Банкротное право от Евгения Суворова

Уважаемые коллеги, по объективным причинам мое участие в проекте создания Ассоциации адвокатов в сфере реструктуризации и банкротства остановлено.
Приношу извинения за доставленные ожиданиями неудобства.
Возможно, ФПА все же создаст указанную Ассоциацию, правда, уже без моего участия.

Согласно п. 44 постановления Пленума ВС РФ от 25.12.2018 № 49 если условие договора допускает несколько разных вариантов толкования, один из которых приводит к недействительности договора или к признанию его незаключенным, а другой не приводит к таким последствиям, по общему правилу приоритет отдается тому варианту толкования, при котором договор сохраняет силу.

Однако, Савиньи (Обязательственное право) ссылается на римских юристов, которые полагали, что при сомнении следует поддерживать прекращение обязательства и отрицать его существование.

Интересный разворот в исторической перспективе. Получается, что такая повышенная защита кредитора против должника не является основанным на авторитете времени решением. Напротив, она прямо противоположна ему.

Кажется, что любители реструктуризации долгов (реабилитации должника) могли бы использовать это обстоятельство как аргумент в споре с доминированием кредиторов.

FT пишет, что по оценкам МВФ к концу года объем публичного долга достигнет 100 триллионов долларов, что сравнимо с мировым ВВП.

В России объем ОФЗ на 11 октября 2024 года составляет около 21 трлн рублей (данные Минфина).

В июле 2024 РБК писал со ссылкой на Счетную палату, что совокупная дебиторская задолженность по доходам Федеральной налоговой службы (включает в себя долги по налогам, сборам, страховым взносам, пеням, налоговым санкциям и процентам — как просроченные, так и срочные) увеличилась в два раза и составила 2,37 трлн руб.

Представляется, что разрешение гасить налоговую задолженность не только деньгами, но и правами по публичному долгу (облигациями), могло бы: а) положительно сказаться на размещении публичного долга; б) представлять интерес для инвесторов на рынке проблемных активов (через приобретение налогового требования за счет погашения требований по обязательным платежам).

Инвестор может быть заинтересован, если оплата долга будет приниматься по номиналу, а приобретение ОФЗ с дисконтом.

Можно было бы сказать, что так государство теряет разницу в дисконте. Однако, не надо забывать, что речь идет о долге несостоятельного лица (может быть и меньшее удовлетворение, если бюджет останется в деле о банкротстве).

Почему это решение может оказаться эффективным? Инвестор (как частный собственник) на практике может оказаться более эффективным и получить удовлетворение выше того, которое в деле о банкротстве получилось бы при участии бюджета. Поэтому с экономической точки зрения тут может иметься перспектива.

КС РФ справедливо не допускает привлечение к административной ответственности в случае противоречивого толкования норм, допускаемого в судебной практике, при котором в одном случае правонарушение имеется, а при другом - нет. Полагаю, что это же применимо и к спорам о взыскании убытков , если в одном случае противоправность усматривается, а при ином толковании -нет. Вот как это звучит в постановлении КС РФ от 07.10.24 № 44-П: «Если в судебной практике допускается противоположная правоприменительная интерпретация тех или иных законоположений, неустранимая средствами толкования и тем самым порождающая фактическую легализацию ее различных вариантов, особенно когда каждый из них не лишен конституционного обоснования, укладывающегося в пределы законодательного усмотрения, и, более того, находит официальную поддержку у государственных органов, принявших и подписавших содержащие такие положения законы, это свидетельствует не только о некорректном их
истолковании судами, но и о качестве соответствующих правовых норм, а потому они не могут быть признаны отвечающими конституционным критериям определенности правового регулирования. Иное подрывало бы – вопреки требованиям, вытекающим из статей 1 (часть 1), 15 (часть 2), 19 (части 1 и 2), 46 (части 1 и 2), 55 (часть 3) и 751 Конституции Российской Федерации, – доверие граждан к закону, не позволяя им соотносить свои действия (бездействие) с его предписаниями и предвидеть их последствия». P.S. В данном случае раскрываю, что в рамках адвокатской деятельности защищаю интересы соответствующих арбитражных управляющих.

Электронная торговля и маркетплейсы не покидают текущую повестку: громкие корпоративные конфликты сопровождаются разработкой и обсуждением законопроекта «О платформенной экономике». Бизнес-модель маркетплейса в целом универсальна: одинаково применима к торговле товарами, услугами, стрессовым имуществом (есть даже проект о едином маркетплейсе), трудом и т.п.

Такая бизнес-модель является высокомаржинальной (и потому вызывает такие острые конфликты), на мой взгляд, по одной причине: маркетплейсы не практикуют несение ответственности по договорам, заключаемым через них. Думается, однако, что такая их практика может быть признана дискуссионной.

В свое время (5 лет назад) попытался обосновать, почему посредники в электронной торговле должны рассматриваться в качестве сторон возникающих на их платформах отношений (статья размещена выше, только для некоммерческого использования). Тогда писал по мотивам разрешения спора об ответственности Uber и диспетчера «Такси-престиж», они (там) и мы (здесь) признали, что указанные лица ответственны по обязательствам, вытекающим из соответствующих отношений.

Если от этого подхода не отходить, то надо признать, что все текущие мегаагрегаторы должны принимать на себя ответственность за исполнение обязательств по заключаемым договорам, следовательно, могут оказаться в условиях невозможности такого исполнения. К чему это? Правильно, необходимы специальные правила о банкротстве маркетплейсов, равно как и правила последствий банкротства соответствующих поставщиков.

По давности применительно к изъятию «коррупционного имущества» хочется обратить внимание только на один момент, не знаю, звучал ли он вчера в многочисленных позициях.
В ходе слушаний проф. Александровым А.И. (ИГП РАН) был заявлен исторический аргумент, который я понял следующим образом. Помещение соответствующего основания для лишения права собственности в текст ГК РФ (пп. 8 п. 2 ст. 235 ГК РФ) было направлено на преодоление того факта, что Россия заявила об отсутствии юрисдикции в отношении деяний, признанных преступными в соответствии со ст. 20 Конвенции ООН против коррупции от 31.10.2003 (ст. 1 ФЗ от 08.03.2006 № 40-ФЗ).
Согласно указанной статье при условии соблюдения своей конституции и основополагающих принципов своей правовой системы каждое Государство-участник рассматривает возможность принятия таких законодательных и других мер, какие могут потребоваться, с тем чтобы признать в качестве уголовно наказуемого деяния, когда оно совершается умышленно, незаконное обогащение, т.е. значительное увеличение активов публичного должностного лица, превышающее его законные доходы, которое оно не может разумным образом обосновать.
Если этот аргумент соответствует действительности, то получается следующее.
При ратификации Конвенции законодатель, осознавая необходимость соблюдения публично-правовых гарантий при преследовании лица за коррупционное правонарушение (презумпция невиновности, как звучало в выступлении), явно выражает волю на то, чтобы вне этих гарантий такого преследования и его производных (я полагаю, включая и обсуждаемую конфискацию) не было. Пока все логично.
Далее, однако, следы этой публично-правовой меры появляются в ГК РФ в пп. 8 п. 2 ст. 235 ГК РФ. Здесь в строгом смысле слова пока тоже нет проблемы, так как ГК РФ обобщает все случаи прекращения права собственности, в том числе конфискацию как вид наказания в публичном праве. Проблема начинается тогда, когда правоприменительная практика признает возможность соответствующего изъятия в гражданском судопроизводстве (то есть без публично-правовых гарантий для преследуемого) только потому, что есть пп. 8 п. 2 ст. 235 ГК РФ. Вот именно этот момент все меняет, так как ранее нахождение в ст. 235 слова «конфискация» (ст. 243 ГК конкретнее) не давало повода считать, что ее можно проводить в рамках исковой формы вне публичных процедур (административных, уголовных).
Меня этот момент заинтересовал потому, что ранее увлекался проблемой обхода закона, который заключается в нарушении цели законодателя без нарушения сформулированного им правила поведения.
Этот случай я бы признал случаем обхода принципов права с соответствующими последствиями для этого. Считается (в рамках любой отраслевой принадлежности), что последствием обхода является отказ в признании обхода состоявшимся. Значит, в этой логике следует признать, что такой формы изъятия имущества вне публичной конфискации с публично-правовыми гарантиями для преследуемого в принципе быть не должно. Неконституционным, на мой взгляд, является то, что такое основание для изъятия применяется в отсутствие публично-правовых гарантий (административное, уголовное судопроизводство), а не то, что к нему не хотят применять гражданско-правовые сроки исковой давности (или, наоборот, хотят).
Во избежание сомнений: полностью солидарен с тем, что подобные правонарушения должны пресекаться, но не частным правом (включая изъятие как вид наказания). Поводом для поста является исключительно то самое переживание за чистоту правового механизма.

https://www.vedomosti.ru/investments/articles/2024/10/09/1067434-finansovie-vlasti-obmenyalis-predlozheniyami-po-razvitiyu-rinka-kapitala

Итак, на прошедшем 08.10.24 IPO-форуме неоднократно звучит мысль об обязательствах эмитентов, которые они берут перед инвесторами в ходе IPO (включая финансовые показатели). В этом смысле все больше подтверждений в пользу обязательственной природы отношений и вытекающих отсюда возможностей, о чем писал вчера. Для банкротного права это может поставить вопрос о разграничении подходов к миноритариям и мажоритарным участникам. Вполне возможно, что и удовлетворяться первые должны перед последними, а не одновременно в рамках распределения ликвидационной квоты.

Открытие банкротства в отношении имущественных масс иностранных эмитентов по заявлениям миноритариев, акции которых зависли в Euroclear и Clearstream, возможно ли такое?
Например, речь может идти о следующих эмитентах, акции которых торговались на Мосбирже: Apple, Facebook, Microsoft, Amazon, Twitter, Alphabet, AMD, Visa, MasterCard, Boeing, Intel, McDonald’s, NVIDIA, Netflix, Disney, AMD, Activision Blizzard, Pfizer, AT&T, Micron и др.

При первом приближении кажется, что есть несколько препятствий для этого. Первое: традиционно банкротное право имеет дело с обязательствами и не занимается проблемами акционеров. Второе: на территории России банкротство иностранной имущественной массы допустимо в качестве исключения. Кажется, однако, что есть несколько допущений, которые могут изменить ответ.
Привлечение капитала от миноритриев в целом ближе к заимствованию, нежели к корпоративному праву: миноритарии не более чем дают капитал на бОльших условиях риска, нежели при приобретении облигации, но не получают свойственных корпоративному праву полномочий контроля (участия в контроле). Такое заимствование, хотя и связано с риском несостоятельности эмитента и субординацией интереса (в отличие от облигационеров), тем не менее обладает базовым предполагаемым условием: свободное обращение акций есть гарантия миноритарию в части получения возврата вложенного. В ситуации, когда это свободное обращение блокируется, нарушается право на подобный возврат и потому мыслима его защита. Такая защита должна предоставляться против эмитента, так как депозитарии всего лишь посредники в учете соответствующих прав.
Что касается возможности открытия производств против имущественных масс эмитентов на территории России, то соответствующее исключение может быть обосновано. Как следует из Определения ВС РФ от 08.02.2024 № 305-ЭС23-15177, в ситуации, когда центр основных интересов организации имеет место нахождения в юрисдикции иностранного государства, но на территории Российской Федерации должник имеет постоянное представительство либо имущество, суд в определенных случаях вправе ввести в отношении него вторичное производство по делу о трансграничном банкротстве, распространяющее свое действие на кредиторов и имущество, связанных с деятельностью юридического лица на территории Российской Федерации; целью введения такого производства является обеспечение защиты интересов российских кредиторов в отсутствие у них эффективного доступа к той юрисдикции, в которой должно осуществляться основное производство по делу о банкротстве (например, отказ арбитражного суда Российской Федерации в признании основного производства, возбужденного на территории иностранного государства, международные санкции, несоразмено высокая стоимость обращения в иностранные юрисдикции за возбуждением основного производства и прочие факторы, ограничивающие право на доступ к правосудию).

Получается, что отсутствие эффективного доступа к получению удовлетворения в иностранной юрисдикции достаточно для открытия производства здесь. Очевидно, что иностранные юрисдикции не согласятся с подходом о неправомерности распространения "санкций" на российских держателей ценных бумаг, следовательно, эффективной защиты может не получиться.

Так что, миноритарии, собирайтесь и обращайтесь.

В случае заблуждения в предмете сделки такая сделка может быть оспорена по правилам ст. 178 ГК РФ. Так, в силу п. 1 ст. 178 ГК РФ сделка, совершенная под влиянием заблуждения, может быть признана судом недействительной по иску стороны, действовавшей под влиянием заблуждения, если заблуждение было настолько существенным, что эта сторона, разумно и объективно оценивая ситуацию, не совершила бы сделку, если бы знала о действительном положении дел. Согласно пп. 2 п. 2 той же статьи заблуждение предполагается достаточно существенным, если сторона заблуждается в отношении предмета сделки, в частности таких его качеств, которые в обороте рассматриваются как существенные. Итак есть ситуация, при которой цедент полагает, что отчуждает одно право требования (к субсидиарному должнику). Впоследствии выясняется, что цедент продал и другие права требования (к основному должнику, поручителям, залогодателям). Если кратко, то продавая одно, он продал вместе с ним и другое. Это и есть заблуждение в предмете сделки. Именно эта ситуация имеет место в споре о продаже вместе с субсидиарной ответственностью основных требований и обеспечивающих их (т.н. дело Сарычева). Если все же подход не будет на практике признан ошибочным (пока не будет признан), это означает возможность осорить все состоявшиеся продажи субсидиарной ответственности как совершенные под влиянием заблуждения. Относительно добросовестности такого заблуждения, уверен, можно подобрать значительный объем судебной практики предшествующего периода, когда новаторский подход еще не был артикулирован. В пользу добросовестности заблуждения свидетельствуют также цены приобретения долгов субсидиарного должника: они в подавляющем большинстве случаев оказываются в десятки, а то и сотни и даже тысячи раз ниже номинала долгов основного должника. Должно ли право в случае развития подхода (убежден в его ошибочности, о чем неоднократно писал выше) компенсировать эту несправедливость? Иначе получается, что приобретатели прав из субсидиарной ответственности пользуются неожиданным подходом ВС РФ, что близко к ситуации, описанной в п. 4 ст. 1 ГК РФ (никто не вправе извлекать преимущества из своего недобросовестного поведения).

Действующее законодательство не содержит запрета на уступку прав по договору ипотеки отдельно от уступки прав по основному, обеспеченному ей, обязательству. Такой вывод содержится в Постановлении Арбитражного суда Центрального округа от 16 декабря 2020 г. N Ф10-3042/12 по делу N А14-10202/2012 и основан он на ст. 47 Закона об ипотеке. Это пример рассуждений о возможности изолированной уступки, который может быть полезен в дискуссии о т.н. солидарных обязательствах. Собственно, если это в принципе допустимо (пусть и в виде исключений), то это может быть допустимо и в случае с уступкой акцессорного требования о привлечении к субсидиарной ответственности. Да, это требование должно быть подчинено основному (прекращаться с его прекращением), но конструкция нахождения основного и акцессорного требования в разных руках потенциально возможна. Это, конечно же, альтернативные рассуждения по отношению к некоторой практике ВС РФ, где кажутся смешанными категории единого солидарного обязательства (по смыслу ГК - корреального) и основного и дополнительного обязательств.

Следует в очередной раз порадоваться позиции ВС РФ, согласно которой тот или иной способ защиты права должен применяться для защиты нарушенного права заявителя (критерий проверки субъекта) и соответствовать предусмотренному для него нарушению (критерий адекватности способа защиты). В данном деле ВС РФ подтверждает, что недокапитализация (я бы уточнил - изначальная недокапитализация) общества (возможно даже будущего должника) не является основанием для недействительности сделки, оформляющей передачу соответствующего имущества (не в собственность обществу, а на том или ином временном праве), а может являться лишь основанием для привлечения к субсидиарной ответственности в случае банкротства по указанной причине. Все-таки гражданское право, будучи правом исков, должно помнить, что абстракции в виде объективного права есть не более чем результат обобщения типичных исков и их решений. Тогда само по себе субективное право, выведенное из объективной нормы, нельзя будет назвать полным без определения доступных способов защиты при конкретных его нарушениях. В этом смысле ст. 12 ГК РФ есть все тот же результат научной абстракции, а не руководство к действию. В частности, нет оснований считать, что любое субъективное право в результате любого нарушения может быть защищено любым из способов, указанных в ст .12 ГК РФ. Ну, и самое главное: заявитель должен обосновать, что именно его право (предмет иска в широком смысле) нарушено тем способом (основание иска), который соответствует избранному им способу защиты (предмет иска в узком смысле).

В издательстве Статут вышло в свет и поступило в продажу Russian Insolvency Law, о котором говорил ранее.
Для сведения читателей публикуются содержание и фрагмент издания.

Предъявление требования в реестр требований кредиторов должника погашает требование к субсидиарному должнику (КДЛ), предъявление требования к основному должнику влечет прекращение обязательства поручителя, предъявление требования об убытках влечет погашение иска о реституции. Хотите так? Если да, надо просто ждать развития солидарных обязательств за пределами корреальных (солидарные по нашему ГК). Шансы есть, так как некоторая практика ВС РФ идет именно в этом направлении.
Деление обязательств на солидарные и корреальные, говорится в учебнике МГУ, восходит к состоявшейся научной дискуссии и основывается на следующем: 1) корреальное это единое обязательство со множественностью лиц; 2) солидарное обязательство это несколько разных обязательств, но предъявление требования по одному из них (Litis contestatio) погашает требования по другим.
Солидаритет при таком подходе решал проблему конкуренции исков, раз один предъявлен, другие погашаются.
Как видно, сейчас наш ГК говорит именно о корреальном обязательстве, называя его солидарным. В учебнике, кстати, признается, что именно единое обязательство со множественностью лиц есть солидарное согласно «долгое время господствовавшей теории».
К чему это все? Если за основу взята солидарность множества обязательств, то надо брать и другие следствия этого подхода: погашать «солидарные» требования не в момент исполнения (это корреальные только, то есть солидарные по нашему ГК), а в момент «начала тяжбы», то есть предъявления любого из «солидарных» требований. Но именно это в дискуссионной практике ВС и отказывается делать, когда считает эти «солидарные» обязательства существующими до момента полного исполнения в целой серии дел, включая т.н. дело Сарычева.
P.S. Почему взят именно этот источник? Именно здесь встречаем деление подходов на «долгое время господствующие» и иные возможные. Иногда можно услышать о некоей «современной» теории солидаритета. Отсюда вывожу, что источник этот важен для понимания происхождения кажущейся новаторской практики ВС РФ.
Плюс, как выяснилось, мои статьи «уж извините, не читают». Пусть так. Может, здесь есть шанс, источник-то серьезный )