Insolarance Cult

Иван Кудряшов и Марк Вигилант рассуждают о любви. Представляет ли она собой стокгольмский синдром? Является ли нуждой или роскошью? И способствует ли любовь самопознанию или только отвлекает?

Мораль объективна, основана на фактах и не зависит от частных оценок людей? Может показаться удивительным, но многие современные философы отвечают на этот вопрос утвердительно, занимая позицию, известную как моральный реализм. В рамках же аналитической философии представления об объективности морали являются мейнстримом. Константин Морозов рассказывает о том, как можно обосновать моральный реализм посредством фактов о человеческом благополучии.

Ребров С.А. Современные российские левые: структуралистский анализ. М: Директ-Медиа, 2025. 144 c.

Я рад сообщить о долгожданном выходе моей первой книги. На самом деле все последние годы она была моим личным долгостроем (так как изначально должна была выйти ещё в далёком 2021 году). В ней я проанализировал нынешнее состояние отечественных левых партий и движений, опираясь на структуралистскую методологию (альтюссерианского толка, главным образом).

КНИГА НА САЙТЕ ИЗДАТЕЛЬСТВА

КНИГА НА САЙТЕ УНИВЕРСИТЕТСКОЙ БИБЛИОТЕКИ

Что почитать для введения в философию?

Часть 1. Философская проблематика

Если вы не знаете с чего начать изучать философию, так как работ по этой теме столь много, что невозможно не потеряться, то я посоветую вам наиболее оптимальные книжки по критериям "доступно", "читаемо", "понимаемо" и "полезно", чтобы вы смогли спокойно погрузиться в эту трудную область исследований и обрести Базовые философские знания.

1. Ларс Свендсен - Философия философии
2. Томас Нагель - Что всё это значит?
3. Прехт Рихард Давид - Я это я? И если да, то насколько? Философское путешествие
4. Дженни Тейчман, Кэтрин Эванс – Философия, руководство для начинающих
5. Ричард Поупкин; Аврум Стролл – Философия, вводный курс
6. The Norton Introduction to Philosophy
7. Simon Blackburn - Think. A compelling introduction to philosophy
8. Michael Huemer - Knowledge, Reality, and Value. A Mostly Common Sense Guide to Philosophy
_______________________________

- Первая хорошо подойдет для понимания того, что такое философия и с чем ее едят. Автор рассеивает предрассудки о том, что философия — это болтология, приводя различные примеры и сравнивая эту дисциплину с другими сферами человеческой активности.
- Вторая будет наиболее кратким и доступным введением в классические проблемы философии от языка и сознания до реальности и познания. По факту это самая доступная База.
- Третья работа находится на стыке науч-попа и философии. Если вы хотели бы увидеть связь философии с другими, уже возможно известными вам и популярными штуками, то эта работа вам подойдет.
- Четвертая и пятая книги являются вводными бакалаврскими курсами по введению в философию (для западных вузов). Там вы найдете обзор множества проблем, теорий и мысленных экспериментов, а также философских аргументов и контр-арументов.
- Шестая работа для тех, кто любит рисковать и душнить. Объем невероятно большой (1300 стр.), однако изучив эту книгу вы сможете понять практически все значимые философские проблемы, топики и эксперименты, которые имеют актуальное значение в современных исследованиях.
- Седьмая и восьмая книги просты для понимания и также как и другие являются ясными и доступными введениями в философские проблемы и их решения. К ознакомлению рекомендуются тем, кто хочет сфокусироваться на конкретных философских проблемах по типу «Бог», «Сознание», «Мораль» и т.д.

В комментариях вы можете писать свои рекомендации и делиться мнением по поводу прочитанного. Из представленного списка, лично мне больше всего зашли работы под №4 и №1. 4-ка действительно просто и структурно объясняет базу, а 1-ца позволяет лучше понять смысл философских исследований.

#что_почитать #LS_book

Этика возникает практически одновременно с философией: несмотря на интерес к началу всех вещей, даже ранние натурфилософы были не чужды рассуждений о поступках людей (особенно Гераклит), а после Сократа это становится центральной темой. При этом построение этических положений строится на очень хрупком, но видимо очень необходимом для культуры допущении – на существовании свободного в решениях субъекта, способного нести ответственность за них. Поэтому у этики есть два смертельных врага: детерминизм и релятивизм.

Детерминизм – это учение о том, что всё подчиняется закону причинности, а потому все явления взаимосвязаны в строго определённом порядке. В том же качестве выступает и фатализм, утверждающий, что всё в мире предопределено. Несложно догадаться, что в такой оптике человек – лишь игрушка космических сил, а потому каждый поступает предзаданным ему способом. Требовать что-то и винить робота, выполняющего программу – бессмысленно, а потому и этика превращается в набор отвлеченных от реалий суждений (коим попросту не суждено влиять на поведение людей). Естественно, что в отношении хоть фаталистической астрологии, хоть современных нейронаук, грезящих физикализмом (то есть возможностью объяснить всё в человеке через редукцию к простым физико-химическим механизмам в мозге) этика всегда будет отстаивать какую-то долю свободы. Иногда даже парадоксальной свободы принимать субъективную ответственность за происходящее не вполне по твоей воле (склонности, бессознательные убеждения и т.д.).

(Этический) релятивизм – другая крайность, заявляющая, что свобода человека распространяется на интерпретацию любых положений, в том числе лежащих в основе этики и морали. Иными словами, «всё относительно», что в этике обычно означает отказ от содержательной определённости понятий добра и зла, а иногда и от устойчивых процедур обоснования оценок. В том же качестве выступает и радикальный волюнтаризм в этике, утверждающий преобладание индивидуальной воли. Конечно, иногда релятивистами называют всех подряд, в том числе тех, кто ограничивает рамки относительности (например, культурой или даже безусловными понятия добра и зла). Однако врагом для этики являются только сторонники крайностей, чьи взгляды неуклонно скатываются к тезисам «всё дозволено», «любые нормы служат только подавлению» и наконец к классическому солипсизму. Всё это отрицает любую возможность этики. Поэтому перед лицом релятивизма этическая мысль всегда будет указывать на то, что многие понятия этики довольно устойчивы (меняясь содержательно от культуры к культуре и от эпохи к эпохе, они структурно и функционально решают одни и те же проблемы). Кроме того, нелишне напомнить и урок психоанализа о том, что этические координаты не только подавляют индивидов, но и спасают их от тревоги, а также открывают мир индивидуальных желаний.

Поэтому и в наши дни этика поддерживает веру в субъекта, способного выскочить из тисков биологических и культурных детерминант. Однако это ускользание всегда оказывается связано с добровольным (или не совсем) принятием особых ограничений в отношении собственных поступков.

Из статьи «Act like no one is watching. Краткое введение в этику».

Тристан Гарсия. Картография современных реализмов.

Однажды в 2016-м французский аналитический философ Паскаль Анжель решил окинуть взглядом окружающий философский ландшафт. Удивлению философа не было предела, ведь он понял, что со всех сторон его обступили реалисты, чью экстравагантность сложно недооценить. Некоторые из них, вполне в духе реализма (нет), уверяли всех в том, что в мир давно пора протащить Бога, который всё ещё не существует, но точно придёт, ибо об этом свидетельствует человеческая скорбь. Среди них были и те, кто утверждал, что существует буквально всё, кроме мира. Третьи и вовсе верили, что мы все уже мертвы. Испытав серьёзное недовольство по поводу столь изрядного числа странных коллег, философ с ангельским именем решил совсем не-ангельски высказаться о столь интенсивной пролиферации реализмов и написал текст, носящий провокативный заголовок «Китч-реализм» (ссылка на текст на пару постов выше). Содержание статьи Анжеля незамысловато: абсолютно все позиции и установки, населяющие философию, не могут быть реализмами, а поэтому нет никаких сомнений, что в этом многообразии найдутся фальшивки, ложные претенденты, необоснованно пытающиеся присвоить себе звание «реализм».

Спустя 3 года издательский дом Presses universitaires de France (PUF) издаёт сборник «Метафизика реализма», собираемый под редакцией французского континентально-философского «молодняка» (Элли Дьюринг, Квентин Мейясу, Давид Рабэн, Эммануэль Аллоа). В сборник войдут как тексты слабо связанных друг с другом участников голдшмитской конференции (Мейясу, Брассье, Харман, Грант), так и менее известные Габриель Катрен, Пьер Монтебелло и целый ряд других авторов, включая представителей аналитического сектора, не ограниченного исключительно французами. Среди опубликованных авторов значится имя Тристана Гарсии, молодого философа, чей текст приходит в особый контраст с высказыванием Паскаля Анжеля. Если последний яростно настаивает, что поле философии не может состоять исключительно из реализмов, то Гарсия — в первом же абзаце своего текста — заявляет совершенно обратное: на текущий момент не осталось ничего кроме реализма, ведь «даже наиболее идеалистские традиции мышления рано или поздно прибегают к той или иной форме реализма». В отличие от своего коллеги из аналитической традиции, Гарсия не исключает мысль, что многочисленные философские традиции, пускай между ними есть контрасты и полемическое напряжение, могут оказаться реализмом. Но можно ли найти то общее частное, что объединяет эти различные философские установки? Текст попытается дать ответ на этот вопрос.

Приятного чтения (вы знаете, что делать, чтобы текст открылся).

https://syg.ma/@nikita-archipov/tristan-garsiya-kartografiya-sovremennyh-realizmov

Подобно Мимнерму, Семонид Аморгский вторит языку, на котором Гомер говорит о краткости человеческого века, призывая друзей наслаждаться жизнью, пока она длится. Он говорит, что наслаждаться им мешает надежда, заставляющая их намечать множество дел, которые неизбежность старости и смерти в конце концов делает тщетными. То же самое учение изложено более явно и подробно в первом и самом длинном из ямбических фрагментов. Зевс предопределяет ход вещей, а люди неразумны, однако каждый человек уверен, что он вот-вот достигнет богатства или успеха, и поэтому упорствует в тщетных усилиях, пока старость или смерть не явятся за ним.

Ложная надежда играет точно такую ​​же роль в описании человеческой жизни, которое можно обнаружить в великой поэме Солона. Он, как Гесиод до него, начинает с инвокации Муз, которая подтверждает притязания поэта на авторитетное высказывание как доверенного лица дочерей Зевса. Люди обманываются относительно природы своих даров и способностей, посвящают себя излюбленным планам в надежде, что их усилия приведут к успеху, забывая, что смертные стяжают благое и злое в соответствии с их определенной богами долей, и что посланного богами невозможно избежать. Цель богов непостижима, говорит Солон в другом месте, и ни один человек не бывает полностью счастлив или свободен от тяжелого труда.

Хью Ллоид-Джонс, «Справедливость Зевса»
(в переводе а.и.)

#renovatio_studies
#renovatio_translations

В книге «Макдональдизация общества» Джордж Ритцер рассуждает об «одержимости ускоренными процессами» в вестернизированных обществах. Рационализация этой формы одержимости проходила под лозунгом оптимизации технологии производства, чтобы избежать бесполезных действий и времязатрат. Однако, распространённая сначала в сфере фаст-фуда технология повышения эффективности и контроля над временем просочилась в другие сферы личной и общественной жизни. И вот уже просмотр сериала, чтение книги или любой иной вид досуга могут быть подчинены контролю со стороны различных трекеров привычек, которые с регулярной частотой напоминают о пользе и продуктивности.

Пример организации заведений фаст-фуда позволяет увидеть и то, что рациональность на основе исчислений может выглядеть контринтуитивно, если не враждебно к человеческим привычкам. Например, в крупных франшизах при наборе кадров иногда используется негласное правило «не ставить симпатичных людей на позиции выдачи» (где прямо взаимодействуют с покупателем). На первый взгляд это странно, разве конвенционально красивое лицо продавца не делает вашу покупку приятнее (укрепляя позитивные ассоциации с брендом)? Но для анализа больших данных такие тонкости — ничто, а вот очевидный факт в том, что у таких продавцов очередь движется медленнее. Субъективные переживания клиентов важны лишь на словах, на деле же имеет значение только количество сделок, которые можно впихнуть в единицу времени. Все нематериальные издержки — проблемы тех, кто их замечает (например, эстетически чувствительных натур). Точно так и всякий, кто решил повысить свою продуктивность, почувствовав дискомфорт нового образа жизни, скорее прибегнет к рационализациям, чем попытается скорректировать рекомендации под личные особенности. Хотя именно самочувствие в целом — лучший барометр для оценки того, устраивает ли вас ваша жизнь.

Из статьи «Стигмы времени и культура суеты».

Таков феномен Деда Мороза: дети ведь тоже не очень-то задаются вопросом, существует ли он на самом деле, и не устанавливают причинно-следственную связь между его существованием и получаемыми ими подарками; вера в Деда Мороза — это рационализирующая выдумка, позволяющая ребёнку во втором детстве сохранить волшебную связь с родительскими (а именно материнскими) дарами, которая была у него в первом детстве. Эта волшебная связь, фактически уже оставшаяся в прошлом, интериоризируется в веровании, которое служит её идеальным продолжением. В таком вымысле нет ничего надуманного, он основан на обоюдном интересе обеих сторон поддерживать подобные отношения. Дед Мороз здесь не важен, и ребёнок верит в него именно потому, что по сути он не важен. Через посредство этой фигуры, этой выдумки — в которое он будет верить даже тогда, когда верить перестанет, — он усваивает игру в чудесную родительскую заботу и старания родителей способствовать сказке. Подарки Деда Мороза лишь скрепляют собой это соглашение.

Жан Бодрийяр

Что такое означаемое и означающее? Как Ролан Барт использовал эти концепты для анализа современных мифов? Почему Жак Лакан считал, что нужно рассматривать именно цепочки означающих, а не соотношение означающего с означаемым? И чем является господское означающее? Вместе с Иваном Кудряшовым обсуждаем эти и другие вопросы в новом выпуске нашего подкаста.

https://youtu.be/_SIRzagaPfQ

Профессиональные философы не нужны, ведь у каждого уже есть своя философия? Любую мысль можно высказать проще? Философы так и не сумели ни о чём договориться, да и философия только им и выгодна? С этими и другими схожими предрассудками сталкивается каждый, кто принял решение мыслить и демонстрирует это решение обществу. В своей статье Иван Кудряшов рассматривает стереотипы обыденной речи о философии.

Прежде всего реализм — доктрина, занимающая определенную позицию относительно природы наличествующих сущностей или того, что Рассел назвал «меблировкой мира»: предметы, свойства, субстанции, отношения, события. Иными словами, всё то, что составляет онтологию. Онтология может быть более или менее насыщенна, исходя из типов и числа сущностей, существование которых она допускает. Если, как предполагает Куайн, всякая теория закладывается через деление на онтологию и «идеологию» (она определяет тип наличной вещи), то в таком случае онтология сводится к связанным переменным теории, поэтому «быть — значит быть значением переменной». Можно обладать большим или меньшим числом переменных и значениями для них.

С другой стороны, но это связано с предыдущим пунктом, реализм — это доктрина, согласно которой существуют абстрактные сущности или универсалии. Тогда реализм противопоставляется номинализму, утверждающему, что существуют только индивидуальные сущности, тогда как универсалии — лишь знаки.

Со времён Канта реализм упирается в положение, что существует мир, внешний нашему разуму и независимый от нашего познания. Ему противопоставляется идеализм, согласно которому внешний мир либо не существует, либо существует только относительно нашего познания и нашего мышления.

В современную эпоху «научным реализмом» называется положение, согласно которому наука действительно описывает реальный мир, тогда как сущности, которые она постулирует в своих теориях, имеют реальный референт. Такому реализму противопоставляется инструментализм, который — отрезая все постулируемые сущности — стремится спасти лишь феномены и делать эмпирические предсказания.

Из статьи «Китч-реализм».

По Лакану существует четыре дискурса: дискурс господина (он же дискурс мэтра, dM), дискурс университета (dU), дискурс истерика (dH) и аналитический дискурс или дискурс (психо)аналитика (dA). В своей сути они очень близки к ключевым функциям человеческой коммуникации, а также к «невозможным профессиям» по Фрейду (управлять, обучать, делать психоанализ). Дискурс капитализма (dC) выделяется отдельно, так как строится на нарушении логики, лежащей в основе предыдущих четырёх. Каждый дискурс описывает одновременно и организацию конкретного высказывания, и ту социальную связь, которая соответствует ему и/или вырастает из него.

Важно отметить два момента. Во-первых, наиболее привычным и широко распространенным является дискурс господина: это дискурс «по умолчанию», без него по сути была бы невозможна культура. Во-вторых, все дискурсы, кроме дискурса истерика, историчны, поэтому дискурс мэтра с необходимостью породил университет и аналитика, но впоследствии обнаружилась возможность иных способов организации. Число дискурсов не ограничено четырьмя или пятью: существуют четыре дискурса, основанных на бессознательном вытеснении, и определенное количество вариаций (в основном неустойчивых), опирающихся на генерализированную форклюзию, то есть на нарушениях логики вытеснения.

В сущности, для начала достаточно просто принять идею о том, что речь (в отличие от языка как формальной системы) – это всегда мотивированная деятельность, поэтому в том, как она организована неизменно присутствуют как формальные элементы, так и индивидуально-содержательные. Под формальными элементами я имею в виду речевые роли и идентификационные признаки, формулы этикета, общие высказывания (содержащие знания или социальные конвенции) и т.п. А под индивидуально-содержательными – мотивы, а если быть точным, желания и ожидания, которые могут сильно отличаться от индивида к индивиду. По этой причине четыре дискурса – это не попытка обобщить и описать всё речевое многообразие, а всего лишь вспомогательный инструмент для понимания эффектов речи (да и то возможно не всех). Однако не будем забывать, что субъект в лакановской теории – это тоже эффект речи, поэтому доминирование того или иного дискурса в значительной степени поясняет и тот тип субъекта, которого мы встречаем в данном обществе.

Из статьи «Введение в теорию дискурсов Лакана».

Можно ли помыслить бытие вне его отношения с нашим мышлением? Тех, кто заявляет, что это невозможно, Квентин Мейясу называет корреляционистами, а сам корреляционизм считает одной из главных проблем современной философии. Поддержавших Мейясу мыслителей стали называть спекулятивными реалистами, хотя многие его и критиковали. В своей статье Алексей Кардаш разбирается с ключевым вопросом о том, а существуют ли корреляционисты или же это только выдумка Мейясу?

Сегодня моральный реализм — мейнстримная позиция среди академических философов. В пользу этого говорит, например, опрос Дэвида Чалмерса и Дэвида Бурже, 62,07% участников которого принимают или склоняются к моральному реализму. Об этом же свидетельствует общее количество публикаций и тенденции в разделах «Метаэтика» и «Нормативная этика» на сайте PhilPapers. Сюда же можно отнести статистику самых цитируемых статей по философии с сайта Кембриджского университета. В списке самых цитируемых авторов, рождённых после 1900 года, на Стэнфордской философской энциклопедии тоже, как ни странно, доминируют моральные реалисты. Эти соображения ни в коей мере не говорят о том, что моральный реализм — это не вызывающий сомнений консенсус для всех философов, но они свидетельствуют в пользу мейнстримности подобного взгляда.

Коротко моральный реализм можно определить как позицию, согласно которой существуют объективно истинные моральные суждения. Говоря проще, моральные реалисты верят в существование объективной морали, истинной для всех людей. Если же говорить сложнее, то моральные реалисты утверждают, что моральные суждения выражают не эмоции, культурные предписания или субъективные установки людей, а объективные факты или свойства мира. И эти суждения бывают истинными в той мере, в какой они выражают реальные факты или свойства мира. Некоторые философы называют последние «моральными фактами» или «моральными свойствами», но не всем по душе подобная терминология.

Ссылка на мейнстримность здесь, разумеется, не является обоснованием истинности морального реализма. Однако эта тенденция должна быть любопытным для всех, кто начинает своё знакомство с философией и особенно для тех, чьё знакомство связано с фигурами вроде Фридриха Ницше или Макса Штирнера. Как кажется, философы — это именно те люди, для которых профессиональным долгом является критическая рефлексия над распространёнными установками и убеждениями. И часто ожидается, что философы не будут принимать на веру любое мнение, которое распространено среди «простых обывателей». Почему же тогда многие философы столь большие энтузиасты в своей поддержке какой-то «объективной морали»?

Сперва стоит заметить, что моральный реализм не предполагает конкретной теории морали. Поэтому моральные реалисты вовсе не обязаны поддерживать конвенциональную мораль своих сообществ. Напротив, для моральных реалистов исследование морали в чём-то схоже с научным исследованием. На протяжении всей истории наука развивалась, отбрасывая или перерабатывая некорректно отражающие мир научные теории. Поэтому для моральных реалистов нет ничего невероятного в том, что конвенциональная мораль тех или иных сообществ окажется некорректной в отражении моральных фактов. Более того, моральный реализм может быть даже более плодотворным в том, чтобы мотивировать критическое переосмысление существующей морали, потому что конечной целью моральных реалистов является отыскание моральной истины, а не просто критика существующих моральных теорий.

Из статьи «Почему мораль объективна?».

Уайтхед утверждает, что вся западная философия — набор заметок на полях у Платона. Другой аналогией будет отождествление философии со своего рода гаражом подержанных машин с известными марками: платонистские Рёно, номиналистские Фольксвагены, скептицистские Фиаты, эмпиристские Пежо, рационалистские Вольво и т.д. Нет причин, чтобы в этом комплекте не было реалистских Форда и Ниссана вместе с идеалистскими Тойотой и Крайслером. Несмотря на пробег длиной в целые века, эти тачки могут быть на ходу. Однако в отличие от этих доктрин почётного возраста, постмодернизм синкретичен, расплывчат и подвижен. В силу этого его сложно отбросить и ещё сложнее — опровергнуть: хотя мы и можем усмотреть в нём — как это происходит с китчем — хорошо знакомые формы и образы, но эти доктрины зачастую излагаются в весьма смутной форме или, так или иначе, скрываются за самыми разнообразными масками. Редко случается, чтобы постмодернистский автор сделал шаг вперёд и сказал нам: «Я защищаю тезис Х, и вот аргументы А, Б и С, обосновывающие его». Если постмодернисты и выдвигают тезисы, то зачастую это просматривается между строк после того, как читатель, протерев глаза, задался вопросом: «О чём может идти речь?», ведь ранее ему устроили прогулку в краях, пестрящих разнообразными понятиями и метафорами, или вовсе оставили на опушке темного леса — тот случай, когда тезисы в принципе не обнаруживаются и остаются погребёнными под толщей текста, в перспективе открывая ученикам постмодернистов бесконечную комментаторскую работу.

Из статьи «Китч-реализм».

Выкладываю в открытый доступ свой недавний текст с Бусти. Текст посвящён взглядам Элизабет Энском на военную этику, теорию справедливой войны и пацифизм. В тексте я полемизирую с двумя интерпретациями взглядов Энском на войну: с критическим прочтением возражений Энском против пацифизма, предложенным философом Родериком Т. Лонгом и с комплиментарной трактовкой этих возражений со стороны блогера Михаила Пожарского. Я попытался показать, что и Лонг, и Пожарский неверно считывают позицию Энском и упускают важные аспекты этой позиции. В заключительной части своего текста я отвечаю на несколько возможных возражений со стороны сторонников пацифизма, направленных против теории справедливой войны. Читайте на здоровье, буду также очень признателен всем за репосты. Редко пишу что-то объёмное, надеюсь, что в этот раз удалось порадовать моих читателей.

P. S. Ещё раз, пользуясь случаем выражаю благодарность Дмитрию Середе, Константин Морозову и Софии Широгоровой. Без их ценных замечаний текст был бы существенно хуже. Ответственность за все недостатки, ошибки и неточности, тем не менее, лежит полностью на мне самом.

https://telegra.ph/EHlizabet-EHnskom-kak-kritik-pacifizma-Otvet-Roderiku-Longu-i-Mihailu-Pozharskomu-12-21

#Василчитает

Силен, Рубенс и смерть

Помимо историко-философской и филологической литературы порой хочется почитать об Античности и Средних веках что-то концептуальное. Следствием такого желания стало моё знакомство с недавно изданным переводом книги Моргана Мейса под названием «Пьяный Силен: о богах, козлах и трещинах в реальности». Работа Мейса написана простым языком, читается как роман, содержит допущения «как если бы» и никак не может быть названа серьезной. Напротив, её характер — это ругань отъявленного хулигана, который претендует на то, чтобы ему вернули все те характеристики, которыми он осыпает любимых нами авторов («Ницше — другое дело. Он отбитый. Он был таким изначально и со временем становился все отбитее и отбитее», с 35). Однако такая манера изложения избирается автором не просто так. Он хочет во всем соответствовать своему главному герою — пьяному Силену.

«Нет нужды что-либо приукрашивать. Все было похабно и грубо. Все вышло из тайных обрядов и культовых практик, связанных с Дионисом. То были празднества по случаю жатвы, они пахли землей. Чтобы хорошенько представить, в чем была фишка сатиновых драм, первым делом разденьтесь догола, поезжайте куда-нибудь на село и покатайтесь в грязи — с воем и криками», с 42.

Такой представляет себе сатирову драму и — отчасти — греческую трагедию Мейс. С этим убеждением хочется спорить. А как же то чувство катарсиса, которое описывал Аристотель в «Поэтике» — разве не должны мы испытывать потрясение от того, что мы видим на сцене во время трагедии? Даже здесь коренится ирония, ведь первоначально слово «катарсис» означало процесс очищения организма от жидкостей. Зачастую то, что получает эстетическое обрамление, в своем первоначальном виде плоско, грубо или уродливо. Как, например, убийство Медеей своих детей, которое мы воспринимаем как акт предельного отчаяния, помешательства от безумной любви. Трагедия возвышает пошлое. Следовательно, и Силена должно что-то возвысить. Для того, чтобы рассказать об этом, Мейс избирает конкретный мифологический сюжет, на который ссылается также Ницше, — это диалог между Силеном и царем Мидасом.

«Ницше пишет об этом так: когда Силен наконец открывает царю Мидасу, что достойнее всего для людей, то есть что наилучшее — вообще не рождаться, а второе по достоинству — поскорей умереть, он испускает раскатистый хохот. Силен хохочет, поскольку то наилучшее, о котором он говорит царю Мидасу, — на самом деле наихудшее. Он говорит царю Мидасу то, чего тот не желает слышать, именно когда царь думал, что сейчас услышит что-то невыразимо прекрасное. Такая вот жестокая шутка», с. 54.

Однако с пониманием жестокости Силена нам придется распрощаться ближе к концу книги. Это понимание идет от Ницше, оно — ницшеанское и напрямую связано с его философией жизни. Мейс не слышит в смехе Силена нотки злорадства, напротив, ему кажется, что это печальный смех. Почему? Потому что смерть на самом деле является избавлением. Она является тем пределом, который делает человеческую жизнь осмысленной. Она является ярким финалом, который недоступен Силену, не совсем Богу, не совсем человеку. Силен жив, пока живет Дионис. Он не может освободиться. Его судьба печальнее мойры любого человека.

«Силен пьет, чтобы оказаться в серой зоне между жизнью и смертью, — именно в таком месте ему и пристало обитать как опекуну Диониса. Силен не может принадлежать жизни, поскольку не может умереть. Солен не может быть мертв, поскольку связан с жизнью. Его жизнь — это не жизнь; это живая смерть, которая и не смерть вовсе», с. 203.

Мейясу считает необходимым онтологическое рассмотрение проблемы Юма, связанное с вопросом о том, как из того, что законы природы были стабильны в прошлом следует, что они будут таковыми же в будущем. Здесь он очерчивает несколько классических ответов: согласно Юму, логической необходимости здесь нет, и мы просто исходя из своего опыта считаем, что будущее будет развиваться понятным, знакомым и привычным для нас образом. Согласно Канту, если бы законы не были стабильными, то не было бы возможно какое-либо мышление. Согласно Лейбницу, любая случайность и нестабильность – это просто кажущееся, поскольку всегда есть более глобальный закон, который просто неизвестен нам на тот момент, когда нечто кажется нам из ряда вон выходящим. Мейясу считает, что все эти позиции содержат в себе элемент иррациональной веры в стабильность и необходимость законов природы.

Мейясу отказывается от опоры на необходимость законов природы, считая рациональным логический вывод Юма о том, что из того, что в момент времени t1 законы природы имеют форму Х, не означает, что они будут иметь такую же форму в момент времени t2. Отсюда он приходит к тому, что единственно необходимой является контингентность любых законов – не просто возникновение их из ситуации хаоса мироздания, а из ситуации того, что Мейясу называет гиперхаосом (или, как он хотел его назвать «сюрхаос»). Посредством гиперхаоса он указывает на достаточно простую мысль о том, что даже если гипотеза о глобальной случайности мироздания истинна, то это не значит, что она будет для нас заметна, ведь глобальная случайность подразумевает в том числе случайное возникновение стабильных законов природы. Абсолютная случайность (гиперхаос) включает в себя возможность абсолютного порядка.

Из статьи «Жизнь и страдания господина Мейясу в эпоху спекулятивного реализма».

Лингвистический поворот, темный поворот, разворот к телу, два эпистемологических поворота, спекулятивный поворот, поворот к социальному и культуре – куда только не заносило философию. Если воспринимать каждое такое объявление всерьез, то возникает впечатление, что философия когда-то давно съехала в обрыв и всё ещё беспорядочно крутится в затяжном падении.

Конечно, людей с их тягой именовать любую микро-тенденцию в любой области «поворотом» можно понять. Так можно обратить чьё-то внимание на изменения, как и неплохо прорекламировать что-то новое. Одно дело – допустим, выстраивать витиеватый рассказ о том, как нечто новое сплелось из активного экстернализма Кларка и Чалмерса, аффордансов Гибсона, феноменологии Мерло-Понти, пары цитат из Ницше и множества не менее интересных вещей. Другое дело – вместо долгих объяснений просто сходу хлопнуть слушателя по лбу заявлением о том, что в нулевых в философии когнитивных наук произошел «поворот к воплощению».

И если к обычным рекламным сообщениям почти никто не относится слишком серьезно, то всполохи философской (само)рекламы порой вполне себе оседают в умах и учебниках золой исторических штампов. Возможно, это негативное следствие странной философской традиции выстраивать генеалогии чего-угодно от Платона до наших дней. При такой амбициозной задаче не до исторических нюансов, а поэтому упрощения только стройнят эпические саги, сочиняющиеся в формате Geistesgeschichte.

Концептуальная проблема с «поворотами» состоит в том, что это практически всегда преувеличение с потенциалом упрощающего обобщения. Подразумевается событие, оказывающее массовый эффект, который наверняка может затронуть даже тех, кто находился в отдалении и особо не был причастен. Во избежание лишнего пафоса предлагаю в голове заменять любой «поворот» на «ответвление», ведь такие нарративы часто сообщают о группе новаторов, которые отходят от каких-то канонов в своей сферы мысли. И наличие нового веяния верифицировать куда легче, чем его подлинное влияние (тем более в моменте).

Собственно, у «поворотов» есть и систематическая проблема с подтверждением. Любое утверждение о повороте от чего-либо к чему-либо – это дескриптивное утверждение, которое потенциально может быть проверено. Например, библиомертическими методами, вроде построения сетей коцитирования, способных показать широту академического влияния того или иного автора. При желании можно было бы даже более-менее точно определить, что стоит, а что не стоит считать «поворотом» с точки зрения количественных показателей. Как нетрудно догадаться, несмотря на то что утверждения о «поворотах» в философии обычно построены как эмпирически проверяемые высказывания, проверять их никто не спешит. Вместо этого в лучшем случае остается довольствоваться перечислением главных творцов «поворота».

Шутки ли ради, но, возможно, утверждения о «поворотах» лучше воспринимать в качестве высказывания намерений или пожеланий. Дескать, было бы неплохо, чтобы философы занялись ещё и этим; и если сделать вид, что поворот к этому уже происходит, то, кто знает, может действительно займутся.

Содержание эмоциональной боли

Со времен Дретске (или Гуссерля) мы можем говорить о содержании ментальных состояний, т.е. о том, каковым мир репрезентируется в них. Это идея понятна в случае восприятия, которое репрезентирует физическое окружение: опыт дерева репрезентирует, что перед нами дерево. Содержание есть и у других ментальных состояний: воспоминаний, мыслей, эмоций.

Боль — интересный случай. Мейнстримная позиция в философии и эмпирических исследованиях состоит в том, что боль репрезентирует повреждение организма. Международная ассоциация по изучению боли (IASP) определяет боль как "неприятное сенсорное и эмоциональное переживание, связанное с фактическим или потенциальным повреждением тканей, или описываемое в терминах такого повреждения". Хотя определение критиковалось, его критика не стала общепринятой.

Применять это определение к эмоциональной боли невозможно. Даже если она связана с повреждением тканей, это не её репрезентативное содержание. Эмоциональная боль — не персональный измеритель частоты сердечных сокращений или кожно-гальванических реакций. Это и является линией критики перцептивного подхода к эмоциям, связанного с Джесси Принцем. Принц считал, что эмоции подобны восприятиям. Однако, хотя аспект телесного восприятия включён в эмоции, они имеют внешнее содержание.

Эмоции можно трактовать как практико-ориентированные репрезентации (или алифы), подготавливающие нас к активности. Однако эмоции редко буквально сигнализируют о действиях, которые необходимо выполнить. Мы можем реагировать на эмоциональное состояние по-разному, и во всех случаях справедливо будет сказать, что мы действуем из-за эмоций. Спецификация содержания эмоций не является просто перечнем действий.

Эмпирическая психология не даёт однозначного ответа. Тоссани (2012, 2014) указывает на чрезмерную вариативность трактовок ментальной боли в психологической литературе. Однако можно выделить два направления: 1) эмоциональная боль репрезентирует несоответствие себя идеальному стандарту; 2) она репрезентирует подавленность и неудовлетворённость социальных и психологических потребностей. В обобщённом виде эмоциональная боль репрезентирует рефлексивное и социальное благополучие.

Это благополучие репрезентируется не просто как уведомление о статусе — в него включён практический компонент. Том Кокрейн в The Emotional Mind вводит понятие валентных репрезентаций, представляющих мир и его объекты как значимые для нашего благополучия. Например, если вода из-под крана солоновата, отвращение валентно репрезентирует её как нечто, чего следует избегать, что мотивирует выплюнуть её. Ошибки валентных репрезентаций зависят от действий. Мисрепрезентация восприятия — неверное ощущение солоноватости воды (когда вода обычная). Валентная мисрепрезентация — избегание горького лекарства (хотя оно полезно для организма).

С эмоциональной болью всё сложнее. Условия корректности для вещей, которые могут навредить нашему рефлексивному или социальному благополучию, определить крайне затруднительно. "Ошибается" ли наша боль в какой-то ситуации? Должны ли мы опираться на общественный здравый смысл, кристаллизованный в какой-нибудь актуальной версии поведенческой психотерапии? Если так, то в ряде ситуаций мы должны просто терпеть боль и ничего с ней не делать, полагаясь на механизмы сенсорной депривации? Как эмпирическая наука, так и здравый смысл дают слишком общие представления о том, чем могло бы быть рефлексивное и социальное благополучие, что недостаточно для чёткого понимания, в каких случаях эмоциональная боль верно репрезентирует положение дел и подходящие действия. Более того, у нас самих, даже контекстуально и персонально, часто нет прозрачного эпистемического доступа к таким вещам. А боль — это не иллюзия Мюллера-Лайера: её содеражание трудно не замечать даже с полной рефлексивной уверенностью в его ложности. Что уж говорить, если такой уверенности нет.

Современная континентальная философия изобилует позициями, которые порывают с недавним постмодернистским прошлым и обозначают себя в качестве «реализмов». В авангарде этого движения находится Квентин Мейясу, который считает, что законы природы могут меняться, а Бог может появиться, даже если раньше его не существовало. Взгляды других новых реалистов разнообразны и не менее экстравагантны, а поэтому, чтобы разобраться с ними, Никита Архипов из La Pensée Française перевел статью Паскаля Анжеля, в которой французский аналитический философ критикует новые реализмы, показывая, что они не являются ни новыми, ни реализмами.

После нескольких десятилетий постмодернизма, French Theory и «социального конструирования реальности» мы столкнулись с изобилием «реализмов», предположительно призванных пробудить нас от догматического сна и вновь ввести в моду метафизику, конец которой был провозглашён практически всеми философскими течениями — начиная с того самого постмодернизма — вот уже полвека назад. Упомянутое засилье новых реализмов — международное явление. Существует «спекулятивный реализм» французского философа Квентина Мейясу, получившего народный титул «авангарда» сегодняшнего материалистического реализма — передового мыслителя, который вдохновил целую школу англоговорящих мыслителей, в число которых входят Рэй Брассье, Грэм Харман, Иен Гамильтон Грант.

Кроме того, можно вспомнить le Manifesto del Nuovo Realismo под авторством Морицио Феррариса, чье влияние простирается далеко за пределы итальянского полуострова, «новый реализм» немецкого философа Маркуса Габриеля, провозглашающего, что существует всё кроме мира, или «реалистскую интерпретацию научной» деятельности Бруно Латура (хотя считалось, что в своём прошлом воплощении он был конструктивистом). Сюда же следует добавить «вещный» реализм Тристана Гарсии, «онтикологию» Леви Брайанта, «вибрирующий реализм» Джейн Беннетт, «транзитный» реализм Джона Капуто, «делёзовский» реализм Манюэля Деланда, не говоря о неутомимом Славое Жижеке, отстаивающем свой материализм, и прочих молодых поэтах. Ряд прочих авторов также провозглашает себя реалистами, хотя и не принимая тот метафизический скачок, который произвели вышеперечисленные персоналии. В их число входят Кора Даймонд с её духом «реализма», Сара Ложье, продвигающая «обыденный реализм» и Жослин Бенуа с его «контекстуальным» реализмом.

Таким образом, объявляется эпоха «realist turn», который какое-то время назад затмил все прочие философские «повороты», в результате чего мы столкнулись с умножением числа доктрин, чьи авторы куда больше озадачены их именованием («объектно-ориентированная философия», «трансцендентальный материализм», «трансцендентальная онтология», «трансцендентальный нигилизм»), нежели их построением. Каждый из них имеет свою собственную систему. Эта молниеносно распространившаяся волна реализмов уже нашла своих увлечённых комментаторов, ключевые тексты, интернет-блоги, журналы, коллоквиумы, научные сборники, конференции на Youtube и т.д. Некоторые из этих авторов громогласно приветствуются в прессе как «вундеркинды»: «немецкое дарование», «наиболее заметная фигура на мировом философском ландшафте», «метеор, рассекающий философские небеса» и т.д. Существует по меньшей мере одна вещь, которой не лишены все упомянутые новые реалисты, — вкус к публичности.

Из статьи, которая выйдет завтра.

Друзья, будем признательны за бусты для канала, чтобы мы могли использовать функцию историй. Тем более, что на конец года мы подготовили кое-что интересное и, возможно, неожиданное — то, что не захочется пропустить.

В курсе лекций «Рождение биополитики» Мишель Фуко рассуждал об «обществе предприятия» и предпринимателях самих себя, которых оно создает, предлагая экономическую метафору в качестве универсальной. Но как именно происходит интервенция экономического в неэкономическое? Почему Ницше считал, что человек будущего — это актер? Легко ли быть предпринимателем самого себя и почему люди в конце концов не справляются с этой ролью? И с какими последствиями применения экономического словаря к нашей жизни мы сталкиваемся сегодня? Об этом и многом другом говорим с Алексеем Соловьевым.

https://youtu.be/AVQhjXIh0T0?si=7vOvSpoKerACsVeq

Марк Мёрфи выделяет три основных подхода к природе блага: гоббсианский, аристотелианский и платонический. Гоббсианцы принимают своего рода ценностный субъективизм или преференциализм, т.е. приравнивают благо к тому, что субъективно ценит отдельно взятый индивид. Но как возможны общечеловеческие блага, если каждый в индивидуальном порядке определяет для себя благо в согласии со своими предпочтениями? Ответ Мёрфи: хотя человеческие предпочтения разнообразны, в их основе лежит наша органическая природа, а она у большинства людей устроена примерно схожим образом. В силу этого есть некоторый набор предпочтений, который разделяют все люди.

Аристотелизм приравнивает благо к реализации человеком его природы. В сущности это схоже с позицией Гоббса с тем отличием, что человек не определяет субъективно, что для него составляет благополучие, а должен стремиться к реализации объективного стандарта, заложенного в его телесной и психической природе. Корнеллские реалисты, такие как Ричард Бойд, Николас Стерджен и Дэвид Бринк, могут предложить нам даже вариант редукции гоббсианства до аристотелизма. Мы могли бы сказать, что подлинное благо — это удовлетворение не любых, а полностью информированных и рациональных предпочтений, что устраняет саму дихотомию между субъективизмом и объективизмом в отношении блага.

Платонизм, как несложно догадаться, акцентирует внимание на абстрактной идее блага. Платонические концепции утверждают, что, в сущности, блага ценны не постольку, поскольку они удовлетворяют наши субъективные предпочтения или реализуют нашу естественную функцию. Они ценны, потому что сами по себе обладают самостоятельной онтологической ценностью. И наш долг как рациональных существ познавать и признавать эту ценность, даже если для некоторых из нас может быть неочевидно, как нечто является ценным, независимо от соотношения с нашими оценочными способностями.

Из статьи «Lex iniusta non est lex».

Жак Лакан — интеллектуал, который застал собственную популярность. К 1974-му году лакановское учение уже стало ярким событием в мире психоанализа, а поэтому его пригласили сделать доклад на тему «Лакановский феномен». Видимо, организаторы предполагали, что под предложенным ими названием должна скрываться некоторая «сумма» учения Лакана, однако он отнесся к этому названию как к вызову и подал «лакановский феномен» как череду эффектов, связанных с желанием. Евгения Савичева перевела тот доклад, а поэтому сегодня и мы можем познакомиться с эффектами лакановского феномена, как они были выражены речью самого Лакана.

Образ науки и современности как гонки цивилизаций, в которой есть проигравшие и победители, вышел за пределы академических аудиторий. Когда Нарендра Моди, премьер-министр Индии, в своей речи заявляет, что индуистский бог Рама летал на самолете между планетами или что в Древней Индии существовала пластическая хирургия (иначе как еще голову слона могли соединить с человеческим телом?), он непреднамеренно отдает дань тем самым западным стандартам, о презрении к которым заявляет, будучи индуистским националистом. И это не одиночный пример того, как выдумывают, — чтобы потешить уязвленную национальную гордость, — славное научное прошлое, предвосхищающее все: от двигателя внутреннего сгорания до общей теории относительности. Никто не хочет остаться позади в гонке за научной современностью, образ которой создала и долгое время дополняла история науки.

Лоррейн Дастон

Широкая кинико-стоическая традиция космополитизма не лишена противоречивости. Одно дело, когда Диоген заявляет, что он гражданин космоса; совсем другое, когда Аврелий провозглашает космос государством, гражданином которого является каждый. Общим для этих мыслей является отказ от принадлежности к традиционному государству. Диоген Вавилонский (глава Стои во II веке до н.э.) во время поездки в Рим вызывающе заявил, что, если город следует понимать как группу добродетельных людей, живущих вместе по общему закону, то сам Рим не является настоящим городом. Только космос — действующий в соответствии со своим собственным имманентным космическим законом — должен зваться городом, поскольку лишь он отвечает требованиям этого определения. Более того, только мудрецы могут претендовать на гражданство этого города, ибо «для глупцов (aphronôn) нет ни города, ни закона». Здесь мы возвращаемся к утверждению Зенона о том, что только мудрецы будут гражданами в его утопии, предполагающей ограниченное сообщество.

Осмысление космополитизма как политической модели с тремя различными фазами может оказаться полезным для преодоления этих противоречий. Первая фаза — одиночка, претендующий на роль гражданина космоса. Эта первая фаза сама по себе является очевидным политическим идеалом Диогена. Однако в мире, где есть больше одного мудреца-космополита, такие люди признают друг друга равными согражданами космоса, разделяющими один образ жизни. Таким образом, они образуют сообщество мудрецов, независимо от их географического положения. Это сообщество мудрецов — как рассредоточенных, так и собранных вместе — образует вторую фазу. Третья фаза — гипотетическое будущее, в котором каждый достигнет мудрости и, таким образом, станет гражданином космоса. В такой идеальной ситуации все существующие традиционные государства и законы теряют актуальность, и возникает то, что лучше всего было бы назвать анархистской утопией. В этой третьей фазе все человечество будет вести единый образ жизни, «как ста­до, пасу­ще­е­ся на общем паст­би­ще (nomos)».

Из статьи «Делёз и космополитизм».

Кто такой Сёрен Кьеркегор и чем уникальна его философия? Почему датский философ считал, что мысль чужда существованию? Зачем Кьеркегор использовал множество псевдонимов? Как этики и эстетики становятся рыцарями веры? Эти и другие вопросы обсуждаем с Иваном Кудряшовым в подкасте, посвященном мысли Сёрена Кьеркегора, его метафилософии и лирической диалектике.

https://youtu.be/TQ2Sm-aHGpc

Квентин Мейясу — это современный философ, который не только привлек внимание идеями о спекулятивной философии, но и успел обзавестись кругом последователей в лице спекулятивных реалистов. Обычно о Мейясу вспоминают как о борце с корреляционизмом (взглядом, согласно которому нельзя помыслить объективную реальность саму по себе вне её соотношения с нашим мышлением). На деле его философия куда шире, а самому Мейясу впоследствии пришлось даже разъяснять, что не только об этом он писал в «После конечности». В этом подкасте мы обсуждаем разнообразные идеи Мейясу от спекулятивного материализма и субъектализма до архиископаемого, абсолюта и контингентности.

https://youtu.be/tVfIvMLC1K8

«Отмени его!» — кричат в Сетях. А мне слышится: «Распни». Разница невелика. Все чаще слышно как новое поколение борется с «негативом». Не критикой или осуждением, а требованием отмены и запрета некого явления. Сделает ли это мир лучше? Не знаю, но самих людей точно нет.

Молодое поколение, метко прозванное словарем Коллинза в 2016-м году «поколением снежинок» (рожденные после 1990 на Западе, после 2000 на постсоветском пространстве), по признанию исследователей, да и собственному самоописанию крайне не любит насилие и негативный опыт. Представители этого поколения страстно жалуются на свои травмы, чувствительны к любым ограничениям и нетерпимы к чуждым мнениям, которые считают способными наносить им новые травмы. Мы даже не успели осознать насколько необычно такое представление в истории человечества. Насилие и несправедливость — то немногое, что заставит их активно объединяться для борьбы. В остальном — это поколение «домоседов», им меньше других требуется групповое взаимодействие.

Всё, что в жизни вызывает боль или сложные эмоции, они последовательно осуждают, часто с привлечением плохо понятых теорий. Правда, в теориях их мало интересуют сами построения, факты, аргументация, они практично требуют от теорий соответствовать их чувствам и ценностям. Как только на эти ожидания брошена малейшая тень сомнения или подозрения, теория попросту игнорируется, словно вся суть концепции только в том, верите вы в нее или нет.

Об этом не принято говорить, но все же мое поколение помимо хорошего образования и медийной грамотности может похвастать и таким скиллом как «игнорирование логики и истины в любом виде». Теории понимаются скорее как рекламные месседжи или саморепрезенты (кто сказал «факты»? Фактов больше не существует). Я много наблюдаю за сверстниками и теми кто помладше и в подавляющем большинстве одно и то же. У теорий и концепций, сообщающих лично им неприятные истины или не очень хорошо воспринимаемых окружением, вообще нет шансов.

У этой гибкости в отношении теорий есть множество плюсов, но минусы тоже не из приятных. Вместе с неспособностью принимать логическую убедительность теории, постепенно исчезает устойчивость и настойчивость жизненных целей. Может быть поэтому протестная деятельность молодых работает эпизодами, а в лучшем случае волнами: подобно смартфону на морозе протестный заряд не держится и требует постоянной подпитки эмоциями. Идеи же скорее похожи на каменный уголь — он может и горит хорошо и долго, но как им зарядить телефон?

Из статьи «Похвала негативу».

Феномен перформативной аутентичности фиксирует динамику смешения подобную феномену «двойного кодирования» в постмодернистском искусстве. Элитарное и массовое сходятся в одном нарративе и обретают единое пространство для развертывания разнопорядковых культурных кодов. Каждый читатель постмодернистских романов сам волен выбирать и генерировать смыслы-ассоциации в процессе интерпретации текста. Но ирония бартовского суждения о «смерти автора» в том, что текст не может породить сам себя. У него (как ни крути) всё-таки есть конкретный автор. Если это переложить на процесс создания персонального нарратива (личной биографии), то вариативная комбинаторика создания перформативной аутентичности похожа на постоянную миграцию из сферы частного в сферу публичного и обратно. Здесь нет чётких контуров или устойчивых признаков, это постоянная динамика превращений, принятий и отказов, увлечений и разочарований, ассоциаций и отчуждений. В этом причудливом калейдоскопе встречаются надежды и тревоги, рождаются и исчезают новые смыслы, возникают убеждённости, на смену которым приходят разочарования…

Озабоченность темой личных границ как одна из востребованных на рынке услуг поп-психологов тема очень метко схватывает суть проблемы. Человек, превращающий свою жизнь в коммуналку или общественный транспорт, переживает, что у него наследили какие-то посторонние незнакомцы. Он пытается найти решение этой важной и поистине непростой задачи, в которой амбивалентная потребность установить/разрушить личные границы в опыте конструирования перформативной аутентичности подобна древним апориям Зенона, убеждающим нас в иллюзии движения.

Из статьи «Метаморфозы приватного и публичного».

В это воскресенье (8.12.24 | 15-00МСК) на моем канале пройдут первые в истории проекта дебаты посвященные эпистемологии диамата!

Заявленная тема:
ДИАЛЕКТИЧЕСКИЙ МАТЕРИАЛИЗМ - ЕФФЕКТИВНЫЙ ЛИ МЕТОД ПОЗНАНИЯ?

Участники дебатов:
- Васил с проекта "YALDABOGOV"
- Александр Солончак с проекта "Пруфы для софков | [ПДС]"

Победитель, которого определит жюри, получит часть средств, которые прекрасные донатеры задонатят на его имя.

Ну, что-с, согласны ли Вы с тем, что диамат эффективный метод познания?
Так или иначе мы узнаем-с это в воскресенье (ссылка будет ближе к времени).

Мир здравого смысла, в который верят так называемые простые люди, состоит из объектов, которые таковы, какими кажутся, которые доступны для пользования и функционируют по законам, столь глубоко укорененным в концептуальной структуре сознания простых людей, что они едва ли осознают использование этих законов и им отнюдь не просто представить их в явном виде. Философы считали данный взгляд на мир более или менее очевидным. Они занимались лишь тем, что спрашивали, существуют ли в действительности объекты, может ли тот, кто верит в науку, разделять позицию здравого смысла, может ли существовать другой мир, более реальный, чем наш, и если может, то в каком отношении они находятся друг с другом.

Артур Данто

Цель этики Эпикура — счастье. И каждая эпоха создает свои препятствия на пути к нему. Сегодня это не только случайные и лишние вещи, от которых следует освободиться, но и обеспокоенность недостатком смысла в мире, боязнь пустоты внутри. В своей статье Иван Кудряшов рассказывает об учении Эпикура, показывая, как оно может помочь современному человеку стать счастливее.

Простейшая форма такой позиции как эвиденциализм (от «evidence», то бишь «свидетельства») состоит в представлении о том, что каждый бит информации – это небольшой грузик, помещаемый на одну из многочисленных чаш весов, призванных отмерять достоверность позиций и суждений, попадающих в поле нашей интеллектуальной оценки. Простой эвиденциализм схватывает две важные особенности обоснования суждений. Феноменологическую – да, иногда так всё от первого лица и выглядит, что мы «манчкиним» любую информацию, прозапас собирая свидетельства не пойми в пользу или против чего. И психологическую – да, иногда люди цепляются буквально за что-угодно, чтобы нечто подтвердить или опровергнуть.

Простой эвиденциализм предполагает ясную и предельно понятную логику: субъект убежден в том, в пользу чего у него больше информации. Информационные пузыри и предвзятость подтверждения – это концепты, которые в той или иной мере полагают эпизоды простого эвиденциализма в качестве легитимного описания обыденных механизмов познания. Для нас же важно отметить, что простой эвиденциализм – это только удобная игрушечная теория и реальные версии эвиденциализма не избегают теоретических уточнений, объясняющих, почему какой-то информации стоит придавать большее значение, а какую-то не стоит воспринимать в качестве свидетельства вообще.

Для примера, известный эвиденциалист Лоуренс Бонжур придерживался позиции, согласно которой обоснованы лишь те убеждения субъекта, свидетельства которых когнитивно доступны для агента и когерентны его системе убеждений. Если строго отнестись к этим критериям, то вполне очевидно, что не любая информация будет когерентна любой системе убеждений, как и не каждое свидетельство будет когнитивно доступным. Например, если я прямо сейчас буду свидетельствовать о том, что до публикации первое предложение этого текста было другим, то это свидетельство будет принципиально когнитивно недоступным для вас. Собственно, критика этого раннего вида эвиденциализма Бонжура и приходила к тому, что уже эти минимальные критерии делают обоснованные убеждения редким достижением для субъекта. Куда более интересное возражение состоит в том, что более или менее развитая система убеждений сама по себе вряд ли всегда будет когнитивно доступной для субъекта, который не обладает феноменальной памятью и логическим всеведением, позволяющим видеть буквально все следствия принятых воззрений.

Из статьи «Какими бывают свидетельства?».

Что такое означаемое и означающее? Как Ролан Барт использовал эти концепты для анализа современных мифов? Почему Жак Лакан считал, что нужно рассматривать именно цепочки означающих, а не соотношение означающего с означаемым? И чем является господское означающее? Вместе с Иваном Кудряшовым обсуждает эти и другие вопросы в новом выпуске нашего подкаста, расширенная версия которого уже доступна на Бусти и Патреоне.

Почему пацифист Бертран Рассел допускал возможность оправданной ядерной войны? На каких основаниях современные пацифисты считают те или иные проявления насилия недопустимыми? И что отличает насилие от агрессии и принуждения? Об этом и многом другом говорим с Василом и Константином Морозовым.

https://youtu.be/VsFgwJr4S-M?si=EQsBXYiXAuy23KWs

Современный человек привык воспринимать время как ресурс, которым нужно только суметь распорядиться. Но так ли безобидна эта метафора? Почему попытки тратить своё время исключительно рационально мешают свободному течению жизни? И как всё это связано с культом ностальгии? Иван Кудряшов и Алексей Соловьев рассуждают о том, как наше отношение ко времени создало культуру суеты.

Забавную версию скептицизма можно найти у Роберта Нозика в небольшой статье «Выдумка» («Fiction»). Там он создает персонажа «Роберта Нозика», который знает о том, что он вымышленный персонаж и рассуждает о том, насколько разнятся вымышленные миры художественной литературы и мир реальный. Фундаментальное сходство обнаруживается в том, что отношения между персонажем «Робертом Нозиком» и автором Робертом Нозиком подобны отношению между верующим и богом-создателем. Ввиду этого можно заметить, что если у Декарта наличие христианского Бога позволяет избежать скептицизма, то Нозик находит исток для скептицизма в самом отношении творца и творения. В конце этой статьи Нозик-автор даёт комментарий, в котором рассуждает о том, что мы, читатели, будем воспринимать его текст как философское эссе или художественный рассказ в зависимости от того, что он скажет. Поскольку автора произведения можно сравнить с Богом, то Нозик ставит интересный вопрос, а определился ли Бог с тем, будет ли мир персонажа «Роберта Нозика» вымышленным или реальным? Получается не только любопытная скептическая загадка конкретно для теистов, но интересная комбинация сценария в духе мозгов в бочке с проблемой Юма, согласно которой нет логического способа доказать стабильность законов природы в будущем. Иначе говоря, по Нозику, нет логического способа доказать, что Бог (творец) определился с тем, будет ли его творение действительностью или выдумкой.

Из статьи «Скептицизм одной комнаты».

В эпистемологии есть известный аргумент о ясновидении, выдвинутый Лоуренсом Бонжуром. Предлагается представить человека, который верно определяет, кто выиграет на выборах. Не так уж важно, получается ли это у него всегда или только в 90% случаев – важно то, что по условиям мысленного эксперимента можно точно зафиксировать, что он не просто угадывает. Спросив напрямую, мы услышим, что причина его верных предсказаний – ясновидение. Точно так же, как зрение нам даёт в целом верную информацию об окружающем мире, так и ясновидение, по словам нашего менталиста, даёт ему верную информацию о победителях выборов. Мысленный эксперимент ставит нас перед вполне ясной дилеммой. Что для нас является более предпочтительным – грубый факт когнитивного успеха ясновидящего или сомнительная природа процесса, приводящего к этому успеху?

Непосредственные свидетельства – это такая вещь, которой мы охотно пользуемся в индивидуальном порядке, но когда их предоставляет кто-то другой в качестве аргумента, то у нас возникает бесконечное количество поводов для сомнения. В конечном счете, если бы ясновидящим из примера были бы вы, то стали бы вы сомневаться в своей способности, которая надежно приводит вас к истинам, только потому, что эта способность кажется странной на фоне ординарных когнитивных процессов? Аналогичная диспропорция сохраняется и в случае с существующими и вполне обычными непосредственными свидетельствами – для вас очевидно, что именно вы видели, но не для того, кому вы хотите эту очевидность передать словами.

Из статьи «Какими бывают свидетельства?».

Как Плотин повлиял на западную философию и христианство? В чем состояла его идея трех ипостасей? Откуда берется Единое и множественность Ума? И является ли философия заметками на полях Пифагора, а не Платона? В нашем новом подкасте, расширенная версия которого уже доступна на Бусти и Патреоне, говорим о Плотине с экспертами по античной философии — Дмитрием Бугаем и Андреем Нечаевым.

Друзья, поскольку этот выпуск является частью уже второго сезона нашего подкаста, то до конца этой недели он доступен по минимальной подписке, а после будет доступен по базовой.

О Расселе в СССР снова

Прошлый пост тут.

Если Бертран Рассел оценивался в Советской России то как поджигатель войны, то как миротворец (возможно, потому что он был то поджигателем войны, то миротворцем), то его вторая жена Дора Блэк (Рассел) всегда, насколько нам известно, оценивалась как положительная общественная фигура. Даже когда она уже давно была с философом в разводе.

Вечерняя Москва. 1958, № 120, 23 мая

Обосновывая теории или собственные воззрения, мы ищем то, что свидетельствует в их пользу. Но что именно может быть свидетельством? Как оценивать ссылки на то, что человеку дано в непосредственном опыте? И можно ли доверять свидетельствам со слов других? Алексей Кардаш рассказывает о том, какими бывают свидетельства и как их осмысляют в современной эпистемологии.

Субъект достижений, по Хану, активно эксплуатирует себя и доводит до выгорания, исчерпав в конечном итоге все внутренние ресурсы, но до последнего верит, что он «может больше» и ему нужно еще сильнее напрячься, чтобы стать более успешным и счастливым. Внутренне это похоже на «жизнь на пределе», когда люди в социальных сетях регулярно в итоге сетуют, что они «не вывозят». Однако принципиально ничего не меняется. В атомизированном обществе вынужденных «предпринимателей самих себя» репрессивное поведение заставляет быть более продуктивным с сопутствующей приватизацией стресса, перфекционизмом и гиперответственностью: любые неудачи по этой логике должны лишь стимулировать с большим энтузиазмом двигаться дальше.

Хан настаивает на том, что субъект достижений ведет войну с самим собой, когда верит в безграничность собственных возможностей и принимает очередную порцию насилия в отношении самого себя в качестве неизбежной платы за возможный успех.

Из статьи «Психополитика и нейрональное насилие».

Эзопов язык может быть рассмотрен не просто как специфический художественный прием, но как модус существования. Не просто умение предполагать, что подумает Другой, облеченной властью и правом на насилие, но навык одновременно говорить и разрешенное, и запретное. Он предполагает двоемыслие, и «двусуществование»: быть в мире и подпольной правды, и официального языка. Иначе говоря, эзопов язык — это определенная партитура роли. Это почти театральное выступление, в котором человек выражает свои мысли словами драматурга, умершего сотни лет назад. Тональность, в рамках которой человек пишет свою мелодию.

В недавно изданном тексте «Эзопов язык в русской литературе» Лев Лосев предполагает более узкое понимание этой практики. Он называет эзопов язык метастилем, обосновывая это тем, что «эзоповский прием состоит в контрасте текста художественного произведения, то есть уже стилистически организованного, с более крупным по масштабу контекстом социально-идеологической ситуации, контекстом, в котором все рассматриваемое произведение, или даже вся литература в целом, являются лишь одной из составных частей». Иначе говоря, эта практика стоит на пересечении мира искусства и мира истории.

Амбивалентность — ещё одна важная черта эзопова языка в понимании Лосева. Один и тот же прием в произведении выполняет роль и политического намека, и составной части стиля. Подчеркнем этот момент: эзопов язык одновременно выполняет несколько функций и может быть атрибутирован как автору в литературоведческом смысле, так и в биографическом. В первом случае мы говорим о поэтике конкретного художника, особенностях его подхода. К примеру, если бы в романе герои переговаривались намеками и иносказаниями. Во втором случае речь идет уже о конкретном человеке и его судьбе. Здесь эзопов язык может быть вынужденной мерой для заработка денег, или особым видом политического высказывания. От успеха применения эзопова языка может зависеть судьба не только произведения, но и человека.

Из статьи «На что (не) способен эзопов язык?».

Утверждая свою анонимную диктатуру, «люди» следят за всяким выбивающимся исключением и уравнивают бытийные возможности человеческого существования. Поэтому основной чертой «неподлинного существования» является некая унифицирующая усреднённость: «быть как все» и не высовываться. Отказ от решительной готовности жить свою собственную жизнь выражается в порабощении анонимностью «людей» (dasman), задающих рамку внутренней самоцензуре и регламентирующей повседневное поведение всех и каждого.

Эта безликая всеприсутствующая анонимность «людей» размечает траектории толкования мира, ценностей, регламентирует порядок развлечений, интересов и траекторий профессионального роста. При этом происходит нивелировка и ускользает возможность иного, того подлинно собственного, которое, по мысли Хайдеггера, выходит в «просвет экзистенции» из дымовой завесы «диктатуры других». Движение к подлинному существованию отличается «наибольшей высотой и полнотой, потому что «жизнь в своем предельном подъеме произрастает на почве обычной и естественной жизни» [SZ, § 27]. Стремление к исключительности и героизация подлинного существования противопоставляется обычному мещанству «неподлинного существования», затерянного в безликой бездумности и конформизме «людей».

Из статьи «Девальвация подлинности: история одного разочарования».

Рассуждая о распределении ресурсов, Джон Локк оговаривал необходимость справедливого ограничения в их присвоении. Впоследствии мысль британского философа оказала сильное влияние на современную этику и политическую философию. «Оговорку Локка» интерпретировали и анализировали Роберт Нозик и Дэвид Готье, как и множество других философов, пытавшихся понять, может ли исключительное владение ресурсом быть справедливым? В своей статье Константин Морозов помогает разобраться с различными трактовками оговорки Локка и тем, какие ответы они дают на поставленный вопрос.

Постструктурализм тесно связан со своим идейным предшественником и визави – структурализмом. Кратко поясним, что под ним понимается в данном случае. Слово «структура» – одно из опорных понятий системного анализа. В сущности, любой разговор в терминах системы предполагает наличие элементов и связей, где структура – это вся совокупность связей без элементов, то есть тот каркас, в который встраивается нечто, становясь элементом. Надеюсь вы заметили, что здесь уже появляется интерпретация сути происходящего: можно считать важными элементы, а связи вторичными, а можно наоборот делать акцент на структуре и связях. Например, кто-то считает, что группа людей в ходе совместной жизни в итоге выработает какие-то связи и отношения, но их эссенциальные достоинства – вроде характера, опыта, воспитания – будут влиять на характер связей.

Структуралист мыслит иначе: неважно, кто именно попадёт в позицию правителя, слуги или раба. Сама так сказать инфраструктура (из ритуалов, ожиданий, быта и смыслов) трансформирует личное под конфигурацию системы. В таком ракурсе люди способны придумывать вариации (добрый правитель, хитрый слуга, жёстокий раб), но не могут уйти от самой матрицы, в которой неизбежно существуют некоторые устойчивые позиции. Иными словами, позиции и отношения пред-существуют индивидам, а сам выбор почти всегда строго бинарен (мужчина/женщина, женат/холост, господин/слуга) и, само собой, поддерживает воспроизводство структуры.

Из статьи «Постструктурализм».

Релятивизм — это способ быть нигде, утверждая, что находишься в равной мере везде.

Донна Харауэй

Моральные истины существуют независимо от мнения людей, потому что они проистекают из естественных фактов? Или, напротив, мораль — это что-то слишком странное для нашего мира? В новом выпуске подкаста вместе с Андреем Леманом говорим о моральном натурализме. Согласно этой позиции в метаэтике, мораль является естественным явлением и может быть исследована эмпирически. Обсуждаем широкий спектр связанных тем, включая этику отношения к котам, моральный паразитизм Макгинна и концепцию гомеостатических кластеров Бойда.

https://youtu.be/XAfsWneXD-s

Возьмем, к примеру, аполитичного на первый взгляд философа – Артура Шопенгауэра. Его пессимистичная онтология в лучшем случае предполагает своеобразную этику аскезы и сострадания, но кажется совершенно не применимой к вопросам социальной-политической философии. Мир бессмыслен, как и жизнь индивида, какое тут еще государство? Однако, когда Дьёрдь Лукач и старые советские учебники клеймят его как буржуазного реакционера, то они в целом попадают в цель.

Его концепция Мировой Воли не создает нового универсализма, а лишь критикует прежние метафизические схемы, выстроенные на разуме. Он одним из первых начинает разворот к мифологии и язычеству, который придется по вкусу Вагнеру и раннему Ницше. Вегетарианство и успокоение страстей, которые он проповедует в своей этике – тоже совсем не современный экологизм, скорее консерватизм традиции, привычно ограничивающий эгоизм индивидов, ради гармонии общественного целого. Эта тяга к естественности, а не разрыву и конфликту, хорошо заметна и в понятии воли-к-жизни, предполагающему желание безмятежного существования (сравни с волей-к-власти у Ницше).

Ну и последнее, самое очевидное, его взгляд на человека (особенно в «Афоризмах житейской мудрости»). Общий тон его заметок – пессимизм в отношении именно людей, что логично заканчивается и комментариями политических вопросов. Например, социализм с идеей революции он явно относит к разгулу звериной природы человека. Для него существование патрициев и черни – онтологический факт. Отсюда и явное следование Гоббсу: государство имеет договорную природу и выполняет функцию «намордника», сдерживающего произвол людских воль. Конечно, специалист по Шопенгауэру запросто укажет и на расхождения: у автора, писавшего по едва ли не всем классическим философским проблемам, где-то должны обнаружиться элементы эклектики. Так, например, в некоторых своих рассуждениях он близок к Платону, но в других тяготеет к номинализму. И все-таки если смотреть в целом – это классический правый мыслитель, который в последние 100 лет очень резко просел в цитировании. Что логично, так как в ХХ веке доминировал левый дискурс.

Из статьи «Правые и левые в философии».

Руссо описывает быт предков eвропейской цивилизации. В его представлениях, эти люди находились в связи с природой, вели благородную и праведную жизнь. Спустя время начали появляться люди, которые присваивали себе природные блага, утверждая, что они являются их владельцами. За ними признают это право и схожим образом начинают поступать другие. Так разрастаются притязания на земли и собственность. Отсюда возникают конфликты между людьми и самое ужасное их состояние – война всех против всех, подобная той, что описывал Гоббс. Но если у него монарх, приходящий на смену неконтролируемому насилию, предстаёт фигурой положительной, способной направить общество в русло блага, то у Руссо правители, которые получают власть после всеобщей войны в конечном счёте станут деспотами и будут желать лишь споров и конфликтов в обществе, дабы поддерживать своё положение.

Присущее рассуждениям Руссо сравнение между народами первобытными (добрыми дикарями) и цивилизацией помогает лучше понять новаторство его пессимистичной мысли. То, что традиционно приписывается достижениям нашего общества становится для Руссо самым горьким ядом, отравляющим благородную сущность человека.

Дикари в сознании европейцев XVIII века начали играть роль отличную от той, что им отводило Средневековье. Основным мотивом для христианских обществ было божественное откровение и признание за человеком необходимости следовать божьим заповедям. Иноверие воспринималось как то, что необходимо искоренить. Мышление Просвещения, описывающие изменения в мире природными процессами, а не божьим промыслом, обращается к образу дикаря уже в совершенно другой манере. Появляется взгляд, что дикарь — незаражённый, чистый человек, который максимально близок к истинам мира, который находится в гармонии с ними.

Из статьи «Рождение пессимизма из духа Просвещения».

Исследуя моральные нормы, кодексы, моральные убеждения и практики многих людей мы можем наблюдать огромные разногласия, которые прослеживаются не только от эпохи к эпохе, от культуры к культуре, от сообщества к сообществу, но и от одного человека к другому. Имеет место значимый эмпирический факт, что в истории человечества существовало и до сих пор существует множество моральных разногласий, которые не были урегулированы тем или иным рациональным способом. Вопрос для нас будет заключаться в следующем: следует ли из этого факта, что моральные разногласия в принципе не могут быть обосновано устранены?

Здесь может быть уместна аналогия с наукой. В ней если и существовали серьезные разногласия, то со временем они были устранены через открытие тех или иных фактов или благодаря принятию новых научных теорий (более сильных с точки зрения объяснения, предсказания и простоты). Физика Ньютона была заменена физикой Эйнштейна, геоцентризм гелиоцентризмом, а биология Аристотеля биологией Дарвина. Но были ли подобным образом устранены значимые моральные разногласия? Судя по всему, нет.

Если это так, то у нас может быть дано этому несколько объяснений.

Первое может заключаться в том, что на самом деле моральные истины существуют, но мы просто еще их не открыли, из-за чего и существуют моральные разногласия (ответ морального реалиста).

Второе может звучать так: на самом деле моральных истин не существует, так как если бы они существовали, то за столь долгое время которое люди потратили на исследование морали, мы бы открыли хотя бы некоторые их них, однако этого не произошло (ответ теоретика ошибок).

Сторонники теории ошибок считают, что вторая гипотеза обладает большей правдоподобностью, простотой и объяснительной силой в сравнении с первой, что дает нам основания считать, что она верна.

Из статьи «Почему мораль — это ошибка?».

Неолиберализм — это наша реальность или только выдумка, призванная очернить рыночный порядок? Как экономическая политика влияет на идентичность? И что в современном мире соответствует идеалам Фридмана и Хайека? Об этом и многом другом дискутируют социолог-марксист Вадим Квачев и философ-либертарианец Константин Морозов.

https://youtu.be/HDb_5v1yB28?si=CaoiFrVGRP2H5fWE

Новый выпуск! В одной далекой стране недавно были выборы и так уж совпало, что их победитель - либертарианец. А мы еще месяц назад сели за микрофоны с философом Константином Морозовым, чтобы обсудить суть либертарианской философии. Надеюсь, понравится

https://youtu.be/_UybneulZ5U
https://youtu.be/_UybneulZ5U
https://youtu.be/_UybneulZ5U

Гость — философ Константин Морозов
Ведущий — Антон Кузнецов, доцент Философского факультета МГУ, научный сотрудник Центра исследования сознания

Выпуск на VK видео

Наш подкаст на всех площадках

00:00 - Введение
00:48 - Различие между правым и левым либерализмом
03:25 - Спектр либертарианских позиций
08:25 - Наиболее значимые принципы либертарианства. Самопринадлежность
14:40 - Каким образом свобода слова может быть ограничена правом собственности?
18:05 - Почему ограничение свободы слова со стороны собственника не противоречит либертарианству
20:59 - Свободная рука рынка и вмешательство государства
26:07 - Третий ответ: анархизм
28:23 - Этические основания либертарианства
32:49 - Теории естественных прав
34:24 - Проблема распределительной справедливости
40:58 - Историческая несправедливость
44:44 - Как либертарианцы восстанавливают историческую справедливость
47:00 - Разнообразие, равенство, инклюзия DEI и меритократия
52:49 - Как совместить самопринадженость и регулирование справедливости
59:57 - Самая острая проблема либертарианства. Отсутствие позитивных обязательств
01:07:50 - Почему вы не либертарианец?
01:20:01 - Концепция выбора vs концепция интереса

Пишу сейчас статью для Insolarance Cult и в контексте написания перевожу фрагменты текста Бён-Чхоль Хана. У него там есть любопытные рассуждения о дружелюбии. Ситуация постмодерна - это часто конфликтующие друг с другом интерпретации. Люди ревностно отстаивают свою позицию в интернете (порой до «срача в комментах»). Такая параноидальная позиция, отражающая мировоззрение «кругом враги» (как у героев сериала «Слово пацана», хотя скорее про «рыночную конкуренцию», охватившую все сферы жизни).

Хан обращается к идеям Р.Рорти об «иронической жизни» как способе укрепления демократии в уважение к инакомыслию. Но Хан подчеркивает, что в условиях толерантности к мнению другого чего-то не хватает. А именно дружелюбной открытости. Того интереса к внутреннему миру другого человека, в котором ты не просто «вежливо принимаешь» (та самая толерантность) другого, но и готов найти нечто большее, что может прорасти в живой диалог и готовность к сближению.

Моральный реализм — это метаэтическая позиция, согласно которой определённые моральные суждения выражают реальные факты и свойства мира. Например, моральные реалисты могут утверждать, что суждение «Неправильно убивать невинных людей» является истинным, потому что выражает моральный факт.

Существует множество способов отрицать это утверждение, а потому существует множество форм морального антиреализма. Во-первых, это моральный нонкогнитивизм, согласно которому моральные суждения в принципе не могут быть истинными или ложными, потому что выражают не факты или свойства мира, а эмоции или повеления. Во-вторых, это метаэтическая теория ошибок, согласно которой моральные суждения в принципе могут быть истинными или ложными, но в реальности все моральные суждения ложны или ошибочны. Моральные факты, с этой точки зрения, можно сравнить с фактами о сказочных существах: суждения о физическом строении кентавров могут быть истинными или ложными, но они все ложны, поскольку кентавров не существует.

Моральный нонкогнитивизм и теория ошибок являются двумя основными формами морального антиреализма, иногда выделяют ещё две. Во-первых, это моральный субъективизм, согласно которому моральные факты субъективны, то есть имеют разное содержание для разных людей. Часто моральный реализм отождествляют с моральным объективизмом, согласно которому моральные факты не просто существуют и могут быть выражены в моральных суждениях, а имеют объективную, независимую от установок людей природу. Однако другая точка зрения состоит в том, что субъективизм и объективизм — это два разных типа морального реализма, поскольку обе позиции признают, что некоторые моральные суждения истинны.

Из статьи «Моральный реализм».

Согласно Бён-Чхоль Хану, мы погрузились в общество усталости и спастись от него можно только с помощью глубокой скуки. В своём эссе Александра Ильина утверждает, что Хан — это Гробовщик из «Тёмного дворецкого», то есть тот, кто мыслит изнутри парадигмы, а поэтому не может в полной мере преодолеть её. Их удел — создавать «странных кукол» и, если эта не та судьба, на которую вы рассчитываете, то альтернативному способу противостоять обществу усталости можно научиться у Сиэля Фантомхайва.

За переворотом мнений не тотчас следует переворот учреждений; напротив, новые мнения еще долго живут в опустевшем и неуютном доме своих предшественников и даже сохраняют его из нужды в жилище.

Фридрих Ницше

Элизабет Энском внесла существенный вклад в этику и теорию действий, будучи одной из первых аналитических женщин-философов. Так, именно она является автором термина «консеквенциализм», а представления Энском о причинно-следственных связях и намерениях составили конкуренцию теории причинности Юма. Одновременно с этим она была ближайшей подругой Витгенштейна, распорядительницей его наследства, ревностной католичкой в некатолической стране и активистской, выступавшей против Гэрри Трумана, абортов и контрацепции. Вместе с Василом мы обсуждаем сложную личность Энском и её философское наследие.

https://youtu.be/DQdoQ_q8cd8?si=HNB3-mUKiX0wOvML

Эпикур не отождествляет природу и необходимость. У него даже атомы свободны, а вселенная полна случайности. Его цель — жить согласно природе (но не насилуя и не виня её, в т.ч. свою плоть), необходимость же он называет бедствием, жить с которым нет никакой необходимости. Да, сам философ обычно довольствовался водой, хлебом и иногда сыром, но отсюда не вытекает список рекомендаций, а тем более утверждение, что человек обязан лишь выживать. Тонкость его мысли можно выразить в различии, которое читается в его изречениях: голос плоти («не голодать, не жаждать, не зябнуть») — важное условие, чтобы быть счастливым в будущем, но не самоцель. То, что мы телесные существа, испытывающие боль, даёт последний рубеж, объясняющий, что есть зло, но это ни в коей мере не объяснение того, что естественно в желании. Следовательно, речь идёт скорее о балансе: какие удовольствия при отказе ведут к избытку страдания, а какие относительно безболезненно позволяют такой отказ. Будь идея Эпикура лишь списком реальных объектов, ведущих к удовольствиям разных типов, то она не прошла бы проверку здравым смыслом и повседневным наблюдением.

Из статьи «Желание в современном эпикуреизме».

Ускорение многими признается в качестве ключевой характеристики современности. Неудивительно, что тематика различных ускорений (от набирающего обороты технологического прогресса до акселерации капитализма) занимает заметное место в актуальной философии. Большинство таких дискуссий происходят под влиянием идей Жиля Делёза, теоретическими наследниками которого и являются акселерационисты всех направлений. Но существует ли в этом вопросе альтернатива Делёзу? Алексей Кардаш перевел статью Юка Хуэя и Луи Мореля, в которой философы обращают внимание на интересное осмысление ускорения у Жильбера Симондона, которое не только предшествовало, но и оказало влияние на делёзианское понимание акселерации.

Как гласит неумирающий стереотип "Мужчинам нужно только одно". И на первом месте в воображаемом людей обоих полов обычно оказывается "секс", а вовсе не более разумные - "простые человеческие" душевный покой, признание, принятие, забота или даже здоровье. Хотя на деле любое культурное высказывание с мужской позиции, которое чуть сложнее обычного подросткового самолюбования и понтования, не дает никаких шансов найти подтверждение этому стереотипу.

Даже в банальных примерах - например, в песнях ню-металл-рокеров конца 90х - легко найти ту диалектическую сложность, в которой живет всякий невротик, когда у секса и сексуальности попросту нет идеальной, гармоничной позиции. Его всегда слишком много или слишком мало, он не тот, что хочется или не то, чем кажется. Хотя кажется, что рок-звезда может жаловаться лишь на избыток любвеобильных фанаток, в творчестве групп Limp Bizkit и Korn особенно лирические песни посвящены совсем не этому.

Так в песне No sex (что стоило бы по контексту перевести "Нет сексу") лирический герой переживает боль опустошения о того, что в его отношениях не осталось больше ничего, кроме грязного секса. Известная своим мотивом A.D.I.D.A.S. (All day I dream about sex) группы Korn напротив затрагивает тему не только сексуальной зависимости, буквально овладевающей всеми мыслями, но и ощущения своей нехватки (затыкаемой идентификацией с крутым сутенером). В официальном клипе к этой песне тесно переплетены смерть и секс, проституция и гламур, но, пожалуй, самый запоминающийся эпизод - женское белье на одном из мужских персонажей, обнаруживаемое на вскрытии морге.

Обе песни (с клипом) - не только отличный комментарий к тезису о том, что всякая невротическая сексуальность по своей сути перверсивна. Мне кажется тут также уместна известная реплика Фрейда (в переписке с Джонсом о Юнге) о мечте человечества об освобождении от тяжести секса ("Всякий, кто обещает человечеству освобождение от тяжести секса, будет приветствоваться как герой, и ему будет позволено нести любую чепуху, которая ему заблагорассудится"). В этом плане весьма точна получившаяся рифма: Юнг ничем не отличается от попсы, которая помогает нам вытеснять неоднозначность и проблематичность и секса, и встречи полов. Напротив, татуированные ребята из Limp Bizkit и KoЯn в выше указанных треках - в чем-то глубже и ценнее юнгианского "заговаривания реальности (пола)".
https://youtu.be/239vHrwt8Rs?si=_Dni_ri5vvKCJ-wb

В этом году вместе с Софьей Рудаковой организую секцию «Мораль и рациональность» на конференции «Философия в XXI веке» в МГУ. Наша секция приурочена к 150-летию «Методов этики» Генри Сиджвика. Приветствуются доклады по широкому набору тем, связанных с теоретической этикой, аналитической метаэтикой, проблемой обоснования морали и рациональностью этических норм.

Конференция пройдёт 9-13 декабря в Шуваловском корпусе МГУ. Заявки принимаются через сайт до 15 ноября. Зарегистрироваться можно также в качестве слушателя.

Парадигмальная для французского Просвещения трактовка фанатизма принадлежит Вольтеру. В своем «Философском словаре» он дает следующую характеристику этому феномену: «фанатизм для суеверия то же, что бред для лихорадки и ярость для злости». При этом Вольтер различает фигуры энтузиаста, попросту принимающего свои фантазии за реальность, и фанатика, подкрепляющего свою глупость насильственным действием. Ту же картину мы видим и в «Трактате о веротерпимости», где фанатизм противопоставляется разуму и понимается как синоним переросшей в насилие нетерпимости.

Какими же средствами должна вестись борьба против этого фанатизма? «Трактат о веротерпимости» в качестве противоядия от фанатизма предлагает философию: постепенно просвещая публику, она должна, в конце концов, искоренить фанатизм. Однако наравне с такой миролюбивой позицией Вольтер высказывает и другие идеи. Так, в письме Жану Д’Аламберу от 1767 г. философ выражает радость по поводу того, что Екатерина II послала в Речь Посполитую «сорок тысяч русских проповедовать терпимость штыками своих винтовок». Речь в данном случае идет о т.н. диссидентском вопросе — проблеме дискриминации некатолического населения Речи Посполитой. Диссидентский вопрос был использован Российской империей в качестве предлога для вмешательства во внутренние дела, а впоследствии и раздела польско-литовского государства. Возвращаясь к Вольтеру, ответ на насилие, оправданное религиозной нетерпимостью и суеверием, мыслитель видит в насилии же, но направленном на его искоренение.

Можно увидеть, что Просвещение, одной рукой осуждая нетерпимость, другой – восстанавливает ее в правах, пусть даже под предлогом нетерпимости к нетерпимости.

Из статьи «Мейясу перед лицом фанатизма».

Salue, amice!

У нас огромная радость: четвёртая секция Renovatio пройдёт в рамках конференции «Философия в XXI веке: Новые стратегии философского поиска». В этом году, в связи с нашим расширением, мы делим её на два блока: первый будет посвящен анализу античных и средневековых контекстов современной культуре (также как и возрождению классических практик и способов речи), а второй — влиянию фехтования на формирование философского дискурса.

Мы постараемся собрать наш звёздный состав и будем рады повидать старых друзей и обрести новых в вашем лице. Зарегистрироваться в качестве слушателей, а также подать тезисы заявок нужно по ссылке: https://lomonosov-msu.ru/rus/event/9381/. Регистрация обязательна, без нее вас не смогут пустить в МГУ.

Отбором заявок, как и во все предыдущие годы, будет заниматься коллектив авторов Renovatio.

Лучшие выступления мы опубликуем в качестве статей на Дзене и постов в канале, чтобы ваши исследования стали доступны более широкой аудитории. Приходите к нам, ведь

Вот что заметь хорошенько себе: не завязывай дружбы
С злыми людьми, но всегда ближе к хорошим держись,
С этими пищу дели и питье, и сиди только с ними,
И одобренья ищи тех, кто душою велик.
От благородных и сам благородные вещи узнаешь,
С злыми погубишь и тот разум, что есть у тебя.
Помни же это и с добрыми знайся, — когда-нибудь сам ты
Скажешь: «Советы друзьям были не плохи его!»

Insolarance Cult pinned «Чем занимаются философы права? Существует ли отдельная юридическая реальность? Как моральные принципы становятся правовыми? И является ли право только интерпретацией? Об этом и многом другом говорим с Софьей Коваль в новом выпуске нашего подкаста, который…»

Эзопов язык — это умение обернуть запретную мысль в разрешенную форму. И хотя способность к иносказанию окутана ореолом интеллектуального престижа, куда чаще тайнопись оказывается вынужденной мерой, подрывной потенциал которой не очевиден. В своей статье Виталий Никитин обращается к работам Льва Лосева и Поля Рикёра, чтобы исследовать эзопов язык как тактику выживания и его проявления в театре.

В статье «Проклятие Солнца» Ник Ланд разбирает платоновский миф о пещере через призму солярной экономики Жоржа Батая. В работах Батая Ланда интересует концепция «черного солнца», скрытого в звезде разрушительного и даже смертельного потенциала. Для француза Солнце – это не неиссякаемый источник блага и созидания (как у Платона и неоплатоников), но наоборот – длящаяся трата и самосгорание. Весь мир действительно подчинен логике Солнца и является его продолжением, но это логика бескорыстного разрушения и смерти, а не творения и созидания.

Как указывает Ланд, у самого Платона есть четкие предостережения против прямого контакта с Солнцем – смотреть на него напрямую нельзя. Однако уже у просветителей эта опасность солнца не упоминается, их идеал – это полное совпадение взгляда и света, реальности и знания. «Мы как будто все еще эллины, интерпретируем зрение как обратное движение восприятия, а не как острое жжение сетчатки». Просветители забывают, что прямое совпадение с Солнцем – это слепота и в пределе смерть.

Пещера, социум – это не просто заблуждение и иллюзия, но некоторая канализация гигантского потока чистой энергии, защита от безжалостного солнечного света. Реза Негарестани в «Циклонопедии» противопоставляет образу пещеры образ пустыни, где у солнечного света нет ни малейшего препятствия – все просматривается и просвечивается. Уподобление Земли Солнцу, которыми грезят просветительские утопии, – это опустынивание и смерть.

Темнота пещеры и обскурантизм – это попытка уберечься, спрятаться от власти прямого взгляда и опустынивания. Темное просвещение – это история про стремление избежать насилия света и знания, избежать солнечного монизма, испепеляющего тоталитаризма прозрачности.

Из статьи «Темнота и тьма».

Разрушение иллюзии еще не означает постижения истины, а лишь слегка увеличивает незнание, расширяет наше «пустое пространство», означает прирост нашей «безысходности».

Фридрих Ницше

Жизнь коротка и хочется прожить её ярко, но возможно не стоит торопиться с превращением этой идеи в безусловное правило. Императив «заполни жизнь активностью» оборачивается суетой. Но что такое суета? Чисто феноменологически суета — это особый модус торопливости, тесно сплетённый с множеством деталей (дел, событий, целей и т.д.). Парадокс суеты однако в том, что чем более наполнено время конкретными торопливыми действиями или динамичными событиями, тем большее ощущение пустоты они провоцируют (на что указывает и этимология: др-рус. «суи» — пустота, тщета, дыра). Так формируется культура спешки, тревожного ощущения того, что ты не успеваешь, а тебе очень важно успеть. Приверженцев принципов и правил «культуры суеты», принимающих её нормативные рамки, можно назвать hustlers (в англоязычной культуре стиль жизни, направленный на безудержный карьеризм и ускоренный ритм жизни, обозначают как hustle’s culture). Существуют особые формы суеты: «предновогодняя суета», спешка в ощущении дедлайна, и даже суета как стиль жизни, сочетающая в себе жизнь на высокой скорости с «токсичной продуктивностью». Субъективное переживание времени начинается с эйфории от высокой продуктивности и постепенно перетекает во время выгорания, хроническую усталость и замедление времени, характерное для состояния депрессии вплоть до ощущения полного безвременья и внутренней опустошённости. В этом случае субъект замедляется настолько, что почти замирает в полной апатии, которая предстаёт кульминацией выгорания от хронической застрессованности жизни на высоких скоростях. Сонные лица с пустыми взглядами почти выгоревших людей наполняют метрополитены и другие виды общественного транспорта ранним утром и поздним вечером.

Из статьи «Стигмы времени и культура суеты».

Уилфрид Селларс — это американский философ, который прославился своей критикой мифа о данном. Сам же миф представляет собой воззрение, согласно которому существуют вещи, которые мы знаем непосредственно, которые нам просто даны. Вместе с Андреем Коченковым мы говорим о философии Селларса в её разнообразных проявлениях от рассуждений о соотношении манифестной и научной картины мира до истории о райловских предках.

https://youtu.be/JM2ejs4lY8E?si=pkP4aT56gcdoO5MT

Идея мысленного эксперимента Декарта со злым демоном в том, чтобы представить могущественное и злонамеренное существо, которое специально вводит вас в заблуждение. Допустим, что есть некий архонт (не правитель древнегреческого полиса, а гностический демон-мироправитель, попросту, злой бог), который лишь создает видимость того, что в окне своей комнаты вы видите мир. Для забавы он поместил вас во вселенную, где существует только пустота и ваша комната, но за окном для вас виднеются манящие весенние сады. Архонт рассчитывает, что вы соблазнитесь очевидным и попробуйте покинуть комнату, и в этот же самый момент мучительно погибните в ничто за вашим порогом.

Можно закономерно заметить, что весь мысленный эксперимент с демоном – это же только воображаемый сценарий и так не может быть? Здесь и происходит первый скептический ход. Задумайтесь, чем ваша реальная познавательная ситуация отличается от той, в которой вы оказываетесь в сценарии злого демона? Ваши рассуждения будут одинаковыми в любом случае, а наличие мира за окном будет казаться столь же очевидным даже тогда, когда его нет.

Идея скептика не в том, чтобы доказать вам, что мира за окном нет. Идея скептика в том, чтобы показать, что вне зависимости от того, находится ли за вашим окном реальный мир или иллюзия злого демона, у вас нет хороших аргументов и оснований ни в пользу одного, ни в пользу другого сценария. Это второй и наиболее важный скептический ход, который опускает жертву скептического сценария до познавательного нуля. Если вы оказались здесь, то скептический аргумент сработал успешно.

Но что делает возможным скептический маневр? Проблема в характере нашего чувственного восприятия и перцептивного опыта. Феноменологически (то есть от первого лица) опыт восприятия внешних объектов кажется чем-то внутренним. Если так, то опыт восприятия сада за окном оказывается одним и тем же наяву и во сне тогда, когда в обоих случаях воспринимается то, что кажется одним и тем же садом. Повторюсь, такие скептические аргументы — это не попытка доказать, что сада не существует, а мир вокруг только снится; это попытка показать, что из обычного понимания опыта восприятия следует неистребимое сомнение в том, что нам представляет такой опыт.

Из статьи «Скептицизм одной комнаты».

Что такое моральный реализм и кто его критикует? Как обосновывается представление о том, что моральные суждения выражают реальные факты и свойства мира? Чем моральные натуралисты отличаются от нон-натуралистов? Константин Морозов отвечает на эти вопросы, рассказывая об идее морального реализма.

Эпикур однозначно отбрасывает в онтологии как детерминистские решения, так и телеологические. Материализм в его версии – это признание сложности, бесцельности и даже некоторой хаотичности мира/миров. Или как довольно оригинально интерпретирует идеи Эпикура и Лукреция Жиль Делёз: их онтология – это множество миров без Целого. Подлинный материализм избегает даже идею рамки, собирающей природу или Вселенную в нечто единое (это предпосылка идеализма трансцендентного толка). Вселенная не только бесконечна, но и не имеет центра. Материальный мир – это не целое, а множество, пригодное для разных сборок в мир или миры, которые осуществляют существа, сами являющиеся их частью (и всякая другая перспектива – уже идеализм).

Одним из самых принципиальных моментов эпикурейской Физики является утверждение клинамена – сверхмалого отклонения от своей траектории, создаваемого самими атомами. Если прочие атомисты делали акцент на физических свойствах атомов и их движения, чтобы свести весь мир к одной единой причинно-следственной цепочке, то Эпикур вносит разрыв в мир. Он скорее философ пустоты, а не атома. В мире царят случайность и сложный порядок рука об руку. Повторяющаяся случайность – вот точное выражение, найденное Паскалем Киньяром. Лукреций говорит о том, что каждая вещь отделена от другой пустотой, а в мировом пространстве носятся потоки миражей (он использует слово «симулякра» – латинское слово, объединяющее греческие «эйдолон» и «фантазма»), тонких оболочек, отслаивающихся от предметов.

Из статьи «Учение Эпикура: краткое изложение для современного человека».

Жорж Батай — это уникальный мыслитель, чья философия сначала нарушила привычные концептуальные границы, но впоследствии задала узнаваемую стилистику мышления на грани. Но что именно он понимал под трансгрессией? В чем состоял базовый материализм Батая? И что такое гетерология с атеологией? Эти и другие вопросы обсуждаем с Иваном Кудряшовым в подкасте, посвященном мысли Жоржа Батая, его отношению к тьме, эротизму и религии.

https://youtu.be/z994L6xahwQ?si=T1Ee0DJ4pn4blMwX

Карта каналов по философии

Лучшая доступная философия
● Философское кафе — редакция журнала Финиковый компот и Евгений Логинов (МГУ)
● Insolarance cult — медиа легендарного подкаста
● Extended Surreality — Александра Танюшина (МГУ) о современной медиакультуре, цифровой философии и диджитал-арте
● здесь были драконы — Эпистемолог Алексей Кардаш (Беларусь)
● Моральная крыса — этика и либертарианство Константина Морозова (ИФ)
● неискусственный интеллект — дублер одноименного подкаста (МЦИС)
● Renovatio — греческая и средневековая культура (МГУ)

Нишевые каналы
● Кафедра Истории Безуспешной философии — непревзойденный юмор Андрея Коченкова (РГГУ), совмещенный с эссе о философии восприятия
● YALDABOGOV — дублер одноименного стрима Васила
● uAnalytiCon — великое екатеринбургское сообщество исследователей
● Философия обиженного языка — великолепный историк философии Максим Евстигнеев (ВШЭ)
● Skepticfallacy — эпистемология, метафилософия и политическая философия Максима Воробьева (Тель-Авив)
● Травяной сбор трюизмов — математика, литература и мемы Арсена Вольского (Речесущество Страдающее, Новосибирск)
● Analytics — чат регулярных встреч по чтению статей (ВШЭ)

Логика
● Душный синтаксис — мемы и находки Максима Ростовцева (МГУ)
● Матклуб — канал чтений в дискорде
● S — логика и формальная философия Алексея Кренева
● Чат по логике
● Логика и метаматематика — общеобразовательное

Публичные философы сознания, тяжелая весовая категория
● Антон Кузнецов — звезда YouTube (МГУ, МЦИС)
● Беседин — а также Новое время (МГУ, МЦИС)
● PhiloStalkeR — легендарные схемы и доклады Матвея Сысоева (ИФ)
● Ленивый Философ — редкие, но качественные и откровенные эссе Богдана Фауля (СПб ВШЭ)
● Алексей Павлов — а также теология (ИФ)
● Эннеадов — пронзительные эссе и провокации Ивана Девятко (МГУ): дуализм, теология, метафилософия
● α-версия мудрости — Тарас Тарасенко (МГУ): а также стримы, метафизика, аниме и супергерои

История философии и лингвистика
● Antibarbari — греко-латинский клуб Вышки
● παραχαράττειν τὸ νόμισμα — античная философия и классическая филология
● Leucomustaceus — античная философия и филология
● RAntiquity — античная информатика Ольги Алиевой
● NUMINOSUM — Сергей Бородай (ИФ) обо всем

Новостные и институциональные каналы
● Блокнот философа — лучшее о конференциях и жизни ВШЭ
● Философская афиша
● Формальная философия (ВШЭ) — новости лаборатории
● Будущее грядет (МГУ) — когнитивные науки
● Философский факультет МГУ
● Казань философская
● Институт философии (РАН)
● Сектор современной западной философии (РАН)
● Сектор истории западной философии (РАН)
● ИФПР СО РАН, а также КМУЧ-2024 — новосибирская конференция
● Околофилософия в КФУ — архив материалов
● Академия кантиана (БФУ)

Эко утверждает, что одна из главных бед – традиционализм, который возник «как реакция на рационализм классической Греции». Занимательно, ведь древние греки могли кому угодно провести мастер-класс: «Как быть народом нетерпимым к любым инаковостям и слабостям». Не стану говорить об исторически сомнительных методах евгеники из Спарты (хотя детоубийство родителями у греков не возбранялось). Лишь напомню, что греки были помешаны на соревновательности (принцип агона) и никакого сочувствия не испытывали к неудачникам. Классический рационализм существовал где-то на уровне нескольких философских школ, но даже там конкуренция присутствовала. Остальная культурная нация решала любой вопрос через любовь богов, что помогают в борьбе – не важно спортивной, политической, романтической или военной.

Древние греки были нетерпимыми. Они презирали неудачников, с брезгливой ксенофобией считали все прочие народы бессвязно бормочущими варварами, унижали людей рабством и оправдывали свои традиции. Одна из которых – изгонять или убивать всякого, кто что-то вякнул против законов и богов города. Спросите Сократа. Рациональностью в греческом полисе могло пахнуть на площади среди демагогов, философов и торговцев, но в судах, искусствах и других сферах жизни – царили агон и традиция. Как насчет решить судебный спор бросанием жребия? Или стометровочкой? Или лучшим стихом во славу прекрасной Темис? Нет? А что так, справедливости захотели?

Из статьи «Первородная дискриминация».

Некоторые люди считают, что родители должны сами обеспечивать детей, не претендуя на ресурсы других членов общества, а политика, направленная на стимулирование рождаемости, не может быть либеральной. В философии такой взгляд связан с антинатализмом — этической позицией, согласно которой деторождение является морально проблематичным. Соответственно, если государство перераспределяет блага от антинаталистов в пользу многодетных семей, то первые могут счесть такую ситуацию эксплуатацией, где их используют как инструмент для достижения чужих целей. Константин Морозов показывает, как возможен либеральный пронатализм, что не так с аргументом асимметрии Бенатара и почему именно антинатализм предполагает ненамеренную эксплуатацию общества.

Другой традиционный способ обращения к чувственным данным связан с объяснением достоверности эмпирического знания. Чувственные данные становятся минимальными и независимыми носителями знания, поскольку они известны непосредственно и зависят напрямую от внешних объектов, знания о которых передают. Они становятся фундаментом всего эмпирического знания – другое знание выводится из них, наследуя их положительный эпистемический статус. Чувственная очевидность является наиболее простым видом знания, на котором основано остальное, концептуально нагруженное знание.

Виллем Де Врис приводит пример с цветением хлопка: чтобы на основании наблюдения определить, что хлопок цветет, необходимо иметь некоторые знания в ботанике, иметь понятие о хлопке, знание о процессе его цветения и многое другое концептуальное знание. Однако в самом наблюдении присутствуют определенным образом расположенные цветовые пятна, и знание об их присутствии не основано ни на каких понятиях – даже на понятиях «цвета» и «пятна». Это знание «дано» непосредственно в ощущениях. Из рассмотрения таких примеров и следует, что чувственные данные – это внутренние, нефизические, непосредственно доступные и познаваемые приватные эпизоды сознания.

Из статьи «Миф о Данном. Введение в философию Уилфрида Селларса».

У меня суперновость! Уже доступна для предзаказа моя книга «Эпоха выгорающих супергероев. Как саморазвитие превратилось в культ, а погоня за счастьем завела нас в тупик». Обязательно сделаю детальный обзор книжки на канале, но уже сейчас вы можете оформить предзаказ (цена со скидкой) на сайте издательства «Альпина Паблишер» (там же можно прчоесть фрагмент текста в свободном доступе): https://alpinabook.ru/catalog/book-epokha-vygorayushchikh-supergeroev/ или на маркетплейсе Озон: https://ozon.ru/t/Prx0y5n. По предзаказу, как мне сообщили в издательстве, книгу будут доставлять в первую очередь, а в течение ноября она будет доступна в книжных магазинах, а также в электронном формате и аудиоверсии.

🏞🏞🏞 Марк Фишер:

Идеология не утверждает "я идеология", она сообщает: "я - естественный порядок вещей, и такова жизнь", или просто молчит, по большому счету ей не нужны такие заявления... "Так всё устроено. По-другому быть не может"...

В курсе лекций «Рождение биополитики» Мишель Фуко рассуждал об «обществе предприятия» и предпринимателях самих себя, которых оно создает, предлагая экономическую метафору в качестве универсальной. Но как именно происходит интервенция экономического в неэкономическое? Почему Ницше считал, что человек будущего — это актер? Легко ли быть предпринимателем самого себя и почему люди в конце концов не справляются с этой ролью? И с какими последствиями применения экономического словаря к нашей жизни мы сталкиваемся сегодня? Об этом и многом другом говорим с Алексеем Соловьевым.

https://youtu.be/AVQhjXIh0T0

У самых истоков античной философии Гераклит Эфесский уподобил природу вещей и саму жизнь речному течению воды и заявил, что всем «вещам свойственно вечное движение». Однако вся дальнейшая история той культуры, которую принято называть европейской и которая присвоила себе право вести свою историю от античности до наших дней, — это история рациональной организации стабильного мира. Упорядоченное культурное пространство, в котором у каждой вещи есть своё место в этом «лучшем из миров». Несмотря на различные природные и социальные катаклизмы вроде войн, эпидемий или других форс-мажоров на протяжении веков европейское культурное пространство было устойчивой реальностью, где смыслы и цели, представления о реальности и сама реальность были убедительно стабильными. Этому содействовали так называемые метанарративы, то есть большие истории, в которые вписывалась реальность до последней трети ХХ века и которые представали метафизической опорой для целостной интерпретации всего происходящего.

Ж.-Ф. Лиотар в «Состоянии постмодерна» определил начало постмодерна с кризиса метанарративов, обеспечивавших легитимность и связную упорядоченность культуре и обществу. Этот кризис обнаружил себя не только в символическом падении Берлинской стены или случившемся ранее «красном мае» 1968 года, но и в целом ряде культурных, экономических и политических процессов повлекших за собой рост турбулентности и неустойчивости современного мира. Всё, что некогда представлялось стабильным и определенным, стало терять таковые характеристики. Там, где кто-то был на своём месте или же стремился его занять, возникло что-то вроде броуновского движения: хаотичная и высокоуровневая мобильность охватила людей, капитал, вещи и явления в самых разных аспектах. Итогом этих процессов стала утрата метанарративами легитимирующей универсальной значимости и их фатальный крах.

Из статьи «Текучая современность».

Мир полон удивительных возможностей, но наиболее реалистичной остается возможность упустить их все. Ежедневно сталкиваясь с красивыми историями о лучшей жизни, современный субъект не только тревожится об упущенном, но и не видит в настоящем ничего, кроме образов будущего. Алексей Соловьев рассказывает о том, как потребление возможностей сменило потребление вещей и создало новую культурную ситуацию, в которой каждый вынужден осваивать антикризисное управление собственной жизнью.

В конце концов следует принять во внимание, что даже познающий действует как художник, прославляющий жестокость, когда он заставляет свой дух наперекор его стремлению и довольно часто наперекор желаниям своего сердца познавать, т. е. отрицать то, что он хотел бы утверждать, любить, чему он хотел бы поклоняться; уже в каждом проникновении вглубь заключается насилие, желание причинить страдание последней воле духа, которая неустанно стремится к кажущемуся и к поверхности, — уже в каждом стремлении к познаванию есть капля жестокости.

Фридрих Ницше

Эпикурейское учение – это прежде всего поиск систематического обоснования и аргументов в пользу небольшого числа докс или базовых интуиций. Выделяя нечто подобное, я следую традиции, идущей от первых учеников Эпикура, вплоть до современных историографов. Так, Филодем из Геркуланума сводил сущность такой философии до четырёх «лечебных» утверждений (так называемый Тетрафармакон Эпикура): «Не должно бояться богов; не должно бояться смерти; Благо легко достижимо; зло легко переносимо». Джон Селларс выделил два аспекта пути к счастью – осознание устройства удовольствия и преодоление предрассудков. Джованни Реали и Дарио Антисери резюмировали подход Школы сада в пяти положениях (на манер четырёх благородных истин буддизма), выделив тезисы о (1) познаваемости мира, (2) возможности счастья, (3) понимания счастья как «вытеснения страдания и беспокойства», (4) достижимости счастья своими силами и (5) автаркичности (независимости) человека.

На мой взгляд это верный подход: догматизм Эпикура лишь в очень малой части вопросов был принципиальным, ему было важнее найти способ выразить и донести некий образ миропонимания, позволяющий стать счастливым. У меня таких положений получилось тоже четыре.

1. Мир материален и безразличен к человеку. Однако его устройство не противоречит ни возможности получать удовлетворение от жизни, ни познавать то, что нас непосредственно касается.

2. Мир допускает случайность и свободу, поэтому человек способен целенаправленно менять свою судьбу, выбирая счастье или несчастье (что в свою очередь не отменяет удачные и неудачные обстоятельства).

3. Счастье для человека – это устранение тревог и беспокойств, а также уменьшение страдания (в той степени, в которой это позволяет устройство мира и человека). Неверное понимание как мира, так и человеческого счастья неминуемо ведёт к путанице и страданиям.

4. Достижение счастья – это практика работы над собой, построенная на познании, уважении к удовольствию и освобождении от внутренних источников страдания. Социальные институты и культура глубоко вторичны в сравнении с выбором человека по отношению к счастью.

В таких формулировках эти ключевые принципы будут более понятны современному человеку и открыты к дальнейшей конкретизации. Например, в эпоху Эпикура последний пункт был тесно связан с «лекарством от страха богов», аполитичностью и индивидуализмом, но ничто не мешает в наши дни пересмотреть эти решения. Сегодня под освобождением от внутренних источников страдания скорее придётся видеть не страх богов и смерти, а целый комплекс психологических проблем различного происхождения. Вопрос о социальных институтах может быть развёрнут и как умеренное политическое требование социальных практик, построенных на уважении к частному удовольствию, что в свою очередь приведёт и к расширению представлений о том, насколько и почему нам нужны другие люди (что есть и у Эпикура, но в несколько иной сборке).

Из статьи «Учение Эпикура: краткое изложение для современного человека».

Вот таким поэт Питер Поттер увидел пожилого Бертрана Рассела:

Знаешь этого великого философа из телека,
Который и в свои восемьдесят пять похотлив,
Тьмы корыстей пропитали его кожу,
И в глазах его, хоть высохших, — огонёк,
Василиск, он зачарует твою девушку,
Но вот что важно: держись за него — в нём и жизнь, и сама история!

(Monk, T. II, 489, пер. Е.В. Логинов)

Чем занимаются философы права? Существует ли отдельная юридическая реальность? Как моральные принципы становятся правовыми? И является ли право только интерпретацией? Об этом и многом другом говорим с Софьей Коваль в новом выпуске нашего подкаста, который посвящен Рональду Дворкину и его вкладу в философию права.

https://youtu.be/cCFAxhYa3N4

Кто такой Сёрен Кьеркегор и чем уникальна его философия? Почему датский философ считал, что мысль чужда существованию? Зачем Кьеркегор использовал множество псевдонимов? Как этики и эстетики становятся рыцарями веры? Эти и другие вопросы обсуждаем с Иваном Кудряшовым в подкасте, посвященном мысли Сёрена Кьеркегора, его метафилософии и лирической диалектике. Как и всегда, расширенная версия выпуска уже доступна в раннем доступе на Бусти и Патреоне.

Позиция Жижека в целом может быть сформулирована так: некоторые идеи могут быть в большей степени гегелевскими, марксистскими, лакановскими (и далее…), чем сами высказывания Гегеля, Маркса, Лакана и др. Кстати, о Лакане в одном из интервью Жижек скажет, что тот (он мог наблюдать его вживую в 70-е годы, когда учился во Франции) как личность и особенно его эксцентричный стиль изложения своего учения никогда не были ему близки. Он его называет фальшивкой, чем-то притворным, буквально как total fake. От Лакана Жижек взял схемы и идеи, которые можно развивать в духе Лакана, а не под его диктовку. Такую диалектику можно обнаружить и у многих членов школы. На этой претензии «понять и разработать нечто глубже, чем удалось предшественникам или даже самим авторам» и строятся многие работы люблянских философов. Это отлично заметно даже на привычных ходах аргументации, используемых в работах Жижека, Зупанчич, Долара и других – они строятся на обмане ожиданий и диалектических поворотах, освобождающих понимание концептов от устоявшихся конвенций.

Например, в «13 опытах о Ленине» Жижека можно найти следующий ход мысли. Маркс критикует представление о том, что капиталистическая система просто форма удовлетворения запросов потребителя, на деле же она подчиняется оторванной от жизни логике рынка (логике прибавочной и меновой стоимости, а не потребительской). Следовательно, напрашивается вывод о том, что экономический кризис – это момент, в котором реальность догоняет вымысел и рушит его. Однако Жижек по этому поводу как обычно предложил контринтуитивное решение: суть кризиса не в возвращении реальности, а напротив, в неспособности её признать (ведь кризис – всего лишь сбой в фантазме капитала о бесконечном самовозрастании, который скрывает реальность эксплуатации).

Из статьи «Люблянская школа психоанализа».

Как Просвещение породило просвещенное ложное сознание? Почему современный цинизм противоположен по духу своему предшественнику в лице античного кинизма? И действительно ли мы живём в условиях человеческого зоопарка? Об этих и других идеях Петера Слотердайка говорим с Иваном Кудряшовым.

https://youtu.be/iE9tP3wgeU4?si=t04PnHQ9idXDvpNr

Если Марксу и удалось материализовать диалектику, то лишь в том, что он не позволяет позитивировать потенцию, которую сам называет общечеловеческой. То есть он характеризует ее не как некую положительную сущность, а как то, что Саймон Скемптон называет «неопределенной определенностью»: «это негативная, бессодержательная универсальность; преодоление всякой детерминации, а потому это и не универсализация детерминации». Как раз эта негативная универсальность человеческого бытия и отчуждается в деньгах и стоимости.

Так, Маркс пишет: «Извращение и смешение всех человеческих и природных качеств, братание невозможностей, – эта божественная сила денег – кроется в сущности денег как отчужденной, отчуждающей и отчуждающейся родовой сущности человека. Они – отчужденная мощь человечества». Скепмтон говорит об этом следующим образом: «Такое отчуждение предполагает всеобщую определенность, принимающую форму «спектральности» денег и меновой стоимости. Для Маркса «родовая сущность» человечества —это несущественная и несущностная универсальность, не имеющая отношения к какой-либо конкретности; она пролегает в основании его [человечества] социальных отношений, но при этом отчуждается от него капиталистическими отношениями и разделением труда, которые, в свою очередь, подвязывают ее к совершенно конкретной определенности».

Из статьи «Чуждое тождество: Гегель, Маркс и логика отчуждения».

Удивительно точное изображение современного Нарцисса от Магнуса Густавсона. Ведь сегодня главное зеркало - это экран. Экран, функции и контент силятся соединить в один прекрасный образ то, что изначально разрознено. Ведь если нынешних субъектов производит современный мир (по своему же образу и подобию), то они не могут быть не фргаментарны (не только в смысле Фрейда-Лакана, но и в смысле отчуждения по Шиллеру и Марксу).

Философское учение Эпикура ощутимо отличается от многих предшественников. Большинство классических философов видят себя как служителей Истины: им нужен точный, правильный образ мира, из которого они готовы выводить и этические следствия, рекомендации. Подобный подход кому-то кажется единственно достойным для философа, а для кого-то отдаёт цинизмом и лицемерием (поскольку человек редко способен освободить свой ум от уже существующих у него ценностей, что делает его метафизику уже ангажированной и чётко ориентированной в части тех или иных морально-этических акцентов). Эпикур идёт иным путём, его занимает лишь этика, дающая освобождение человеку, а потому любое другое знание (от онтологии и космологии до теории познания и научного описания природы) является только более или менее удобным средством для поддержания такой этики. Сам он говорит об этом предельно прямолинейно: «Пусты слова того философа, которыми не врачуется никакое страдание».

Из статьи «Учение Эпикура: краткое изложение для современного человека».

Жертвенная любовь в эпоху технической воспроизводимости

В комментариях к моему предыдущему посту на тему эроса спросили, какой тип любви сегодня можно назвать процветающим. Я ответил, что таковой является агапе, пусть и в искаженном виде. Сегодняшний текст призван расширить мой ответ, — он будет попыткой показать историческую перспективу концептуализации жертвенной любви и её состояние в современном обществе.

В отличие от эротической, жертвенную любовь греки практически не делали основой для своего философского исследования. В текстах, посвященных проблеме любви, мы встречаем по большей части объяснение любви эротической. Ситуация радикально меняется с приходом христианства. Жертвенная любовь контекстуально становится одним из атрибутов Бога, т.е. катафатически дает представление о божественном — здесь важна формула ὁ θεὸς ἀγάπη ἐστίν | Deus est caritas (1-ое Ин. 4:16). Само это определение множество раз подвергалось комментированию. Я не буду подробно говорить о комментаторской традиции, обратившись сразу к экспликации учения о caritas одного из наиболее значимых западных Отцов Церкви, Аврелия Августина.

В седьмой главе четырнадцатой книги он пишет:

«Nam cuius propositum est amare Deum et non secundum hominem, sed secundum Deum amare proximum, sicut etiam se ipsum: procul dubio propter hunc amorem dicitur voluntatis bonae, quae usitatius in Scripturis sanctis caritas appellatur; sed amor quoque secundum easdem sacras Litteras dicitur».

Что можно перевести как:

«Ведь тот, чья цель — любить Бога, и не по человеку, а по Богу любить ближнего как самого себя, тот согласно этой любви зовется имеющим добрую волю, которая чаще в Священном Писании называется caritas; другое имя ей согласно этой священной Букве — amor».

На что здесь указывает Августин? На то, что Священное Писание не предполагает строгой терминологической разницы между caritas, amor и dilectio. Содержательно сближая их, он показывает, что они могут пониматься в позитивном и негативном ключе в зависимости от контекста. Когда контекст позитивен, эти слова обозначают покорность и веру в Бога, которая доводит человека до самоотрицания. Caritas заставляет человека отвернуться от себя и вернуть свой взгляд к Богу, то есть избавиться от гордыни, которая стала причиной падения Прародителей. Любовь в позитивном смысле заставляет человека пожертвовать мирским и плотским для «прикосновения» к Богу и его граду. Отсюда — название диссертации Арамиса, которая посвящена как раз вопросу оставления мира ради служения. Последнее, чем жертвует человек в своём служении, — собой (как в случае с мучениками).

Обратная сторона жертвенной любви — это любовь Бога по отношению к миру, который он создает. Поскольку Бог качественно отличается от человека, эту любовь невозможно описать в наших терминах, однако на уровне базовой концептуализации она связана с прощением и принятием. Хочется сказать — толерантностью, но это слово слишком загрязнено политическим и юридическим контекстом. Речь идет о терпимости по отношению к человеку как существу павшему и нетерпимости ко греху.

Отсюда: жертвенная любовь имеет два полюса, каждый из которых имеет преломления в современном мире.

Цель этики Эпикура — счастье. И каждая эпоха создает свои препятствия на пути к нему. Сегодня это не только случайные и лишние вещи, от которых следует освободиться, но и обеспокоенность недостатком смысла в мире, боязнь пустоты внутри. Иван Кудряшов подробно рассказывает об учении Эпикура, показывая, как оно может помочь современному человеку стать счастливее.

Кто такой Славой Жижек и как его понять? Что для него значат Гегель, Маркс и Лакан? И зачем Жижеку анекдоты? Об этом и многом другом говорим с Вадимом Квачевым.

https://youtu.be/Ias1ZgWIWe0?si=RqBz6nv3uVLYg5zx

Обыденность довольно часто представляется царством стереотипов и рутин, и такой взгляд оправдан на определённом уровне обобщения. Поэтому начнём с определения. Стереотип – это устойчивый упрощённый образ чего-либо (чаще всего явления или социальной группы), обычно задающий восприятие или упрощающий распознание, оценку и т.п.. Стереотип (или клише) работает автоматически, по принципу привычки, поэтому очень часто опережает разумные суждения. В автоматизме стереотипа воплощена сама суть психики человека: нам проще адаптироваться через типовые схемы и паттерны, чем к каждой новой ситуации придумывать модель поведения или реакции. Однако мыслить философски – значит создавать штучный товар, а не штамповку на конвейере.

Со стереотипами мы сталкиваемся постоянно: некоторые лишь забавляют, иные оставляют равнодушными, другие ранят – как бы то ни было от них никуда не деться и никогда целиком не избавиться. О философии существует предостаточно не только стереотипов, но также предрассудков и суеверий. В большинстве случаев они поверхностны и имеют негативную окраску, просто потому, что философия бывает непонятна, а непонятное нередко изображается крайне негативно (как опасное, неправильное, иллюзорное или отсутствующее).

Из статьи «Стереотипы о философии».

Пять вопросов Дэниелу Деннету, Финиковый Компот, №1, 2012 год.

Евгений Логинов: Как Вы относитесь к современной континентальной философии, например, к французской? Согласны ли Вы с Рорти, что Деннет и Деррида – это две сюжетные линии одного произведения?
Дэниел Деннет: Я вижу только внешние сходства, но я понимаю, что имеет в виду Рорти: разрушительность моего подхода к аналитической философии, стремление показать тщетность некоторых респектабельных для англоговорящих философов перспектив.

Е.Л.: Пол Черчленд как-то заметил, что Вы – скрытый гегельянец аналитической философии, равно как и он сам. С этим он связывает и упомянутую Вами разрушительность. Насколько верна, с вашей точки зрения, эта оценка?
Д.Д.: Понятия не имею. Я вообще плохо понимаю Гегеля, так что если я и скрытый гегельянец, то это скрыто и от меня самого.

Е.Л.: Мой друг-буддист просил меня спросить Вас о близости Вашей теории сознания к некоторым буддистским представлениям. Он считает, что между вашими взглядами есть много общего.
Д.Д.: Ох уж эти друзья-буддисты, всегда так говорят. Я понимаю, зачем они это делают, но, уверяю Вас, речь идет лишь о «конвергентной эволюции», потому что я никогда не был внимательным читателем буддистских текстов. Моя главная проблема с буддизмом – это доктрина перевоплощения, которая кажется мне не слишком обоснованной. Даже как метафора.

Е.Л.: Как Вам кажется, возможна ли современная атеистическая теология как научная дисциплина?
Д.Д.: Я думаю, что все серьезные попытки показать, эмпирически или априорно, несуществование Бога (в любых версиях) можно считать научной теологией. Правда, это будет странная дисциплина, которая включает одну пропозицию и полностью исключает ее негацию. Но те, кто зовет себя теологами, всегда настаивают на методологических обстоятельствах, которые отделяют их от науки. Например, это: «В науке нет места вере». Мол, вера в истины арифметики не чета вере в Бога.

Е.Л.: Есть ли философские проблемы, над которыми вы никогда не думали?
Д.Д.: Уверен, что целая куча, я же не могу думать обо всем! Например, я мало размышлял над традиционными философскими вопросами, мало усердия приложил к центральным темам метафизики, почти не писал о проблемах этики и эстетики, хотя и старательно их обдумывал, — я просто не нашел, что я могу сказать по этому поводу чего-то стоящее публикации.

Про Деннета и Бога можно посмотреть тут, там же есть наше с ним интервью 2016 года и беседа 2014 года.