И главное, черёмуха кругом,
цветёт боярышник, сирень кипит кромешней,
а ты выходишь этому врагом,
не зная сам, ты — внутренний иль внешний.
Каштан свою показывает стать,
быкуя с ветерком разнорабочим.
Вот что б тебе с ним рядышком не стать,
глазея, как законченный бёрдвочер,
да-да, на птичек, только посмотри ж
на имена (откуда же я взял их?).
Ты молча жрёшь, как голубь или стриж,
а мог бы петь, как славка или зяблик.
Не можешь петь, так отправляйся спать.
Не можешь спать, так, вставши спозаранок,
открыв окно, отслеживай опять
каких-нибудь скворцов или зарянок.
Какая, глянь, на небе синева!
Тебя ж то бросит в пот, то снова зябко,
как будто ни мертва и ни жива
душа, словно у раковины тряпка.
Эй, тряпка, выжмись или соберись,
пройдись, где заскорузло и где липко!
И, главное, вокруг такая жизнь,
что взгляд любой и каждая улыбка,
обрывок фразы, разговор простой,
наш общий морок в мареве и гуле
звучат так ярко, словно кислотой
средь бела дня в лицо тебе плеснули.
И как мне описать всю эту хрень
без мата, я вообще не представляю.
И, главное, такая, блядь, сирень!
Такой боярышник! Черёмуха такая!
Юлий Гуголев