследователь относит к ней не только саму мистику как непосредственное переживание или cognitio Dei experimentalis, но и мистасофию с мистагогией.

Переживания трансцендентного единения с Богом составляют в определённом смысле сердцевину традиции, мистасофия же занимается описанием и теоретическим обоснованием этой сердцевины, а мистагогия — выработкой «инструкций», то есть, частных практических советов для достижения мистического опыта. Благодаря подобному пониманию, Динцельбахер легко смог обосновать включение в мистическую традицию того же Экхарта, в текстах которого примерно ноль упоминаний о каких-либо личных переживаниях мистического характера.

Если мы принимаем подобное разделение, о каких различиях между «старыми» и «новыми» мистиками мы можем говорить? Учитывая тот факт, что речь о самых общих аспектах, для каждого из которых можно подобрать исключения, стоит обратить внимание на следующее.

В первую очередь различается характер самих переживаний. Экстаз старой традиции обычно разовый и довольно устрашающий, в новой же традиции он становится по большей части эйфорическим позитивным переживанием, которое 1) многократно и порой регулярно 2) может повторяться в зависимости от усилий человека (молитв, созерцаний, аскетических практик и так далее).

Различаются цели мистика: в новой традиции на первый план выходит само переживание единения с Богом, в старой более важно возвещение Его воли (угроз, предсказаний, требований и так далее).

Стоит обратить внимание и на устанавливаемую дистанцию:

«Старой традиции присуща огромная дистанция между Богом и человеком, Бог внушает трепет и ужас, не подлежит созерцанию, остаётся не индивидуализированным, а трансцендентным (…) Визионер старой традиции — невольный, испуганный и одинокий свидетель потусторонних событий» (М.Ю. Реутин)

С чем могут быть связаны подобные перемены?

С тенденцией к индивидуализации, вероятно. Она в то время проявлялась в том числе в литературе, так, в текстах появилось множество слов, непосредственно указывающих на говорящего (мне, мой, этот), а также выражений оценки (прекрасный, дивный, жестоко). По мнению ряда исследователей, свою роль сыграла и эпоха куртуазного романа, чьи эротические черты перешли на часть духовной литературы: «светская любовь этого времени приобрела духовные черты, а духовная любовь окрасилась тонами светской эротики» (В. Бойтин).

В музеях Ватикана

Все древнее искусство — не психологично, в противоположность новому: вот вывод из наблюдений. Но при созерцании первоклассных созданий древнего резца приходит мысль, не было ли это древнее искусство более метафизично? Меры, измерения corpus’a человеческого, вечное искание (и, может быть, нахождение?) окончательной истины этих мер и их гармонии — вот что мы монотонно находим в этих мраморах. «Мерки портного», так и хочется выговорить последнее определение. Кажется, это очень мало, скудно? Однако что именно говорил Моисей, вернувшись с Синая и рассказывая евреям, как они должны построить храм Богу (скинию)? Он также перечислял только меры и цвета и даже почти — одни меры. И вот когда читаешь об этом в «Исходе», то будто слышишь, как портной отсчитывает цифры — длины, ширины, объема и сгиба — заказанного ему платья. Скиния — одежда Божия: вот нерассказанная ее мысль.

Иезекииль, при описании виденного им в видении Храма, где обитал Бог, не говорит ни слова о впечатлении от него, о картине его, а целые страницы, до утомительности, до истощения всякого терпения у читателя, наполняет цифрами и цифрами, мерами, мерами и мерами. А мудрый Пифагор «число» считал «сущностью вещей». «Всякая вещь имеет свое число, и кому открыто число вещи, тот знает и сокровенную сущность вещи». Итак, в числах и мерах есть своя тайна; Бог есть мера всех вещей — после создания, но нельзя ли предварительно создания назвать Его портным всех вещей, который «кроит» мир в небесном своем уме. Если к этому мы прибавим твердое слово, нам сказанное: «По Своему образу и подобию сотворил человека Бог, в тени образа Своего сотворил Он его» (Бытие, I), то найти истинную меру и сумму частичных мер и пропорций человека не представится ли очень серьезною и даже священною мистикою? Мы сейчас и войдем в родство скульптуры греческой с религией: если человек есть «образ и подобие», то, конечно, по образу можно приблизиться и к прообразу, по человеку и «меркам» его — отыскать и образ Божий. Получится задача не нашей иконографии, т.е. как-нибудь и какое-нибудь дать изображение отвлеченно и уже заранее почитаемого лица, а именно найти, построить, создать впервые, в будущем, когда-нибудь такой образ — «скинию», которая была бы не выдумана человеком, а принесена с Синая. Читатель поймет мою аллегорическую речь, что в сущности то самое, чего искали евреи на Синае: «Бога и Его образа», греки того же искали в мраморе, высекая не людей, не этого курносого Сократа, не большеголового Перикла, которых всех умели отлично и характерно изобразить, когда нужно было, а собственно усиливаясь из мрамора высечь Того, «по образу и подобию Кого» сотворены и Сократ, и Перикл, мы все. При этом у них Бог сотворялся через статую и статуя была Богом; или по крайней мере – ангелом, близким к Богу существом: в меру того, насколько она уже превосходила человека красотою, не теряя образности и подобности с ним. Знаменитое заповедание Моисеево: «не делайте этого, никогда и никто, ни статуи, ни рисунка, ни человека, ни зверя» и значило только: «без Синая мы не построили бы скинии, ни вы, ни я: Бог должен открыться Сам и в Себе: прочее будет ангел, а если вы ангелу поклонитесь как Богу, то Бога забудете, поставите Его в тень человека, между тем как человек стоит в тени Божией».

Отсюда простая разгадка того, чему так дивился Лессинг: отчего греческие скульпторы подписывали (иссекали) под статуями подписи: «ἐποίει» — «делал», а не «ἐποίησε» — «сделал». Все — ангелы, а еще не Бог; греческое искусство было вечным усилием, а не самым делом; все выточенные фигуры были уже не люди, но еще и не боги; художник, Фидий, Пракситель все только «ἐποίει», а еще не «ἐποίησε».

В.В. Розанов «Итальянские впечатления»

#renovatio_ad_fontes

В «Послании к мученикам» Тертуллиана:

Действительно: темна ли темница ваша? Мир еще более покрыт густым мраком, ослепляющим ум. Находитесь ли вы в оковах? Мир носит тягчайшие цени, изнуряющие душу. Заразительно ли жилище ваше? Мир преисполнен вредных испарений, несравненно несноснейших: это соблазны и распутства сладострастия. Сравнены ли вы с преступниками? Мир заключает в себе гораздо более виновных, я хочу сказать, весь род человеческий. Зависит ли жизнь ваша от проконсула, угрожающего вам своим приговором? Мир должен одержим быть большим страхом во ожидании страшного суда Божия.

Мир живых тлетворен: он развращает. Он способствует украшениям, которые излишни. В мире всегда есть что-то, кроме Христа, мир всегда — Христос+1. По этой причине мученики не боятся утратить его. Зная, что истина проявляется в их поступке, они покидают мир, уподобляясь Христу. Они становятся борцами, гладиаторами, но борются они с Адом и его проявлениями, которые поглощают физический мир. Carole Straw пишет:

The martyrs' hell was not only the common late antique inheritance of Tartarus and Gehenna. More specifically, it was defined a fortiori by the sadistic practices of the Roman court and army. Hell was as physical as heaven was spiritual in this dichotomous thinking of apocalypticism. The lack of spiritual and psychological definitions of hell points again to the agon. The martyrs' hell was far from Augustine's anguished separation from the face of God. Discipline was the martyrs' goal, training for the agon, and this was above all corporal ascesis. Fear of hell built a muscular spirit, capable of withstanding trial and torture.

Ад мучеников был не просто общим позднеантичным преемником Тартара и Геенны. На самом деле он был определен a fortiori садистскими практиками римского двора и армии. Ад был настолько же физическим, насколько небеса были духовными в этом дихотомическом мышлении апокалиптизма. Отсутствие духовных и психологических определений Ада снова указывает на состязательность. Ад мучеников был далек от заставляющего испытывать боль отлучения от лица Бога, о котором писал Августин. Дисциплина была целью мучеников, тренировкой для состязания, и это было прежде всего телесным самоограничением. Страх перед Адом сотворил сильный дух, способный выдержать испытания и пытки.

Несмотря на то, что сейчас христианство чаще ассоциируют с любовью, его интеллектуально-деятельной почвой также является геройство. Ибо мученик, жертвуя свой жизнью, знал:

не так уж страшно в самом деле умереть.

а.и.

#renovatio_disquisition
#renovatio_studies

Всё во имя веры

Изучение патрологии обычно начинают с Мужей Апостольских, поскольку они оставили тексты, которые, хотя и не входят в канон Нового завета, повлияли на выработку христианской догматики. Однако это вовсе не означает, что на формирование канона всегда влияет записанная мысль или высказанное слово. Порой гораздо большую роль играет не то, что написано, а то, что сделано. Раннехристианские мученики — авторы, которые не оставили нам текстов, кроме своей крови. Однако их действия в значительной степени повлияли на усиление христианского влияния. Почему?

Действия мучеников сравнимы с действиями героев. Их действия — это борьба, агон, не военное столкновение и не гладиаторский поединок, а интеллектуальный вызов. Действия мучеников не имеют никакого смысла, если их религия ложна. А религия их является истинной, потому что они за неё умирают. И это не единственный диалектический элемент мученичества. Помимо дихотомии смерти и истины, которая снимается мученичеством, существует противопоставление жизни и смерти.

Первым философом, который противопоставил жизнь и смерть, был Платон. В «Федоне», диалоге о бессмертии души, проблема соотношении жизни и смерти возникает дважды. Первый раз — в самом начале диалога, во время построения цикличного аргумента взаимоперехода противоположностей (69е-72d), который исследователь Пол Шори иначе называет «софистическим аргументом». Читаем:

Представь себе, например, что существует только засыпание и что пробуждение от сна его не уравновешивает, — ты легко поймешь, что в конце концов сказание об Эндимионе оказалось бы вздором и потеряло всякий смысл, потому что и все остальное также погрузилось бы в сон. И если бы все только соединялось, прекратив разъединяться, очень быстро стало бы по слову Анаксагора: «Все вещи [были] вместе». И точно так же, друг Кебет, если бы все причастное к жизни умирало, а умерев, оставалось бы мертвым и вновь не оживало, — разве не совершенно ясно, что в конце концов все стало бы мертво и жизнь бы исчезла? И если бы даже живое возникало из чего-нибудь иного, а затем все-таки умирало, каким образом можно было бы избегнуть всеобщей смерти и уничтожения?

Отсюда следует, что противоположности возникают друг из друга, т.е. смерть возникает из жизни, а жизнь — из смерти. Если бы это было не так, то неоднородность была бы поглощена неопределенной бессвязной однородностью. Но здесь всё-таки нет ещё явного противопоставления. Окончательно оно формулируется во время изложение четвертого, самого сложного аргумента диалога, который называют аргументом от причастности к идеям (102a-107b). На это же указывают речи говорящих:

Тогда мы говорили, что из противоположной вещи рождается противоположная вещь, а теперь — что сама противоположность никогда не перерождается в собственную противоположность ни в нас, ни в природе. Тогда, друг, мы говорили о вещах, несущих в себе противоположное, называя их именами этих противоположностей, а теперь о самих противоположностях, присутствие которых дает имена вещам: это они, утверждаем мы теперь, никогда не соглашаются возникнуть одна из другой.

Христианство ломает стройную логику платонизма, поскольку утверждает, что душа может умереть (поскольку есть вторая смерть, окончательная и бесповоротная). Также для христианина, в отличие от персонажей платоновского диалога, существует духовный Рай — место истины. Если платоновский мир идей по большей степени гносеологичен, то Рай — этичен. Поэтому его достижение характеризует не полнота знания, а полнота поведения. Ему противопоставлены два ложных мира, мир живых и Ад.

Рекомендации для вас

Собрали из архивов Реновации полюбившиеся вам тексты и выложили их на Дзен.
Среди них:

1. Рождение и агония Эроса
2. Хайдеггер и средневековая отрешенность
3. Сочувствиве господину Эдипу
4. Ницше и греческая лирика
5. Аврелий Августин и Паолин Ноланский о дружбе
6. Трансгуманизм и его (сомнительное) прошлое
7. Гай Юлий Цезарь в изображении Плутарха и Светония
8. О форме земли Платона (казалось бы, причем здесь картофель?)

Заходите почитать то, что пропустили — или вспомнить хорошо забытое старое.

#terra_renovatio

Еще одному спонсору спасибо за донат!

А мы продолжаем работать над переводом статьи, фрагменты из которой опубликовали вчера на нашей странице в ВК.

Скоро расскажем, как можно получать секретные материалы от наших авторов на Бусти. Не переключайтесь!

#terra_renovatio

Публикуем подборку средневековых мечей с публичных страниц современных музеев:

1) меч, 1400 г., Западная Европа;
2) длинный меч, 1500 г., Южная Германия;
3) меч, 1100 г., Северный Йоркшир;
4) меч, 1500 г., Европа;
5) каролинг, 750-850 г., Северная Европа;
6) бастард, 1500 г., Европа.

Подборка музеев, где можно посмотреть на средневековые мечи. Пользуйтесь на здоровье!

#renovatio_for_fun

Мы получили донаты на сумму 6000 от двух доноров. От лица всего коллектива Renovatio благодарим их за поддержку!

Эту сумму мы используем для записи нашего первого подкаста. Следите за обновлениями!

Задонатить нам на развитие проекта можно с помощью сервиса Boosty: https://boosty.to/renovatio

Либо отправить донат напрямую на карту Т-банка: 2200 7013 8890 1024 (Александра Сергеевна Ильина), а также через QR-код или ссылку: https://www.tinkoff.ru/rm/ilina.aleksandra537/EgrQf2260

#terra_renovatio

«Это просто Средневековье какое-то!» – как часто мы слышим подобные слова в самом уничижительном смысле? Но можно ли представить настоящее без прошлого? И так ли далеко ушли светлые умы современности от концепций и интеллектуальных стратегий «темных веков»?

Разобраться в этом поможет новый курс «Рациональность веры. История средневековой философии» – полтора тысячелетия развития философской и теологической мысли от Филона Александрийского и ранних христианских писателей до поздней латинской схоластики. И это, разумеется, не только западноевропейские, но также византийские, еврейские и арабские мыслители. Рассказывает доктор философских наук, профессор МГУ Дмитрий Бугай.

#философия #новыйкурс

Проект «Магистерия» выпустил новый курс одного из наших авторов. Делимся!