поэты первой необходимости

небо становится ближе
с каждым днем
(бг)

звонили из отчизны. о войне,
правительстве и ценах там нельзя —
и вот мы говорили о погоде.

снег, говорят, там стал совсем плохой:
идёт-идёт — и падает. немного
в сторонке полежит — и порываясь
идти опять, на помощь кличет ветер,
и тот, такой же дряхлый старикан,
с которым у подъезда в домино
они играли раньше, поднимает
его — и вот они опять бредут
с воздвиженки к себе на маросейку,
пошатываясь,
между тем как небо
в кокетливо приталенном пальто
такого сероватого оттенка,
что в моде был сезон назад, стыдится
двух стариков, идёт слегка поодаль,
лишь иногда оглянется на них —
и ускоряет шаг. на яузском бульваре
(лихой у них маршрут, семь вёрст — не крюк)
всё кажется — вот-вот они догонят,
но стоит выйти к скверу и к реке,
и видно — убежало далеко,
и с каждым днём становится всё дальше.

Геннадий Каневский

В хлопьях снега,

что падает, пряча
твои следы
от вечера,

уже содержатся
завтрашние следы — и снег,

что падает
и на них. А остаётся
один

голос без головы,
песня,
звучащая так же светло,

как этот снег,
что падает вместе
со всеми следами 
сквозь бесследность,

столь же нетронут,
сколь ты нерождён. И чудо в том, 
что ничего не случалось, что

ни у чего нет
ни истории,
ни имени,

только голос
летящего снега.

Тур Ульвен
перевод Нины Ставрогиной

к слову о скорби

умрёт муравей — никто не скорбит
умрёт птица — никто не скорбит, если это не ибис
умрёт шимпанзе — скорбят шимпанзе
умрёт шимпанзе — люди вскроют ей череп
умрёт акула — другая по-прежнему рыщет
умрёт тигр — если кто и скорбит, то о себе
умрёт человек — кто-то скорбит, кто-то нет
умрёт человек — кто-то скорбит, кто-то даже ликует
умрёт поколение — потомки почти не скорбят
умрёт государство — чаще всего остаются слухи
если нет даже слухов, то вряд ли это вообще государство
если так, то никто не станет скорбеть
никто не скорбит — ветер дует впустую
реки впустую текут, впустую же точат скалы
впустую переносят свет, впустую производят пену
реки умрут — скорбеть будет некому
ветер умрёт — скорбеть будет некому
к рекам и ветру третьим было море, море — безбрежное, как Чжуан-цзы
безбрежное море умрёт, ты тоже умрёшь
Царь драконов, владыка морей умрёт, ты тоже умрёшь
луна не скорбит, на луне нет людей
звёзды не скорбят, они не из плоти

Си Чуань
перевод Ивана Алексеева

Ночь в обрывках чужого сна или осень уже пришла?
⁣

А гости заходят редко.

Никто не спросит:

— Зачем тебе столько книг? Зачем тебе столько… птиц?

— Книги не мои, мои только птицы:

Доверенные синицы,

неблагонадёжные воробьи.
⁣

Ворона каркает, а человек поёт,

Но долго не живёт ни тот, ни та.

Куда уходит высота? И ночь — как след ухода.

Кто жизнь теперь вернёт,
⁣
Когда наладится погода?


Денис Крюков

Милостью сказочных сюрреалистических сновидений
мы пережили бы тьму и морозы этой зимы
если бы не эти таможенники на границе ночи и дня
обыскивающие наши мозги чтобы конфисковать
из памяти все самое красочное и незаурядное
пограничная охрана-цензура пропускающая
в явь лишь бессвязные фрагменты
клочья того что мы видели и испытывали
там в другой действительности
где трава зеленее и небо голубее
где автомобили под окном тают вместе с сугробами
и окурки брошенные соседом у входной двери
распускаются подснежниками под пение
двух глиняных птичек что вспорхнув с подоконника
возьмут нас с собой улетая на юг на юг
не глядя назад туда где в мокром снегу
у забора из колючей проволоки стоит твой двойник
с полуоткрытым чемоданом в котором
отрывки стихов на каком-то странном языке
и несколько скомканных перьев
которые некогда были синими

Ян Каплинский

Григорию Дашевскому

ночью с грохотом мимо окна
снег летит с высоты.
может, на крыше со снегом играет в тени человек.

по стеклу в темноте расходятся дуги.
ты следишь, серый свет,
и грохоту вторя
говоришь человеку, неясный твой рот.
другу расскажешь,
тихий после падения,
снег остался ничей.

Анна Глазова

тоска мне друг
любовь мне друг
беда мне друг любимый

и я таскаюсь с ними
вдруг
огонь непобедимый

и вот любовь уже любовь
и вот беда беда

и дерево теперь любовь
и небо ягода

Елизавета Трофимова

Подоконник
с разросшимся растением вроде вьюна,
розовым кустом, засохшим в горшке, и ничего не поделать,
подожду до весны перед тем, как выбрасывать:
вдруг он не умер;

листком денежного дерева —
нашла на лестнице —
в воде:
понадеялась — даст корень —

я бы тогда раньше весны выкорчевала розу,
но и он
скукоживается, темнеет, гниёт…

И оглядывая весь этот пейзаж,
растянутый по горизонтали,
я думаю о том, что цветы
сделали для меня
всё, что могли.

Наталия Михайлова

что действительно важно
подскажут тебе муравьи и кроты
за оврагом сидят тени наших стихов
ты не ты в зеркало не смотри

это всё просто
завтра сбор урожая
хрупких желтых листов
книжек детских и дневников
ты мне совсем не снишься
просто всегда за сердцем болишь
даже когда себя не видишь,
с собою не говоришь

Илья Эш

30

я не позволю словам отдыхать
порою они стыдятся себя
и хотят умереть во мне
в такие минуты я испытываю любовь

там где прочие вещи молчат
говорят только люди
солнце, деревья и облака
не знают своей красоты

самолёт летит быстро приняв форму страсти
синее небо может прикинуться фоном
однако за ним нет ничего

я тихо зову
но мир не отвечает
мою речь не отличить от щебета птиц

Таникава Сюнтаро
перевод Ивана Алексеева

что будет если начать
раскапывать тени
слово отрывается от земли
как воздушный шар
похожий на косточку абрикоса
как младенец вышедший из утробы
вскрикивает захлебывается
при встрече с воздухом

мы делим абрикос пополам
косточка остаётся ничейной
как память или крик ребёнка
закопай её в землю
чтобы она улетела в небо
ветками маятниками

воздух становится
всё теплее теплее
зима подходит к концу
свисает невидимой гирькой
шар поднимается к небу
становится легким
как первое птичье пение

сбросив мешки с песком
балласт удобрение земли
шар набирает высоту
ребёнок успокаивается
дыхание его
беспокойная тень
ровнеет

улетит не поймаешь

Наталья Игнатьева

Зимний сонет

Прощай, тепло! От ужаса снегов
Ищу небес прозрачных тонкий свиток.
Ночь сгинула на запад. Полдень пыток
Сучит в окно из прошлого веков.

Тащусь без имени. Дорогой дураков
Несу любви трудов тяжёлый слиток.
Прощай, тепло! Твой огненный напиток
Перебродил, и хмель твой далеко.

Костёр погас. Уносит ветер пепел.
Пронзительного дня гиперборей
Свистит и, сорванная с петель,

Разбита дверь, и кружится над ней
Воспоминаний боль. Среди полей
Диск солнца золотой встаёт смертельно светел.

Алексей Хвостенко

Странно это пустое слово
Говорил мне Мидас вращая олово
Переход как жизнь моя полшестого
Полный ход застрявшего поезда

Непредвиденный дрозд
Но все поле, поле
Сколы трав режут схолии облаков
Не моя бы воля
Моя бы воля

Что вы скажете камыши?
Подыщи еще, подыши
Что вы скажете, тростники?
Там холодные сквозняки

Мы ушли как пробили грозой под воду
И воскресли как поплавки

Ирина Волошиновская

Жолтый и чорный пишутся через “о”.
Пыльный ангел — растение или птица…
Неужели рассвет до сих пор ещё бирюзов,
и не важно кто в нашу жизнь с тобой превратится?

Иногда, путешествуя с пчелами Валери,
я натыкаюсь на ветер, цветущий в ночной канаве,
и чердачная моль возвращается в лабиринт
пересохшего зимнего разнотравья.

А подробный монах прячет свое лицо,
трогает нервно венчальную повилику…
— Что ж вы, князь, не вышли ко мне на крыльцо?
Я хотела вернуть вашу последнюю книгу.

Пыль нежней человека умеет лежать на земле.
Вот и спроси у тонкой дорожной пыли,
как расправить узор бражника на стекле,
не отнимая дыханья у осторожных крыльев.

Алексей Кубрик

Быть

— есть емкое русское слово «юрод»…
— знаю знаю ну что ты мама
я простыни расписал как Хоан Миро
эллипсами и крестами

я знал — это будет звучать так
ты будешь смотреть и голуби порхнут
когда весь в разводах синих
я выйду к мусорным бакам сияние расточать
разгораться ворохом
из слов и махов
и надо мной целая осень будет молчать
как любящий перед прахом

мама я ждал ее и я ждал себя
я был вложен в нее как пружина
за тех кто смотрит сквозь нас
за тех кто спят —
живут словно жуют резину

кого нам стыдно мама
мы одни
я делал свою работу — быть
это светло и ловко
мама ложись ты усни поспи
я на кухне тихонечко как полевка

Альбина Борбат

Мне всегда думалось

Мне всегда думалось что действительность
это то чем становишься
когда вырастешь

На площади Фата Моргана
кричит с усталым лицом:
утренние газеты! утренние газеты!

Ингер Кристенсен
перевод Алёши Прокопьева

Я весь день пролежал на ладони у снегопада.
Мириады предметов были рады и передавали приветы.
Я не чувствовал разницы между собою и ими.

А когда и если развяжется узелок с душою,
Я пойму, что один не в городе и не в мире,
А в том, для чего нету слов, настолько оно большое.

Есть слова о времени и о месте,
О закономерности и о законе.
Но из всех отверстий земли и неба
Прибывает то, что есть, и то, чего нету,
Прибывают гости на свадьбу безымянного света
Безымянного света и безымянного снега

Михаил Гронас

Баллада о верности

Плети настурций поедены, бедствуют.
Гусениц мёртвых ленивое шествие
Занято медленным небытием.
Так не узнаешь, ни до, ни впоследствии,
Предана будешь: кому? или кем?

Кто это, где это, как это умер?
Мудр, всеяден и неразумен
Знак вопрошающий встал и воскрес,
Веруя свято в счастливейший нумер:
В необходимость тройных катахрез.

Что ж, оторвись от писанья и чтения.
Выйди во двор, посмотри на растения:
Бритвенный ливень зелёных чернил
Хлынул по стенам и в хитросплетениях
Перья листвы очинил.

Мерно, ритмично работают жвалы,
Ходит кругами враг небывалый:
В дырах пространство и время сквозных,
Видишь? прозрачны твои приживалы
В небе слепительной неновизны.

Бедствуй и вирши плети, уверяя
Всех в бытованьи закрайнего края,
Райским уверь забытьём, никому
Не уступая ни кома, сухая
Примет землица тебя, как  сырая.
Предана будешь: чему, не кому.

Гали-Дана Зингер

тот молодец работник,
кто удалил историю,
кто держится за поручень
во избежание падения,
держит вещи свои при себе
во избежание
их самопроизвольного перемещения.
 
вот наконец территория санатория.
пустые ноги движутся быстро.
грибочки труб на застеленных толем юности гаражах.
но не замочек он видит,
в пакет закутанный от дождя,
а куклу шаманскую для дождя.
не коридор, светом оплавленный,
а тамбур оплеванный.
 
господи, не дай мне одному
все это съесть.
дай погладить кого за столом.
и если на вверенной мне местности
столовая есть —
дай отыскать вдвоем.
 
ложки там с нашими именами,
плошки с твоими, господи, семенами
 
Екатерина Соколова

Когда успокоятся дожди
Просохнет земля в саду
Ты скажешь пению приходи
Ответит оно приду

Как в детстве легко и почти до слёз
Пощипывает в носу
Так в летстве летействе ему всерьёз
Я себя принесу

Я вспомню фонарики и один
Из них что все время гас
Как сердце погасло тогда в груди
У одного из нас

И лодочкой белой плывет июнь
Обманывая печаль
И звуки для песен от а до ю
Дарит моим ночам

Елена Сунцова

франциск говорит:

он дал тебе столько любви
сколько ты можешь вынести

сад говорит:
я знаю

сад говорит:
он дал тебе столько любви
сколько ты можешь вынести

вода говорит:
я знаю

вода говорит:
он дал тебе столько любви
сколько ты можешь вынести

да говорит
я знаю

да говорит:
он дал тебе столько любви
сколько ты можешь вынести

он говорит:
я знаю

он говорит:
я дал тебе столько любви
сколько ты можешь вынести

я молчу опрокинувшись навзничь в твоём саду
и слушаю как растёт моё сердце

свет пронизывает слова
облака на высоком небе

абсолютно

невыносимо

Иван Полторацкий

Осенний свет вокруг. Душе светло.
Печаль и свет — от края и до края.
И смерть легка, как птица голубая,
Летящая в небесное село.

Она вся в золоте. Она тревожна.
Обходит день, по западу скользя.
Не плачь, дитя, нельзя не быть, нельзя, —
Благословенно всё и всё возможно.

Виктор Мамченко

ПАРАЛЛЕЛЬНЫЕ МЕСТА

Застывая живым
двигая воду в шар
и под облаком забывая встречный
затонувший у самого имени дар
чувствуешь как Эдип истому
бесконечной
паузы темных сил
С вечера от себя ни шагу
потому что не умер
потому что не говорил
ничего пухлоногий
сбежав из дому
про ведомую слепотой отвагу

Изо всех доставших меня светил
что-то облаком
ночь
под себя семенит дарами
потому что не умер
потому что не уходил
не ступил от звезд пустоты ни шагу
и сучишь от гордости тронутыми словами

Горизонная вера
Если тиран так щедр
Одномерной природе
чудится исчезая
щурится утро на заготовленный кедр
и подымается вышек стая
и поднимается трясущий листвой народ

Я любил
но родина это лес
самый мерный в своем терпении год
потому что не умер
потому что только исчез
рядом с каменной
тишиной прорастая

Алексей Кубрик

вот длинное длинное тело
пронзенное болью лучей

оно умирать не хотело
оно превращалось в ручей

оно под ногами лежало
рябило журчало текло

прозрачное памяти жало
разбитое жизни стекло

Вячеслав Попов

(двадцать лет)

было третье сентября
насморк нам чумой лечили
слуги ирода-царя
жала жадные дрочили
опустили всю страну
поступили как сказали
потный раб принес к столу
блюдо с детскими глазами

звонче музыка играй
ободряй забаву зверю
если есть кому-то рай
я теперь в него не верю
со святыми не пойду
соглашаюсь жить в аду

в царстве ирода-царя
кровь подсохла на рассвете
над страной горит заря
на траве играют дети
все невинны каждый наш
я предам и ты предашь

Алексей Цветков

кодекс грибника

+++
а у нас под угличем
все грибы как бублички
толстые ножки
шляпки с ладошку
     инародное творчество

+++
все грибы съедобны
но некоторые только
один раз

+++
опасно в лесу:
тут водятся
а) комары
б) змеи
в) конкурирующие фирмы

+++
1) грибник узнается
по сапогам
2) спит ли грибник
в сапогах —
доподлинно неизвестно
(см. ниже и вдаль)

+++
грибник идет в лес
при первых лучах
проспишь — пролетишь
другие все соберут!

+++
грибник истово верит:
свой гриб
он дождется

+++
противоречий
в своих убежденьях
грибник не замечает —
у них нет шляпки
и плодового тела.

+++
нож рекомендуется
прятать,
дабы грибы
не признали в гуляке
расслаблено-озорном
(а что сапоги?
рыбак тоже носит)
погибель свою

+++
каждый грибник
имеет свои
тайные
заповедные
изобильные
места.
и ни фига там не находит

+++
ни пуха ни пера —
это охотнику
ни хвоста ни чешуи —
это рыбаку
ни рыжика ни масленка —
правильно так!

+++
на резонное замечание
супруги-негрибника:
«у нас с позапрошлого года
еще банок десять
осталось!» —
грибник реагирует адекватно:
«и что теперь?
не собирать?»

+++
грибник умеет
сказать негромко
ау
с тридцати шестью
интонациями
ау?!
это вам не
ау(((

+++
грибы на грибника
не смотрят!
у нас тут не рязянь!
(и не чернобыль)

+++
ау?
ау!
а-а-ау!!

Светлана Гусева

Pro et contra

Но это всё потом. Но это всё потом.
Сердитые шмели здесь залетают в дом.
Мы на краю земли останемся покорно
в виду простых чудес,
что заявляет лес во всё воронье горло.

Как будто часть души теперь на всём готовом
живёт в лесной глуши счастливым птицеловом,
с признанием родства, пока закат малинов,
и лица запрокинув, волнуется листва.

И свет нерастворим, пройдя сквозь эти виды.
Не там ли мы стоим, одним плащом накрыты,
подняв воротники?
И папоротники! И папоротники.

И эпос-людоед из давнего завета
не нападёт на след, на наш, Елизавета.
_____________________

Я всё, чем дорожил, надёжно перепрятал,
но только то, что рядом, а мир недостижим.
Границы и замки. И, смыслу вопреки,
так жизнь и утечёт, уйдя на пустяки.

Всего наперечёт — ни внучек и ни дочек,
прилёгших на бочок, свернувшихся в комочек.

Михаил Айзенберг

Вышел из дома и переправил себя
незаметно в парк времени
смотришь — а зори здесь мнимые
смотришь — а воздух здесь зеркало
и звенит

мелодично считаешь минуты:
первая парковая, вторая —
но ни одна не обернется
посмотреть, не обернулась ли она, чтоб
посмотреть, не обернулась ли она.

Так выпадают из времени,
парк разбивается,
замыкая круг, и привратник
выводит тебя за ворота за неуместность
а потом закрываешь ворота ключом.

Лев Оборин

я пишу на мёртвом языке.
мне его дала зубная фея.
тот, что там, вдали, на волоске
родины — паук на потолке —
тот ещё мертвее.

и конвертом машущий старик
в форме почтальона ли, медбрата —
смерти осторожный ученик —
гриб последний, старый боровик
в мире пубертата.

сядем с ним, и я ему налью
в благодарность за доставку почты:
как нашёл он комнату мою? —
видимо, высокое айкью —
адрес был неточный.

там внутри — не пепел, не алмаз,
не приказы, отданные смершем —
пара слов несвязных, не про нас
сказанных, живущих посейчас
в языке умершем.

Геннадий Каневский

И главное, черёмуха кругом,
цветёт боярышник, сирень кипит кромешней,
а ты выходишь этому врагом,
не зная сам, ты — внутренний иль внешний.

Каштан свою показывает стать,
быкуя с ветерком разнорабочим.
Вот что б тебе с ним рядышком не стать,
глазея, как законченный бёрдвочер,

да-да, на птичек, только посмотри ж
на имена (откуда же я взял их?).
Ты молча жрёшь, как голубь или стриж,
а мог бы петь, как славка или зяблик.

Не можешь петь, так отправляйся спать.
Не можешь спать, так, вставши спозаранок,
открыв окно, отслеживай опять
каких-нибудь скворцов или зарянок.

Какая, глянь, на небе синева!
Тебя ж то бросит в пот, то снова зябко,
как будто ни мертва и ни жива
душа, словно у раковины тряпка.

Эй, тряпка, выжмись или соберись,
пройдись, где заскорузло и где липко!
И, главное, вокруг такая жизнь,
что взгляд любой и каждая улыбка,

обрывок фразы, разговор простой,
наш общий морок в мареве и гуле
звучат так ярко, словно кислотой
средь бела дня в лицо тебе плеснули.

И как мне описать всю эту хрень
без мата, я вообще не представляю.
И, главное, такая, блядь, сирень!
Такой боярышник! Черёмуха такая!

Юлий Гуголев

правда нагая
с неправдой нагой
бродят по кругу одна за другой
дружно друг друга ругая
где тут одна?
где другая?

птичий язык
и собачий язык
каждый виток заполняют впритык
словно из этих наречий
соткан язык человечий

Александр Беляков

Между Тимберли и Йоль
Больше нет войны.
Так сказал знакомый тролль,
Друг моей жены.

Он сказал, что в замке Клод
Рухнула стена.
Жмурль раскаялся, и, вот,
Кончилась война.

Он поведал, что король
Горлов и собак
Разгромил в долине Йоль
Стаи беобаг.

И пленил троих Отцов
Сумрачных земель.
И теперь, в конце концов,
Мы вернемся в Йель.

Потому что в Плют и Плят
Наступил покой.
Урзлы больше не стоят
На пути домой.

Гармуш, — призрачный кузнец, —
Снова видит сны.
И значит, все, - войне конец,
Больше нет войны.

Сам лягурий Грумельбах
В шапке из рогов
Объявил, — у Гох и Нах
Больше нет врагов!

И добавил: Глиний пал!
И, оглядев полки,
Вдруг заплакал и сказал:
Празднуем, сынки!

Так пусть рекою льется эль
В глотки храбрецов!
А мы теперь вернемся в Йель,
Ну, в конце концов!

И да взойдет звезда Черилл,
Горькая, как сыр.
Хорошо, что наступил
Долгожданный мир!

Дмитрий Озерский

62

потому что вселенная любит меня
(жестоко, но иногда
также трепетно)
я могу быть одиноким всегда

когда другой человек был впервые дарован мне
в нем я тоже слышал лишь голос вселенной
мне остаются только простые горе и радость
ведь я всегда буду частью вселенной

в сторону неба, деревьев, людей
я бросаю себя
чтобы на время примкнуть к изобилию мира

…я окликнул людей
мир обернулся
и я исчезаю

Таникава Сюнтаро
перевод Ивана Алексеева