Зодчая

Два года, проведенные в Швеции до окончания войны, Арне Якобсен не так много занимался архитектурой (хоть и спроектировал парочку небольших дач), а сосредоточился на дизайне текстиля и обоев. Его жена, Йонна Якобсен, была текстильной художницей: они познакомились во время работы над проектом ратуши в городе Сёллерёд, для которого совместно разработали дизайн текстиля. Пара поженилась в 1943 — в тот же год, когда обоим пришлось бежать из Дании.

Йонна поддерживала интерес мужа к живописи (Арне писал акварели цветов, растений и пейзажей) и помогла ему превратить цветочные мотивы с его рисунков в набивные принты. Cовместная работа Якобсенов этого периода чаще приписыватся одному Арне, где участие Йонны, профессиональной разработчицы текстильных принтов, описывается как «помощь».

Плоды этого сотворчества привели к коллаборации с универмагом «Nordiska Kompaniet»: в 1944 Якобсены создали для универмага коллекцию текстиля и обоев с яркими растительными рисунками.

Иллюстрации: Arne Jacobsen Design

Датское Сопротивление во время Второй Мировой войны менее знаменито, чем, например, французское: Дания была оккупирована не такое продолжительное время, ее население было почти в десять раз меньше, а действия ее Сопротивления — менее масштабны. Однако именно с Данией связана довольно удивительная история, которая мне немного возвращает веру в человечество: это «операция в лодочках», одна из самых успешных миссий по спасению евреев в годы Холокоста.

Осенью 1943 года нацисты, усиливая свое влияние в оккупированной Дании, планируют депортацию датских евреев в концлагеря. Об этом узнает Георг Фердинанд Дуквиц, немецкий дипломат и противник нацистской политики. В конце сентября 1943 года Дуквиц тайно сообщает о готовящемся «окончательном решении еврейского вопроса» лидерам датского Сопротивления и правительству нейтральной Швеции. Швеция готова принять всех датских евреев. Швецию и Данию разделяет Эресуннский пролив шириной от пяти до пятидесяти километров.

В считанные дни датское Сопротивление и его сторонники — обычные датчане — организовывают массовую эвакуацию евреев к побережью. С 1 по 6 октября 1943 года тысячи евреев скрываются у датчан от начавшихся арестов, а затем их тайно, по ночам, перевозят через Эресуннский пролив на рыбацких лодках: переправа в одну сторону занимает несколько часов. У этой истории много сумасшедших деталей: например, шведская сторона выдает лодочникам носовые платки, вымоченные в смеси кроличьей крови и кокаина, чтобы сбить с толку патрульных собак, а датские врачи дают детям анестетики, чтобы они лежали тихо, не шевелясь.

Примерно 470 человек ловят, но благодаря усилиям датского короля и бывшего правительства, их отправят не в лагеря смерти, а в Терезинский концлагерь: почти все они выживут. Несмотря на нацистские патрули, около 7200 евреев (92% еврейского населения страны) и 700 их нееврейских родственников благополучно переправляются на лодочках в Швецию — они спасены.

В одной из этих лодочек находятся архитектор, дизайнер и датский еврей Арне Якобсен и его жена Йонна.

На самом деле я получала архитектурное образование исключительно для того, чтобы сидеть сразу на двух стульях и с обоих этих стульев выпендриваться — полезно, если взаимодействуешь с людьми, которые иногда пытаются самоутвердиться за твой счет. Например, если кто-то начинает со снисходительной интонацией разъяснять мне эстетические достоинства моей фотографии, наброска, графической работы, наряда, декора в моей квартире, я отвечаю: спасибо, зайка — два художественных образования дают о себе знать! Если же кто-то пытается мне таким же покровительственным тоном полечить что-то о физике или математике, я с нежной улыбкой могу заявить: котик мой, мне не нужно объяснять, что такое Бозон Хиггса, спасибо — я все-таки магистр точных и естественных наук…

...и еще немного: Жан-Жак Семпе, «Немного Парижа», 2001

Дом Мэгги и Чарльза Дженкс «Cosmic House» (1978–1983) в западном Лондоне, Великобритания.

Фотографии: Сью Барр для Champ Magazine

Как проектируют архитекторы, когда проектируют для самих себя? Новые герои рубрики — архитектурная пара: Мэгги и Чарльз Дженкс, дизайнеры, архитекторы и исследователи архитектуры. Их «Космический дом» в Кенсингтоне на западе Лондона, созданный при участии некоторых других архитекторов, включая Терри Фаррелла и Рема Колхаса — манифест постмодернизма: он наполнен символами, цитатами и архитектурными шуточками.

«Космический дом» сейчас закрыт на реставрацию, но с 9 апреля 2025 его можно будет посетить.

Жан-Жак Семпе, «Немного Парижа», 2001

Продолжаю показывать графику карикатуриста и рисовальщика Жан-Жака Семпе. Сегодня — рисунки Парижа, в основном взятые из альбома «Un peu de Paris», изданного в 2001 году. К этому времени Семпе был автором 27 альбомов, именитым художником, постоянно работавшим с Paris-Match и The New Yorker. На этих работах — Париж и парижане, занятые своим городскими делами и пойманные Семпе с большой нежностью. Окунайтесь:

Многие любители дизайна знают стокгольмский магазин Svenskt Tenn, основанный шведской предпринимательницей и дизайнеркой Эстрид Эриксон в 1924. Я только недавно узнала, что у бренда есть своя интерьерная студия, в которой вашему пространству подберут текстиль, мебель и декор от Svenskt Tenn. На фотографиях — квартира в районе старых денег Стокгольма, Остермальме (на стене висит, подозреваю, оригинальный Эйнар Йолин — я вам его показывала). Крупные цветовые пятна разбавляют и оттеняют мелкие паттерны.

Многие частные интерьеры на сайте, правда, выглядят так, как будто бы мы попали в историческую реконструкцию, а не в современные шведские дома, и при всем обилии цветов и фактур это их немного оскучняет. Этим знаковым предметам интерьера к лицу было бы современное прочтение, не игра в машину времени. Положите же узорчатую подушку на геометричный диван! А вот общественные интерьеры смотрятся уместно — например, в этом проекте для Королевской научной академии.

Фотографии: Svenskt Tenn

***

Кто в съемном доме ожидающем продажи
жил не тужил тот знает эти чувства
Дамоклов меч риэлторов над нами
К порядку приучил питомцев муз
Я часто даже не выдерживаю
И от калитки деревянной
Вдруг возвращаюсь посмотреть
В свое окно, где так красиво все
На скатерть белую, на белые тюльпаны
И на смартфон, оставленный в графине
Из светлого прозрачного стекла

Снаружи снег степенен и спокоен,
Когда поет в графине Коэн.

Анна Логвинова

Вторничная рекомендация: RESEARCH.arch — канал Алисы Силантьевой об архитектурных исследованиях и экспериментах.

Алиса много делится академическими материалами, научными статьями и историями вокруг архитектурных идей — меня особенно интересуют их современные переосмысления. На канале можно найти, например, обзор нового жилого комплекса в Лондоне, спроектированного и построенного самими жителями, экспериментальную графику архитектора Мун Хуна и рассказ о процессе создания макета для дипломного проекта в Бартлетт: его финальный вариант — на фотографии. Слияние теории и практики!

Жан-Жак Семпе, «Как простужаются в Париже», 1961

Я очень, очень люблю работы Жан-Жака Семпе (1932–2022) — французского художника-карикатуриста и мастера мягкой иронии. На его рисунках — веселые несостыковки городской жизни, забавное и лирическое в повседневном. Сегодня покажу вам картинки из раннего альбома:

Редактировала одну архитектурную статью на английском и решила поделиться с вами советом, который сильно упростил мне жизнь и который заслуживает отдельного подробного текста — но пока напишу так, впроброс.

Английских языков много, основных — два: британский английский и американский английский. Эти два языка не должны смешиваться в пределах одного абзаца, одного текста, в идеале — даже одного издания. Выберите один язык и используйте его грамматику, лексику и пунктуацию.

Например, если вы ударились головой или по какой-то другой причине выбираете американский английский — придерживайтесь его во всем вашем тексте. Ставьте z в словах «emphasize», «analyze» и «organize», опускайте букву u в словах «color» и «neighbor» — за этим несложно следить с автоматической проверкой орфографии. Сложнее следить за тем, что вам в этом случае нужно идти с вашим выбором до конца и использовать американские слова: писать «sidewalk» вместо «pavement» и «restroom» вместо «public toilet». Будьте последовательны! Вы не можете использовать британское правописание и вставлять туда американизмы, или наоборот. Точнее, вы все можете, конечно же, но это формально неверно, бросается в глаза и выдает неуверенное владение языком.

Интерьер церкви Härlanda kyrka в Гетеборге, архитектор — Петер Селсинг.

Фотографии: Биляна Янюшевич для Hidden Architecture

Было и стало: церковь Härlanda kyrka в Гетеборге архитектора Петера Селсинга, построенная в 1958 году. Обратите внимание на следы чашек кофе на рисунке!

Фотография: Уилфред Ванг для Hidden Architecture

Не могу смириться с тем, что все написанное уплывает в небытие архива. Вспоминаю любимые материалы «Зодчей» уходящего года — мне очень понравилось их составлять:

В январе я съездила в Париж и писала про него целую неделю — это моя самая личная серия.

В феврале показывала финские интерьеры, освещенные нордическим солнцем, на картинах Вейкко Вионоя.

В марте написала о том, что для меня значит быть женщиной-архитектором, по случаю дня борьбы женщин за равноправие. Для меня каждый день — такой день.

В апреле я выяснила, что норвежец Эдвард Мунк часто писал стройки и строителей. Архитекторов он тоже писал: может, слышали о такой картине — «Крик»?

В мае на канале проходила неделя Роттердама на «Зодчей», одна из моих самых удачных: универмаг «Улей», лучшее интервью в истории архитектуры и при чем здесь Эми Уайнхаус.

В июне написала свой самый популярный в этом году текст — про архитектурный флирт.

В июле рассказывала историю стадиона футбольного клуба «Арсенал» в Хайбери: не столько о спорте, сколько о редевелопменте.

В августе устроила немецкую тематическую неделю на канале, по следам своей летней поездки. Начала составлять эту серию еще в городке, из которого смерть расползалась по школьной карте.

В сентябре любовалась домом отдыха архитекторов в Гагре. Мне бы уже не помогло…

В октябре показывала проект офиса и студии в Рейкьявике исландского бюро Studio Granda.

В ноябре показывала фотоработы Дениз Скотт Браун, градостроительницы, талантливой практически во всем.

В декабре — неделя Бельгии на «Зодчей», тоже по следам долгожданной поездки. Много путешествовала в этом году и старалась находить этому отражение в архитектурных текстах.

С наступающим! Я рада, что вы меня читаете. Я рада, что я для вас пишу.

Каждый год даю себе обещание читать больше (моя глобальная амбиция в жизни — чтобы все от меня отстали и дали спокойно почитать), и каждый год все-таки выбираю свой неспешный темп и прочитываю семьдесят с хвостиком книг. В этом году перечитывала любимые эпосы («Тихий Дон», «The Lord of the Rings»), развлекала себя современной англоязычной прозой («The Fraud», «Tomorrow, and Tomorrow, and Tomorrow», «The Happy Couple»), сходила с ума по дневникам Сьюзан Сонтаг, зачитывалась вот таким толстенным Михаилом Зыгарем, которым буквально убить можно, и готовилась смотреть первую адаптацию «Ста лет одиночества».

Про архитектурные книги в 2024 году я писала не так много, как планировала, но написала-таки обзоры на три книжки. Если вы ищете чтение на январские каникулы — присмотритесь к этим:

— «Having Words» Дениз Скотт Браун

— «Design As Art» Бруно Мунари

— «Балконы: почему они у нас такие» Алины Моисеевой

Если же вы хотите почитать что-то не про архитектуру, заглядывайте в мой Goodreads: я отмечаю там все дочитанные книги — а то, что мне не понравилось, я никогда не дочитываю до конца.

Стив Дуэйнес для The New Yorker

На «Полутонах» вышла небольшая подборка моих стихотворений — очень старые тексты и очень новые. В свое оправдание скажу, что одно из них содержит словосочетание «архитектурное портфолио». Ущипните меня, пожалуйста!

В качестве цитат из книги «Балконы: почему они у нас такие» приведу вопросы из главы «Вопросы». Мне показалась, сама их постановка что-то нам сообщает о том, почему у нас такие балконы. Судите сами:

«Чем балкон отличается от окна? Какое отличие для вас самое главное?»

«Делали ли вы на балконе что-то запрещенное или неприличное? Какие чувства вы при этом испытывали? Что произошло потом?»

«Приходилось ли вам разбирать балкон (наводить порядок)? Находили ли вы что-то неожиданное?

«Спали ли вы на балконе?»

«Вывешивали ли вы когда-нибудь на балконе флаг? А ваши соседи?»

«Балконы какой эпохи вам нравятся? Почему?

«Перелезали ли вы через балкон?»

«Слышали ли вы когда-нибудь, о чем говорят на сосед-нем балконе? Вмешивались ли вы в чужой разговор? А другие — в ваш?»

«Какой балкон вам точно не нужен?»

«Балконы: почему они у нас такие» Алины Моисеевой — не архитектурная книга про балконы. Это книга о том, что балконы нам, кажется, нужны, но для чего именно — не вполне понятно.

В художественной литературе встречаются «ненадежные рассказчики», и тогда лирическая героиня этой книги, от лица которой ведется исследование — «ненадежая исследовательница». Изучая балконы, она обращается к предметам неустойчивым, эфемерным, (традиционно) ненаучным. К каким это? Например, к обрывкам заметок и разговоров о балконах. Или к фрагментам из фильмов и пьес в собственном пересказе. Даже к меморабилии вроде игрушек от киндер-сюрпризов или фантиков от конфет. Структура книги условна, все эти осколки мыслей о балконах хоть и связаны по темам (растительность на балконе, спорт на балконе, любовь на балконе), но не очень туго. Даже манера письма — сказочная, почти мистическая.

При этом балкон как пространство, видимо, волнует меня больше, чем прихожая или гостиная, про него хочется читать чужие истории (даже такие «ненадежные») и дополнять своими собственными. Читала книжку, рассматривала ее щедрые иллюстрации, и постсоветские балконы (иногда рядом с балконами других национальностей) проходили у меня перед глазами: застекленные и расстекленные, забитые велосипедами и совершенно пустые, частные и общие, балконы-курилки, балконы-клумбы, балконы-с-младенцем-в-коляске-зимой. Героями книги становятся и другие сюжеты (родственные балконам): дворы, веранды, заборы, понтоны, лавочки. Встречаются и фрагменты, как будто попавшие в книгу случайно, по ошибке (но вряд ли). Алина Моисеева называет «Балконы» книгой-выставкой — я думаю, что это книга-коллаж, книга-коллективное-импрессионистское-полотно.

У повествования (на контрасте со сложной конструкцией) простой (но мастеровитый), чуть отстраненный слог с уточняющими деталями (в скобочках).

Книга на такой узкой границе жанров оставляет большое пространство для упреков. До нее можно доколебаться как до исследовательской работы (слишком много нежности к изучаемому материалу), и как до художественного текста (нежности недостаточно). Но мне кажется, она почти поймала какое-то неуловимое балконное настроение.

Если «Балконы» — книжка-выставка, то напишу и я на обороте своего билетика: в моей первой детской комнате в Иркутске, в многоквартирном доме, перестроенном из бывшей казармы, у меня был большой кованый балкон. Балкон в основном использовался, чтобы хранить там зимой оленину, которую папе на Новый год дарили друзья-охотники. Поэтому когда знакомая москвичка мне рассказывала, что у нее на родительском балконе постоянно валялась «какая-то дичь», я очень удивилась и спросила, кого же они там в Москве отстреливают, не глухарей же? Так вот, как-то раз мальчик Дима, сосед по балкону (соседи по балкону редко на самом деле ваши соседи, обычно они живут в других подъездах, и слава Богу) перебрался через разделяющую наши балконы метровую перегородку, чтобы полазать по шведской стенке в моей комнате. Как назло именно тогда кто-то из родителей вернулся домой. Меня несправедливо наругали: нельзя открывать дверь посторонним! А я дверь и не открывала — только балконную, проветрить.

Книжный обзор! Прочитала «Балконы: почему они у нас такие» Алины Моисеевой (Музей современного искусства «Гараж», 2023), книжка меня заинтриговала, и сейчас я немного про нее расскажу.

Тбилиси 1960–1970-х годов на картинах художницы Элене Ахвледиани (1901–1975)

***

Как клен и рябина растут у порога,
Росли у порога Растрелли и Росси,
И мы отличали ампир от барокко,
Как вы в этом возрасте ели от сосен.
Ну что же, что в ложноклассическом стиле
Есть нечто смешное, что в тоге, в тумане
Сгустившемся, глядя на автомобили,
Стоит в простыне полководец, как в бане?
А мы принимаем условность как данность.
Во-первых, привычка. И нам объяснили
В младенчестве эту веселую странность,
Когда нас за ручку сюда приводили.
И эти могучие медные складки,
Прилипшие к телу, простите, к мундиру,
В таком безупречном ложатся порядке,
Что в детстве внушают доверие к миру,
Стремление к славе. С каких бы мы точек
Ни стали смотреть — всё равно загляденье.
Особенно если кружится листочек
И осень, как знамя, стоит в отдаленье.

Александр Кушнер

Недавно я что-то звякнула про Петербург и Росси, а собеседница мне ответила: я и не знала, что Росси работал в России. Я сразу вот с такими глазами: да что ты, да еще как работал, да он же сформировал облик Петербурга таким, каким мы его знаем и сегодня! Все эти его бесконечные колоннады, галереи, понимаешь, как во сне… О да, оживилась собеседница — колоннады! Как во сне!

Когда я поняла, что произошло — уже разошлись.

Кино-рекомендация: «Залечь на дно в Брюгге» (2008) режиссера Мартина Макдоны. Это фактически виртуальный тур по архитектуре идеально сохранившегося средневекового Брюгге, столице Западной Фландрии, с его старинными мостами, церквями, лебедями и даже коллекцией ранней нидерландской живописи в музее Грунинге. А еще «Залечь на дно в Брюгге» — несомненно предпраздничный фильм: украшенный к Рождеству елочками и гирляндами бельгийский городок, в нем два киллера ожидают указаний после неудачного дела (прекрасная пара Колина Фаррелла и Брендана Глисена, вы могли недавно видеть их дуэт в «Банши Инишерина» (2022) того же режиссера), черный юмор, наркотики, убийства, муки совести, возмездие и прочие рождественские атрибуты. Почему это еще не новогодняя классика для всей семьи? Ума не приложу.

Не смотрите фильм в бестолковом русском дубляже — столь же бестолковый закон о мате не пропускает половину оригинальных реплик. Не откажите себе в удовольствии послушать, как Колин Фаррелл вздыхает и говорит: «Fookin’ Bruges!».

Эскалатор в туннеле Святой Анны: детали

Фотографии: Лиз Сибрук

Туннель Святой Анны признан в Бельгии памятником архитектуры. В нем сохранена почти вся техническая начинка, механизмы, облицовка и архитектурные детали 1930-х годов. Их регулярно реставрируют и держат в состоянии, внушающем уважение. На снимках — спектакль: после очередной реновации лифтеры в традиционной форме в течение дня обслуживают лифт (то есть… нажимают на кнопку вызова).

Рассмотреть оригинальные механизмы и другие детали туннеля можно на сайте дорожного агенства Фландрии.

Фотографии: Agentschap Wegen & Verkeer

Соединить левый и правый берега реки Шельды, пересекающей Антверпен, местное правительство договорилось еще в 1874 году. Однако все проекты пешеходных мостов были раз за разом отброшены: мост помешал бы плотному судоходному движению по реке. Поэтому в 1931 году появился проект подземного туннеля для пешеходов и велосипедистов, построенного в 1933.

В туннель Святой Анны (Sint-Annatunnel) можно спуститься на роскошном деревянном эскалаторе ар-деко: он на меня на меня произвел большое впечатление.

Фотография: Visit Flanders

Если вы заранее планируете каникулярное чтение, знайте, что в этом году я написала три книжные рецензии для дружественного канала «Fragments»:

— «Архитектура счастья» Алена де Боттона

— «Четыре стены и крыша. Сложная природа простой профессии» Рейнира де Графа

— «Язык городов» Деяна Суджича

Отправляю сигналы в космос: вдруг вы тоже хотите позвать меня сделать дружественный гостевой материал? Напишите мне — договоримся и сделаем.

Вдогонку — маленькая история из жизни, связанная с Франкфуртской кухней. В моем парижском университете нас на потоке было человек сто сорок, мы каждый семестр перемешивались на разных проектных студиях и предметах по выбору, поэтому ко второму курсу знали друг друга в лицо: кто и откуда. Меня так и вовсе было легко запомнить: я была одной из двух иностранцев на курсе. Теракт в Батаклане в 2015 году, самый масштабный по числу жертв в Париже со времен Второй мировой войны, произошел всего спустя месяц после начала занятий и всего в 650 метрах от здания университета. Он глубоко потряс весь Париж и заставил двадцать архитекторов-первокурсников из Мексики, Венесуэлы, Канады и Румынии пересмотреть свои жизненные приоритеты, свернуть учебу во Франции и вернуться домой от греха подальше. Нас осталось двое на поток: Санкьюн из Сеула и я — иркутянка. А французам проще запомнить, что ты иркутянка, чем что ты из города Клиускла, департамент Дром, регион Овернь-Рона-Альпы.

Так вот, на одной лекции по истории архитектуры я сидела не на своем обычном месте в середине второго ряда, а на последнем ряду амфитеатра — кажется, мне нужно было дописать какое-то эссе по другому предмету или что-то перечитать. Поэтому я вполуха слушала, как преподавательница рассказывает нам о Франкфуртской кухне Маргарете Шютте-Лихоцки, о встроенных кухнях вообще и о том, как были устроены кухни до встроенных: неоптимально. Согласно подсчетам исследовательниц начала двадцатого века, сказала преподавательница, в год женщинам приходилось наматывать по кухне расстояние, равное длине пешего пути от Парижа до Иркутска.

Я слушала, повторюсь, невнимательно, но зарегистрировала последнее слово и подняла глаза от стола. И тут момент как в кино: сто сорок человек одновременно разворачиваются ко мне корпусом, смотрят на меня с радостным узнаванием и даже энергично машут мне руками. Почему-то всем было очень весело минут пять, в течение которых бедная преподавательница не могла понять, что она, собственно, такого сказала.

Вчера в газете The Guardian вышла статья под заголовком «Эта чертова кухня!» Как изобретательница встроенной кухни пришла к выводу, что это проклятье.

О чем речь: в Вене закончили реставрировать кухню в квартире Маргарете Шютте-Лихоцки (о которой я вам немного рассказывала), знаменитой изобретательницы Франкфуртской кухни в 1926 году. Журналистка Кайя Шеруга кратко обозревает эту реновацию, напоминает нам историю Франкфуртской кухни и рассказывает о менее известных аспектах этого модернистского проекта, призванного оптимизировать пространство и облегчить женскую работу по дому. Например, решение вынести кухню в отдельную комнату, оказывается, подверглось критике со стороны феминисток второй волны: они считали, что это изолирует женщину и делает ее труд еще более невидимым. А сама Шютте-Лихоцки пожалела о том, что придумала Франкфуртскую кухню — в том числе по политическим причинам. Интересное чтение на вечер, рекомендую.

Фотография: Беттина Френцель

Цитаты из «Design as Art»:

“Each country excels in some things, and in the rest is just the same as other countries: mediocre.”

“The designer of today re-establishes the long-lost contact between art and the public, between living people and art as a thing … there should be no such thing as art divorced from life.”

“What is a car, for many people, if not a piece of travelling sculpture?”

“People haven’t got time to stop in the street, size a poster up, see what it refers to and then decide whether or not it interests them. Communication must be instant and it must be exact.”

“It is certainly quite wrong to read a poem in a hurry, as if it were a telegram.”

“You will see that every age has its ideal Venus or Apollo, and that all these Venuses and Apollos put together and compared out of the context of their periods are nothing less than a family of monsters.”

“A designer with a personal style, arrived at a priori, is a contradiction in terms.”

“Art is not technique, as everyone knows, and an artist can create with anything that comes to hand.”

“All the objects that surround us in the home or at our places of work are tending to become smaller and smaller without getting any less effective or finctional. Apart from things which have contact with our bodies (chairs, beds, etc), everything is on the way to become miniature.”

В книге «Design as Art» влиятельный дизайнер, исследователь и экспериментатор Бруно Мунари (1907–1998) делится своими размышлениями о разных областях дизайна. Каждая недлинная глава книжки содержит его высказывание по довольно узкой теме: стремление каждого архитектора заново изобрести стул, форма автомобильного кузова или деревянной ложки, пропорции постеров и афиш, бамбук в индустриальном дизайне… Главы напоминают расшифровки публичных лекций: множество броских, но порой загадочных фраз, три или четыре риторических вопроса подряд, пассионарная и местами излишне непринужденная речь, остроты, которые заставили бы смеяться слушателей, но не вызывают такого же ситуативного восторга при чтении. А вот иллюстрации Мунари иногда более говорящи, чем тексты, к которым они относятся.

Эта книга написана в 1966 году — остается только удивляться, как многое автор предвидел, как пытлив его ум, как точны его критические оценки современных ему процессов в дизайне. При этом сам дизайн уже много десятилетий развивается со все нарастающей скоростью, поэтому некоторые размышления Мунари могут показаться архаичными или самоочевидными практикующим дизайнерам. Например, красная нить всей книги, вынесенная в название — дизайн это тоже искусство! — сегодня уже не нуждается в доказательствах, упакованных в двести страниц. С другой стороны, сегодняшние простые истины были плодом вчерашних неочевидных теорий — в том числе тех теорий, которые разрабатывал визионер Мунари.

Мне кажется, что эту «Design as Art» будет интересно прочитать студентам младших курсов факультетов дизайна или искусствоведения и людям, которые интересуются дизайном и его историей.

Книжный обзор! Прочитала — точнее, перечитала — «Design as Art» Бруно Мунари (Penguin Classics, 2008) и сейчас немного про нее расскажу.

Из не вошедшего в Роттердамскую серию: жилой комплекс Ammersooiseplein голландской студии DKV architecten в Северном Роттердаме. Построенный в 1988 году комплекс состоит из двух блоков — небольшого коммерческого здания с лофтами и большого многоквартирного дома. Окна двух первых этажей многоквартирного блока выходят на площадь (для соседского надзора по Джейн Джейкобс!), а окна верхних этажей обращены в сторону центра города.

Фотографии: Paul de Vroom architecten

Гарри Блисс для The New Yorker

Еще одна работа Гарриет Баккер — «Ставкирка в Увдале», 1909.

Богато украшенный интерьер этой ставкирки (то есть деревянной каркасной церкви) в Восточной Норвегии датируется серединой 17 века, а сама кирка была построена в 1168 году. Летом она открыта для посетителей.

Норвежские интерьеры 1885–1900-х годов на картинах художницы Гарриет Баккер (1845–1932), одной из первых профессиональных женщин-художниц Норвегии.

Рисунки норвежского архитектора Кнута Кнутсена (1903–1969) для своего летнего дома в Портере: эти и другие его чертежи дома можно подробно рассмотреть на сайте Национального музея Норвегии. От руки!

Летний дом Кнута Кнутсена в Портере, Норвегия (1949)

Фотографии: Пер Бернтсен для Timberwork, 1999

Продолжаю исследовать дома архитекторов, спроектированные ими для самих себя. Почти все знаменитые архитекторы и их легендарные дома закончились, и приходиться нырять глубоко, чтобы доставать жемчужины со дна морского. Сегодня в рубрике:

Неделю назад в Стокгольме проходил архитектурный фестиваль, и все желающие могли в сопровождении архитекторов и экскурсоводов посетить обычно закрытые для публики здания — в том числе современные и жилые. И вот стоим мы на солнышке после визита в один многоквартирный дом, обсуждаем особенности фундамента: он как бы двойной, чтобы удерживать полностью деревянную несущую конструкцию.

— Почти как в России, — говорит вдруг. — Там есть такое странное правило: между подземной парковкой и жилым этажом многоэтажного дома должна проходить полость в пятьдесят сантиметров. Чтобы если на подземной парковке взорвется начиненная взрывчаткой машина, буфер смягчил бы удар. Ну или было какое-то такое правило, по крайней мере.

— Откуда ты это знаешь? — я шокирована: если это не вполне ясно из контекста, уточняю, что я единственная россиянка в этом разговоре. — Ты что, делал проект в России? В [роттердамском бюро]? Впервые слышу! Иногда думаешь, что знаешь человека…

— Делал. Мы выиграли конкурс на жилой комплекс в Москве. На этом проспекте с пафосными домами, как его, несовместимый с жизнью…

— Кутузовский.

— Да.

— И что?

— Так а что… Мы начали проектировать. Компания-застройщик принадлежала российскому банку. А потом какой-то банкир одним днем обналичил весь банк, сгрузил кэш в грузовик и исчез вместе с грузовиком.

Пол в синагоге Микве Израэль-Эмануэль (1732) в Виллемстаде на острове Кюрасао покрыт песком: такой песчаный пол можно найти и в некоторых других карибских синагогах.

Считается, что покрытый песком пол — отголосок Испанской инквизиции, когда евреев насильно конвертировали в христианство и запрещали им посещать синагоги. Евреи продолжали собираться, но тайно — а полы посыпали песком, который хорошо поглощал звук и приглушал голоса молящихся. Некоторые карибские евреи объясняют песок на полу по-другому: пока они не вернулись в Иерусалим, они все еще как бы скитаются по пустыне.

Скитаются. Верните их домой.

Один из экспонатов выставки в ArkDes про замечательную зодчую Леони Гизендорф (1914–2016) — пробковая доска, которая висела над ее рабочим столом. На ней — фотографии советско-французского артиста балета Рудольфа Нуреева, рисунки обнаженной натуры и, конечно, визитки ближайших копицентров.

Телеграмма-молния: на прошлых выходных в Стокгольме открылся после годовой реновации ArkDes, Шведский центр архитектуры и дизайна. Теперь в обновленном музее нет постоянной экспозиции, зато проходит несколько выставок одновременно.

Я уже сходила на экскурсию по выставке, посвященной архитекторке Леони Гизендорф (подниму многозначительно брови, как моя мама, и скажу — в девичестве Каплан), где выставляют четыре очень разных ее проекта. А 8 октября в 18:00 я собираюсь помахать своим длинным русым хвостиком на лекции Arrhov Frick: Redesigning ArkDes (на шведском). Бюро Arrhov Frick — авторы проекта реновации, и на лекции во вторник они расскажут, как перепридумывали музей изнутри. В ArkDes сейчас идет множество других экскурсий, лекций, воркшопов и всего-всего, следить за расписанием можно в календаре.

Весь 2024 год, то есть еще три месяца, вход в ArkDes бесплатный — спешите видеть!

Об исландских фасадах и о том, как они почти сто лет защищают исландцев от их знаменитого горизонтального дождя, я прочитала в статье Фергюса О’Салливана «How Reykjavik's Sheet-Metal Homes Beat the Icelandic Winter» на Bloomberg (2020).

У Bloomberg CityLab есть отдельная серия текстов Iconic Homes That Define Global Cities. Каждая статья посвящена одной знаковой типологии жилых домов в одном городе мира. В этом цикле статей есть и знакомые мне примеры, вроде «домов-дробовиков» в Новом Орлеане или самостройных кварталов геджеконду в Стамбуле, а есть и те, о которых я раньше не слышала: например, про индустрию корпоративных квартир в Сеуле или про расцвет послевоенного социального жилья в Токио.

Написано захватывающе: это почти детективные истории о том, как разные типы жилищ появились под влиянием обстоятельств, будь то погодные условия, культурный контекст или даже — как это бывает чаще, чем хочется признать — неконтролируемая цепочка случайностей. Просвещаюсь!

В 2001 году исландское бюро Studio Granda реконструировало небольшой магазин, примыкающий к жилому дому, в офис, фотостудию и архив для фотографа в Рейкьявике. Архитекторы спроектировали несущую конструкцию из бетона и сохранили, где это было возможно, металлический фасад из профилированного листа с деревянными деталями. Новый же фасад имитирует существующий: граница между ними едва заметна.

В исландской столице много таких зданий с фасадом из гофрированного металла и с декоративной деревянной окантовкой — большинство из них было построено между 1880 и 1925 годами. Они прошли через долгую народную нелюбовь, но с недавних пор общественное мнение к ним теплеет и признает их важной частью архитектурного наследия Рейкьявика. А бетон такой темный из-за добавления в смесь черного вулканического песка: Исландия же!

Фотографии: Сигургейр Сигургейрссон и Studio Granda