Банкротное право от Евгения Суворова

Приобретение кредитного дефолтного свопа (CDS) позволяет кредитору устранить риск несостоятельности заемшика, продавец кредитной защиты принимает этот риск на себя. Право, однако, молчит о последствиях реализации такой защиты: должен ли кредитор оставаться в реестре (ведь долг остается ), имеет ли право на возмещение продавец кредитной защиты (ведь правил о суброгации или регрессе не имеется). Возможно, это решается на уровне соглашения о свопе и получивший кредитную защиту кредитор полученное от должника в рамках несостоятельности обязуется передать продавцу кредитной защиты. Но при этом получается, что в реестре находится кредитор, удовлетворивший свой экономический интерес за счет другого лица. При этом сложно пока представить результат судебного спора о взыскании с такого кредитора в пользу продавца защиты полученного от должника после реализации такой защиты. Обращу внимание, что правила о страховании (предпринимательского риска) в данном случае неприменимы.

https://frankmedia.ru/184588

Сегодня получили с доверителем отказное определение ВС РФ по банкротному делу, где с доверителя - физического лица взыскали более 30 млн рублей.
Не мы первые, не мы и последние.
Вопрос несколько в другом.
В качестве единственного мотива отказа в передаче указано: «доводы кассационных жалоб не подтверждают наличие оснований, предусмотренных статьей 291.11 Арбитражного процессуального кодекса Российской Федерации, для рассмотрения дела в судебном заседании Судебной коллегии Верховного Суда Российской Федерации и пересмотра обжалуемых судебных актов, поскольку не позволяют сделать вывод о том, что при рассмотрении дела допущены нарушения норм материального права и (или) норм процессуального права, приведшие к судебной ошибке существенного и непреодолимого характера.».
При этом доводы ни одной из жалоб даже не поименованы.
Учитывая, что жалоб было три, только с нашей стороны доводов было более десятка, вновь возникли следующие вопросы:
1. составляет ли стадия определения оснований для передачи отправление правосудия и,
2. если да, допустимо ли отказывать:
1. не упоминая доводов жалобы вообще;
2. не давая оценки таким доводам (как несущественным, например, или основанным на неверном толковании норм права).
Лично мое мнение состоит в том, что речь идет о реализации права на суд, которое включает в себя право на мотивированное решение. Следовательно, такие отказы не отвечают качеству акта правосудия.
Отмечу, что доверитель оплатил, как и положено, две государственные пошлины: за рассмотрение и за приостановление, по новой системе тарифов.
Также отмечу, что жалобы рассматривались уже в период эксперимента по повышению качества рассмотрения (через пошлины), в связи с чем поставленные вопросы имеют повышенную актуальность.
На этом заканчивается часть поста, посвященная механизму применения права, его совершенствованию, ожиданиям и реальности.
Теперь о науке.
У таких определений есть два негативных последствия:
1. Они не повышают правовую определенность и не позволяют судить о позициях Высшей инстанции (пусть и через отрицание на уровне одного судьи);
2. Они девальвируют позиции, высказываемые при передаче жалобы на рассмотрение Коллегии:
1. Если не ясен принцип передачи (в том числе через понимание принципа отказа), то в дискуссии можно будет оперировать произвольностью, что не повышает авторитета позиции;
2. Если не указаны мотивы отказа, теоретически могут остаться не переданными жалобы, основанные на уже сложившихся правовых позициях (например, у нас именно так и было).
На этом заканчивается часть, посвященная научным последствиям подобных определений.

Поговорили немного о банкротстве и цивилистике https://rutube.ru/video/ec345961116758c4574fd15d50a18226/?ysclid=m3e66nbbst32294057

Публикуется обор практики ВС РФ по банкротству за 9 месяцев 2024

Полный текст Russian Insolvency Law загружен и доступен для скачивания на SSRN по этой ссылке: https://papers.ssrn.com/sol3/papers.cfm?abstract_id=5012031

Если бы довелось быть на месте ЦБ и заниматься «таргетированием» инфляции, то делал бы это не через повышение ключевой ставки (обсуждается возможность повышения в декабре), а через стимулирование эффективных, скорых и честных конкурсных производств. Да-да, именно так. Я бы счел вредными рассуждения о необходимости длительной реабилитации, так как именно она создает необходимость увеличения денежной массы для погашения накопленных долгов. Чем же от реабилитации в этом смысле отличается конкурсное производство? Это списание долга, погашение которого приводило бы к увеличению той самой денежной массы (если мы говорим о возврате кредита). Списание долга означает, что новой денежной массы (еще и с процентами) не образовалось в экономике. Далее все просто: ограниченное предложение денежной массы повышает ее цену, а потому снижает цены на товары (ну или препятствует их повышению). Но я не нахожусь на месте Центрального банка, потому просто пишу это здесь.

Так как РБК уже после поста внес изменения в заголовок и текст публикации, то слова "традиционно солидарен с этим тезисом" относились к заголовку "В ЦБ назвали возможные банкротства "благом для экономики" и его раскрытию, согласно которому банкротства являются благом для экономики, так как позволяют перераспределять активы в пользу более более эффективного использования. Собственно, и сейчас в тексте РБК эта мысль имеется, то есть солидарность остается.

Традиционно солидарен с этим тезисом. И традиционно призываю отказаться от макропопыток "предотвратить" банкротства, снизить их количество и т.п., особенно, в сфере регулирования и его реформирования (почитайте пояснительные записки к отдельным проектам в сфере реформирования банкротства). Также традиционно не понимаю, почему реструктуризационный (реабилитационный) крен называется благом для экономики в макроэкономическом смысле (это ведь просто поддержка собственников прежнего бизнеса за счет кредиторов). Если понять, что банкротства это способ перераспределения активов в случаях типичного проигрыша в конкурентной борьбе(доводилось из этого тезиса исходить в своих научных исследованиях), то станет кратно меньше попыток искать "виновников" банкротства, перелагая на них риск кредиторов (в виде субсидиарной ответственности, в первую очередь). Когда на одном из далеких совещаний услышал тезис "но ведь если банкротство, значит, кто-то виноват?", сначала подумал, что это либо непонимание, либо шутка. Но когда вслед за этим стал наблюдать практику привлечения к субсидиарной ответственности, которая вылилась в мейнстрим, понял, что речь идет о сознательном и практикуемом подходе. Бывало ли такое, что широко применяемый подход был ошибочным? Да, конечно, история знает множество таких примеров. Тезисы о "виновности" в банкротстве, о необходимости их предотвращения на макроуровне, на мой личный взгляд, именно из этой серии.

https://www.rbc.ru/finances/01/11/2024/6724b3cf9a79474ff0b40db0?from=from_main_2

Изъятие имущества по антикоррупционному основанию - мера публичной ответственности за совершение коррупционного правонарушения (постановление КС РФ от 31.10.2024 № 49-П). Это может означать следующее: 1) само по себе превышение расходов над доходами является лишь презюмирующим коррупуционное правонарушение обстоятельством, презумпция может быть опровергнута в процессе по соответствующему иску; 2) имущественная публичная ответственность (требование о ее применении) является требованием об уплате обязательного платежа по смыслу Закона о банкротстве, а потому должно конкурировать с другими требованиями несостоятельного должника, совершившего коррупционное правонарушение. В пользу штрафной, а не конфискационной природы соответствующего требования, говорит позиция КС РФ о возможности такой ответственности в отношении не только того имущества, которое было приобретено в результате совершения коррупционного правонарушения, но и в отношении иного имущества, в которое было превращено или преобразовано первое имущество. Если это так, то это требование об изъятии "стоимости", а не конкретной вещи. Следовательно, это штраф, а не конфискация. Получение штрафа от банкрота предполагает участие в реестре требований его кредиторов (третья очередь); 3) такая мера не может применяться в отношении имущества, находящегося у третьего лица (если речь не идет о держании соответствующей вещи для лица, совершившего коррупционное правонарушение). Это вытекает из принципа публичной ответственности за вину. Это означает, что само по себе приобретение у правонарушителя соответствующего имущества не связанным с ним контрагентом должно исключать его изъятие у такого контрагента. К слову сказать, публичная ответственность теперь будет распространяться на имущество, в которое было "превращено" первое (покупная цена, например), а потому публичная цель здесь не страдает. Последнее: постановление КС РФ от 31.10.2024 вообще не касается исков по мотиву нарушения законодательства о приватизации, акцент именно на требованиях по мотиву совершения публичных коррцпционных правонарушений. Во избежание сомнений: в настоящее время в моем производстве нет дел, связанных с защитой интересов лиц, вовлеченных в названную проблематику.

Публикуется обзор банкротной практики ВС РФ за сенябрь 2024

Уважаемые коллеги, по объективным причинам мое участие в проекте создания Ассоциации адвокатов в сфере реструктуризации и банкротства остановлено.
Приношу извинения за доставленные ожиданиями неудобства.
Возможно, ФПА все же создаст указанную Ассоциацию, правда, уже без моего участия.

Согласно п. 44 постановления Пленума ВС РФ от 25.12.2018 № 49 если условие договора допускает несколько разных вариантов толкования, один из которых приводит к недействительности договора или к признанию его незаключенным, а другой не приводит к таким последствиям, по общему правилу приоритет отдается тому варианту толкования, при котором договор сохраняет силу.

Однако, Савиньи (Обязательственное право) ссылается на римских юристов, которые полагали, что при сомнении следует поддерживать прекращение обязательства и отрицать его существование.

Интересный разворот в исторической перспективе. Получается, что такая повышенная защита кредитора против должника не является основанным на авторитете времени решением. Напротив, она прямо противоположна ему.

Кажется, что любители реструктуризации долгов (реабилитации должника) могли бы использовать это обстоятельство как аргумент в споре с доминированием кредиторов.

FT пишет, что по оценкам МВФ к концу года объем публичного долга достигнет 100 триллионов долларов, что сравнимо с мировым ВВП.

В России объем ОФЗ на 11 октября 2024 года составляет около 21 трлн рублей (данные Минфина).

В июле 2024 РБК писал со ссылкой на Счетную палату, что совокупная дебиторская задолженность по доходам Федеральной налоговой службы (включает в себя долги по налогам, сборам, страховым взносам, пеням, налоговым санкциям и процентам — как просроченные, так и срочные) увеличилась в два раза и составила 2,37 трлн руб.

Представляется, что разрешение гасить налоговую задолженность не только деньгами, но и правами по публичному долгу (облигациями), могло бы: а) положительно сказаться на размещении публичного долга; б) представлять интерес для инвесторов на рынке проблемных активов (через приобретение налогового требования за счет погашения требований по обязательным платежам).

Инвестор может быть заинтересован, если оплата долга будет приниматься по номиналу, а приобретение ОФЗ с дисконтом.

Можно было бы сказать, что так государство теряет разницу в дисконте. Однако, не надо забывать, что речь идет о долге несостоятельного лица (может быть и меньшее удовлетворение, если бюджет останется в деле о банкротстве).

Почему это решение может оказаться эффективным? Инвестор (как частный собственник) на практике может оказаться более эффективным и получить удовлетворение выше того, которое в деле о банкротстве получилось бы при участии бюджета. Поэтому с экономической точки зрения тут может иметься перспектива.

КС РФ справедливо не допускает привлечение к административной ответственности в случае противоречивого толкования норм, допускаемого в судебной практике, при котором в одном случае правонарушение имеется, а при другом - нет. Полагаю, что это же применимо и к спорам о взыскании убытков , если в одном случае противоправность усматривается, а при ином толковании -нет. Вот как это звучит в постановлении КС РФ от 07.10.24 № 44-П: «Если в судебной практике допускается противоположная правоприменительная интерпретация тех или иных законоположений, неустранимая средствами толкования и тем самым порождающая фактическую легализацию ее различных вариантов, особенно когда каждый из них не лишен конституционного обоснования, укладывающегося в пределы законодательного усмотрения, и, более того, находит официальную поддержку у государственных органов, принявших и подписавших содержащие такие положения законы, это свидетельствует не только о некорректном их
истолковании судами, но и о качестве соответствующих правовых норм, а потому они не могут быть признаны отвечающими конституционным критериям определенности правового регулирования. Иное подрывало бы – вопреки требованиям, вытекающим из статей 1 (часть 1), 15 (часть 2), 19 (части 1 и 2), 46 (части 1 и 2), 55 (часть 3) и 751 Конституции Российской Федерации, – доверие граждан к закону, не позволяя им соотносить свои действия (бездействие) с его предписаниями и предвидеть их последствия». P.S. В данном случае раскрываю, что в рамках адвокатской деятельности защищаю интересы соответствующих арбитражных управляющих.

Электронная торговля и маркетплейсы не покидают текущую повестку: громкие корпоративные конфликты сопровождаются разработкой и обсуждением законопроекта «О платформенной экономике». Бизнес-модель маркетплейса в целом универсальна: одинаково применима к торговле товарами, услугами, стрессовым имуществом (есть даже проект о едином маркетплейсе), трудом и т.п.

Такая бизнес-модель является высокомаржинальной (и потому вызывает такие острые конфликты), на мой взгляд, по одной причине: маркетплейсы не практикуют несение ответственности по договорам, заключаемым через них. Думается, однако, что такая их практика может быть признана дискуссионной.

В свое время (5 лет назад) попытался обосновать, почему посредники в электронной торговле должны рассматриваться в качестве сторон возникающих на их платформах отношений (статья размещена выше, только для некоммерческого использования). Тогда писал по мотивам разрешения спора об ответственности Uber и диспетчера «Такси-престиж», они (там) и мы (здесь) признали, что указанные лица ответственны по обязательствам, вытекающим из соответствующих отношений.

Если от этого подхода не отходить, то надо признать, что все текущие мегаагрегаторы должны принимать на себя ответственность за исполнение обязательств по заключаемым договорам, следовательно, могут оказаться в условиях невозможности такого исполнения. К чему это? Правильно, необходимы специальные правила о банкротстве маркетплейсов, равно как и правила последствий банкротства соответствующих поставщиков.

По давности применительно к изъятию «коррупционного имущества» хочется обратить внимание только на один момент, не знаю, звучал ли он вчера в многочисленных позициях.
В ходе слушаний проф. Александровым А.И. (ИГП РАН) был заявлен исторический аргумент, который я понял следующим образом. Помещение соответствующего основания для лишения права собственности в текст ГК РФ (пп. 8 п. 2 ст. 235 ГК РФ) было направлено на преодоление того факта, что Россия заявила об отсутствии юрисдикции в отношении деяний, признанных преступными в соответствии со ст. 20 Конвенции ООН против коррупции от 31.10.2003 (ст. 1 ФЗ от 08.03.2006 № 40-ФЗ).
Согласно указанной статье при условии соблюдения своей конституции и основополагающих принципов своей правовой системы каждое Государство-участник рассматривает возможность принятия таких законодательных и других мер, какие могут потребоваться, с тем чтобы признать в качестве уголовно наказуемого деяния, когда оно совершается умышленно, незаконное обогащение, т.е. значительное увеличение активов публичного должностного лица, превышающее его законные доходы, которое оно не может разумным образом обосновать.
Если этот аргумент соответствует действительности, то получается следующее.
При ратификации Конвенции законодатель, осознавая необходимость соблюдения публично-правовых гарантий при преследовании лица за коррупционное правонарушение (презумпция невиновности, как звучало в выступлении), явно выражает волю на то, чтобы вне этих гарантий такого преследования и его производных (я полагаю, включая и обсуждаемую конфискацию) не было. Пока все логично.
Далее, однако, следы этой публично-правовой меры появляются в ГК РФ в пп. 8 п. 2 ст. 235 ГК РФ. Здесь в строгом смысле слова пока тоже нет проблемы, так как ГК РФ обобщает все случаи прекращения права собственности, в том числе конфискацию как вид наказания в публичном праве. Проблема начинается тогда, когда правоприменительная практика признает возможность соответствующего изъятия в гражданском судопроизводстве (то есть без публично-правовых гарантий для преследуемого) только потому, что есть пп. 8 п. 2 ст. 235 ГК РФ. Вот именно этот момент все меняет, так как ранее нахождение в ст. 235 слова «конфискация» (ст. 243 ГК конкретнее) не давало повода считать, что ее можно проводить в рамках исковой формы вне публичных процедур (административных, уголовных).
Меня этот момент заинтересовал потому, что ранее увлекался проблемой обхода закона, который заключается в нарушении цели законодателя без нарушения сформулированного им правила поведения.
Этот случай я бы признал случаем обхода принципов права с соответствующими последствиями для этого. Считается (в рамках любой отраслевой принадлежности), что последствием обхода является отказ в признании обхода состоявшимся. Значит, в этой логике следует признать, что такой формы изъятия имущества вне публичной конфискации с публично-правовыми гарантиями для преследуемого в принципе быть не должно. Неконституционным, на мой взгляд, является то, что такое основание для изъятия применяется в отсутствие публично-правовых гарантий (административное, уголовное судопроизводство), а не то, что к нему не хотят применять гражданско-правовые сроки исковой давности (или, наоборот, хотят).
Во избежание сомнений: полностью солидарен с тем, что подобные правонарушения должны пресекаться, но не частным правом (включая изъятие как вид наказания). Поводом для поста является исключительно то самое переживание за чистоту правового механизма.

https://www.vedomosti.ru/investments/articles/2024/10/09/1067434-finansovie-vlasti-obmenyalis-predlozheniyami-po-razvitiyu-rinka-kapitala

Итак, на прошедшем 08.10.24 IPO-форуме неоднократно звучит мысль об обязательствах эмитентов, которые они берут перед инвесторами в ходе IPO (включая финансовые показатели). В этом смысле все больше подтверждений в пользу обязательственной природы отношений и вытекающих отсюда возможностей, о чем писал вчера. Для банкротного права это может поставить вопрос о разграничении подходов к миноритариям и мажоритарным участникам. Вполне возможно, что и удовлетворяться первые должны перед последними, а не одновременно в рамках распределения ликвидационной квоты.

Открытие банкротства в отношении имущественных масс иностранных эмитентов по заявлениям миноритариев, акции которых зависли в Euroclear и Clearstream, возможно ли такое?
Например, речь может идти о следующих эмитентах, акции которых торговались на Мосбирже: Apple, Facebook, Microsoft, Amazon, Twitter, Alphabet, AMD, Visa, MasterCard, Boeing, Intel, McDonald’s, NVIDIA, Netflix, Disney, AMD, Activision Blizzard, Pfizer, AT&T, Micron и др.

При первом приближении кажется, что есть несколько препятствий для этого. Первое: традиционно банкротное право имеет дело с обязательствами и не занимается проблемами акционеров. Второе: на территории России банкротство иностранной имущественной массы допустимо в качестве исключения. Кажется, однако, что есть несколько допущений, которые могут изменить ответ.
Привлечение капитала от миноритриев в целом ближе к заимствованию, нежели к корпоративному праву: миноритарии не более чем дают капитал на бОльших условиях риска, нежели при приобретении облигации, но не получают свойственных корпоративному праву полномочий контроля (участия в контроле). Такое заимствование, хотя и связано с риском несостоятельности эмитента и субординацией интереса (в отличие от облигационеров), тем не менее обладает базовым предполагаемым условием: свободное обращение акций есть гарантия миноритарию в части получения возврата вложенного. В ситуации, когда это свободное обращение блокируется, нарушается право на подобный возврат и потому мыслима его защита. Такая защита должна предоставляться против эмитента, так как депозитарии всего лишь посредники в учете соответствующих прав.
Что касается возможности открытия производств против имущественных масс эмитентов на территории России, то соответствующее исключение может быть обосновано. Как следует из Определения ВС РФ от 08.02.2024 № 305-ЭС23-15177, в ситуации, когда центр основных интересов организации имеет место нахождения в юрисдикции иностранного государства, но на территории Российской Федерации должник имеет постоянное представительство либо имущество, суд в определенных случаях вправе ввести в отношении него вторичное производство по делу о трансграничном банкротстве, распространяющее свое действие на кредиторов и имущество, связанных с деятельностью юридического лица на территории Российской Федерации; целью введения такого производства является обеспечение защиты интересов российских кредиторов в отсутствие у них эффективного доступа к той юрисдикции, в которой должно осуществляться основное производство по делу о банкротстве (например, отказ арбитражного суда Российской Федерации в признании основного производства, возбужденного на территории иностранного государства, международные санкции, несоразмено высокая стоимость обращения в иностранные юрисдикции за возбуждением основного производства и прочие факторы, ограничивающие право на доступ к правосудию).

Получается, что отсутствие эффективного доступа к получению удовлетворения в иностранной юрисдикции достаточно для открытия производства здесь. Очевидно, что иностранные юрисдикции не согласятся с подходом о неправомерности распространения "санкций" на российских держателей ценных бумаг, следовательно, эффективной защиты может не получиться.

Так что, миноритарии, собирайтесь и обращайтесь.

В случае заблуждения в предмете сделки такая сделка может быть оспорена по правилам ст. 178 ГК РФ. Так, в силу п. 1 ст. 178 ГК РФ сделка, совершенная под влиянием заблуждения, может быть признана судом недействительной по иску стороны, действовавшей под влиянием заблуждения, если заблуждение было настолько существенным, что эта сторона, разумно и объективно оценивая ситуацию, не совершила бы сделку, если бы знала о действительном положении дел. Согласно пп. 2 п. 2 той же статьи заблуждение предполагается достаточно существенным, если сторона заблуждается в отношении предмета сделки, в частности таких его качеств, которые в обороте рассматриваются как существенные. Итак есть ситуация, при которой цедент полагает, что отчуждает одно право требования (к субсидиарному должнику). Впоследствии выясняется, что цедент продал и другие права требования (к основному должнику, поручителям, залогодателям). Если кратко, то продавая одно, он продал вместе с ним и другое. Это и есть заблуждение в предмете сделки. Именно эта ситуация имеет место в споре о продаже вместе с субсидиарной ответственностью основных требований и обеспечивающих их (т.н. дело Сарычева). Если все же подход не будет на практике признан ошибочным (пока не будет признан), это означает возможность осорить все состоявшиеся продажи субсидиарной ответственности как совершенные под влиянием заблуждения. Относительно добросовестности такого заблуждения, уверен, можно подобрать значительный объем судебной практики предшествующего периода, когда новаторский подход еще не был артикулирован. В пользу добросовестности заблуждения свидетельствуют также цены приобретения долгов субсидиарного должника: они в подавляющем большинстве случаев оказываются в десятки, а то и сотни и даже тысячи раз ниже номинала долгов основного должника. Должно ли право в случае развития подхода (убежден в его ошибочности, о чем неоднократно писал выше) компенсировать эту несправедливость? Иначе получается, что приобретатели прав из субсидиарной ответственности пользуются неожиданным подходом ВС РФ, что близко к ситуации, описанной в п. 4 ст. 1 ГК РФ (никто не вправе извлекать преимущества из своего недобросовестного поведения).

Действующее законодательство не содержит запрета на уступку прав по договору ипотеки отдельно от уступки прав по основному, обеспеченному ей, обязательству. Такой вывод содержится в Постановлении Арбитражного суда Центрального округа от 16 декабря 2020 г. N Ф10-3042/12 по делу N А14-10202/2012 и основан он на ст. 47 Закона об ипотеке. Это пример рассуждений о возможности изолированной уступки, который может быть полезен в дискуссии о т.н. солидарных обязательствах. Собственно, если это в принципе допустимо (пусть и в виде исключений), то это может быть допустимо и в случае с уступкой акцессорного требования о привлечении к субсидиарной ответственности. Да, это требование должно быть подчинено основному (прекращаться с его прекращением), но конструкция нахождения основного и акцессорного требования в разных руках потенциально возможна. Это, конечно же, альтернативные рассуждения по отношению к некоторой практике ВС РФ, где кажутся смешанными категории единого солидарного обязательства (по смыслу ГК - корреального) и основного и дополнительного обязательств.

Следует в очередной раз порадоваться позиции ВС РФ, согласно которой тот или иной способ защиты права должен применяться для защиты нарушенного права заявителя (критерий проверки субъекта) и соответствовать предусмотренному для него нарушению (критерий адекватности способа защиты). В данном деле ВС РФ подтверждает, что недокапитализация (я бы уточнил - изначальная недокапитализация) общества (возможно даже будущего должника) не является основанием для недействительности сделки, оформляющей передачу соответствующего имущества (не в собственность обществу, а на том или ином временном праве), а может являться лишь основанием для привлечения к субсидиарной ответственности в случае банкротства по указанной причине. Все-таки гражданское право, будучи правом исков, должно помнить, что абстракции в виде объективного права есть не более чем результат обобщения типичных исков и их решений. Тогда само по себе субективное право, выведенное из объективной нормы, нельзя будет назвать полным без определения доступных способов защиты при конкретных его нарушениях. В этом смысле ст. 12 ГК РФ есть все тот же результат научной абстракции, а не руководство к действию. В частности, нет оснований считать, что любое субъективное право в результате любого нарушения может быть защищено любым из способов, указанных в ст .12 ГК РФ. Ну, и самое главное: заявитель должен обосновать, что именно его право (предмет иска в широком смысле) нарушено тем способом (основание иска), который соответствует избранному им способу защиты (предмет иска в узком смысле).

В издательстве Статут вышло в свет и поступило в продажу Russian Insolvency Law, о котором говорил ранее.
Для сведения читателей публикуются содержание и фрагмент издания.

Предъявление требования в реестр требований кредиторов должника погашает требование к субсидиарному должнику (КДЛ), предъявление требования к основному должнику влечет прекращение обязательства поручителя, предъявление требования об убытках влечет погашение иска о реституции. Хотите так? Если да, надо просто ждать развития солидарных обязательств за пределами корреальных (солидарные по нашему ГК). Шансы есть, так как некоторая практика ВС РФ идет именно в этом направлении.
Деление обязательств на солидарные и корреальные, говорится в учебнике МГУ, восходит к состоявшейся научной дискуссии и основывается на следующем: 1) корреальное это единое обязательство со множественностью лиц; 2) солидарное обязательство это несколько разных обязательств, но предъявление требования по одному из них (Litis contestatio) погашает требования по другим.
Солидаритет при таком подходе решал проблему конкуренции исков, раз один предъявлен, другие погашаются.
Как видно, сейчас наш ГК говорит именно о корреальном обязательстве, называя его солидарным. В учебнике, кстати, признается, что именно единое обязательство со множественностью лиц есть солидарное согласно «долгое время господствовавшей теории».
К чему это все? Если за основу взята солидарность множества обязательств, то надо брать и другие следствия этого подхода: погашать «солидарные» требования не в момент исполнения (это корреальные только, то есть солидарные по нашему ГК), а в момент «начала тяжбы», то есть предъявления любого из «солидарных» требований. Но именно это в дискуссионной практике ВС и отказывается делать, когда считает эти «солидарные» обязательства существующими до момента полного исполнения в целой серии дел, включая т.н. дело Сарычева.
P.S. Почему взят именно этот источник? Именно здесь встречаем деление подходов на «долгое время господствующие» и иные возможные. Иногда можно услышать о некоей «современной» теории солидаритета. Отсюда вывожу, что источник этот важен для понимания происхождения кажущейся новаторской практики ВС РФ.
Плюс, как выяснилось, мои статьи «уж извините, не читают». Пусть так. Может, здесь есть шанс, источник-то серьезный )