В седьмом-восьмом стихах (или шестом-седьмом, восточная и западная традиция считают по-разному) псалма 101(102), — по-разному считают, говорю же — взыскуя милосердия Господня и жалуясь на свою судьбу, псалмопевец сравнивает себя с различными птицами.
Я уподобился пеликану в пустыне;
я стал как филин на развалинах.
Не сплю и сижу,
как одинокая птица на кровле
— читаем в синодальном переводе.
Что делает в пустыне пеликан, вопрос не к переводчикам, там в оригинале какие-то непонятные нечистые птицы, то ли совы, то ли пеликаны, не сохранилось исконное значение.
Поэтому в церковнославянском тексте:
Уподобихся неясыти пустынней, бых яко нощный вран на нырищи.
Бдех и бых яко птица особящаяся на зде.
Пустынная неясыть — очаровательная эндемичная сова, погуглите, если не видели. Нощный вран... ну, это такой нощный вран, а птица, особящаяся на зде — птица, сидящая в одиночестве на крыше, чего вам ещё.
Библия Короля Иакова, любимая нами, более конкретна:
I am like a pelican of the wilderness: I am like an owl of the desert.
I watch, and am as a sparrow alone upon the house top.
Пеликан, пустынная сова, воробей.
Про библейских воробьёв англоязычной традиции я как-то уже писала, это отдельная огромная тема, там бездны, мы сейчас не станем в них углубляться.
Но вот, к примеру, один из самых свежих, широко разрекламированных американских переводов Библии, Псалтыри, в частности, New Living Translation. И команда у них, дескать, уникальная, и язык живой, и всё ради значения оригинала — и что же?
I am like an owl in the desert, like a little owl in a far-off wilderness.
I lie awake, lonely as a solitary bird on the roof.
Строго говоря, little owl — сыч. Но хочется сохранить лирический надрыв:
Я вроде совы в пустыне, вроде маленькой совы в глуши.
Я лежу без сна, как одинокая птица на крыше.
По-моему, это блюз.