Гендерно-поэтическое
Так и вижу, как двое сидят в одной квартире и пишут в своих фейсбуках френдам и френдессам.
Она – о нем. Он – о ней.
Она:
Он любил три вещи на свете:
за вечерней пенье, белых павлинов
и стертые карты Америки.
Не любил, когда плачут дети,
не любил чая с малиной
и женской истерики.
…А я была его женой.
Он весь такой экзотный и не для здесь. Быт и семья – не для него, ему отряхать бы ударами трости клочья пены с высоких ботфорт. Иглой на разорванной карте отмечать бы свой дерзостный путь. Павлинов ему, да не простых – белых (альбиносов?). А у нас только чай с малиной, детский плач – и истерика женщины (интересно, какой бы это женщины?)
Он любил… Он не любил… А я? А про меня не надо это знать. Я придаток и функция. Я при нем – и параллельно.
Этот разрыв – не только многоточием дан, не только седьмой строкой после двух изоморфных трехстиший, не только отсутствием рифмы (я не рифмуюсь с ним, я не рифмуюсь ни с чем), но и ритмически: он дольник (слышны эти спотыкания между ударными слогами?) или как там это точно определить, стиховеды подскажут – а я четырехстопный ямб.
Что это значит? Какая я? Классическая (мой дядя самых честных правил)? Обыкновенная (25 процентов русских стихов написано четырехстопным ямбом)? Или просто уверенно-ритмическая, остающаяся собой?
Он:
Из логова змиева,
Из города Киева,
Я взял не жену, а колдунью.
А думал - забавницу,
Гадал - своенравницу,
Веселую птицу-певунью.
Покликаешь - морщится,
Обнимешь - топорщится,
А выйдет луна - затомится,
И смотрит, и стонет,
Как будто хоронит
Кого-то,- и хочет топиться.
Твержу ей: крещенному,
С тобой по-мудреному
Возиться теперь мне не в пору;
Снеси-ка истому ты
В днепровские омуты,
На грешную Лысую гору.
Молчит - только ежится,
И все ей неможется,
Мне жалко ее, виноватую,
Как птицу подбитую,
Березу подрытую,
Над очастью, богом заклятую.
Ему понадобилось чуть не в четыре раза больше строк, чтоб рассказать свою историю из разряда “казалось – оказалось”. Думал, весела, певуча, бойка – а вышло? Ежится, морщится, топорщится, плачет, томится, стонет, молчит (вон сколько у него про нее глаголов - а она про себя одним обошлась: была... была женой)… Колдунья, дочь змея и луны, язычница, ведьма. Думал - птица-певунья, а оказалась - птица подбитая...
Опять – пропасть между ним и ей. И чувство, названное определенно: жалость. Этой птице не жить, эту березу уже подрыли… И я ничем не могу ей помочь. Да, я знаю, я вам не пара, я пришел из другой страны… Ты плачешь? Послушай, далеко на озере Чад…
Его расстреляют через десять лет. Она проживет еще более полувека, и оплачет не только его, но и многих, многих...