Записки игропсихолога

— I thought I was going to die.
— Not possible. You were never alone.

https://www.youtube.com/watch?v=q0m9E1QY-g4

Вулканская каллиграфия.
"I have been and always shall be your friend".

Вулканское слово "t'hy'la" в этом выражении c равным успехом может означать друга, брата или любовника, в зависимости от контекста.

Румата с хрустом потянулся, нащупал в изголовье витой шелковый шнур и несколько раз дернул. В недрах дома зазвякали колокольчики. Мальчишка, конечно, глазеет на скандал, подумал Румата. Можно было бы встать и одеться самому, но это — лишние слухи. Он прислушался к брани под окнами. До чего же могучий язык! Энтропия невероятная. Не зарубил бы его дон Тамэо... В последнее время в гвардии появились любители, которые объявили, что для благородного боя у них только один меч, а другой они употребляют специально для уличной погани — ее-де заботами дона Рэбы что-то слишком много развелось в славном Арканаре. Впрочем, дон Тамэо не из таких. Трусоват наш дон Тамэо, да и политик известный...

Мерзко, когда день начинается с дона Тамэо... Румата сел, обхватив колени под роскошным рваным одеялом. Появляется ощущение свинцовой беспросветности, хочется пригорюниться и размышлять о том, как мы слабы и ничтожны перед обстоятельствами... На Земле это нам и в голову не приходит. Там мы здоровые, уверенные ребята, прошедшие психологическое кондиционирование и готовые ко всему. У нас отличные нервы: мы умеем не отворачиваться, когда избивают и казнят. У нас неслыханная выдержка: мы способны выдерживать излияния безнадежнейших кретинов. Мы забыли брезгливость, нас устраивает посуда, которую, по обычаю, дают вылизывать собакам и затем для красоты протирают грязным подолом. Мы великие имперсонаторы, даже во сне мы не говорим на языках Земли. У нас безотказное оружие — базисная теория феодализма, разработанная в тиши кабинетов и лабораторий, на пыльных раскопах, в солидных дискуссиях...

Жаль только, что дон Рэба понятия не имеет об этой теории. Жаль только, что психологическая подготовка слезает с нас, как загар, мы бросаемся в крайности, мы вынуждены заниматься непрерывной подзарядкой: «Стисни зубы и помни, что ты замаскированный бог, что они не ведают, что творят, и почти никто из них не виноват, и потому ты должен быть терпеливым и терпимым...» Оказывается, что колодцы гуманизма в наших душах, казавшиеся на Земле бездонными, иссякают с пугающей быстротой. Святой Мика, мы же были настоящими гуманистами там, на Земле, гуманизм был скелетом нашей натуры, в преклонении перед Человеком, в нашей любви к Человеку мы докатывались до антропоцентризма, а здесь вдруг с ужасом ловим себя на мысли, что любили не Человека, а только коммунара, землянина, равного нам... Мы все чаще ловим себя на мысли: «Да полно, люди ли это? Неужели они способны стать людьми, хотя бы со временем?» И тогда мы вспоминаем о таких, как Кира, Будах, Арата Горбатый, о великолепном бароне Пампа, и нам становится стыдно, а это тоже непривычно и неприятно и, что самое главное, не помогает...

— Аркадий Стругацкий, Борис Стругацкий, "Трудно быть богом"

— Отец.
— Я возвращаюсь на Вулкан в течение часа. Хотел бы проститься.
— Благодарю за любезно уделенное мне время.
— Это не в тягость. Ты мой сын. Кроме того, на меня произвело большое впечатление то, как ты выступил в этой... кризисной ситуации.
— Вы весьма благосклонны.
— Как мне помнится, я возражал против твоего поступления на службу во флот. Допускаю, что мое суждение было неверным. Твои товарищи — достойные люди.

"Когда дело касается моего сына, моя логика становится... нечеткой".

— Сарек

Спок растет в условиях вулканской гравитации и вулканской же культуры, поэтому отращивает все, что вулканцам положено: и физическую силу, и навыки эмоционального контроля. Сверстники его тем временем изящно, но очень обидно троллят на почве нестандартных реакций. Нестандартные реакции все объясняют человеческой мамой, естественно. Спок, в отличие от мамы, получился сообразительный, поэтому, чтобы не спалиться, Сарек-2 выстраивает с ним очень отчужденные и холодные отношения. Совершенно измученный буллингом и папой-тираном, Спок в итоге сбегает служить во флот, что Сарек-2 использует как отличный повод прекратить общение вовсе. Таким образом ему удается эффективно избегать мелдинга с любыми вулканскими гражданами, включая собственного отпрыска. То, что профессиональный дипломат не смог выстроить отношения с собственным сыном, никого сильно не поражает, потому что еще со времен службы на Земле у Сарека среди других вулканцев устойчивая репутация психопата.

Спок энное количество лет служит в звездном флоте среди людей и привыкает там к роли образцово-показательного вулканца. Позже его все равно уносит в дипломатическую деятельность, и он прилетает на Ромулус, где им совершенно очаровано местное подполье, мечтающее о воссоединении с вулканскими братьями. Со Споком местные левые гораздо легче находят общий язык, чем с другими вулканцами. Все, включая Спока, объясняют это человеческой кровью, вследствие которой Спок в несколько лучшем контакте со своими эмоциями.

Сарек-2 тем временем умирает от нейродегенеративного заболевания, о котором ромуланцы уже практически забыли, потому что триггером для его развития является злоупотребление подавлением эмоций. Мелдинга с вулканцами он избегает до конца жизни, однако решается на два контакта с Пикардом. Пикарда сшибает с ног интенсивностью переданных эмоций, и не имея соответствующей подготовки, он не замечает за ними непроницаемую стену, окружающую часть воспоминаний. Через Пикарда Спок таким образом получает от отца аккуратно отфильтрованный поток впечатлений, где много про то "какой же у меня классный получился мальчик", но ничто не наводит на мысль, что мальчик, собственно говоря, и не вулканец вовсе, а сын ромуланского шпиона.

Рубрика "альтернативная история". У ромуланцев в Стар Треке псионические способности, как и защитное третье веко, по большей части отвалились в ходе эволюционного процесса; псиоников в ромуланской империи мало, и всех, какие есть, еще в детстве выявляют и вербуют в добровольно-принудительном порядке в ромуланскую разведку.

Надо думать, что не все ромуланские псионики очень рады работать на разведку. Просто так уволиться оттуда нельзя, но можно попробовать "пропасть". Допустим, такой вот сотрудник Тал Шиар аккуратно знакомится на какой-нибудь галактической конференции с молодым, подающим надежды дипломатом Сареком. Они дружатся на почве общей мечты о воссоединении вулканского и ромуланского народов. У Сарека даже есть некоторые идеи, как это сделать, но нет времени, потому что генетическое заболевание, которое у него было диагностировано и которое ему пока удается скрывать, ожидаемо убьет его в течение нескольких лет.

Сотрудник Тал Шиар приносит начальству идею глубокого внедрения в дипломатический корпус Федерации планет. По замыслу, который он излагает, Сарек должен быть убит, а он аккуратно займет место Сарека и с его удобной позиции начинает продвигать интересы империи. Идея выглядит богато, сотруднику делают косметическую хирургию, так чтобы он на Сарека был похож, как брат-близнец. В сопровождении команды коллег лже-Сарек отправляется на Вулкан. Там он сначала сдает коллег вулканской контрразведке и организует их гибель в процессе задержания, а потом идет на встречу с Сареком. Они напоследок обмениваются видением политической стратегии в ходе мелдинга, лже-Сарек снабжает Сарека подкожными имплантами, имитирующими вулканский метаболизм, и кормит его ромуланским ядом. Врач, который проводит вскрытие, пишет в заключении об обнаруженных имплантах и отравлении как причине смерти, после чего вулканская разведка остается в убеждении, что ромуланский внедренец покончил с собой, осознав, что не сможет успешно осуществить миссию. Информация доходит до Тал Шиар, и ромуланская разведка списывает сотрудника со счетов.

Лже-Сарек тем временем отправляется послом на Землю. Момент для подмены они с Сареком подобрали таким образом, чтобы последующие изменения в поведении были легко объяснимы: если вулканец энное количество лет провел на Земле, да еще и женился там на эмоционально неустойчивой местной даме, от него после этого, в принципе, чего угодно можно ожидать. И слишком сближаться с ним вряд ли кто-то из вулканцев захочет, потому что он... странный.

Планы по воссединению народов даже с учетом двух Сареков вместо одного выглядели слишком размашисто, так что надо было заготовить следующее поколение, которое могло бы подхватить задачу. Для выстраивания мостов между ромуланцами и вулканцами требовался вулканский гражданин с мощной вулканской идентичностью, пониманием сильных эмоций и глубоким отвращением к вулканскому расизму. Чтобы такая конфигурация получилась, надо было субъекту организовать очень много опыта стигматизации, так чтобы он в итоге с Вулкана сбежал, но потом жил в изоляции от соплеменников и вынужден был опереться, наоборот, на свою этническую идентичность.

За время службы на Земле Сарек-2 находит достаточно подходящую для этих планов даму: экзальтированную и доверчивую (так чтобы по крайней мере ее избыточной догадливости опасаться было не надо). Они заводят ребенка. Это технически не сложно, поскольку ромуланцы с землянами репродуктивно более совместимы, чем вулканцы с землянами; прецедентов с родителем-вулканцем еще не было, так что Сарек-2 всем рассказывает про потрясающее медицинское чудо, благо он ромуланец и ему-то врать вера не запрещает.

Сорок душ посменно воют,
Раскалились добела —
Во как сильно беспокоят
Треугольные дела!
Все почти с ума свихнулись —
Даже кто безумен был,
И тогда главврач Маргулис
Телевизор запретил.

Вон он, змей, в окне маячит —
За спиною штепсель прячет,
Подал знак кому-то — значит
Фельдшер вырвет провода.
И что ж, нам осталось уколоться,
И упасть на дно колодца,
И там пропасть, на дне колодца,
Как в Бермудах, навсегда.

Ну, а завтра спросят дети,
Навещая нас с утра:
«Папы, что сказали эти
Кандидаты в доктора?»
Мы откроем нашим чадам
Правду — им не всё равно,
Мы скажем: «Удивительное рядом,
Но оно запрещено!»

https://www.youtube.com/watch?v=-KtBX6-67dw

У меня в свое время, когда я работала в детском саду, был довольно длинный период, когда я следила за космической погодой. Пришла к выводу, что те "сумасшедшие дни", когда по необъяснимой причине дети начинают свисать с люстры по всему учреждению, обычно приходятся или на бури, или на солнечные вспышки. Если и так нестабильной системе слегка нарушить процессы торможения, а потом таких систем запустить в помещение в количестве 20+, то они между собой начинают входить в эмоциональный резонанс, перевозбуждаться друг от друга, и по итогу от небольшого воздействия получается довольно заметный результат.

Кстати, для любителей эффекта Чижевского: мы сейчас как раз на пике одиннадцатилетнего цикла солнечной активности, так что есть повод надеяться на небольшое снижение градуса безумия в целом по глобусу в обозримом будущем. Не то чтоб сильно весомый, но какой есть.

https://blogs.nasa.gov/solarcycle25/2022/07/27/solar-cycle-25-is-exceeding-predictions-and-showing-why-we-need-the-gdc-mission/

Интересная есть гипотеза, почему при магнитных бурях и прочих феноменах космической погоды возрастает количество суицидов. Резкие колебания магнитного фона, похоже, сбивают физиологические часы, отчего, в свою очередь, сбиваются процессы активации-торможения (на лабораторных грызунов, например, при повышенной геомагнитной активности хуже анестезия действует), а спектр расстройств настроения как таковой связан с нарушениями физиологического циркадианного ритма. То есть, если совсем на пальцах: солнце плюнуло, внутренние часы слетели, настроение упало в плинтус, запустилась программа самоуничтожения. Занятная гипотеза. Если бы компьютер так себя вел, это выглядело бы так: ой, что-то скачок напряжения был и теперь, кажется, системное время сбито, давайте для надежности отформатируем системный диск?

Поупражняемся еще в сочинении подписей? :)

"Эскапизм. Спасибо, мне и тут неплохо!"
"Я, кажется, где-то здесь оставил свои очки..."
"Так, я забыл, с чего я начал..."

Ваши варианты?

У нас тут с Яном разошлись мнения, какая должна быть актуальная подпись к этой картинке. Я считаю: "Экстремизм на входе — коврик на выходе". Ян говорит: "Экстремизм на входе — экстремизм на выходе". Ваши версии?

Тот самый первый в истории программирования баг, который влез в компьютер и парализовал работу, а затем был аккуратно задокументирован.

Баги восприятия, как в просторечии, по аналогии с компьютерными багами, именуются когнитивные искажения, в конечном итоге тоже называются в честь этого исторического мотыля.

Выпуск о компьютерах и человеческом теле на русский не переводили (там было про биомеханику, МРТ и т.п.), визуальный ряд в лучших традициях старой научной фантастики и ранних квестов. Очень душевно. Хоть на раздатки для ролевок разбирать.

Библиофильские радости. Посмотрела тут первый сезон Severance (и это отдельный разговор о том, как там красиво показано, что автобиографическая память независима от процедурной), но глаз у меня зацепился не столько за память, сколько за анимацию. Ностальгически напомнило старенькие книжки о компьютерах. Пошла искать, не оцифровали ли их случайно; оказалось, то, что я чистосердечно считала трилогией, в оригинале было серией "Understanding computers" аж на двадцать четыре выпуска. Восьмидесятые годы. Программирование было юно и ново, будущее казалось близким и прекрасным. Арты соответствующее. Это и в детстве очень завораживало, а сейчас счастье примерно такого же порядка, как рассматривать на картинке пиратский корабль в разрезе.

Крест Мира. Он был выкован твоим отцом из оружия, брошенного на землю после того, как я заключил мир...

— "Черный рыцарь" (1954)

And so happy Xmas
For black and for white
For yellow and red ones
Let’s stop all the fight
A very Merry Xmas and a happy New Year
Let’s hope it’s a good one without any fear

https://www.youtube.com/watch?v=yN4Uu0OlmTg

И на земле мир.

А история за рождественским дедом с подарками очень красивая стоит. Святитель Николай, сын из состоятельной семьи, потеряв родителей, использовал унаследованное имущество для помощи нуждающимся. И как гласит предание, у некой бедной семьи с тремя девицами на выданье не было средств на приданое, и отец от безысходности собрался уже продавать девиц в рабство. Что делают с симпатичными рабынями, в целом понятно. Святитель Николай такого допустить не мог, и потихонечку подбрасывал деньги на приданое каждой из девиц. На третий раз папа его все-таки укараулил, но Николай взял с него торжественное обещание, что он никому не скажет, откуда взялись деньги (ибо сказано: да будет милостыня твоя тайная).

В католической версии один из мешочков с деньгами упал аккурат в носок, вывешенный у огня для просушки, и рождественские носки у камина — отсылка к этой истории.

Три девицы под угрозой сексуального рабства и добрый человек, который увидел, что чужую катастрофу можно предотвратить просто деньгами. Пошел и предотвратил.

Этой зимой по аллеям мела какая-то совершенно степная метель, и попадись мне навстречу пара волков, я совершенно не удивился бы. Бронзовый Пушкин казался чуть печальней, чем обычно – оттого, наверно, что на груди у него висел красный фартук с надписью: «Да здравствует первая годовщина Революции». Но никакого желания иронизировать по поводу того, что здравствовать предлагалось годовщине, а революция была написана через «ять», у меня не было – за последнее время я имел много возможностей разглядеть демонический лик, который прятался за всеми этими короткими нелепицами на красном.

— Виктор Пелевин, "Чапаев и Пустота"

А вы чего хотите от наступающего двадцать пятого? Давайте пофантазируем, что ли. Мир во всем мире вряд ли подвезут, конечно, но мечтать, слава богу, пока не запретили.

Ну и чтоб не возникало ощущения, что наконец хоть что-то новое придумали, кровожадный Дед Мороз с советской открытки 1941 года.

Ролик с подстреленным в полете Санта Клаусом, об который тут общественность кринжанулась, замечателен, в частности, тем, что привычная фигура Деда Мороза — это произведение всего-то сталинских времен, пришедшее на смену тотальному запрету на рождественские/новогодние елки, который действовал в 1929—1934 годах. Елки, впрочем, и тогда продолжали ставить тайком. Для заполнения образовавшейся пустоты (и в пропагандистских целях, куда же без них) собрали несколько модифицированный вариант сказочного деда, который приходит не на рождество, а в другой день и религиозных коннотаций не имеет.

Праздничная елка, в свою очередь, впервые входит в российский обиход всего-то в девятнадцатом веке, занесенная жившими в Петербурге немцами. Ранние версии Деда Мороза, относящиеся к тому же периоду, — это нечто среднее между святым Николаусом в немецкой версии празднования рождества и зловещим Морозом, требующим задабривания, из сказок. То есть это изначально продукт европейского культурного влияния.

Если с этой точки зрения посмотреть на отстрел Санта Клауса с одобрения Деда Мороза, то это выходит не нарратив о противостоянии России и Америки даже, а история о том, как воинствующий атеизм ниспровергает с неба Николая Чудотворца, также известного в рождественском контексте как Санта Клаус. Несколько сомнительная реклама христианским ценностям, да.

Про учеников разных способностей. В буддизме эта классификация описывает людей с точки зрения того, насколько сложные идеи этического/созерцательного/философского характера им удается передать, так чтобы это было эффективно.

Малые способности — это когда смысла человек не понимает (и не очень хочет понимать), но может очень добросовестно и неуклонно выполнять правила. Например: не есть плоть живых существ (рыбу, мясо и тому подобное), не переступать через священные тексты, не обзывать других людей нехорошими словами, не мисгендерить человека (применяя к нему тот род, с которым он себя не ассоциирует), не брать в работу двух клиентов, знакомых между собой и т.д.

На практике это иногда выливается в этику Терминатора (— Я же сказал, не убивать людей! — Я ему в колено выстрелил, он выживет), которая скорее про соблюдение буквы, чем про гуманизм, но во всяком случае тут можно рассчитывать на приверженность правилам.

Средние способности — это когда удается сформировать понимание общих принципов, из которых правила выводятся, и по аналогии уже самостоятельно решать этические, например, дилеммы, к которым нет готового правила. Например, если нехорошо соблазнять клиентов и заниматься с ними сексом, потому что это злоупотребление доверием и выход за границы рабочих отношений, то, наверное, одалживать у них крупные суммы денег на неопределенный срок тоже не надо. На этом уровне появляются уже некоторые общие представления о добре и зле, правильном и неправильном, полезном и вредном.

Высшие способности позволяют анализ проводить, с одной стороны, с точки зрения более широкого контекста, а с другой стороны, более глубоко и детализированно, и тут наступает осознание, что варианты поведения не делятся на определенно хорошие и определенно плохие. Точнее будет сказать, что у каждого варианта есть набор более или менее вероятных последствий разной степени желательности, и выбор происходит не между добром и злом, а скорее из разных зол.

На уровне средних способностей, например, может существовать идея, что питаться говядиной негуманно по отношению к корове, а на уровне высших способностей приходит осознание, что и сугубо растительная пища выращивается таким образом, который сопряжен с гибелью множества живых существ (насекомых, в первую очередь), так что даже просто поесть, не внеся этим вклада в страдательность сансары и не накопив кармы, оказывается затруднительно. Отношение к этике, соответственно, становится более гибким: она уже не столько про выбор заранее известного правильного ответа, сколько про поиск баланса, где достигается максимум пользы ценой минимума вреда.

Почитала про сексуальную сферу высокочувствительных людей. Задумалась. Как раз для этой группы, в отличие от общей популяции, характерно спонтанное восприятие физической близости как таинства, и весь процесс проживается очень глубоко и интенсивно, как на чувственном уровне, так и на эмоциональном.

В буддизме, с другой стороны, есть классификация буддистов на учеников, обладающих соответственно малыми, средними и высшими способностями. Буддийская тантра, где в изобилии встречаются эротические метафоры и есть некоторое количество медитативных техник непосредственно сексуального характера, считается учением, специфически предназначенным для учеников с высшими способностями, которое не должно раскрываться тем, кто к его восприятию не готов. И тут, например, возникает большое подозрение, что под "учениками с высшими способностями" следует понимать те 15-20% популяции, которые мы бы сейчас назвали высокочувствительными людьми, поскольку они же отличаются живым интересом к философии и вопросам смысложизненного характера, причем не обязательно в связи с депрессивным состоянием.

Если конкретно для них "храм мой — тело твое белое" — это интуитивно понятная идея, а других такой подход чаще скандализирует, чем воодушевляет, то да, наверное, есть какая-то большая жизненная правда в том, чтобы конкретно с целевой группой об этом и разговаривать, а всем остальным не смущать умы.

Барон стал бледнее, чем Абадонна, который был исключительно бледен по своей природе, а затем произошло что-то странное. Абадонна оказался перед бароном и на секунду снял свои очки. В тот же момент что-то сверкнуло огнем в руках Азазелло, что-то негромко хлопнуло как в ладоши, барон стал падать навзничь, алая кровь брызнула у него из груди и залила крахмальную рубашку и жилет. Коровьев подставил чашу под бьющуюся струю и передал наполнившуюся чашу Воланду. Безжизненное тело барона в это время уже было на полу.

— Я пью ваше здоровье, господа, — негромко сказал Воланд и, подняв чашу, прикоснулся к ней губами.

Тогда произошла метаморфоза. Исчезла заплатанная рубаха и стоптанные туфли. Воланд оказался в какой-то черной хламиде со стальной шпагой на бедре. Он быстро приблизился к Маргарите, поднес ей чашу и повелительно сказал:

— Пей!

У Маргариты закружилась голова, ее шатнуло, но чаша оказалась уже у ее губ, и чьи-то голоса, а чьи — она не разобрала, шепнули в оба уха:

— Не бойтесь, королева… Не бойтесь, королева, кровь давно ушла в землю. И там, где она пролилась, уже растут виноградные гроздья.

— Михаил Булгаков, "Мастер и Маргарита"

Таинство причастия — это красивая метафора выхода за пределы двойственности, тело убитое, обращаясь в хлеб и вино, становится телом кормящим, противоречия между мужественным и женственным, живым и мертвым разрешаются, разделенное становится единым. Мужчина подношение своего тела может совершить только один раз, и это заканчивается смертью, он не может продолжить жить с этим опытом, поэтому мужской взгляд на жертву тела — это взгляд извне, со стороны принимающего жертву. Распятый спаситель здесь — это обязательно фигура Другого.

У женщины иначе, если у нее есть дети, то она живет с опытом поднесения своего тела, он для нее живой и повседневный, она может помыслить его изнутри.

***

Большинство традиций буддийской тантры — это традиции, основанные мужчинами. С демонами, изображающими метафорически мучительные переживания, страсти, искушения и всякие неприятности, тантра в основном обращается в воинственной манере: демонов изгоняют, рассекают, уничтожают всевозможными способами, и освобождение таким образом мыслится как победа во внутренней битве. Это очень мужской сюжет.

А потом, в одиннадцатом веке, приходит Мачиг Лабдрон и говорит: "У нас получается какая-то неувязка. Учение будды — оно про освобождение живых существ от страданий. Демоны тоже живые существа! Как мы можем их рассекать и жечь, оставаясь при этом буддистами?" И ее медитация строится вообще по-другому. Она рассекает в воображении свое собственное тело и его обращает в нектар бессмертия, освобождающий от страданий все живые существа, включая чертей. И на уровне символического языка она становится в этот момент неуязвимой для какого-либо насилия, потому что невозможно отнять силой то, что уже было отдано по доброй воле. Метафора о материнстве и всех живых существах разворачивается зеркально, здесь уже не все живые существа — ее бывшие любящие матери из прошлых жизней, а она сама — кормящая мать для всего живого. Это ее собственное тело и становится субстанцией подношения, неупиваемой чашей.

На уровне тела опытом обмениваться сложнее, нельзя получить опыт вынашивания, не имея матки. На уровне сознания — проще, здесь больше свободы. Женщины перенимают мужские метафоры и пути, мужчины перенимают женские, в рамках одной традиции феминное и маскулинное переплетаются.

Не могу вспомнить, чтобы мой отец когда-нибудь держал мою мать на руках. Не могу вообразить себе этого, как ни пытаюсь.

Отец многому меня научил. Он научил меня поэзии, зоологии, биологии, астрономии и географии. Он познакомил меня со множеством разных вещей; но он никогда не показывал мне, как брать на руки любимую женщину и держать её у себя в объятиях.

Он никогда не показывал мне, как отдаваться.

Всё, что я знаю о любви, я узнал от тебя.

Ты отдалась.

— Грегори Колберт, "Пепел и снег"

Очень интересно, как перекликаются и бесшовно перетекают друг в друга телесный опыт, языковая картина мира и религиозный опыт.

Про женщину говорят, что она отдается мужчине. Про мужчину — что он овладевает женщиной. Нагая душа, открывающаяся силе, доверяющаяся ей, отдающаяся на ее волю — в этом смысле очень женственная, телесно женственная метафора. И если посмотреть, кто из идентифицирующихся с религиозной традицией ходит в храмы, то там очень закономерно можно увидеть преобладание женщин.

Мужчинам даже в постели бывает очень сложно отдаваться. Как это кто-то будет исследовать мое тело, узнавать мои чувствительные места, будет иметь власть управлять моим состоянием своим прикосновением? В этом много уязвимости и утраты контроля, это некомфортно и страшно. Мужчины часто бывают ориентированы скорее на то, чтобы больше уметь, чем на то, чтобы быть более открытыми, и они собираются, наоборот, там, где осваивают какие-то сложные телесно-ориентированные или медитативные практики, где есть формализованные ступени мастерства. Действие и движение — это ближе к мужскому модусу поведения.

Тезис, что человек создан по образу и подобию бога, можно же и в обратную сторону развернуть: что жизнь духа строится по образу и подобию жизни тела. Или, скажем, что тело и есть та глина, из которой делаются кирпичи для строительства храма.

Социальное подвижничество во многом похоже на духовное, тут тоже история про то, чтобы полностью отдать себя чему-то большему, как бы раствориться в служении объекту своей любви. И очень закономерно выходит, что женщины скапливаются в благотворительности, в педагогике, в медицине, организуют приюты для животных. Это уязвимость, но это и большая внутренняя сила, с другой стороны. Скромные и бесконечно заботливые люди, из которых, как кажется, непосредственно льется свет, это чаще женщины.

Самая большая жертва, которую человек может принести ради других, это жертва своего тела. Мужчине, чтобы своим телом пожертвовать, нужно умереть, и в традициях, выстроенных вокруг маскулинных фигур, бывает важна тема умирания. Иисус оказывается распят на кресте, будда подносит свое тело недавно родившей тигрице, которая слишком слаба, чтобы охотиться. Маскулинный путь — это путь пренебрежения к своей жизни. А у женщин по-другому, женщина подношение своего тела совершает, когда вынашивает и выкармливает ребенка, ей нужно жить и, более того, жить достаточно хорошо, чтобы она могла жертвовать свое тело другому. Феминные мотивы в традиции — это акценты на процветании, заботе, в том числе заботе о себе, благополучии. И тут отношение к жизни, наоборот, очень трепетное и любящее. Ахимса, категорический отказ от какого-либо насилия, это феминный мотив в религии, и в антивоенных протестах, закономерно, больше женщин.

"Я побывал во многих местах паломничества, но обойдя двадцать четыре святых места, я не нашел храма, более исполненного блаженства, чем мое собственное тело".

— махасиддха Тилопа (988-1069)

Джованни Лоренцо Бернини, "Экстаз святой Терезы", 17 в.
(храм Санта Мария делла Витториа, Рим, алтарная скульптурная группа)

И не скажешь после этого, что для чувственности в храме нет места. В самом алтаре оно нашлось.

Как говорится в тантрах, можно сделать из золота ночной горшок, а можно статую будды, и один объект будет нечистым, а другой чистым, но металл в том и другом случае останется одним и тем же.

Очень люблю эту скульптурную группу как иллюстрацию к тезису, что чистота в глазах смотрящего.

Еще интересное. В иудейской, например, традиции божество маскулинно, но божественное присутствие (шхина) женственно. В буддизме маскулинно сострадание будды как его деятельный аспект, но женственна мудрость будды как аспект понимающий и принимающий. Причем если, например, в христианстве Христос один, а христова невеста — явление множественное (каждая монахиня, или каждая душа, или все церкви, взятые воедино), то в буддизме можно найти историю наоборот: есть мать Праджняпарамита, олицетворение мудрости, и есть бесчисленное множество будд, которые от нее рождаются. И тут материнство уже не вспомогательная функция, не включенная даже в центральный тройственный объект почитания, а вообще центр нарратива. Буддизм махаяны, например, живых существ описывает как тех, кто нам в бесчисленном множестве прошлых жизней неизбежно хотя бы раз приходился любящей мамой, и здесь именно любовь между матерью и ребенком становится тем фундаментом, на котором выстраивается отношение к миру в целом.

***

Говорил равви Зуся: "Моя мать Мирл, да пребудет с ней мир, не молилась по книге, потому что не умела читать. Все, что она знала, — это как произносить благословения. Но когда она утром произносила благословение, то там, где она делала это, Божественное Присутствие (Шехина) сияло в течение целого дня".

— Мартин Бубер, "Хасидские предания"

Мать говорит Христу:
— Ты мой сын или мой
Бог? Ты прибит к кресту.
Как я пойду домой?

Как ступлю на порог,
не поняв, не решив:
ты мой сын или Бог?
То есть, мертв или жив?

Он говорит в ответ:
— Мертвый или живой,
разницы, жено, нет.
Сын или Бог, я твой.

— Иосиф Бродский, "Натюрморт"

А вот еще прекрасное, вот этот фрагмент из Песни песней Соломона, положенный в несколько адаптированном виде на музыку.

1. На ложе моем ночью искала я того, которого любит душа моя, искала его и не нашла его.
2. Встану же я, пойду по городу, по улицам и площадям, и буду искать того, которого любит душа моя; искала я его и не нашла его.
3. Встретили меня стражи, обходящие город: "не видали ли вы того, которого любит душа моя?"
4. Но едва я отошла от них, как нашла того, которого любит душа моя, ухватилась за него, и не отпустила его, доколе не привела его в дом матери моей и во внутренние комнаты родительницы моей.

https://www.youtube.com/watch?v=aKJvbTEnp0I

Тут же еще можно заподозрить, что разница в восприятии времени — она по своей природе гендерная, опирающаяся на телесный опыт. У мужского тела только один путь, оно идет к смерти. Для женского возможны варианты, оно может идти к рождению новой жизни. Если этот телесный опыт на восприятие традиции переносить (религиозной ли, терапевтической, не важно), то можно в изменении видеть или распад, некоторый аналог старения и умирания, а можно — появление чего-то нового. С этой точки зрения женское духовенство можно воспринимать как упадок традиции путем замещения в ней духовного светским, а можно как рождение: встретились христианство и феминизм, родился у них социальный институт женщин-священниц. Это очень разные нарративы, один мрачный, трагический, другой принимающий, оптимистичный.

Ой плакала Мария, ой плакала,
Прикрывала рукой места:
А можно нам без чудес, без блага да
Без креста?

Да пусть бы вообще родилась девочка,
Потом внуки пойдут, будет зять…
А ангел молчит и стоит, как дерево:
Курьер, нерусский, что с него взять.

А он ведь живым рождается, не игрушечным,
Что наш Исенька, что чужой Кайсын.
Каждый, кого вы сделали мясом пушечным,
Был когда-то маленький, мягкий сын.

И ничего подписывать я не буду вам!
На учёт не встану, рожу в хлеву.
Сами воюйте хоть в Косово, хоть под Чудовом,
Моего не возьмёте, пока живу.

А ей говорят: не кричите, девушка,
Все без вас заранее решено.
Начинайте завтра готовить побольше хлебушка,
Воду отстаивайте на вино,
Ничего вы здесь, мамочка, не поделаете:
Будет время, Иуда выдаст и Ирод съест.

А Бог, кстати, тоже все время мечтал о девочке.
Но он же папа,
Куда свою булочку,
да на крест.

— Женя Беркович

Интересно еще задуматься, какое значение имеет гендер метафор.

Если церковь — это тело христово, оно, вероятно, никого не родит, ибо ему нечем. А если церковь — невеста христова (и такая метафора есть в традиции)?

Тут же, если вспомнить, что у ребенка обычно два родителя, вообще замечательные истории получаются.

Встретились эллинизм с буддизмом, случился у них роман, и родилась в результате культура Гандхары, со статуями дивной красоты.

Встретились индуизм с суфизмом, и получился у них вдвоем поэт-мистик Кабир.

Встретились поведенческая терапия и дзэн-буддизм (так бы они вряд ли, конечно, пересеклись, но их католицизм познакомил). Разговорились, сошлись, и произвели в итоге диалектико-поведенческую терапию.

И т.д.

Интересно еще подумать о том, что не всякая утрата целостности есть нечто негативное. Можно рассечь тело, а может от тела родиться другое тело, и будет два живых тела.

Например, разные школы в рамках тибетского буддизма обладают функциональной самостоятельностью, но у них есть перекрестная совместимость, то есть можно в другую школу сходить за передачей, это нормальная практика, она не создает проблемы и не приводит к утрате идентичности. Если общину представлять себе как тело, то это получается не одно тело, а скорее несколько разных, которые периодически ходят друг к другу в гости попить чаю и поговорить.

Если на историю психотерапии с этой точки зрения посмотреть, то появление аналитической психологии Юнга, например, — это история про раскол общины: Фрейд очень болезненно реагировал на появление других интерпретаций психоанализа. С Юнгом он после этого оборвал контакт, и Юнг это переживал очень тяжело — Фрейд в его жизни был важной фигурой.

Терапию принятия и ответственности и диалектико-поведенческую терапию по отношению к КПТ можно рассматривать как дочерние организмы. Каждая школа функционально самостоятельна, у них разные профессиональные ассоциации, разные корпусы литературы, но они при этом сохраняют совместимость, между ними возможно перекрестное заимствование техник, между специалистами возможен диалог и т.д.

***

КАКТУС РОДИЛ КАКТУСЁНОЧКА.
Ему было глубоко до лампочки, мальчик он или девочка.
ОН родил. Кактусёнка.
Из чистого принципа.
По любви.

— Дмитрий Соколов, "Лоскутное одеяло, или психотерапия в стиле дзэн"

***

И даже на севере,
готовясь усесться в лотос,
убедись, что это — не кактус!..
(Ибо сказано в Пред-писании:
«Что в этом мире не кактус?»)

— Юй Кан, "Заповеди мастера У"

"Когда искренний человек исповедует ложное учение, оно становится истинным, а когда неискренний человек исповедует истинное учение, оно становится ложным".

— Чжао-чжоу (778-897)

Храм мой — тело твое белое…
Вольно трактуя строку Писания, —
Господи, что я с собою делаю
В явном соблазне непонимания…
Читаю ладони твои, как Библию,
Вглядываясь в каждую черточку пристально,
Иду Израилем, прохожу Ливию,
Возвращаюсь в Россию жадно, мысленно…
Лбом запыленным коснусь коленей:
Так, припадая к порогу церковному,
Раненый воин, бредущий из плена,
Спешит к высокому и безусловному Слову;
Наполненные смирением,
Рвутся цветы из-под снежной скатерти,
Или осенних лесов горение
Огненной лавой стекает к паперти.
Плечи твои… Не на них ли держится
Весь этот свод, изукрашенный фресками? —
Не Богоматерь, не Самодержица,
Не Баба степная с чертами резкими…
Не нахожу для тебя сравнения.
Сладко притронуться, как к святыне…
В каждой молитве — благодарение
Древне-возвышенной латыни!
Дай мне войти, позабыв уклончивость
Пришлых законов. Взгляни на шрамы.
Время любого бессилия кончилось.
Нужно держаться легко и прямо.
Храм мой — прими меня сирого, серого…
Не с плюсом, минусом — со знаком равенства.
Губ твоих горних коснуться с верою
И причаститься Святыми Таинствами.

— Андрей Белянин

Меня, возможно, вопрос евхаристического общения особенно цепляет потому, что в рамках профилактики сектантства наставник меня в свое время сводил за руку чуть ли не в каждую имеющуюся в Москве буддийскую общину. А Москва — это мировой буддизм в миниатюре, где можно попеть на языке пали с тхеравадинами, помедитировать в японской традиции, корейской, вьетнамской и целом ворохе разных тибетских традиций, намешать традиционных тибетских лекарств из ассортимента магазина "Индийские специи" с тибетскими докторами разной этнической принадлежности и т.п. Мы прибежище в трех драгоценностях с наставником ходили принимать везде, где его давали. День рождения Будды отмечали до победного, в нескольких разных общинах по очереди, благо в разных традициях его отмечают в разные дни, то есть можно целый месяц его праздновать в разных интерпретациях. И это как-то было очень нормально, ниоткуда не гнали (тхеравадины иногда хихикали по поводу махаянских еретиков, но довольно беззлобно). Нейтральный социальный разговор за чашкой зеленого чая, кто откуда, из какой школы, к каким линиям передачи принадлежит. И как-то привыкаешь как к данности, что не бывает чужого, вражеского буддизма, бывает просто очень много разного буддизма, и все прибежища в трех драгоценностях в конечном итоге равноценны. Ну и там еще всякие тантрические байки по поводу того, что Авалокитешвара (или Калачакра) в великом своем сострадании проявляется не только через буддийских учителей, но и вообще в принципе через разных духовных наставников, той традиции, от которой человек готов получать учение о милосердии.

Очень, очень сложно после этого понимать и принимать раскол между людьми, почитающими одну и ту же книгу.

Занятная деталь: по буддийским понятиям, пролить кровь будды и спровоцировать раскол общины — это деяния примерно равной чудовищности. А по христианским, церковь есть тело христово, то есть если она утратила целостность, то в некотором смысле это и есть рассечение тела божества.

Очень это красивая тема, сакрализация связей между людьми, возведение их в степень высочайшей ценности.

Занятно еще, какие интересные, содержательные беседы о новом завете, воцерковлении, догматике и тому подобном случаются иногда в компаниях, где никто из участников собственно и не идентифицируется как христианин.

Это вот отдельная, мне кажется, интересная группа — бывшие христиане или люди, так или иначе очень близко соприкоснувшиеся с традицией и насмотревшиеся там такого, после чего, с одной стороны, по соображениям элементарно нравственного характера невозможно частью этого быть или оставаться, а с другой, это нечто слишком хорошо знакомое, чтобы можно было сказать, что человек к христианству отношения не имеет. Если продолжать аналогию с личными отношениями, то это нечто вроде отношения к бывшим супругам, когда с одной стороны, ты определенно не хочешь больше с этим человеком жить на одной территории никогда, а с другой стороны, ты помнишь про него много всякой смешной и уютной ерунды, типа того, каким шампунем он пользуется, какое пиво пьет и в какие игры играет по ночам, помнишь встречи, помнишь какие-то очень теплые моменты, и это складывается не то что бы в чистосердечную ненависть, а скорее в горечь, что такие хорошие отношения превратились в такую тухлую тыкву.

В игре House Flipper очень убедительные модельки топорной икеевской мебели. Ностальгия, одиннадцать лет провела в пространствах, выглядящих как-то так.

Когда не в ресурсе, начинаю залипать на разные варианты игры в домик. А вы во что играете, когда батарейка на исходе?

Почему старые литературные и музыкальные произведения, не защищенные авторским правом, часто оказываются более широко доступны, чем произведения примерно того же качества и срока давности, которые все еще защищены авторским правом? Это пример неэффективности интеллектуальной собственности, который иллюстрирует предшествующий тезис, что CTEA (Закон о продлении срока авторских прав) — это крупнейшая захватническая акция в истории. Чтобы понять лежащий в ее основе экономический механизм, нужно задать вопрос: почему Disney и крупные медиакорпорации так настойчиво лоббировали CTEA? Простой ответ таков: потому что срок действия авторских прав на ряд очень успешных произведений приближался к завершению.

Очевидно, что целью не было переиздание десятков тысяч книг, фильмов и музыкальных произведений, выпущенных за предыдущие пятьдесят лет, которые имели определенный успех в свое время, а затем исчезли из списка бестселлеров, и теперь не издаются и их невозможно купить. Многие из этих продуктов творчества являются ценными художественными произведениями, и на них есть стабильный, но небольшой спрос, слишком незначительный, чтобы представлять интерес для медиагигантов. Эти произведения могут быть привлекательным продуктом для небольших издательств или музыкальных компаний; они могут быть ценным ресурсом для новых авторов и исполнителей, которые могли бы найти в них вдохновение для производных работ, но они не стоят усилий для таких корпораций, как Disney, и эти корпорации не заинтересованы в их переиздании. Более того, переиздание значительной части этих произведений привело бы к каннибализации текущих продуктов, которые активно продвигаются теми же самыми медиагигантами. Таким образом, благодаря продлению срока действия авторского права десятки тысяч произведений остаются под действием авторского права, принадлежащего компаниям, которые изначально их приобрели, и они не становятся доступны общественности. Этот эффект усугубляется феноменом "сиротских произведений", то есть произведений, в отношении которых сложно или невозможно связаться с владельцем авторских прав, но которые в результате продления срока действия авторского права остаются под его охраной. Монополисты максимизируют свою прибыль, ограничивая предложение, как учит нас элементарная экономика, а простой способ ограничить предложение для художественных произведений — это позаботиться о том, чтобы в любой момент времени для покупки не было доступно слишком много эквивалентных вестернов, приключенческих романов, комических романов, симфонических произведений и т. д.

Здесь скрывается неэффективность интеллектуальной собственности и гигантская захватническая акция. Из-за того, как устроено законодательство, продление срока авторских прав применяется erga omnes (или «ко всем»), а не только к нескольким избранным произведениям, в которых заинтересована корпорация Disney. Таким образом, чтобы сохранить защиту авторских прав для несколько бессмертных хитов — максимум трех сотен, а скорее всего, несколько десятков наименований — десятки тысяч произведений человеческого творчества были взяты в заложники и еще долго не будут выпущены для публики.

Подождите секунду, скажете вы, но если небольшой издатель может зарабатывать деньги, публикуя старую классику для той рыночной ниши, которая в ней заинтересована, почему бы этого не делать крупному издателю? Ответ: потому что для крупного издателя старая классика более ценна неопубликованной, чем опубликованной!

— Michele Boldrin, David K. Levine, "Against intellectual monopoly"

Тибетцы сильно поменяли отношение к тантрическим посвящениям, тибетской медицине и другим аспектам национальной культуры после аннексии Тибета Китаем. Если до этого великое почтение к тому или иному знанию выражалось в сильно осложненной процедуре доступа к нему (повышенная секретность, высокая цена обучения, ограничения по половому признаку и т.д.), то в условиях изгнания стало понятно, что сохранение этих практик может привести к утрате целых линий передачи. Среди тибетцев, родившихся уже за пределами Тибета, многие не владеют даже собственно тибетским языком, не то что культурными традициями, а современные тибетские монахи иногда предпочитают читать канонические тексты в переводе на английский, поскольку они так легче воспринимаются, чем на классическом тибетском. Соответственно, белый человек на посвящении — это уже не чужак, скорее всего недостаточно сведущий даже просто для понимания происходящего, которого желательно удалить, чтобы не мешал и не портил процесс, а слава будде, кто-то все еще интересуется традицией и хочет нести ее дальше.

С этой точки зрения, например, интересно задумываться о том, что сложные конструкции по ограничению доступа — это некоторый показатель избытка.

Еще одна интересная проблема, которую порождает законодательство об авторском праве, — это корпус произведений с недоступным правообладателем, которые еще не являются частью публичного достояния, но не могут быть легально приобретены или использованы с разрешения правообладателя, поскольку он неизвестен или по иной причине недосягаем (например, является организацией, прекратившей свое существование). Примеры таких работ — фотографии, сделанные в рамках научных экспедиций, автор которых уже не может быть установлен, записи народной музыки, сделанные в полевых условиях, опубликованные под псевдонимом романы и т.д.

Исследование 2009 года оценило общую численность произведений с недоступным правообладателем в коллекциях британских архивов, библиотек и музеев в 25 миллионов работ. А Библиотека Конгресса в отчете 2005 года заявила, что к 70% американской музыки, записанной до 1965 года, невозможно получить доступ легальным путем вне библиотеки из-за продолжающегося действия авторского права и отсутствия переизданий. Только в 2018 году была предпринята попытка ввести какую-то нормативную регуляцию для этой проблемы: согласно Акту модернизации музыки, пользователь может направить произведение (которое ему удалось получить каким-либо путем) в бюро авторского права, и если в течение трех месяцев правообладатель не находится, произведение может быть использовано свободно.

В России проблему произведений с недоступным правообладателем начали как-то решать на законодательном уровне только в этом году (Федеральный закон от 22.07.2024 № 190-ФЗ "О внесении изменений в часть четвертую Гражданского кодекса Российской Федерации").

Конкретно в случае Уатта выдача патентов 1769 и особенно 1775 годов, вероятно, задержала массовое принятие парового двигателя: инновации были подавлены до тех пор, пока не истек срок действия патентов, и в период легальной монополии Уатта было произведено мало паровых машин. Из числа инноваций, которые появились сразу после истечения срока действия патента, становится ясно, что конкуренты Уатта просто ждали этого момента, чтобы выпустить свои собственные инновации. Это не должно нас удивлять: новые паровые двигатели, независимо от того, насколько они были лучше, чем двигатель Уатта, не могли обойтись без использования идеи отдельного конденсатора. Поскольку патент 1775 года предоставил Болтону и Уатту монополию на эту идею, многие другие усовершенствования — большой социальной и экономической ценности! — не могли быть реализованы. По той же причине, до 1794 года двигатели Болтона и Уатта были менее эффективными, чем могли бы быть, потому что патент Пикарда не позволял никому, кроме него, использовать и совершенствовать идею объединения кривошипа с маховиком.

Кроме того, мы видим, что Уатт дурно распорядился своим изобретательским талантом: он тратил больше времени на судебные разбирательства для установления и сохранения своей монополии, чем на фактическое усовершенствование и производство своего двигателя. С чисто экономической точки зрения, Уатту не нужен был такой долгосрочный патент; как мы сейчас знаем, уже к 1783 году — за семнадцать лет до истечения срока действия патента — его предприятие уже стало безубыточным. На самом деле, даже после истечения срока действия патента Болтон и Уатт смогли сохранить значительное преимущество на рынке в силу своего первенства, несмотря на то, что у конкурентов было тридцать лет, чтобы научиться делать паровые двигатели.

Расточительные усилия по подавлению конкуренции и получению особых привилегий экономисты называют рентным поведением. История и здравый смысл показывают, что это злокачественный продукт легальной монополии. Попытка Уатта продлить срок действия патента 1769 года является особенно ярким примером рентного поведения: продление патента было очевидно не нужно для поддержки первоначального изобретения, которое уже состоялось. Вдобавок к этому, мы видим, как Уатт использовал патенты в качестве инструмента для подавления инноваций своих конкурентов, таких как Хорнблауэр, Уосборо и другие.

Двигатель Хорнблауэра является прекрасным примером: он был существенным улучшением по сравнению с двигателем Уатта, поскольку в нем была представлена ​​новая концепция составного двигателя с более чем одним цилиндром. Именно он, а не конструкция Болтона и Уатта, стал основой для дальнейшего развития парового двигателя после истечения срока действия их патентов. Однако, поскольку Хорнблауэр основывался на более ранней работе Уатта, используя его отдельный конденсатор, Болтон и Уатт смогли ограничить эту разработку в судебном порядке и фактически положить конец развитию парового двигателя. Монополия на отдельный конденсатор, который был полезным новшеством, заблокировала таким образом разработку другого столь же полезного новшества — составного двигателя, — тем самым замедлив экономический рост. Это торможение инновационого процесса является классическим случаем того, что мы в дальнейшем будем называть неэффективностью интеллектуальной собственности.

— Michele Boldrin, David K. Levine, "Against intellectual monopoly"

Еще интересная инфографика. В США в 1998 году был увеличен срок действия авторского права, в связи с чем на двадцать лет был заморожен процесс перехода текстов в общественное достояние, и тексты, опубликованные в 1923 году, перешли туда только в 2019 году.

Как результат, значительная доля американской литературы за двадцатый век сейчас недоступна для читателя. С одной стороны, этих книг мало на Амазоне: срок жизни исключительно бумажной книги на первичном рынке — обычно 1-5 лет. (Если книга вышла из тиража, дальше она доступна на вторичном рынке, если повезет, но по непредсказуемой цене.) С другой стороны, из-за законодательства и затрудненного доступа к бумажным копиям пострадал процесс оцифровки книг, опубликованных после 1923 года.

С распространением практики публиковать книгу в бумажном и электронном варианте, а также с опцией печати по запросу понятие выхода книги из тиража в значительной степени утратило смысл. Книги 21 века так уже массово не теряются, а вот литература за 20 век пострадала сильно.

Повышенный спрос на «героев» — там, где наблюдается дефицит обыкновенной добросовестности. «Герои» — это либо нормальные ответственные люди в ненормальном обществе, где таких членов — трагическое меньшинство; либо дилетанты, вынужденные свой низкий профессионализм время от времени компенсировать авралом; либо вовсе бесчеловечные типы, для коих высшая ценность — не человеческая жизнь, хотя бы и своя собственная, а «наука», «искусство» или просто распоряжение начальства, — не человек, а «научная проблема», «творческий замысел» или «выполнение приказа». Культ «героя» — это милитаристский, авторитарный и, как ни странно на первый взгляд, анархический культ (анархия как реакция на принуждение, на несвободу).

(...)

Реакцией на советскую «подвигоманию» можно считать, например, творчество братьев Стругацких. Чуть ли не с самых первых произведений (таких, как «Путь на Амальтею», «Полдень, XXII век») Стругацкие внушают читателю простую в общем-то мысль: герои, как правило, расхлебывают чьё-то головотяпство. Будь разгильдяйства, халтурщины, безответственности поменьше, меньше была бы и необходимость жертвовать жизнью в аварийных ситуациях, потому что меньше возникало бы таких ситуаций.

— А.В. Суворов, "Жизнь и прозябание"

– Я хочу, чтобы вы познакомились с Джонатаном Свифтом, автором этой злобной политической сатиры «Путешествия Гулливера». Вот этот парень – Чарлз Дарвин, этот – Шопенгауэр, там – Эйнштейн, а здесь, бок о бок со мной, – господин Альберт Швейцер, добрейший философ, по сути. Вот мы все перед вами, Монтаг. Аристофан, Махатма Ганди, Гаутама Будда, Конфуций, Томас Лав Пикок, Томас Джефферсон и господин Линкольн – мы все к вашим услугам. И еще мы – Матфей, Марк, Лука и Иоанн.

Все негромко засмеялись.

– Этого не может быть, – сказал Монтаг.

– Это есть! – ответил Грейнджер, улыбаясь. – Мы тоже сжигатели книг. Мы читали, а потом сжигали книги, боясь, что их найдут. Микрофильмирование себя не оправдало; ведь мы все время странствуем, не хочется закапывать микрофильмы, чтобы потом к ним надо было возвращаться. Всегда есть риск, что нас обнаружат. Лучше держать все в наших старых головах, куда никто не сможет заглянуть, никто даже не заподозрит, где надо искать. Все мы – кусочки истории, литературы, международного права. Байрон, Том Пейн, Макиавелли, Христос – все здесь. А время уходит. И началась война. И мы здесь, а город там, укутанный своим тысячесветным покрывалом. Над чем вы задумались, Монтаг?

– Над тем, до чего же я был слеп, когда пытался все повернуть по-своему, когда подбрасывал книги в дома пожарных и поднимал после этого тревогу.

– Вы делали то, что должны были делать. В масштабах всей страны это могло бы сработать прекраснейшим образом. Однако наш путь проще и, как мы думаем, лучше. Все, чего мы хотим, – это сохранить знание, которое, по нашему мнению, потом понадобится нам целым и невредимым. Мы пока еще не хотим никого подстрекать, не хотим никого гневить. Потому что если нас уничтожат, то знание умрет, может быть, навсегда. На наш особый манер мы – образцовые граждане: бродим себе по старым железнодорожным колеям, вечерами укладываемся спать на холмах, и городской люд нас не трогает. Иногда нас останавливают и обыскивают, но среди нашего личного имущества нет ничего такого, что можно было бы вменить нам в вину. Наша организация весьма гибка и фрагментарна, и к тому же устроена очень вольно. Кое-кто из нас сделал себе пластические операции на лицах и кончиках пальцев. Сейчас у нас ужасная пора: мы ждем, чтобы война поскорее началась и так же быстро кончилась. Во всем этом приятного мало, но бразды правления не в наших руках, мы просто нелепое меньшинство, вопиющее в пустыне. Но когда война закончится, может быть, и для нас найдется какое-то применение в этом мире.

– Вы всерьез считаете, что вас тогда будут слушать?

– Если нет, что же, придется подождать еще. Передадим книги нашим детям, в устной форме, а они, в свою очередь, придут с этими книгами к другим людям. Конечно, многое будет утеряно. Но ведь людей невозможно заставить слушать. Рано или поздно, но они должны будут прийти в себя после долгой болезни и тогда начнут задумываться, что же такое случилось в мире и почему он взорвался прямо под их ногами. Долго продолжаться это не может.

— Рэй Брэдбери, "451° по Фаренгейту"

Самой подробной и до сих пор непревзойденной разработкой Ваджрабхайрава-тантры является сочинение тибетского ученого и созерцателя XVIII в. Лхундуб-пандиты. Он составил подробнейшее описание Стадии зарождения (утпаннакрама) на 142 листах большого формата (равного длине тибетской стрелы), т.к. называемый Кьедрим (в Бурятии и Монголии произносят Жедрим) и Согрим (Зогрим) – описание Завершающей стадии практики (сампаннакрама) на 100 листах.

Обе книги хранились в библиотеке Далай Ламы в Лхасе, тщательно охранялись и выдавались исключительно для чтения только по специальному разрешению.

Примечательна история того, как эта секретность была нарушена, и обе книги попали в Бурятию (записано в 1981 г. со слов Бато-Далая Дугарова; последний услышал от Дид-хамбы Агинского дацана Жинба-Жамцо Эрдынеева):

В ХIX веке в Агинском аймаке жил молодой лама Намнанэ (сын Намньяна). Он был ламой-бродягой. Появлялся где попало, пьянствовал, скандалил, отбирал у мирян еду, насиловал девушек, сдирал с женщин украшения. Дрался на праздниках и обладал большой физической силой.

И вот, в тридцать лет он вдруг пришел в Агинский дацан во время ритуала Авалокитешвары и попросил разрешения присутствовать. Ламы меж собой переговорили и из-за робости перед ним разрешили. Такой ритуал длится три дня, нельзя есть, вставать, говорить, можно только смачивать водой горло. Самые сильные ламы могли подряд совершить этот ритуал 10 раз. А Намнанэ-лама провел его 108 раз подряд.

И тогда все присутствовавшие поняли, что он – необычный лама. Стали подносить ему еду, деньги, дары. Он потом все раздал мирянам и дацану. А сам сказал, что удаляется созерцать Ямантаку на гору Алханай – священное место в Агинском аймаке. Там он провел несколько лет и поехал в Тибет. Туда в это время отправлялись ламы и он попросил их взять его с собой.

Когда они приехали в один из монастырей Тибета, монахи не обратили на бурятских лам никакого внимания, но все заговорили о том, что на улице в телеге сидит мол сам Ра-лоцава.

В другом пересказе эта история выглядит так. Монастырь этот был сакьяский, там был в это время сакьяский Панчен; все ученики его обладали памятью прошлых рождений, и когда Намнанэ появился на пороге храма, монахи стали перешептываться: «Смотрите, Ро приехал! Давно мы тебя не видели!»

Далее Намнанэ-лама двинулся в Лхасу, жил около Поталы и с разрешения Далай-ламы XII получил доступ к книгам, которые считались самыми секретными. И здесь он был признан как Ра-лоцава, приехавший из Северной Халхи (Бурятии) с неведомой горы Алханай. В тайне от всех он по листу выносил текст Жедрима и Зогрима Ямантаки, сочинение Лхундуб-пандиты, и переписал эти два сочинения полностью. Предание говорит, что Лхундуб-пандита ослеп, когда в пещере писал эти книги. Итак, когда Намнанэ-лама закончил переписывание, он втайне покинул Тибет.

За ним была погоня, чтобы убить и отнять тексты. Не доехав до Кяхты и чувствуя, что его настигают, он зашел к русским, старообрядцам, и за несколько часов овладел русским языком. Попросил, чтобы его закопали в земле подальше от воды, а он мол будет в таком состоянии, что ему ничего не сделается. Когда же придут люди из Тибета и спросят такого-то, то надо сказать, что он умер и захоронен. Они пойдут на место захоронения, чтобы вывести меня из самадхи. Но для этого нужна вода, а т.к. воды не будет, то они махнут рукой и уйдут. Когда же они уйдут, вы принесите воду и я оживу. Как он сказал, так и случилось.

Придя в Агинск, Намнанэ-лама отдал переписанные книги монастырским печатникам. Один экземпляр он отправил Далай-ламе. Тот был удивлен и спросил: «Откуда это!?». Ему сказали, что эти книги прислал Ро-лоцава из Алханая. На это Далай-лама ответил, что «очевидно пришло время напечатать эти книги» и издал указ иметь их по одному экземпляру каждому габжа-ламе, практикующему тантру.

— В.М. Монтлевич, "Краткая история тантры Ваджрабхайравы"

Некоторые книги относительно легко находят свою целевую группу за счет того, что автор является сам частью сообщества, для которого пишет, и на рекламу книги работает сарафанное радио (основная масса продаж самостоятельно изданной литературы происходит внутри тех или иных коммьюнити). Иногда названия достаточно, чтобы человек понял, что это для него, потому что есть отсылка к понятному признаку, который легко обнаруживается и легко используется для поиска как ключевое слово (например: "Гимнастика для близоруких"). Тут даже сообщества не нужно, достаточно, чтобы человек знал о своей близорукости и был ей как-то обеспокоен.

Но бывают более слабые признаки, попадание в которые принесло бы читателю много счастья, однако непонятно, как по ним искать. Например, вероятно, есть и другие истории, кроме сказки "Эрик" Шона Тана, где фигурируют марсианского вида микрорастения, художественно высаженные в мелкий бытовой хлам, и они могли бы осчастливить ту часть читательской аудитории, которой заходят такие поделки, но неясно, ни как искать такую литературу, ни как искать эту аудиторию. Есть много потенциала для волшебных совпадений между читательскими предпочтениями и книгами, но проблема в том, что в общем неструктурированном вале литературы им сложно встретиться.

Мне, например, очень нравятся книги, написанные людьми, пытающимися найти диалектические решения для разного рода идеологических разногласий. Бинокулярная оптика близка моему собственному когнитивному стилю, и вот эти книги меня двигают лучше всего, потому что я могу непосредственно включать ход мысли автора в собственные мыслительные процессы, и это экономит мне время на то, чтобы прийти к тем или иным выводам. Я знаю, что в этом плане мне подходят Фукуяма и Чеслер, например, но я это знаю только опытным путем. Даже то, что я могу свои предпочтения сформулировать вербально, все равно не делает их хорошим поисковым запросом. Вероятно, есть еще авторы с похожим образом мысли, но я не знаю, как мне их найти, иначе чем просто ходя по ссылкам от уже знакомых авторов на книги, которые их самих поразили. Это, кстати, неплохая стратегия, но она направлена в прошлое: такие ссылки ведут в более старую литературу по отношению к источнику, но они не могут направить в более свежую.

Вот эту проблему, потенциально, можно было бы решать средствами машинного обучения. Реклама, выстроенная на корреляции покупок ("люди, которые покупают то же, что и вы, покупают еще вот это...") позволяет двигать то, что уже начало продаваться, но если обнаруживать сродство только что вышедшего текста с опубликованными ранее — или, еще лучше, с тем, что и как пишет сам читатель в блогах/соцсетях, — то можно было бы помочь встретиться читателю и прямо для него написанной книге еще до того, как ее кто бы то ни было купил. Это сразу много проблем решало бы: малоизвестные авторы нашли бы своего читателя (и их работа, как результат, была бы более экономически целесообразна), читатель читал бы то, что подходит лично ему больше, чем мэйнстрим, финансовые потоки более равномерно распределялись бы по индустрии, и можно было бы в целом по индустрии сильно сэкономить на рекламе.

К настоящему моменту человечество коллективными усилиями произвело не менее 160 миллионов книг (и эта оценка может быть сильно занижена из-за сложности учета исключительно электронных изданий и книг, изданных самостоятельно). Это очень много, и следующая системная проблема, в которую мы утыкаемся, — это проблема навигации.

Во-первых, где найти такую библиотеку (или в принципе такой способ доступа к книгам), чтобы более или менее любая книга, в которой возникла надобность, была там обнаружима? Пока нигде, но как раз над этим работают пираты. Мета-библиотека Anna's archive сейчас саккумулировала в себе около десяти миллионов книг. Это все еще малая доля от всего написанного человечеством, но все равно, со старой и нерасхожей литературой часто можно столкнуться с тем, что иначе чем через теневые библиотеки она в принципе недосягаема. Собрать в одном месте всю сокровищницу человеческой письменной культуры — это эпическая задача откуда-то со следующего этапа развития человечества; на данном этапе эту работу получается делать только вне правового поля. К сожалению, да, сейчас единственный путь к экстратерриториальной, неуязвимой для цензуры и деструктивных экономических практик абсолютной библиотеке лежит через пиратство.

Как мы уже обсуждали, когда количество опций для выбора сильно превышает комфортные для нас семь плюс-минус два (а десять миллионов книг — это гораздо, гораздо больше), выбор происходит по наиболее примитивным алгоритмам — через разные формы "уже знакомого". То, что отдельно взятая книга лежит где-то в библиотеке, само по себе еще не означает, что я с ней встречусь. Нужна дополнительная информация, которая приведет меня к ней. Например, если я хочу залезть в какие-нибудь нерасхожие первоисточники второй волны феминизма (а это семидесятые годы прошлого века), мне нужно знать хотя бы поименно и пофамильно, какие авторы меня интересуют. Для этого я уже должна была что-то прочитать — например, статью в Вики или что-нибудь из Чеслер (бабушка имеет полезную привычку перечислять все книги, которые ей зашли).

С тем, что "читают все", этот процесс становится быстрее и короче — информация о популярной литературе "витает в воздухе" и дополнительной исследовательской работы не требует. Получаем эффект сгущения, когда даже в пространстве свободного доступа запросы все равно концентрируются вокруг очень известных произведений и вторичной по отношению к ним литературы (фанфикшн, исследования, мемуары и т.д.). Это нехорошо для культурной жизни (ведет к ее гомогенизации, несмотря на вал все новых публикаций), и, чуть менее очевидно, это нехорошо для политической жизни, потому что сгущение читательской активности вокруг очень небольшого числа авторов ведет к сверхприбылям довольно случайных людей, которые концентрируют в их руках ресурс политического влияния. И да, мы получаем проблему Роулинг, которая имеет техническую возможность влиять на положение нелюбимого ей транс-сообщества, потому что Гарри Поттер хорошо читается. Это нехорошо, когда способность писать прикольные сказки может дать человеку достаточно политической власти, чтобы реализовывать свою ненависть к малым группам с таким размахом.

Дети с талантом к гейм-дизайну жутко раздражают взрослых, пытающихся играть с ними в настолки.

Вместо того, чтобы придумывать стратегии в рамках правил, они придумывают другие варианты правил и играют не так, как их научили, а так, как им кажется лучше.

Почитала программную "Against intellectual monopoly". Очень там занятно про то, какие системные эффекты получаются от патентов и авторских прав (главным образом это получается в интересах частных монополий, ценой заметного снижения скорости прогресса и удорожания продукта для конечного пользователя).

Кстати же поняла, что у задачи на распространение книг есть изящное решение. Имеем: автора, который резонно хочет, чтобы его труд был оплачен, читателей, которые готовы платить за счастье почитать книжку тогда же, когда ее читают другие, и поучаствовать в обсуждении, и пиратов, которые настаивают на том, что книги должны быть доступны свободно. Принимаем во внимание, что большинство продаж приходится на первый год после публикации, а далее продажи незначительны. Защищаем право автора на доход с продажи книг в течение первого года, за этот год книгу платно прочитывают те, кто был заинтересован в быстром доступе, после чего текст объявляется народным достоянием, и дальше им могут пользоваться те, кому не нужен быстрый доступ, но нужен свободный, широкий и глубокий. Декриминализуем таким образом сектор электронных библиотек (массово заседающие там студенты и научные работники выдыхают с облегчением), но вводим социальную норму, что первый год после публикации надо дать заработать автору. Ну и собственно все. Каждый получил то, зачем пришел. (Рубрика "альтернативная, разумная реальность".)

Смотрела, какие интересные идеи есть в дискуссии о возможности отказа от копирайта, и с неожиданной стороны увидела почтенного графа Толстого.

Письмо Льва Толстого издательству "The Free Age Press":

Дорогие друзья,

Я получил первые выпуски ваших книг, брошюр и листовок, содержащих мои писания, а также проспекты с изложением цели и плана издательства «The Free Age Press».

Издания чрезвычайно аккуратны и привлекательны и, чтò мне представляется величайшей важностью, весьма дешевы, а потому вполне доступны широкой публике, состоящей из рабочего класса.

Я также горячо сочувствую объявлению на ваших переводах о том, что они не подлежат правам литературной собственности. Будучи хорошо осведомлен о всех жертвах и практических затруднениях, в которые это вовлекает издательское предприятие в наше время, я особенно желаю выразить мою сердечную благодарность переводчикам и участникам вашего дела за их великодушное присоединение к моему отказу от всякой литературной собственности, чтò помогает делать мои писания совершенно свободными для всякого, кто захочет переиздавать их.

Если я напишу еще что-нибудь, чтò сочту заслуживающим напечатания, то с большим удовольствием доставлю это вам немедленно.

С самым сердечным пожеланием дальнейшего успеха вашим усилиям

Лев Толстой.

Москва,
24 Декабря 1900.

Тут мы выходим на еще одну более широкую проблему. Теоретические правила, по которым разные социальные процессы должны работать, и закономерности того, как они на самом деле работают, — это две разные вещи, которые могут быть удалены друг от друга, как конституция Российской Федерации и реальная ситуация с правами человека на ее территории.

Эксплицитно при этом обычно объясняются только теоретические правила, а как оно на самом деле, приходится выяснять опытным путем. Нейротипичные люди несколько лучше приспособлены к тому, чтобы вырабатывать двоемыслие и оперировать множественными правилами, хотя в целом для людей характерно в юности иметь несколько более романтически-оптимистичное представление о работе, например, законов и моральных норм, чем в более зрелом возрасте.

Аутичные люди в такое умеют плохо и исходят по умолчанию из того, что если правила есть, то все по ним и должно работать, сами они правила склонны соблюдать очень аккуратно и того же ждут от окружающих. Столкновение с реальностью того, что другие люди действуют не по правилам, и это почему-то не пресекается и в основном не приводит для них к серьезным негативным последствиям, фрустрирует и дезориентирует страшно. Ну например, аутичному ребенку объясняют правила поведения в группе сверстников, которые надо соблюдать, чтобы избегать конфликтов, и он старательно выучивает, что неприличные шутки — это плохо, смеяться над другими нельзя и трогать их руками без спроса тоже нельзя. Столкновение с поведением реального школьного класса после этого вызывает много недоумения. Во-первых, почему эти люди нарушают все эти правила? Во-вторых, почему никто это не пресекает? В-третьих, если они сами этих правил не соблюдают, с какой стати я должен? В-четвертых — если оно не работает так, как мне объяснили, то как же оно на самом-то деле работает?

Для работодателя бывает удобно, что у него сотрудник аутичный, с той точки зрения, что этот человек будет очень методично и добросовестно соблюдать свою должностную инструкцию и все остальные правила, о которых знает. Но самого человека это ставит в невыгодную позицию, если у окружающих есть навык аккуратно срезать углы и нарушать часть правил, потихоньку подкручивая условия игры в свою пользу, так чтобы при этом сохранялась видимость добросовестности (театр этичности — из этой серии), а он среди этого нормализованного шулерства один пытается делать все, как положено. Кроме прочего, страдает еще точность прогнозов, когда человек предсказывает поведение окружающих, опираясь не на реальные закономерности, а на то, как оно теоретически должно работать. (В этой рубрике: "Я к ним пойду, они мне по закону обязаны...")

В правовых ситуациях вера в то, что ссылка на законы как таковая достаточна для того, чтобы они заработали, может оказаться очень опасной иллюзией: можно серьезно переоценить то, насколько мы на самом деле защищены законом на уровне практического правоприменения.

Еще одна история, ассоциативно связанная с проблемой авторских прав, — это более широкая проблема неконтейнируемости информации. Если бы только книжки утекали в теневые библиотеки, но на сторону столь же бесконтрольно и с не меньшим размахом утекают личные данные, которые по идее должны были бы храниться с несколько большим тщанием. И однако база данных, будучи извлечена оттуда, где хранилась, дальше распространяется легко и беспрепятственно в пару кликов, примерно куда угодно и в неограниченном количестве копий. Соображения социальной приемлемости и заботы о владельце информации, на которых худо-бедно держится рынок электронных книг, тут, естественно, никаким сдерживающим фактором уже не работают, и приходится сталкиваться с реальностью того, что если данные технически могут утечь, они утекут, и это нельзя поправить, просто много раз сказав, что так делать нехорошо.

Это довольно опасный вообще баг восприятия — переоценка того, насколько сильно мы на самом деле можем влиять на поведение других людей и на реальность в целом путем выражения неодобрения. Классический пример того, как это создает риски: родители избегают разговаривать с подростками о контрацепции, потому что им кажется, что подобным разговором они могут подать сигнал, что одобряют секс между подростками. Есть иллюзия, что пока родители однозначно сигнализируют, что они эту сексуальную активность не одобряют, то она и не будет происходить. А реальное влияние родительского неодобрения на поведение гораздо ниже, чем кажется; неодобряемое поведение просто случается таким образом, чтобы родители о нем не знали. (И, соответственно, чем меньше информированности на момент, когда неодобряемое поведение все-таки случилось, тем более вероятны инфекции, нежелательные беременности и т.д.)

Тут мы снова приходим к тонкой разнице между принятием и одобрением: можно обоснованно считать некоторые вещи вредными или опасными и одновременно принимать факт того, что такие вещи происходят, несмотря на то, что они вредные и опасные, и независимо от того, что мы по их поводу думаем. Признание их как факта реальности и понимание их механики позволяет во всяком случае принимать какие-то меры по снижению рисков.

С преподаванием, кстати, похожая тема: презентации к лекциям примерно так же неконтейнируемы, как электронные книги, и если читать какие-то курсы, то приходится сталкиваться с реальностью того, что, во-первых, презентации в своем первозданном или переработанном виде в итоге могут оказаться примерно где угодно, а во-вторых, ничто не мешает кому-нибудь из коллег по их мотивам потом читать примерно то же самое.

Применительно к преподаванию мне сейчас нравится метафора с планетарием. Знание о мире, как космическое пространство, не представляется возможным огородить забором, но можно описывать это для себя не как историю про "мое знание", а скорее как историю про то, что я экскурсовод по этой части космоса, и стремлюсь работать так, чтобы классно было познавать это пространство именно со мной, хотя технически, да, можно и с кем-то другим и вообще самостоятельно у себя дома.

Переориентация из правовой плоскости в плоскость человеческих отношений и социальных динамик. Когда осознаешь, в какой степени успешное срабатывание авторского права происходит не за счет правовых механизмов как таковых, а за счет базовых социальных, это очень интересно меняет сознание.

Вопрос с туалетами (а также раздевалками и прочими гомогендерными пространствами) осложняется тем, что они помимо утилитарной функции несут еще и социальную. Женский туалет — это не просто место, где женщины могут помочиться, это еще и место, где они могут кулуарно что-то обсудить таким образом, чтобы мужчины это гарантированно не услышали. Женщины в отсутствии мужчин (и мужчины в отсутствии женщин) разговаривают не так же, как в смешанных по полу компаниях. Уровень самоцензуры снижается. Озвучиваются вещи, которым нежелательно выходить за пределы гомогендерной компании, потому что они нарушают социальные нормы. Мужчины, например, в гомогендерных средах позволяют себе больше расистских, сексистских и гомофобных высказываний. Женщины, обсуждая между собой родительство, если им достаточно безопасно друг с другом, могут позволить себе высказывать много негативного о мужьях и детях. Если проницаемость защитной оболочки гомогендерного пространства меняется и теряет определенность (например, женщины не уверены, придет ли в пространство еще одна женщина или замаскированный мужчина), снижается уровень социальной безопасности: а можно ли будет говорить так же свободно, как раньше, а не утечет ли предмет разговора наружу? Из-под страха сексуального насилия проступает страх социальной смерти, не озвучиваемый, поскольку сами разговоры в таких пространствах являются фигурой умолчания.

Залипательное. Вид из окна машины, атмосфера странствия.

"Down by Law", 1986

https://youtu.be/IgMP9O-cIV8?si=UZgyc_3XRlNB0MCp

О причудах мотивации. Помимо того, что есть гендерные различия в оплате труда, есть еще различия в социальных ожиданиях относительно того, как человек на низкую зарплату будет реагировать.

Женщина, особенно замужняя, занимаясь любимым делом на позиции с унизительной зарплатой, будет ощущать себя более социально приемлемо, чем мужчина. Мужчина с большой вероятностью будет чувствовать, что от него требуется быть способным прокормить семью, и он в это требование не вписался. Интересно, что для самого мужчины это ожидание может звучать репрессивно, как ограничение в доступе к ценному ресурсу: я не могу себе позволить в школе работать, мне надо деньги зарабатывать.

Получается, что счастье заниматься тем, чего душа (внутренняя мотивация) просит, на практике может оказываться достаточно велико, чтобы человек был готов платить за него довольно большим количеством упущенной выгоды, если его в этом не обуздывать общественным порицанием.

Интуитивно кажется, что если какой-нибудь вид деятельности плохо финансировать, деятельность встанет; на практике получается, что если деятельность может работать на внутренней мотивации, то она не встанет, но поменяется гендерный состав работников (останутся главным образом женщины) и испортится эмоциональный климат: будет много фрустрации, обиды и смещенной агрессии (вспоминаем орущих на детей педагогов и культуру дегуманизации в поликлиниках).

Чем больше переживания самореализации, общественной и культурной значимости может давать деятельность, тем более несправедливые условия труда в ней можно создавать, не встречая существенного сопротивления.

На межличностных отношениях тоже работает. Чем больше женщина склонна переживать любовь как смысл жизни и безусловную ценность, тем хуже с ней можно обращаться, прежде чем она придет к выводу, что ей такие отношения неприемлемы.

Наши ценности — это не только наши опоры, но и наши точки уязвимости.

Одна из классических игр на моделирование экономического поведения, это когда мы выдаем небольшую сумму одному игроку и предлагаем поделиться со вторым. Если он согласился на предложенную часть суммы, оба игрока забирают свои доли, если отказ от сделки, то никто ничего не получает.

Спонтанно игроки, которые играют лицом к лицу, склонны делиться примерно пополам. Это просоциальное поведение, которое работает при отсутствии внешнего принуждения (но при угрозе столкнуться с неудовольствием второго игрока). Если игроки друг друга не видят, готовность делиться падает, потому что невидимого субъекта мы не очень-то воспринимаем как человека, и его негативная реакция волнует нас куда меньше (поэтому переписка в комментариях склонна происходить с более высоким уровнем агрессии, чем если тех же людей физически сажать за один стол).

Характерное исключение составляют студенты-экономисты. В отличие от студентов других специализаций, экономисты второму игроку выделяют не половину, а значительно меньшую долю. С точки зрения игрока-экономиста, даже малая сумма предпочтительнее нуля, а уязвленное достоинство партнера в расчет не принимается.

Самое занятное, что если смотреть на то, как потом реальный издательский бизнес работает, это еще и адаптивная стратегия экономического поведения. Если автор не сам публиковался, а принес книжку в издательство, то из тех денег, которые читатель заплатил за свой экземпляр, автору достанется величина порядка десяти процентов (25%, если речь идет об электронной версии). Даже на таких унизительных для автора условиях достаточно много авторов согласится вступать в отношения с издательством, чтобы экономическая стратегия издательства была жизнеспособна.

У некоторых читателей, кстати, доля издательских отчислений автору вызывает интенсивное возмущение, иногда выражаемое вопросом: "А можно я просто пиратку скачаю, а стоимость книги скину автору на карту?" (Психолог, работающий на базе центра, для сравнения, получает обычно примерно половину того, что заплатил клиент.)

Что движет автором? Автором движет внутренняя мотивация. Возможность творить, выражать себя и быть услышанными являются самоценными, поэтому могут продолжать работать в отсутствие, например, субъективно соразмерного материального подкрепления (и часть авторов готовы еще доплатить, чтобы опубликоваться). Некоторая засада здесь заключается в том, что внутренняя мотивация мешает остановиться в несправедливых условиях, но сама фрустрация от несправедливости при этом никуда не девается.

Если вернуться к примеру с женщиной, любящей чистоту, то осознав, что партнеру не ценно то, что она делает, женщина, весьма вероятно, не остановится! Типичное обоснование звучит примерно так: "Ну я же не могу не заботиться о своем любимом человеке, это у меня выражение любви такое!" Фрустрация по поводу отсутствия взаимности, естественно, сохранится.

И тут можно серьезно задуматься над тем, всегда ли внутренняя мотивация — это хорошо. И всегда ли она ведет к более счастливой жизни.

Очень люблю на сессиях задавать вопрос: "А зачем другому человеку делать то, что вы от него хотите?"

Чаще всего на него следует ответ типа: "Ну, чтобы мне было комфортнее".

"А зачем другому человеку, чтобы вам было комфортнее?"

Это очень важный, на самом деле, вопрос, потому что точный ответ на него позволяет понять, как более эффективно производить переговоры. И вообще имеют ли они смысл.

Если другой человек заинтересован в сохранении отношений, рабочим аргументом будет то, что изменение поведения приведет к улучшению в отношениях.

Если другой человек не заинтересован в хороших отношениях с нами, но заинтересован в каком-то ресурсе, который мы контролируем, рабочий аргумент — это угроза ограничить доступ к ресурсу.

Если другой человек в нас ни в какой форме не заинтересован, то, возможно, понадобится просто принять, что это поведение вне нашей зоны контроля.

Так или иначе, чтобы влиять на систему, надо понимать принципы, по которым она работает. Если встает задача как-то повлиять на поведение другого человека, имеет смысл исходить из его логики и его системы приоритетов, а не из своих собственных.

Иногда тут приходится задавать себе очень неприятный вопрос: "А правда ли я достаточно много значу для другого человека, чтобы он ради меня совершал усилия по изменению своего поведения?" Если ответ отрицательный, это ок. Нас на планете восемь миллиардов, и из этих восьми миллиардов нас обычно интересует благополучие только малой доли людей. Не войти в чужую выборку — не провал, а статистически ожидаемое событие. Просто надо понимать, что мы не в этой выборке, чтобы исходя из этого понимания более эффективно строить собственную стратегию поведения.

Аналогично с терапией: психолог свое представление о том, насколько он хороший психолог, выстраивает на том, сколько он курсов прошел, сколько протоколов выучил, в скольких модальностях может работать. А если поспрашивать клиентов, оказывается, что клиенты в массе своей эти модальности и друг от друга-то не особо отличают, а их представление о хорошей психологической помощи вообще из других компонентов складывается: чтобы поняли, чтобы поддержали, чтобы не осуждали, и чтобы полегчало (желательно побыстрее). То есть, по идее, если идти от усредненного клиентского запроса, надо двигаться не в сторону неуклонного умножения техник, а скорее в сторону культивации эмпатичности (ее объективный вклад в итоговую эффективность процесса действительно очень большой и может перевешивать вклад технического инструментария).

Для игр ценность внутриигрового текста может получаться отрицательная: автор текста упахался и написал много строк, а игроки, столкнувшись с таким количеством строк, проводят меньше времени в игре и чаще запрашивают возврат, потому что они читать устают. Отсюда еще одна неинтуитивная мысль: восприятие текста, независимо от того, был ли он оплачен, требует затрат сил и времени на чтение, и совершенно не факт, что читатель будет готов то и другое выделить. Применительно к терапии это ситуация, когда психолог прислал большую, подробную раздатку, а клиент ее так никогда и не прочитал. Длинную раздатку писать дольше (и по трудозатратам дороже), но ценность раздатки на страничку для процесса может получиться выше, если оказывается, что короткие раздатки читаются, а длинные нет.

Автор от корректора в коммерческой ситуации принципиально отличается тем, что автор хочет писать (и еще он хочет за это денег, если получится), а корректор непосредственного чувства удовлетворения и самореализации от корректуры не получает. Если корректору не платить, он идет заниматься другой работой, а когда автор попадает в убыточную историю, он в ней остается с большей вероятностью, если творчество закрывает ему какие-то еще потребности, помимо экономических. То же справедливо для других видов деятельности, связанных с ощущением творческой самореализации: педагоги, например, если их финансово поддерживает семья, бывают склонны годами работать в минус ради ощущения, что делают что-то важное и хорошее, и с переживанием, что эта работа их неотъемлемая часть. При этом они могут интенсивно фрустрироваться от своей неоцененности рынком, но не уходить (что собственно и консервирует положение дел).

Бизнесовому мышлению идея о том, чтобы делать работу ради счастья самой работы, чужда. Творческое мышление идет от вопроса "что я хочу сделать и насколько сильно мне хочется это сделать". Бизнесовое идет от вопросов "что у меня захотели бы купить, сколько мне будут готовы за это заплатить, и будет ли мне это интересно с точки зрения моих затрат" (если интересно не будет, не фрустрируемся, просто идем делать что-то другое). Причем нельзя сказать, чтобы одно было безусловно лучше другого. Это разные парадигмы, нацеленные на разные результаты. Если бы Ван Гог через год-два безуспешных попыток раскрутиться перестал заниматься живописью, признав это экономически нецелесообразным, мировая культура, вероятно, много бы потеряла. А вот сам Ван Гог, возможно, прожил бы гораздо более счастливую жизнь... Но это не точно.

Еще из неинтуитивного. Когда происходит процесс продажи или обмена, то продающая/дающая сторона и покупающая/получающая по-разному воспринимают ценность объекта транзакции.

Во-первых, свое родное автоматически воспринимается более ценным, чем такое же чужое. В субъективно воспринимаемую ценность закладывается количество собственных усилий, затраченных на объект, и степень привязанности к нему. Например, один и тот же объект недвижимости мы будем принципиально по-разному оценивать в зависимости от того, покупаем ли мы его на вторичном рынке, или это наш родной объект, где мы прожили пятнадцать лет и сами сделали ремонт. Разница интуитивно определяемой суммы может быть примерно в два раза. (Тут можно догадаться, что собственные творческие произведения по умолчанию ценятся автором высоко, если времени и усилий в них всаживается много, и они были продуктом любви, а не принуждения.)

Далее, собственные усилия для нас видимы, чужие нет, поэтому чужие трудозатраты мы по умолчанию склонны недооценивать. Если работу по дому поделить ровно пополам, каждый из двух партнеров будет чистосердечно уверен, что он делает большую часть работы: две трети, скажем. То есть объективно справедливое распределение труда, как ни странно, не приводит автоматически к переживанию наступления справедливости!

Ценность объекта/продукта/услуги воспринимается получателем исходя из его системы ценностей и приоритетов. В бизнесовом сеттинге ключевой вопрос — это настолько ли субъекту интересен объект транзакции, чтобы он был готов за него платить, а в небизнесовом — настолько ли субъект заинтересован, чтобы он был готов прикладывать усилия. (Например, достаточно ли человек страдает от своего тревожного расстройства, чтобы это его эффективно мотивировало выполнять задания на экспозицию от терапевта.) Отсюда, например, классический сценарий партнерских конфликтов, когда женщина упахивается, делая дома чисто и аккуратно, потому что в ее системе ценностей это суперважно, и ей кажется, что она внесла таким образом очень высокий вклад в отношения. Она ожидает встречной такой же интенсивной включенности в заботу о ней, но не дожидается. Оказывается, что ее партнер вполне комфортно себя ощущает, когда по углам лежат носки, и ему в целом нравится, когда прибрано, но не настолько, чтобы он ради этого напрягался сам (или оплачивал клининг), поэтому для него субъективная ценность регулярной уборки низкая, и как значимый вклад в отношения он это не воспринимает. С одной стороны, женщина ощущает, что ее труд не оценили, и низкая оценка ее вклада действительно получается несоразмерна ее трудозатратам; с другой стороны, есть проблема недостаточной информированности о состоянии "рынка": если там изначально не было запроса на уборку, то "натуральный обмен" заботой закономерно не работает.

Внутри индустрии аналогичным образом критерии оценки продукта могут кардинально отличаться от того, как это воспринимает клиент. Например, с точки зрения сотрудника издательства, орфография и пунктуация очень важны, и если книга вышла без корректора и редактора, то это свинство. С другой стороны, средний читатель имеет смутное представление о том, как должна выглядеть пунктуация, но имеет зато свои критерии того, что такое хорошая книжка: например, она должна быть легкая для чтения, взгляды автора должны совпадать со взглядами читателя, среди информации должно быть достаточно много новой и неочевидной и т.д. На практике таким образом может оказаться, что с бизнесовой точки зрения корректор опционален, и его можно заменить автоматической проверкой правописания с существенной экономией денег и без большой потери в привлекательности продукта.

Еще одна важная мысль заключается в том, что какое бы решение ни принимал читатель в ситуации выбора, он его принимает в своих интересах. Мнение автора как таковое приобретает какой-то существенный вес, только если есть выстроенные на человеческом уровне отношения между автором и аудиторией (для игропрома это та ситуация, когда игрок команду авторов нежно называет "ребята" и знает их поименно и пофамильно). В общем случае читатель делает так, как хорошо ему, исходя из его личных приоритетов, а не так, как хорошо автору или бизнесу. Тут можно вспомнить, как Роулинг пыталась требовать от сообщества, чтобы сообщество прекратило писать рейтинговые фанфики, а сообщество заслушало ее мнение и продолжило писать, потому что потребности в области романтических и эротических фантазий имеют более высокий вес для итогового поведения целевой группы, чем беспокойство автора о том, как существование этого контента скажется на франшизе.

Тут интуитивно могло бы показаться, что в ситуации выбора из бесплатного текстового файла и точно такого же за деньги в интересах читателя всегда выбирать бесплатный, но на самом деле нет. Это только финансовый уровень выбора. А там есть еще.

Если, например, находиться в Германии и сталкиваться с реальной возможностью того, что после использования торрентов домой придет полиция, выбор платного варианта — это выбор в пользу безопасности и меньшего количества беспокойства о проблемах с законом. Но если авторское право существует на бумаге, а на уровне конечного потребителя его осуществление ничем не обеспечено (то есть его нарушение не создает никаких дополнительных рисков), этот эффект работать не будет.

Если человеку очень важно ощущать, что он все делает правильно (а женщин, например, в ходе гендерной социализации активно приучают к тому, чтобы они "вели себя хорошо"), то выбор в пользу платного варианта — это выбор позитивного самовосприятия и сокращения страхов, связанных с общественным порицанием и социальной смертью. Если человеку проще заплатить, чем сталкиваться со страхом оказаться плохим, авторское право с этим человеком будет неплохо работать, даже если организационно оно ничем не обеспечено. Но если мы говорим, скажем, о сотруднице бюджетной организации, которой пуды литературы нужны для работы, то желание чувствовать себя хорошим, например, педагогом, может эффективно перевешивать желание быть хорошим потребителем, будучи выше по иерархии ценностей. И тут нам, например, будет интересен гендерный расклад целевой аудитории и ее расклад по уровню дохода.

Выбирая сходить в кино за деньги, а не посмотреть его же с торрентов через два месяца дома, человек выбирает счастье социализации один раз, когда можно сходить в кино с кем-то, а потом счастье социализации второй раз: то, что кино можно обсудить в тот момент, когда всего его смотрят и о нем говорят, а не когда эта тема уже морально устарела. То есть все равно себя выбирает, а не Диснея.

Выбирая профинансировать какой-нибудь маленький, но гордый проект, который на общебизнесовых основаниях не выжил бы, люди бывают готовы заплатить выше рыночной цены, и при этом они получают ощущение соучастия в творчестве — если бы не наша поддержка, этого продукта просто не было бы, он и наш тоже. Здесь может получаться очень мощное переживание себя членом плодотворного сообщества, которого может не давать большая франшиза, для которой плюс-минус зритель или читатель вообще неощутимы.

С этой точки зрения полезно задавать себе вопрос, зачем целевой аудитории платить за то, за что она технически может и не платить, и каким образом это может вписываться в ее собственные интересы, и потом уже от этого понимания двигаться.

То есть нужна какая-то тропинка из ощущения знакомости, которая будет вести читателя через первобытный хаос контента к конкретному продукту. Сгущение потребления вокруг массивных франшиз тут первым делом приходит в голову, но на тех же механиках работает и сериализация нон-фикшна. Если психолог уже читал Роберта Лихи, и ему понравилось, это повышает вероятность того, что дальше он будет выбирать снова Роберта Лихи. На биографии и автобиографии высокий спрос и их много среди бестселлеров, та же механика.

Для бумажных книг значительная часть этих тропинок как раз получается из того, что книгу передают с рук на руки, одалживая почитать. Покупать кота в мешке человек может быть не готов, а бесплатно попробовать то, что нарекомендовали — это проще, порог вхождения снижается. Физически книга при этом все время одна. Ее можно, если очень понадобилось, отсканировань, но это силы и время, если бюджет не нулевой, а книга не супер раритетная, то обычно проще свою купить. Соответственно, процесс циркулирования книги заведомо есть, но он относительно небольшой. С электронными книгами эта система ломается, потому что одолжить электронку — это создать еще одну копию, на что требуются все те же пара кликов. Барьеры субстрата и времени снимаются, получается вместо трех читателей одной книги эффект пяти хлебов и двух рыбок, когда одной копией можно осчастливить неограниченное число граждан. Автор/издательство в этот момент с ужасом представляют себе объемы потерянной прибыли, образующиеся, когда миллионы читателей читают книгу бесплатно (трудозатраты читателя-то на копирование снижаются почти до нуля, а автор от этого быстрее писать не стал, и его трудозатраты остались прежними!). Тут, правда, надо учесть, что нелицензионная копия конкурирует с морем нелицензионных копий других продуктов, и если дорожка знакомости не протоптана, то она и бесплатно не то что бы очень активно читается. Распространение продукта в популяции, тем не менее, становится слабо контролируемым процессом, и чтобы его вогнать в какие-то берега, появляется юридический/моральный запрет на нелицензионное копирование вообще. Он ограничивает (не то что бы потрясающе ограничивает, но до какой-то степени) растекание книги по популяции, но одновременно с этим перекрывает кислород естественному механизму рекламы: "понравилось — дай почитать товарищу".

В свою очередь, эффективность того, как работает запрет на копирование, является функцией от того, насколько в популяции в целом хорошо работают законы и моральные нормы. Если есть культурный консенсус, что строгость законов компенсируется необязательностью их выполнения, то авторское право тоже будет плохо работать — от общего неуважения к законам. Если в сообществе распадаются горизонтальные связи, и есть культурный консенсус, что человек человеку волк, то соображение заботы об авторе, которому тоже надо как-то не умереть с голоду (а еще его жутко злит, когда он свою за год выстраданную книжку видит свободно висящей на заборе), перестает работать, потому что в принципе перестают работать соображения спонтанной заботы и сострадания к малознакомым людям. То есть это еще некоторый косвенный показатель атомизации общества, и, например, с этой точки зрения хороша стратегия ориентации на свою фанатскую аудиторию, которая в тебе видит живого человека и лично твоим благополучием, в том числе финансовым, интересуется.

Как это выглядит глазами целевой аудитории. Целевая аудитория сталкивается с задачей выбора в условиях моря вариантов. Умный выбор мы умеем осуществлять из примерно 4-5 опций, если опций существенно больше, мы опускаемся на уровень простых эвристик — выбираем уже знакомое. Что такое уже знакомое, например, для книг и игр?

Знакомая вселенная, серия, франшиза: я играл в первые два Балдурс гейта (или вообще в D&D), я поиграю в третий.
Знакомый автор: я уже читал Пелевина, я почитаю еще Пелевина. Или: я этого чувака два года уже в телеге читаю, я хочу его поддержать — жги, автор, пиши еще.
Знакомый жанр: Гарри Поттер пошел хорошо, если в этой книге тоже про магическую школу, отлично, почитаем.
Свое сообщество: я гей, автор гей, и пишет автор про что-то гейское. Наше, берем. Или: я мама аутичного ребенка, вот мемуары другой мамы аутичного ребенка, и вот на форуме у нас про эту книгу недавно писали. Берем.
Знакомый человек: друг Вася подарил мне книжку (либо одолжил свою почитать) и сказал, что мне это понравится. Я прочитал, действительно понравилось. Следующие три книги того же автора уже сам купил.
И так далее.

Дальше мы выходим на еще более интересную историю — про конкуренцию. Если взять, например, хорошо исследованный американский книжный рынок, то объем продаж там не меняется последние лет двадцать пять, а количество людей, которые хотят быть авторами, растет. Барьеры для процесса создания контента снижаются — в целом снижаются, это системный тренд. Например, если клавиатурой и текстовым процессором умеет пользоваться как минимум каждый второй, исключается технический барьер, если можно самоопубликоваться, не дожидаясь одобрения редакции, исключается социальный барьер, а если можно еще и очень дешево это сделать, не связываясь с типографией, а повесив электронный текст на электронной же площадке, исключается экономический барьер. Что-то подобное, например, можно видеть в игропроме: сделать игру на коленке стало достаточно легко, разместить ее для продажи — тоже.

Вместимость рынка при этом совершенно необязательно растет следом. Если темп жизни увеличивается, вместимость в смысле реального потребления скорее падает. Реальное потребление и покупки — это не совсем одно и то же, часть платно или бесплатно скачанных книг будет открыта и почти сразу закрыта, часть игр будет платно или бесплатно скачана, чтобы поиграть когда-нибудь потом, и это "потом" не наступит никогда, но для простоты будем исходить из того, что если количество доступных наименований утроилось, то свободного времени у читателя/игрока втрое больше все-таки не стало. Входной барьер падает, а конкуренция растет. Это же, например, и на сфере услуг видно. Если можно быстро и относительно дешево отучиться на годичных курсах профпереподготовки, чтобы потом работать, специалистом стать легко, но надо конкурировать с большим количеством специалистов, многие из которых тоже отучились легко.

Статистически ожидаемая карьера, например, для книги на американском рынке — это порядка 250 покупок за все время ее существования. По деньгам это неинтересно. Чтобы это стало интересно, надо или клепать такие книги по одной в месяц, производя макулатуру а ля "30 способов удержать мужчину" (верный путь к выгоранию и хана творческому процессу), или садиться думать над стратегией, чтобы получался не статистически ожидаемый результат, а что-то более интересное. С игропромом — та же засада. Небольшая часть наименований (даже у крупных контор) взлетает, остальные теряют деньги. Получается несколько парадоксальная ситуация, когда эмоционально быть творцом очень козырно, а экономически быть творцом рискованно, надежнее быть тем, кто перепродает чужую продукцию, так чтобы в большую выборку в основном убыточной продукции все-таки прилетало что-то доходное. (Психологическим центром, по аналогии, тоже надежнее быть, чем отдельно взятым консультирующим психологом, который, если не взлетел, работает с 2-3 клиентами в неделю, не отбивающими затрат на учебу.) Люди, которые хотят работать, но пока не получают дохода, формируют собой вторичные сегменты рынка: курсы обучения геймдизайну, коучинг начинающих авторов, тренинги по построению практики для психологов и т.д.

У супергеройских фильмов стратегия еще занятнее. Кинематографическая вселенная Марвел с мерча делает вдвое больше денег, чем с фильмов, по которым этот мерч. То есть идея в том, чтобы сформировать привязанность к персонажам (франшиза социальный суррогат, к персонажам отношение вырабатывается примерно так же, как к живым людям), а потом дать много возможностей для покупки объектов, дающих ощущение сопричастности. Здесь даже если кино человек посмотрел бесплатно, денег он все равно занес, когда купил, например, сшитый по лицензии рюкзак с Халком. А вот нелицензионный мерч становится проблемой, потому что счастье фетиширования наступило, а корпорация с этого ничего не поимела. Фанарт, особенно коммерческий, в этом смысле находится в серой зоне: с одной стороны, работая на привязанности к персонажам, он потенциально занимает ту же нишу, что мерч (и с точки зрения авторских прав это нелегальная история), с другой стороны, способствует поддержанию интереса к франшизе и работает еще одним вариантом неформальной рекламы. Фанфикшн - это еще один вариант фетиширования на персонажей, который приносит много счастья потребителям (и авторам), но не приносит впрямую денег корпорации, и тут, например, было бы интересно посмотреть данные по покупкам мерча: конкурирует ли фанфикшн с рюкзаками и кружками, закрывая ту же потребность бесплатно? Или наоборот, побуждает к покупке мерча, поддерживая фокус внимания на персонажах? Или никак не влияет?

Этот же принцип мышления, вероятно, был бы полезен и в сфере социального прогрессорства. Можно искать, что не так с другим человеком, и объяснять ему, почему он дурак и/или нехороший человек, а можно задавать себе вопрос: что не так с моей собственной стратегией продажи продукта/идеи, и почему она не взлетает или взлетает не так высоко, как хотелось бы.

Например, если говорить про тот же "инклюзивный" кинематограф, то если мы исходим из идеи, что потенциальная польза наносится в основном при просмотре фильма оппонентами (например, у них вырабатывается привыкание к человеческому разнообразию), то для анализа эффективности этого решения нам, например, будет малоинтересно, что про это кино думают единомышленники. У них с отношением к разнообразию уже и так все хорошо, и понравилось им кино или нет, на итоговое дружелюбие среды не влияет. Имеет значение, как кино выглядит глазами оппонентов. Если оппоненты хором говорят "господи, опять кино с черными лесбиянками, закрыл через пять минут", значит на практике стратегия не работает и вместо привыкания эффективно вырабатывается отвращение и избегание (по тем же механикам, как вырабатывается навык не смотреть туда, где расположены рекламные блоки). Но для того, чтобы это зарегистрировать, принять к сведению и скорректировать стратегию, надо все-таки читать оппонентов, а не только друг друга, и пытаться понимать, как это выглядит их глазами. Вот на категорическом нежелании воспринимать точку зрения оппонентов как сколько-нибудь ценную информацию американская либеральная мысль во многом и погорела.

Некоторая проблема современного книжного рынка в том, что он по инерции мыслит понятиями и принципами еще тех времен, когда на создание каждой копии книги требовалось затратить существенный ресурс. Соответственно, каждый, кто книгу получил, получил ее откуда-то, и там, где он ее взял, ее больше нет. Отсюда регулярно повторяемая мантра про воровство.

А если смотреть на реальное поведение читателей как экономических субъектов, то оно сейчас получается похоже, например, на поведение пользователей компьютерных игр. Игрок, который поиграл бесплатно, означает недополученную прибыль, если он поиграл молча и купил бы игру, не будь в наличии пиратки. Он никак не влияет на выручку, если он поиграл молча, а денег у него все равно не было. И он потенциально увеличивает прибыль, если поиграл бесплатно, но поделился радостью с друзьями, и кто-то из них в итоге игру купил. И аналогично с электронными книгами. То есть когда мы в расчеты включаем социальные процессы, там зависимость получается вообще не линейная.

Игропром тут пришел к некоторым интересным решениям. Одно из решений — это когда многопользовательская игра делается по модели free-to-play, и бесплатно играющие школьники создают достаточную массовость, чтобы у игроков, которые занятые люди, и им проще заплатить, чем тратить время на гринд, была вокруг живенькая интересная среда. Другое решение — это когда у игры многопользовательские механики, которые доступны только через проверку лицензии. Те, кто хотел поиграть бесплатно, сохраняют возможность найти пиратку и поиграть бесплатно, но счастье социализации в игре требует покупки продукта. Счастье социализации — это очень могучий мотиватор, в период ковидного затвора популярными причинами нарушения режима самоизоляции были социальные мероприятия: например, в церковь на службу сходить.

То есть когда пользователь не хочет платить за игру как таковую, потому что у него уже много сформированного опыта, что поиграть можно бесплатно, разумно задавать вопрос, а за что он готов платить: за экономию времени в игре, за несправедливое преимущество над другими игроками, за возможность поиграть по сети с друзьями и т.д.

Если на книгу этот опыт переносить и помыслить ее текстовое содержимое как условно-бесплатную часть продукта, то следующий вопрос, это какая часть продукта достаточно важна покупателю, чтобы он хотел ее оплачивать: счастье держать в руках красивый объект, ощущение сопричастности от того, что поддержал автора материально (это сильная мотивация, на ней держатся продажи нишевых книг патронам), фетишистская радость от обладания экземпляром книги, выпущенной ограниченным тиражом и т.д.

Немножко исследований по поведению покупателей книг. Неинтуитивные результаты. Если коротко:

— свободно доступный электронный полнотекст несколько повышает продажи бумажных копий (поскольку работает рекламой), но это не универсальный эффект
— свободно доступная электронная копия конкурирует с платной электронной копией, но не с бумажной; отсутствие электронного продукта не увеличивает продажи физического
— если электронная книга становится доступна не одновременно с бумажной, а позже, на продажи бумажных книг это не влияет, а продажи электронных копий падают.

Если проводить аналогию с чтением бумажных книг, запойный читатель пиратской литературы получается эквивалентен не тому, кто упер бумажную книжку из магазина, а тому, кто безвылазно сидит в библиотеке, изредка покупая то, что было очень надо, но в библиотеке отсутствовало. То есть он бы так или иначе много денег индустрии не принес, разница в основном в том, где именно он бесплатно читает килотонны текста.

Отсюда интересно вытекает, что бумажная копия покупается в общем случае не ради информационного содержания. То есть и ради него тоже, но первично не оно. Например, если книжка в подарок, то ее субстанциональность играет примерно ту же роль, что подарочная упаковка — вписывает книгу в формат социально приемлемого подарка. Информация может быть доступна бесплатно, но за ее заворачивание для адресата подарка покупатель готов платить. Для некоторых людей существенны сенсорные свойства (подержать в руках, потрогать страницы). Для некоторых людей важен аспект коллекционирования (собрать всю серию на своей полке, радоваться при виде корешков). Некоторые люди ощущают, что их библиотека в большей безопасности, когда она физическая, чем когда она может накрыться целиком вместе с жестким диском. И т.д.

Еще отсюда вытекает, что на книжном рынке пиратство реально препятствует только торговле воздухом (продаже электронных копий, на создание каждой из которых затрачивается ничтожно малый дополнительный ресурс), а на традиционный книжный бизнес не влияет. Если он начинает приходить в упадок, то по каким-то иным причинам.

https://epjdatascience.springeropen.com/articles/10.1140/epjds/s13688-018-0135-y#Sec3

https://quod.lib.umich.edu/j/jep/3336451.0013.101?view=text;rgn=main

https://papers.ssrn.com/sol3/papers.cfm?abstract_id=1966115

Фукуяма, кажется, высказывал интересную идею, что когда сообщество делегирует функцию разрешения конфликтов специалистам (юристам, психологам), то в целом по популяции навык договариваться деградирует, потому что зачем делать это самому бесплатно, если можно сгрузить на специально обученного человека. И Штаты приводит как пример сообщества, в котором очень развита культура хождения в суд, но провисает культура мирного урегулирования. (Вот это потрясающее отсутствие какого-либо интереса к логике оппонентов и рациональному зерну в ней у обеих сторон, кажется, очень способствует тому, чтобы борьба за права приобретала скорее характер вечной эпической борьбы метафизического бобра с метафизическим ослом, чем сколько-то целенаправленного процесса.)

Делегирование эмоциональной поддержки и в целом разговоров по душам специально обученным людям (психологам) с идеей, что это работа такая (эмоциональная), а всякий труд должен быть оплачен, мне кажется, должно иметь сходные последствия для культуры задушевных бесед. А они работают очень мощным фактором-протектором против развития депрессий. Пример все тех же Штатов показывает, что так можно очень быстро прийти к культуре, когда психолог — это зачастую единственный вообще человек, с которым про что-то чувствительное можно поговорить, потому что все остальные посылают с такими разговорами к психологу. А с учетом, что, см. выше, между психологом и его работой расположен непреодолимый для многих экономический барьер, который еще и растет со временем, перспектива складывается такая себе.

То есть это, конечно, хорошо, что нас хотя бы до какой-то степени может заменять ChatGPT (в валидацию он уже, по-моему, умеет лучше, чем средний русскоговорящий психолог), но горизонтальные связи между людьми экологичнее и важно, наверное, питать их сеть, а не обезвоживать.

Профессиональное амплуа: неправильный психолог для неправильных людей. Отринул прокрустово ложе сам, помоги другому.

(Прокруст — это был такой древнегреческий бандит с занятным пунктиком на рост жертв. Он заманивал путешественников к себе домой, укладывал на ложе, и если ноги торчали, то отрубал ноги, а если на ложе оставалось место, то вытягивал силой. Коротко о том, что с человеком делает представление о "нормальном человеке".)

***

У кружка профессионального взаимообучения тем временем завелись первые стены в виде комнаты чата :) Кто хотел, но пропустил ссылку на входную анкету в постах выше, она вот:

https://docs.google.com/forms/d/e/1FAIpQLScZwlHJc-mtepXQAtoGJAmR56-B2PUi-mg0_wjEIwuDm0K1Ig/viewform

Ну, кроме шуток, когда я работала в детском саду, то мы пытались много важного и нужного утрамбовать в довольно небольшой домик, так что в какой-то момент у нас завелось такое явление как "методическая раздевалка", потому что рабочее место методиста было буквально компьютером, стоящим в раздевалке. А потом ко мне стал ходить на занятия мальчик, который имел какие-то очень серьезные претензии к замкнутым помещениям, особенно с дверьми, и в нашей жизни — для его душевного спокойствия — появился "психологический коридор".

Чудесное разнообразие образовательных сред.

Рафаэль Санти, "Афинская школа"
В центре композиции беседуют Платон и Аристотель, прямо на лестнице улегся хулиган киник Диоген.

Перипатетики (последователи Аристотеля) называются так от слова Περίπατος, означающего крытую галерею. Имеется в виду Ликей (он же Лицей), который Перикл, один из основателей афинской демократии, построил для прогулок, а потом Аристотель выкупил это здание под школу.

Психологический клуб имени Белла-Ланкастера, тем временем, завел себе входную дверь. Кроме двери и коврика перед ней больше пока примерно ничего нет, стены возведем в процессе 😆. Кроме психологов любого уровня подготовки, сочувствующих смежников и смежниц (врачей, педагогов, юристов и тэ дэ) тоже ждем, будем опыляться кросс-дисциплинарно!

https://docs.google.com/forms/d/e/1FAIpQLScZwlHJc-mtepXQAtoGJAmR56-B2PUi-mg0_wjEIwuDm0K1Ig/viewform

Тэкс. Ну кроме философского семинара у нас в кружке взаимообучения еще сходу намечается факультатив по правовой грамотности: уголовный кодекс для психологов, сексуальные преступления и т.д.

Сделаем маленькую входную анкетку, и можно будет собираться потихоньку.

Университет "сделай сам".

***

"Узок круг этих революционеров. Страшно далеки они от народа. Но их дело не пропало. Декабристы разбудили Герцена. Герцен развернул революционную агитацию".

По словам психотерапевта Бонни Шалифо, «женщины из рабочего класса живут на краю обрыва, как это описала Лилиан Рубин. Они находятся в одном кризисе от нищеты, и они идут по этому краю без страховочной сетки».

<...> Классовые мифы все еще распространены как среди психиатров, так и среди психотерапевтов (например, если на приеме богатая женщина, то она, вероятно, избалована и просто симулирует невротическое расстройство, чтобы привлечь внимание). Бедная женщина не может позволить себе невроз — ей нужно продолжать жить, несмотря ни на что. Когда сходятся переработки, стресс, разбитое сердце и жизненные трагедии, и она надламывается под их грузом — как сломалось бы большинство людей на ее месте — многие психиатры рассуждают: ничего не остается, кроме как поставить диагноз, выписать лекарства и отправить ее в учреждение. Все равно она не сможет позволить себе терапию у частного специалиста.

На самом деле, в наши дни очень немногие могут себе ее позволить.

Большинство ранних феминистских теорий о женщинах на самом деле описывали белых, гетеросексуальных, образованных женщин из среднего класса. По определению, в свете таких теорий и бедные, и богатые женщины были «Другими».

В мое время психотерапевтов учили трактовать просроченные платежи как сопротивление терапии. Однако в 1996 году Марсия Хилл писала: «Те, у кого мало экономических ресурсов, иногда избегают как платить, так и говорить о своих проблемах. По моему опыту, это избегание скорее отражает чувство беспомощности в отношении денег (и, возможно, обиду на высокую стоимость терапии), чем чувства по поводу терапии как таковой. С другой стороны, многие люди из рабочего класса или бедных семей исключительно добросовестно относятся к тому, чтобы платить мне, потому что они знают, как важно, чтобы любой труд был оплачен, и они гордятся своей способностью оплачивать счета. Людям с меньшим достатком может быть очень трудно согласиться на то, что они воспринимают как «благотворительность», и я иногда оказывалась в странном положении, когда мне приходилось уговаривать клиентов платить мне меньше».

— Филлис Чеслер, "Женщина и безумие"

В общем, я сформулировала некую первичную мысль. Пора, в лучших традициях отечественной академической культуры, феминизма второй волны и дошкольного образования, открывать кружок. Типа Павловских сред.

Как я это вижу: внешнюю мотивацию исключаем, чтобы процесс не разлагался и не формализовался, поэтому никаких членских взносов и вообще монетизации, но также и никакой раздачи сертификатов (если очень захочется, сделаем шаблон в фотошопе, чтобы каждый сам себе мог рисовать по мотивам посещенного семинара бумажку о том, что он его посетил). Оставляем только чистое счастье взаимоопыления идеями и наработками. Кто хочет поговорить о том, что считает важным, разговаривает, кому интересно послушать, приходит и слушает. Я вот, например, давно хочу почитать что-нибудь в жанре "прикладной буддизм для психологов". Входной барьер — хотя бы первый курс психфака или начатая какая-нибудь другая программа профессиональной подготовки. Фэйсконтроль на минимальную адекватность, наверное, пригодится, но я думаю, что если жетонов никаких не давать, только заинтересованные в самом процессе и придут.

У меня в свое время такой кружок был в школе, когда наш физик в такой андеграундной манере вел свободный для посещения факультатив по эволюции картины мира, и это, я считаю, лучшее, что со мной случилось в школе. Начали с индейцев шошонов, закончили методологией науки, до сих пор очень люблю методологию науки.

Поставьте под этим постом, пожалуйста, задумчивый смайлик (🤔), если вам было бы интересно что-то такое делать.

Про силу контекста. Один из показателей ситуации со здравоохранением — это материнская смертность. Если смотреть по Штатам разницу между черным и белым населением, то она пугающая: чернокожие мамы умирают втрое чаще белых. В этом контексте белые мамы выглядят, естественно, плантаторами. А если сравнивать Штаты, например, с Европой, то получается, что белые американские мамы умирают втрое чаще европейских, хотя на медицину уходит порядка 18% ВВП (примерно вдвое больше, чем в других развитых странах). То есть ресурсов в медицине много, просто они не добираются туда, куда надо. До белых мам добираются плохо, а до небелых — еще хуже.

Чтобы было с чем сравнить: российская материнская смертность за тот же 22 год — это 13 случаев на 100000 живорождений, то есть выше, чем в Европе, но все равно заметно ниже, чем у американцев.

И тут, например, становится очень видно, что дорого — не значит хорошо.

Если посмотреть на американскую культуру как на сообщество, большая половина которого поставлена окружающим капитализмом на грань экономического коллапса и живет в страхе заболеть или потерять работу, то становится несколько понятнее ожесточенность и даже асоциальность, которые прослеживаются в борьбе за права человека американского разлива.

Ну действительно, если ты живешь в сеттинге, где социальная защищенность исчезающе мала, каждый сам по себе, а большой бизнес (образовательный, медицинский, юридический...) пытается отжать у тебя вообще весь ресурс и еще сколько-нибудь сверху, это очень закономерно - воспринимать жизнь как джунгли, где надо все время с боем отвоевывать ресурсы у конкурентов. Или как рабовладельческую плантацию, да. Очень сразу становится понятно, почему так много наезда, обвинений и требований, и так мало попыток найти общую почву и общие приоритеты.

В какой-нибудь момент, наверное, стоило бы начать догадываться, что в роли главных плантаторов выступают отнюдь не демографические группы по полу, расе и тому подобному, а тот самый крупный бизнес, где аккуратно скапливается большая часть ресурсов сообщества. Но с этим левиафаном, во-первых, толком даже непонятно, что делать (он несущая конструкция), а во-вторых, идеологи борьбы за социальное равенство как раз и скапливаются в университетской/научной/медицинской среде, где они ожидаемо подслеповаты в отношении вклада собственного цеха в несправедливое распределение ресурсов. Из такой ролевой позиции, естественно, удобнее разговаривать про то, что кругом расизм, сексизм и прочие измы, чем про то, что медицинская индустрия оставляет людей без крыши над головой, а образовательный кредит становится долговым рабством на десятилетия.

Из позиции заинтересованного наблюдателя за американскими социальными процессами тут, например, стоило бы задать себе вопрос: а нам точно надо такое же, мы вот точно их решения хотим брать за образец?

В профессиональном сообществе можно бывает наблюдать сходную цеховую слепоту: весь инструментарий критического социального анализа прикладывается к жизни клиента, но посмотреть через ту же оптику на родимую индустрию в голову обычно не приходит. Она принимается как есть и по мере сил рационализируется.

Итак, эмоциональные смыслы денег современная психотерапия унаследовала от психоанализа, где они сложились в сеттинге лечения очень состоятельных клиентов, которые еще при этом никуда не торопятся.

С конкретными путями перемещения денег все еще веселее. Поскольку популярные сейчас направления доказательной психотерапии в основном родом из США, то вместе с терапевтическими методами неосознанно еще воспроизводится многое из устройства американского здравоохранения.

Более антигуманной системы здравоохранения, чем в США, человечество пока еще не придумало. Во-первых, в Штатах, в отличие от большинства развитых стран, не обеспечен доступ всех граждан к медицинским услугам. Лечение стариков и детей из бюджета кое-как финансируют, но в основном там каждый сам за себя. Гражданин оплачивает медицинскую страховку, которая покрывает значительную часть стоимости медицинских услуг, но не всю. Со страховкой получается просто дорого, без страховки — космически дорого. У 8-9% населения медицинской страховки при этом нет вообще никакой. Примерно четверть взрослого населения испытывает сложности с тем, чтобы найти на лечение деньги.

Примерно две трети всех случаев банкротств физических лиц связаны с проблемами со здоровьем и неподъемной стоимостью лечения. Каждый год около миллиона взрослых американцев таким образом объявляют себя банкротами. Для большей части всего остального глобуса это малознакомая проблема, для Америки — рядовая. Чаще всего банкротства связаны с тем, что пациент рассчитывал покрыть часть стоимости услуг по страховке, а страховая внезапно отказалась платить. В случае психотерапии отказ страховой в оплате услуг может быть связан с тем, что терапевт не буква в букву следовал протоколу. В этом случае страховая может сказать, что терапевт не пользу наносил, а бесполезной фигней занимался, и она это оплачивать не будет. Поэтому американская терапия так фетиширует на протоколы: это не потому, что там правда шаг в сторону — хана эффективности работы, а потому что шаг в сторону — и страховая попытается оставить клиента без штанов (или терапевта без зарплаты). Это будет нехорошо.

С медицинскими специалистами еще периодически судятся (и из изложенного выше понятно, какой в этом экономический смысл — отбить конские деньги обратно, если что-то пошло не так). Терапевт свои мягкие части тела прикрывает на этот случай супервизором. Супервизор стоит дорого, потому что он несет юридическую ответственность за действия подопечного. Если с кейсом, который он курировал, что-то пошло не так, крайним окажется он. Судиться в Америке любят, сейчас каждый год в судах разбирается за шестьдесят миллионов дел. Это отдельная большая индустрия.

Деятельность психологов лицензируется. Американская психологическая ассоциация следит за тем, чтобы косяков по этике не было. Если происходит безобразие, комиссия по этике проводит расследование, по результатам которого может применить санкции вплоть до исключения из ассоциации и лишения лицензии. В обмен на членские взносы в АПА психолог получает финансово облегченный доступ к профессиональной периодике (это, как мы помним из обсуждения научной периодики, тоже конские деньги, если оплачивать себе доступ самостоятельно). Примерно по таким же лекалам работают ассоциации конкретных школ: лицензирование специалистов, скидка на учебу, комиссия по этике. Лицензирование специалисту, опять-таки, помогает прикрывать мягкие части тела — в конфликтных случаях он может показывать документальное свидетельство того, что правда умеет в примененный метод, и ассоциация может это подтвердить.

Во что это выливается на российской почве, в целом известно. Супервизор предоставляет не гарантированного качества методическое сопровождение и "часы пройденной супервизии" в резюме, ассоциация дает скидку на учебу, которая в период активной учебы бывает даже финансово оправдана, но большая часть функций и смыслов теряется, потому что они были завязаны на конкретный социально-экономический контекст. Такая, в общем, классическая соломенная модель самолета.

Здесь должен быть еще один пост из рубрики "занимательная математика", но я, честно говоря, даже боюсь считать, сколько дешевого жилья можно было бы построить на бюджеты, вкладываемые в то, чтобы снимать бездарные фильмы с образцово-показательными чернокожими эльфами-лесбиянками, которые потом скучно смотреть даже самим чернокожим эльфам-лесбиянкам.

Мне вот интересно, насколько двухпартийная система и связанная с ней политическая поляризация поспособствовали тому, чтобы в американском менталитете проблемы меньшинств воспринимались главным образом как игра с нулевой суммой. Ну вот это, белые отнимают у черных, черные у белых, гетеро у не-гетеро и наоборот...

Есть, конечно, некоторое количество эксклюзивных проблем, но если в целом демографию смотреть, то получается, что уязвимые группы страдают примерно от того же, от чего остальное население, только больше и чаще. И если системные проблемы решать, а не заниматься театром инклюзии, типа образцово-показательных персонажей в кино, запиханных туда по разнарядке, выходит, что в интересах обеих сторон одни и те же вещи. Мисгендеринг в твиттере, например, это частный случай проблемы буллинга и кибербуллинга, с которой в той или иной форме ну не меньше половины подростков и молодых людей сталкиваются. Внутрисемейное насилие по отношению к подросткам и молодежи в ЛГБТ-спектре — это частный случай более общей проблемы домашнего насилия.

Это как с нейроотличными учащимися, они обычно из учебного процесса вываливаются на тех моментах, от которых всем остальным тоже нехорошо, но они кое-как вывозят, а более уязвимые — нет. Если педагог на детей орет, то они все от этого в стрессе, хотя тревожное расстройство на этом фоне заведется только у некоторых, и лишь небольшая часть выдаст реакцию полного отказа от посещения школы.

Отсюда соответственно и идея рассматривать отличающихся людей как тестировщиков среды, которые помогают быстро обнаружить все, что плохо работает, наткнувшись собой на все неровности и углы. И это потом помогает делать мир лучше для всех, а не только для какой-то маленькой группы.

Страшилка про транс-женщин в раздевалках, например, высветила, насколько глубинно небезопасно себя женщины в целом ощущают, насколько они не чувствуют себя защищенно даже среди других женщин, в цис-гендерном большинстве, и как пенис по эмоциональному воздействию делается чем-то на уровне пронесенного в раздевалку огнестрельного оружия. Что, транс-женщины от того же не страдают? Страдают, они группа повышенного риска по сексуальному и физическому насилию, им тоже страшно среди мужчин.

И вот при таком количестве точек пересечения и общих болей выстроить политику на сюжете перетягивания каната...

Вообще, при всей моей нелюбви к транс-эксклюзивному феминизму, есть какая-то большая жизненная правда в том, что проблемы надо решать иерархически, от наибольшей жопы ко все более компактным. Там глядишь и меньшинствам бы польза в процессе наставала. Среди вот этого спящего на улицах молодняка, например, повышенный процент людей в ЛГБТ-спектре. Или родители из дома выгнали, потому что им такое дома не надо, или сами сбежали, не вынеся жестокого обращения. Больше четверти американской не цис-гетеро молодежи сообщает, что имеют опыт бездомности или трудностей с тем, чтобы организовать себе крышу над головой. Ну и да, наверное, это несколько более горячая проблема, чем мисгендеринг в твиттере и инклюзивность олимпийских игр.

А если каким-нибудь чудом добиться того, чтобы опыт сексуального насилия перестал быть повальным в женской популяции, так глядишь женщины бы и не шарахались от тел с пенисом в раздевалках, и проблема инклюзивных раздевалок рассосалась естественным образом.

Про бездомных американцев. В течение своей жизни опыт бездомности приобретает примерно 4% американцев (1,5% ответят, что оказывались без крыши над головой за последний год). Половина бездомных — белые люди. В 2023 году популяция бездомных выросла на рекордные 12%, достигнув 650 с лишним тысяч человек. Примерно треть из них имеет то или иное тяжелое психическое расстройство. Более четверти популяции бездомных — семьи с детьми (обычно молодые одинокие мамы с маленькими детьми). Около 60% американской популяции живет от получки до получки и не может заплатить по счетам, пока не придет зарплата. Те из них, кто живет на съемном жилье, оказываются таким образом в группе риска по бездомности.

Великая экономика, да. С этой точки зрения как-то неудивительно, когда призывы решать проблемы трансгендерных людей с доступом, например, к спорту не очень возбуждают остальную популяцию. У нее своих проблем хватает, несколько более насущных.

Чем дальше заходила беседа, тем большее недоумение охватывало Поллианну. Многое из того, что говорили эти женщины, Поллианна не поняла вовсе. Из того же, что она поняла, она была вынуждена заключить, что ни одна из женщин, присутствующих на собрании, не хочет брать к себе Джимми Бина. Каждая категорически отказывалась взять мальчика сама, но неизменно называла кого-нибудь из других женщин, которые могут приютить бедного сироту, ибо у них самих нет детей. Однако, ни одна так и не вызвалась предоставить кров невезучему Джимми Бину. Тогда жена пастора предложила членам Женской помощи взять на себя расходы на жизнь и образование Джимми. Она полагала, что стоит им немного уменьшить в этом году пожертвования детям далекой Индии, и задача окажется вполне по силам.

Тут в дело вмешались все присутствующие. Женская помощь пришла в великое волнение и заговорила хором. Теперь в речах почтенных благотворительниц слышалось еще меньше доброжелательности. Из того, что они говорили, Поллианна поняла, что их общество прославилось своими пожертвованиями на христианские миссии в Индии. Как бы там ни было, несколько женщин решительно заявили, что просто умрут от стыда, если Женская помощь пожертвует на Индию меньше обычного. Они еще что-то такое говорили про Индию, но Поллианне казалось, что она не очень-то поняла. Не могла же она поверить, будто главное для этой Женской помощи, чтобы сумма, указанная в списке пожертвований, была выше, чем у других благотворительных обществ, и они сохранили первое место в ежегодном отчете. Ведь получалось, что им совершенно безразлично, на какие дела пойдут их деньги! Поллианна с сомнением покачала головой. Нет, все-таки она, наверное, не так поняла их.

Но, сколько она ни убеждала себя, визит оставил у нее на душе неприятный осадок, и, выйдя из часовни на улицу, она облегченно вздохнула. Правда, она тут же с тоской подумала, как трудно ей завтра будет говорить с Джимми Бином. Вряд ли он поймет, то, что объяснила ей высокая женщина в очках. Она сказала, что за Джимми Бина их в отчете не похвалят. «Конечно, учить на свои деньги язычников очень благородно, — пыталась разобраться в своих впечатлениях Поллианна, — я совсем не хочу сказать, что они не должны отправлять туда денег. Но… — она вздохнула. — Когда их слушаешь, кажется, что заботиться надо только о детях, которые далеко, а на несчастных мальчиков здесь не надо обращать никакого внимания». Она снова вздохнула и понуро побрела по улице.

— Элинор Портер, "Поллианна"

Кстати же в тему занятная инфографика, как в Штатах всего за тридцать лет республиканцы и демократы эффективно поменялись целевой аудиторией: теперь за демократов голосуют состоятельные и образованные, а к республиканцам ушла как раз та самая невидимая уязвимая группа, у которой на университетское образование денег нет.

***

Узок круг этих революционеров. Страшно далеки они от народа.

— В.И. Ленин, "Памяти Герцена"

Интересно еще посмотреть на уровне видимости групп. У этнических групп обычно есть какая-то своя позитивная идентичность, на которую можно опереться, сталкиваясь со стигматизацией. И бывают движухи типа Black lives matter. ЛГБТ-коммьюнити наладилось целые парады проводить, и это вообще, если на уровне сообщества смотреть, профессионалы по сопротивлению стигматизации. Нейроотличное сообщество подтянулось следом. Парадов пока нет, кажется, но флаг уже есть.

С бедностью в этом плане все гораздо печальнее. Стигматизация в наличии (с наименованиями типа "нищеброд" и "лузер"), чувство стыда и отвращения к себе тоже распространено. Вообще, идея, что ценность человека как личности определяется тем, сколько он зарабатывает, она принципиально не отличается от того, чтобы определять ценность, например, через килограммы, и ничуть не менее деструктивна, но бодипозитив появился как культурный тренд, а такой же по распространенности идеи про деньги пока нет.

Доступ к базовым благам цивилизации бедность перекрывает ничуть не менее эффективно, чем любая другая уязвимая характеристика. Бедный человек имеет, технически, право вступить в брак, но если у него нет жилья и нет денег на съем жилья, где можно жить вдвоем, то это право остается сугубо теоретическим. И из этой позиции, например, может быть очень обидно слушать, когда неравный доступ к институту семьи и брака обсуждается главным образом в разрезе ориентации (не то что бы и в разнополый брак реально мог вступить любой желающий). Безденежье означает ограничение возможности завести детей (если их — и себя в первые годы их жизни — нечем будет кормить), ограничение доступа к медицинской помощи, отсутствие времени и сил на получение образования, которое позволило бы улучшить условия.

Если идти к строительству социально справедливого сообщества, то да, про это надо разговаривать, и это не отменяет валидности проблем других уязвимых групп, это еще одно явление того же ряда. В каком-то смысле, объединяющее другие, связанное с ними петлями обратной связи.

Из прикладных проблем невидимого экономического вклада. Приличное американское исследование из области психологии/психиатрии испытуемых обычно сортирует по следующим демографическим группам: пол, возраст, раса. Что психика женщины не равна психике мужчины, и воспитывают их неодинаково, и социальная ситуация у них отличается, и стрессоры у них разные, поэтому мужчин и женщин надо исследовать отдельно, эту светлую мысль феминизм в науку занес. Что расовые меньшинства страдают от социального неравенства, и это плохо сказывается на их психическом состоянии, так что эпидемиологию надо считать отдельно, тоже известно. Но вот об экономическом благополучии испытуемых мы обычно примерно ничего не знаем. Выборка комплектуется, например, из тех, кто в клинике лежал, или в центр пришел, или был найден по объявлению, вывешенному где-нибудь в университете. Это все экономические барьеры, но это невидимые для читателя экономические барьеры.

Про аутизм так долго думали, что это характерное расстройство детей из обеспеченных семей, пока не стало понятно, что у малообеспеченных семей просто нет лишних денег на то, чтобы водить ребенка по обследованиям, и может не хватать образовательного уровня, чтобы сообразить, что с ним что-то не так, поэтому в поле внимания диагностов эти дети не попадают, и сколько там на самом деле нарушений развития, неизвестно.

Отсюда возможно два пути. Один путь — это удешевление услуг, второй — переориентация на более благополучную целевую аудиторию, где меньше проблем, но больше денег. Первый путь более конструктивен социально, но тут включается еще история про то, что деньги у психологов обвешаны эмоциональными смыслами. В частности, стоимость услуг завязана на самооценку, "хороший психолог дешево стоить не может", то есть если стоить ниже средней линии по рынку, это значит символически себя, в том числе в собственных глазах, промаркировать как плохого психолога. Это неприятно, психологи так не хотят. Можно было бы тут сказать, что психологи хотят много зарабатывать, но на самом деле нет: поскольку количество денег, вложенных в учебу, работает таким же символическим показателем компетентности и ответственности, то значительная часть заработанного уезжает на следующие уровни пирамиды в виде оплаты все новых и новых учебных курсов. То есть конечная цель тут даже не максимизация прибыли, а ощущение себя хорошим психологом (в конечном итоге — хорошей девочкой, потому что большинство психологов женщины).

Большинство клиентов — тоже женщины, а у женщин уже есть сформированное чувство необходимости заботиться о себе. Женщины принимают свою роль в качестве эстетического/сексуального объекта, интернализуют ее и переживают уход за своей внешностью как с одной стороны социальный долг, с другой стороны показатель самоуважения. Эта значимость ухода за собой легко расширяется из области внешности в область здоровья, а затем и в область ментального здоровья. Получаем идею "каждому нужен психолог" (на самом деле "каждой", потому что циркулирует эта идея главным образом среди женщин, причем женщин обеспеченных), и поход к психологу становится частью рутинных уходовых процедур, примерно в том же смысловом поле, где массаж и ноготки.

Поскольку для сессий все равно нужен какой-то контент, терапия начинает интересоваться краевыми и субклиническими формами расстройств, а также мягкими когнитивными искажениями, которые в принципе жить не очень сильно мешают, но при желании что-нибудь такое можно наковырять примерно у любого человека. Транслируем подход к эпиляции в психотерапию, "ни один волос не должен остаться не выщипанным" превращается в "ни одна иррациональная идея не должна остаться непроработанной", и вот у нас популяция специалистов наконец занята каким-то делом, а клиентская популяция получает еще один способ сознательно и ответственно относиться к себе, своей жизни и своим отношениям. По крайней мере в части случаев это получается еще один налог на потребность ощущать себя хорошей правильной девочкой, у которой все ровненько и красиво (в том числе, в голове). В конечном итоге, налог на бытие женщиной.

Итак. Есть петля обратной связи между тяжестью психического состояния и отсутствием денег. Чем более человек плохо и небезопасно живет (особенно по сравнению с другими социальными группами), тем хуже ему ментально, а чем больше проблем с психикой, тем тяжелее работать. Депрессия, например, довольно эффективно может приводить к нетрудоспособности, длящейся месяцами и годами. То же касается психотических расстройств (их самый сильный предиктор — неблагоприятный детский опыт: насилие в ассортименте и прочее). Таким образом, получается, что ментальные проблемы непропорционально скапливаются на нижних уровнях социально-экономической иерархии.

С другой стороны, мы имеем психологов. Доучившийся до конца какой-нибудь долгосрочной психотерапевтической программы психолог вложил в свою учебу стоимость, допустим, легкового автомобиля, и хочет теперь эти деньги отбивать. Поэтому целевая аудитория, на которую он ориентирован, это крепкий средний класс, а лучше выше. Что получается? Получается, что психологи скапливаются в одном социальном слое, а их работа — в другом. Им сложно встретиться.

Психолог, допустим, заводит себе инстраграм и наблюдает странную картину: подписчиков, вроде бы, дофига, но почему-то они не очень спешат записываться на консультации. Сидеть — сидят, иногда даже комментируют, но денег не несут. Если психолог что-то знает про эпидемиологию, то он понимает, что вообще-то работы — поле непаханое. Но почему-то лично к нему она не идет. Поскольку про социологию и тем более экономику психологам обычно не объясняют, и крупные социальные процессы психологам интуитивно не понятны, логичный вывод, который в этот момент делает психолог — что-то не так или со мной, или с моими навыками продаж. По механике это похоже на историю, когда в целом в сообществе институт семьи утрачивает экономическую целесообразность и на него падает спрос, но конкретной женщине кажется, что если ее до сих пор не разобрали замуж, это лично с ней что-то не так.

Тут у нас появляется дополнительное паразитарное образование в виде сегмента рынка, где одни психологи учат других строить частную практику, и специалистов по рекламе, которые обещают нагнать в инстаграм тех людей, которые принесут не только себя, но и какие-нибудь деньги. Экономическое расстояние между специалистом и его фронтом работы в этот момент еще несколько увеличивается, потому что теперь психологу нужно отбить не только затраты на учебу, личную терапию и супервизора, но еще на обучение построению практики и рекламу.

Отношение к деньгам в психотерапии в целом в значительной степени унаследовано от практик использования денег в психоанализе. И тут, например, полезно осознавать, что типичный клиент классического психоанализа — это или состоятельный мужчина, или жена состоятельного мужчины, очень сдержанные благовоспитанные люди, которые как раз в силу своего высокого социального статуса живут с экстремально высокими социальными требованиями к контролю эмоциональной экспрессии и проявлений сексуальности (отчего им потом и нехорошо). У них есть время и деньги на то, чтобы несколько раз в неделю ходить к дорогому психоаналитику и в течение нескольких лет, лежа на кушетке, излагать свободно то, что нельзя свободно говорить все остальное время.

В этом контексте совершенно закономерно, что деньги не являются жестко ограниченным ресурсом, на который завязано выживание, а играют роль скорее символическую, эмоциональную. Это отношение к деньгам в дальнейшем и закрепилось в психотерапии в идеях типа "оплата отражает то, насколько клиент ценит процесс". А вот если выйти за пределы того социального среза, внутри которого эти идеи были сформулированы, то они начинают очень быстро утрачивать осмысленность и приобретать скорее характер экономического насилия.

Ну например. Студентам университета выдают стипендию. Стипендия эта тоже, в общем, носит скорее символический характер, потому что жить на нее в общем случае нельзя, и предполагается, что у студента либо есть экономический тыл в виде семьи, которая его кормит, либо достаточно бодрости тела и духа, чтобы параллельно с учебой еще зарабатывать себе на хлеб.

У меня был период, когда я училась на психфаке, не имея ни того, ни другого, и приходилось решать интересную задачу, как обеспечить себя проездным и едой на 3000 рублей в месяц повышенной студенческой стипендии (обычная была еще в два раза меньше).

В моем окружении тем временем дама-психолог, с уже сложившейся детской практикой, решила переквалифицироваться на взрослых и пойти осваивать для этих целей экзистенциальную психотерапию. Как обычно бывает при освоении школы терапии, для учебы нужен учебный клиент, на котором инструментарий будет отрабатываться, и наша общая знакомая предложила ей взять в качестве этого подопытного кролика меня. Мне как раз было довольно депрессивно.

Из соображений, что обмен все-таки должен быть двусторонним, я предложила даме, что буду писать ей подробную обратную связь по каждой сессии (образование позволяло хорошо порефлексировать процессы), а также поить ее чаем. Чай дома был, больше примерно ничего не было. Дама, воспитанная в традиционном для психотерапии отношении к деньгам, испытывала много дискомфорта, причем именно что эмоционального, не экономического характера. "Я, — говорит, — хочу, чтобы ты мне все-таки что-нибудь платила, хотя бы пятьсот рублей за сессию, потому что я боюсь, что иначе я окажусь в роли спасителя, а это нездорово". С точки зрения цен по рынку — очень гуманная социальная цена. А вот с точки зрения того, что у меня всего три тысячи в месяц и было, на жизнь в целом, это получался выбор между едой и тетенькой, в которую можно поговорить. Еда бы, естественно, так или иначе победила, но тетенька сбежала первой.

Мне в свое время довелось немножко поучиться тибетской медицине, там очень интересный подход к экономической этике. Тибетский доктор, как это объясняется согласно традиции, должен хорошо зарабатывать, потому что время от времени к нему будут приходить пациенты, которым не хватает денег не то что на лекарства, но даже на еду, и медицинский долг в этом случае будет заключаться в том, чтобы лекарствами снабдить бесплатно и еще с собой дать денег на пропитание, потому что только таким образом и можно добиться терапевтического эффекта. А если у доктора есть деньги только на собственное пропитание, то он так делать не сможет и, соответственно, не будет должным образом выполнять функцию освобождения живых существ от страданий.

Такой получается способ перераспределения материальных ресурсов для обеспечения равного доступа к медицинской помощи в условиях горной деревни.

Насколько эта практика реально работает (тем более сейчас) — это отдельный вопрос, но сам факт того, что экономическая недоступность медицинской помощи вообще рефлексируется как значимая прикладная проблема, поражает воображение.

Отпечаток экономического контекста можно обнаружить в том, какими идеями оперирует психологическая помощь. Например, идея о том, что надо ориентироваться на свой комфорт и не перегружать себя, предполагает, что человек не живет в режиме выживания и отказ от второй работы, неполезной для душевного благополучия, не приведет к тому, что человеку перестанет хватать денег на еду. А рекомендации провести беседу с детьми в школе, чтобы они ребенка с той или иной проблемой как-то поддерживали, предполагают достаточно благополучную среду с достаточно низким уровнем насилия, чтобы поведением по умолчанию в адрес отличающегося одноклассника был не буллинг. Соответственно, часть фрустрации специалистов (и клиентов, с которыми они работают) получается от того, что специалист обучен по мануалам, по умолчанию заточенным на благополучный средний класс, а они перестают хорошо стыковаться с жизненными реалиями, если их прикладывать, например, к жизни в условиях бедности. Получается эффект "советов из мира розовых поней", которые скорее вызывают классовую ненависть, чем инсайт. И это не про то, что в культуре, в контексте которой был написан мануал, бедных нет. Скорее это про то, что экономическое неблагополучие практически невидимо для психотерапии, и его влияние поэтому не рефлексируется, хотя если учесть массовую долю экономически фрустрированных людей в популяции, кажется, что это должно было бы быть одной из самых разработанных тем.

Вообще тут, как нарыв, вскрылась большая и серьезная методологическая проблема того, как в американской литературе и всем, что под ее культурным влиянием пишется, происходит рефлексия социального неравенства.

В обсуждение, вслед за расой, гендером и ориентацией, включается все большее количество демографических параметров (и мы обсуждаем, например, эйджизм, лукизм, эйблизм и прочие -измы), но фактор, имеющий для практических нужд самый большой вес, так что остальные по отношению к нему скорее играют роль модификаторов, почему-то часто вовсе выпадает из рассмотрения или оказывается где-то в хвосте списка как несущественная деталь. Это классовое неравенство. Я не очень понимаю, почему так происходит, и сколько здесь политического тренда уводить дискуссии из экономики в какие-то более безопасные для власти и общественного порядка области, а сколько демонизации социализма в американской культуре. Но так или иначе, получается, что про деньги проще разговаривать в разрезе того, что у женщин средняя зарплата на сколько-нибудь процентов ниже, а трансгендерным людям сложнее устроиться на работу, чем в разрезе того, что в американском обществе (и российском тоже) в принципе экстремальное экономическое расслоение, порождающее очень много фрустрации и агрессии.

Если о гендерном неравенстве размышляет, например, дама, которая работает на руководящей должности, то она может быть совершенно корректно фрустрирована тем, что ее коллеге при том же уровне квалификации платят, допустим, на 10% больше, и его с большей вероятностью повысят, и это будет близкая ей проблематика, но вряд ли она будет много задумываться о безопасности на улицах и в общественном транспорте, если от дома до работы и обратно перемещается исключительно на машине. А у мужчины, занятого неквалифицированным трудом, ее опыт будет вызывать не столько сочувствие к ущемленным по гендерному признаку правам, сколько классовую ненависть к человеку, который никогда не задает себе вопрос, как дожить последнюю неделю до зарплаты.

И то же самое со всеми остальными демографическими характеристиками. Разница между высокофункциональным и низкофункциональным аутизмом, например, во многом тоже про экономику. Это разница между жизненным путем человека, который рискует оказаться в психоневрологическом интернате и умереть там через несколько лет содержания в бесчеловечных условиях, и жизненным путем, например, человека, который может воспользоваться своими сильными сторонами, чтобы пойти работать программистом, со всеми возможностями, которые дает айтишный уровень зарплат (включая переезд в страну на свой выбор). Да, с неврологической точки зрения это один спектр, а с социальной точки зрения это очень, очень разные условия. И совершенно разные проблемы. Хотя и одному приходится трудно, и другому, и оба этих набора трудностей будут валидны.

То есть если корректно к вопросу неравенства подходить, то получится, что по любому параметру положение людей можно сравнивать только в рамках одного социального среза, чтобы не получалось сопоставление лампочек с апельсинами. (Одно дело, например, быть гомосексуальным человеком в социально неблагополучной среде с высоким общим уровнем насилия, другое — в творческой интеллигенции.) Очень значительная часть сопротивления обсуждению социального неравенства — это не сопротивление самой идее (очевидно, что люди находятся не в равных условиях), а сопротивление игнорированию фактора экономики и выводу его в коллективное бессознательное. И отсюда вытекает, что разговор, вероятно, стоит начинать с того, что, прежде всего, бедным людям живется намного хуже, чем богатым, а дальше есть еще некоторые детали.

Простая истина, которая быстро становится понятна, если поработать "на земле" и позаниматься выстраиванием инклюзивной среды, заключается в том, что условное большинство в массе своей ходит в инклюзивную среду отнюдь не для того, чтобы от избытка своего сердечного и материального нанести меньшинству пользу. Такое тоже бывает, но скорее в формате единичных кейсов, которые плохо масштабируются. "Мы предоставляем вам уникальную возможность поучаствовать во встраивании аутистов в общество, приводите к нам своих детей" — это хреновое торговое предложение, на него не придет достаточно людей, чтобы из них можно было собирать школу или детский сад. "Мы делаем среду с индивидуальным подходом к каждому ребенку" — это может работать, потому что понятно, зачем нам, нашей семье туда идти и что мы от этого получаем.

Альтернативно, можно применять силовые решения и заталкивать людей в инклюзивную среду, но это предполагает наличие некоторых ресурсов социальной власти, которые в сообществе с худо-бедно функционирующей выборной системой, как выяснилось, могут очень быстро закончиться, если условное большинство дружно решило, что ему не нравится такое к себе отношение.

Нашла упоительные колористические словари по японским палитрам. Мне кажется, это должно быть где-то в топе книжек с картинками для восстановления/поддержания душевного равновесия.

Teruko Sakurai, "Traditional Colors of Japan", "Modern Colors of Japan"

— Почему у некоторых золотые ногти?

Пленник сказал шепотом:

— Это были люди большого богатства. Но они хотели странного, а некоторые даже пытались сменить Утес. Они отвратительны, как падаль, — сказал он громко. — Великий и могучий Утес, сверкающий бой присылает их сюда со всеми родными. Кроме женщин, — добавил он с сожалением.

— Вы знаете, — сказал Саул, — я испытываю огромное желание повесить сначала его, а потом всех остальных носителей мечей и копий на этой равнине. Но это, к сожалению, бесполезно. — Он снова набил трубку. — У меня больше нет вопросов. Спрашивайте вы, если хотите.

— Нас нельзя вешать, — быстро сказал побледневший Хайра. — Великий и могучий Утес с ногой на небе жестоко накажет вас.

— Плевать я хотел на твоего Великого и могучего, — сказал Саул, раскуривая трубку. Пальцы его дрожали. — Будете еще спрашивать или нет?

Антон помотал головой. Никогда в жизни он не испытывал такого отвращения. Вадим подошел к Хайре и сорвал с его висков мнемокристаллы.

— Что будем делать? — спросил он.

— Таков человек, — задумчиво проговорил Саул. — На пути к вам он должен пройти через все это и многое другое. Как долго он еще остается скотом, после того как поднимается на задние лапы и берет в руки орудия труда. Этих еще можно извинить, они понятия не имеют о свободе, равенстве и братстве. Впрочем, это им еще предстоит. Они еще будут спасать цивилизацию газовыми камерами. Им еще предстоит стать мещанами и поставить свой мир на край гибели. И все-таки я доволен. В мире этом царит средневековье, это совершенно очевидно. Все это титулование, пышные разглагольствования, золоченые ногти, невежество… Но уже теперь здесь есть люди, которые желают странного. Как это прекрасно — человек, который желает странного!

— Аркадий и Борис Стругацкие, "Попытка к бегству"

— Что смешного в полетах на Луну?
— Откуда ты знаешь, что люди полетят на Луну? — спросил он.
— Просто знаю, — твердо сказала она. — Чувствую. И больше того: я думаю, что однажды люди возьмут все те деньги, которые они сейчас тратят на войну и смерть...
— И вложат их в жизнь, — закончил Кирк.
— Да, — улыбнулась Эдит.

— David R. George III, "Spock: The Fire and the Rose"

Именно с точки зрения игромеханик Star Trek Adventures от Modiphius меня не очень возбуждает, система навыков в FASA/Last Unicorn Games была тщательнее сделана и лучше отображала основательность образовательной программы Академии Звездного флота. Но раздаточки, боже мой, вот эти прекрасные окудаграммы на все случаи жизни, равномерно разбросанные по сорсбукам... Ааа.

В пламени боги выковали из стали клингонское сердце. Оно билось так яростно, звук был таким громким, что боги воскликнули: «Сегодня мы сотворили самое могучее сердце в этом мире. Кто устоит и не испытает трепета перед его мощью?» Но затем клингонское сердце ослабло, его размеренный ритм сбился. Боги спросили: «В чем причина твоей слабости? Мы сделали тебя самым могучим во всём творении». И сердце сказало: «Мне одиноко». Боги поняли свою ошибку. Они вернулись в кузницу и выковали еще одно сердце.

Второе сердце билось еще сильнее первого, и первое позавидовало его мощи. К счастью, второе сердце было
закалено мудростью. Оно сказало: «Если мы объединимся, никакая сила не сможет нам противостоять». И когда два сердца забились в унисон, небеса содрогнулись от грохота. Впервые боги познали страх. Они пытались бежать, но было слишком поздно. Клингонские сердца уничтожили сотворивших их богов и обратили небеса в пепел.

Так и по сей день нет большей силы, чем два клингонских сердца, бьющихся вместе.

Рубрика "сравнительная анатомия". Можно отметить увеличенный размер вулканских лобных долей по сравнению с человеческими, обеспечивающий большие возможности самоконтроля. В какой степени это различие в объемах лобных долей является генетически обусловленным, а в какой оно связано со строгим вулканским воспитанием и эмоционально репрессивной культурой, исследователям еще предстоить выяснить.

...А на Денобуле, например, очень прикольная культура семейных отношений. Там у каждого до трех супругов, у которых, в свою очередь, тоже до трех супругов, и это не одни и те же денобуланцы. В том смысле, что не три сестры выходят замуж за трех братьев, как в некоторых земных культурах, а каждый выбирает сам, так что в итоге если строить граф их семейных отношений, может получиться батальное полотно на несколько сотен действующих лиц. (Социальная атомизация тут малознакомая проблема.)

"Star Trek: The worlds of Federation", издание 1989 года. Дэйта в предисловии, очевидно, ссылается на pdf-версию этого мануала, которая станет технически возможна только три года спустя, когда будет разработан формат pdf.

Слом четвертой стены и немного нелинейного времени.

Традиционная объява :)

У нашей ДБТ-команды на следующей неделе будет точка входа в группу тренинга навыков. В четверг 19 сентября стартует модуль по навыкам стрессоустойчивости.

Расписание: 18.00 - 20:30 по четвергам (время московское). Стоимость 2500 за одно занятие. Тренинг для взрослых (от 18 лет). Подробности можно прочитать на нашем сайте или спросить у ведущих: @Nikitapsychologist — Никита
@Iannn_psy — Ян

В длящейся стрессовой ситуации (в эмиграции, например) люди склонны набирать вес. Между весом и стрессом довольно сложная связь, если тезисно, то выглядит примерно так:

➡️ Стресс угнетает когнитивные функции, включая те, которые нужны для саморегуляции. Становится сложнее останавливаться и разумно выбирать себе еду.

➡️ Уровни гормонов, участвующих в переживании голода, изменяются, и голод усиливается, а почувствовать сытость становится сложнее.

➡️ Нарушается сон, что само по себе способствует набору веса, влияя на гормоны голода.

➡️ В рационе становится больше калорийной, жирной и сладкой пищи.

➡️ Человек чувствует себя обессиленным и на фоне упадка сил ведет менее подвижный образ жизни.

Соответственно, если есть подозрение, что переедание и другие проблемы с пищевым поведением были индуцированы стрессом, то первая ключевая задача — это не сделать что-то с питанием, а сделать что-то со стрессом.

https://www.ncbi.nlm.nih.gov/pmc/articles/PMC9362746/

Анорексия — это часто про контроль, и у некоторых людей она стартует на фоне каких-то жизненных событий, сопряженных с ощущением утраты контроля и беспомощности. Например, это может быть сексуальная травма. Тут интересно, что субъективное переживание безопасной бесполости может давать и большой, и очень маленький вес. Дойти до состояния глубокого истощения и ходить в балахонах, из-под которых никакие женские формы не просматриваются, — это тоже про то, чтобы не восприниматься как сексуальный объект и не чувствовать себя возможной мишенью. Так что скрининг на травматику имеет смысл при любых историях с питанием и весом, опять же независимо от направления.

Может быть ощущение утраты контроля, которое не про секс, а про что-то другое. Например: не справляюсь с учебой, отношения разваливаются, нахожусь в эмиграции, не чувствую, что контролирую свою жизнь. Иногда в этот момент в голове загорается лампочка: а, ну я же зато могу контролировать форму своего тела! И понеслось.

В ходе лечения психотропными препаратами вес может сильно поменяться, если препарат влияет не только на мозг, но и на обменные процессы. Человек ест столько же, сколько и обычно, а вес растет.

Некоторые люди в связи с этим прекращают прием препаратов. А для некоторых причиной отказа от фармакологической терапии становятся побочные эффекты, влияющие на сексуальную функцию.

Польза от психотропных препаратов, к сожалению, не "бесплатная", и получается ценой не только денег, но и некоторого количества побочек разной степени приемлемости. Иногда можно выкрутиться подбором другого препарата, а иногда встает тяжелый выбор: я чего больше хочу, чтобы у меня не было симптомов или чтобы не было вот этих побочек?

Депрессия может давать противоположные эффекты: или человек завязывает есть, потому что ничто не мило, включая еду, или наоборот, ест больше обычного, потому что это хоть как-то поддерживает. Вес, соответственно, начинает ползти или вниз, или вверх. Поэтому в список симптомов депрессии входит любое изменение веса, независимо от его направления.

При СДВГ бывает обратная картина — мозг непрерывно требует стимуляции и каких-нибудь впечатлений. Субъективно это переживается как "хочу чего-нибудь хорошего". Один из самых простых и ленивых способов простимулироваться — это пойти к холодильнику и что-нибудь съесть. Предпочтительно, сладкое или интенсивно соленое. Соответственно, в повседневной жизни может заводиться циклическое хождение к холодильнику или к заначке с чипсами каждый раз, когда скучно и не на чем залипнуть. Это не столько про еду, сколько в более общем смысле про ощущение недостимулированности. У некоторых людей в той же роли может быть не еда, а, например, тик-ток или порнография.

Еще вариант, который не нервная анорексия, но тоже похож. У нейроотличных людей, кроме прочих заморочек, бывает еще и ARFID — избегающе-ограничительное расстройство приема пищи. Один из механизмов ARFID — это снижение аппетита, причем что физиологического, что гедонистического. То есть: человек слабо чувствует голод и испытывает мало удовольствия от еды. В результате может получаться очень истощенный человек (если в тех случаях, когда он все-таки что-то ест, это не суперкалорийная пища, компенсирующая эпизодичность ее приема). Тут другая мотивационная схема — специальной мотивации худеть нет, просто ослаблена мотивация есть.

При анорексии люди про еду и форму своего тела думают очень много, эти темы успешно захватывают почти всю внутреннюю жизнь. При ARFID — нет, там ни то, ни другое обычно не сверхценно.

...А иногда нарушение пищевого поведения — это вообще не про еду и вес, а про гендерную дисфорию. У людей с установленным женским полом бывает такая реакция на пубертат, когда рост молочных желез и менструации вызывают интенсивные негативные переживания, и человек завязывает есть, чтобы эти процессы прекратились. Иногда это ошибочно диагностируют как случай нервной анорексии, но от классической анорексии такая история отличается мотивацией: не стать стройной и прекрасной, а чтобы тело не пыталось вести себя как женское.

В этом году осваиваю систему Star Trek Adventures, в мануале игрока там в самом начале вот такое:

"Star Trek является выражением вулканского понятия IDIC — бесконечного разнообразия в бесконечных комбинациях, где рады всем, принимают всех и относятся ко всем как к равным, независимо от планеты происхождения, гендерной идентичности, сексуальных предпочтений, религиозных практик, формы тела и других отличительных особенностей. Это относится как к игровым персонажам, так и к самим игрокам. Star Trek Adventures — это безопасное пространство для игроков, независимо от их расы, религиозных практик, сексуальной ориентации, гендерной идентичности и других особенностей. Как любой концепции персонажа найдется место во вселенной Звездного Пути, так же и каждый игрок должен чувствовать, что для него есть место за игровым столом".

Инклюзивная система. Приятно.

Полиция на прайде — это неоднозначная история. С одной стороны, конечно, было бы лучше, если бы угрозы атаки правых радикалов не было вовсе и нагонять полицию было без надобности. С другой стороны, определенно приятно, когда осознаешь, что все эти суровые люди тут стоят для твоей безопасности, а не чтобы тебя если что упаковать.

В позапрошлом году полиция на прайде как раз приняла удар на себя. Было жарко, одну из полицейских машин перевернули. Это какое-то новое впечатление, когда полиция в патриархальной стране, без дураков, готова собой прикрывать разноцветное сборище людей всевозможных гендеров и ориентаций, чтобы их не побили. Ну и да, количество людей, которые пришли на прайд с детьми и собаками, что-то говорит об ощущении защищенности. На инвалидной коляске видели человека. То есть было ожидание во всяком случае того уровня безопасности, когда удирать бегом не придется.

Короче, спасибо ребятам, благодаря которым гулять под флагами вчера было не страшно.