Продолжение дискуссии: дело управляющего Лысенко
В продолжение поста А.В. Егорова, ниже, как обещала мои мысли по делу. Изначальный комментарий вышел слишком длинный для формата ТГ, потому опубликую здесь краткую версию.
Прежде несколько важных комментариев.
Во-первых, моя позиция неаккуратно передана АВ Егоровым – я ни за, ни против КУ, я рассматриваю вопросы права, которые возникли в данном деле. В этом смысле мои рассуждения нейтральны. Моя цель не состоит в защите интересов конкретной стороны, а в развитии дискурса и развитии судебной практики для ее предсказуемости и развития современных понятных правил разрешения деликтных споров, понятных, прежде всего, участникам спора.
Во-вторых, дело Лысенко – это дело не о фактической причине (историческая цепочка событий) – в этом у сторон нет вопросов как все было ретроспективно, а об оценочных вопросах – должен ли управляющий при таких обстоятельствах, когда совершено преступление третьим лицом, нести ответственность. В деликтном праве – это оценочное суждение суда. И оно полностью зависит от обстоятельств конкретного дела. Именно поэтому, приводя свои аргументы, я не буду делать вывод окончательный, а буду останавливаться там, где требуется полное знание фактов.
В-третьих, аргументы А.В. Егорова изложены в его статье, которую я безусловно рекомендую к прочтению, чтобы иметь возможность погружения в дискуссию.
Здесь я рассмотрю только два аспекта: (1) когда умышленный противоправный акт третьего лица не прерывает причинную связь (2) полежит оценке действие изначального причинителя на установление степени его упречности: если была грубая неосторожность, причинная связь может не прерваться
1. АВ Егоров прав, говоря, что критерием, на котором проводится водораздел между возложением ответственности и невозложением, является справедливость.
Однако, теория правовой причины, имея в качестве направляющего принципа справедливость, имеет несколько существенных исключений, когда возражения о действиях третьего лица не допускаются. Одним из таких исключений, является следующий случай. Если лицо обязалось охранять автостоянку и именно для сохранности автопарка было нанято, то, при краже автомобиля вследствие допущенной этим лицом небрежности, оно не может заявить, что причинная связь прервалась поскольку третье лицо совершило преступление. В противном случае, это означало бы, что сводится на нет сама обязанность ответственного лица, для чего оно было приглашено. Иначе говоря, если произошла материализация риска, для предотвращения которого сторона была наделена соответствующей обязанностью из-за ее нарушения, нарушившая сторона не вправе выдвигать возражение о третьем лице.
Поэтому в данном деле, вопрос не в том, было ли бы справедливо привлекать КУ к ответственности если его противоправное бездействие в сравнении с действием мошенников менее порочно. На мой взгляд, правильный вопрос заключается в том, что поскольку у КУ есть обязанность предпринимать меры по сохранности имущества, утрата имущества (средств на счете) входит в эту обязанность или нет? Следующего уровня вопрос в том, что важно при определении этой обязанности –предвидеть возможный конечный результат что средства могут быть в принципе утрачены если не будет своевременного распределения без относительно к тому, как это может произойти, либо более специфично предвидеть, что деньги могут быть утрачены в результате злого умысла мошенников по фальсификации документов судебного процесса?
Этот же вопрос об обязанности и материализованном риске может быть сформулирован и более специфично – какова цель и против каких рисков установлено правило о распределении средств в разумный срок? Если ответ, что, например, чтобы не увеличивать расходы на процедуру и своевременно погасить требования кредиторов, то кража средств едва ли будет входит в те риски, против которых такая обязанность установлена.
В значительной части, постановка более или менее специальных вопросов – это заявления сторон, оценки и судейского усмотрения. И, в значительной степени, уровень генерализации вопроса может привести к разному результату.