Рюмочная ИПП

До конца приема заявок на участие в зимней школе ИПП осталось десять дней — но мы же понимаем, что на самом деле это не десять дней, а максимум эти и следующие выходные. Если вы собираетесь подать заявку, советуем не откладывать и запланировать работу над отборочным заданием на ближайшие субботу-воскресенье. Написание хороших эссе займет время: мы ждем, что в своих рассуждениях вы будете опираться не только на собственные логику и проницательность, но и на научную литературу*, — без этого вы сильно снижаете свои шансы в конкурсе.

Итак, Петербург, 27 января — 2 февраля. Участие в школе бесплатное, но надо пройти отбор. Дедлайн для заявок — 1 декабря.

— — —
*К слову, на февральской программе ДПО по эмпирическим методам мы будем рассказывать о том, как упростить работу с литературой с помощью AI-инструментов, а пока можем посоветовать вот этот гид.

И к слову к слову, заканчиваем набор на ДПО по экономическому анализу права, поспешите.

Картинка со статьей мечты: xkcd.com

Корпус текстов российского законодательства для исследователей

Мы обновили наш открытый корпус текстов российского законодательства RusLawOD (github, huggingface). Теперь он содержит более 280 тысяч документов — с начала современной российской государственности (1991 год) по декабрь 2023 года. Корпус включает как сами тексты, собранные из правительственного источника, так и их морфосинтаксическую разметку, которая позволяет изучать их лингвистические параметры (разметка сделана при помощи средств, опубликованных коллегами из ВШЭ). Подробности — в препринте.

Результаты наших исследований читаемости правовых актов изложены в аналитической записке и в статье в журнале «Право». Иллюстрация к этому посту — это тизер новой статьи, которая готовится к публикации в журнале «Вестник СПбГУ. Право».

***

В феврале основной автор наших работ по читаемости, Денис Савельев, будет рассказывать о методах обработки правовых текстов в программе ДПО Эмпирические методы в правовых исследованиях — присоединяйтесь!

Программы повышения квалификации

Этой зимой мы проведем две программы повышения квалификации — по экономическому анализу права (совсем скоро) и эмпирическим методам в правовых исследованиях. Обе программы предполагают два полных дня занятий. Мы проводим их на выходных.

Кратко планы работы изложены ниже, подробности — на страницах программ по ссылкам. Там же можно подать заявку на участие.

30 ноября — 1 декабря
Экономический анализ права
16 академических часов аудиторных занятий
Суббота:
▪️ Экономический подход к анализу права
▪️ Экономический анализ прав собственности
▪️ Экономический анализ судебной власти
Воскресенье:
▪️ Экономический анализ регулирования: случай отрасли общественного питания
▪️ Tаргетирование проверок
▪️ Плановые v. внеплановые проверки: выбор регулятора

8–9 февраля
Эмпирические методы в правовых исследованиях
16 академических часов аудиторных занятий
Суббота:
▪️ Методология социального исследования
▪️ Качественные методы
▪️ Как написать и презентовать научный текст
Воскресенье:
▪️ Количественные методы
▪️ Автоматический анализ текстовых данных
▪️ Мастер-класс

Обучение стоит 15 тысяч рублей. По итогам мы выдаем документ о повышении квалификации установленного образца.

Факультет антропологии и факультет социологии Европейского университета приглашают принять участие в конференции «Съедобное-несъедобное: к антропологии пищи и насыщения». Конференция состоится 6 и 7 декабря 2024 в стенах ЕУ. 
Мы продили дедлайн подачи заявок до 7-го ноября влючительно.
В рамках конференции, призванной стать междисциплинарной площадкой для обсуждения пищи и насыщения в антропологической перспективе,  мы предлагаем обсудить преимущественно (но не исключительно) следующий круг вопросов: 
•  «пища» и «насыщение» как исследовательские метафоры
• процессы поглощения, насыщения, отторжения, истощения и экстракции в разнообразных этнографических контекстах
• пища в социальных порядках и культурных (гастро)политиках
• трансформация субъектов и объектов питания: что происходит с теми, кто насыщается и истощается, и тем, что насыщает
• глобальное и локальное: пространственные аспекты производства и потребления еды
• питание, насыщение и голодание в (пост)советском контексте
•  проблематизация концептуального вокабуляра food studies
• теоретические и практические напряжения в food studies
• поэтика пищи в социальных науках
Мы приглашаем к участию исследователей из различных дисциплин: антропологии, социологии, истории, философии. Формат участия — очный и дистанционный. Возможны доклады на русском и английском языках. 
Заявки на участие в конференции присылайте в электронном виде в Яндекс-Форме до 7-го ноября 2024 года включительно. По всем вопросам обращайтесь по электронной почте [email protected].
Оргкомитет сможет взять на себя часть командировочных расходов иногородних участников.
Подробности на сайте проекта.

В начале декабря коллеги с факультетов антропологии и социологии ЕУ проводят конференцию, посвященную еде. На первый взгляд, не наша тема, но только на первый.

Вспомним, например, что одна из классических работ о полиции была написана внимательным посетителем полицейских столовых, где в разговорах за едой среди своих складывается профессиональная субкультура. Наш собственный опыт исследований подтверждает, что еда создает особые пространства и отношения. В опорном пункте полиции — пространстве, сочетающим черты закрытого и публичного, — именно чайник и микроволновка маркируют зону, в которую посторонние могут попасть только по специальному приглашению (см. статью Екатерины Ходжаевой). Еда очень часто включена в неформальные обмены — между полицейским и работающими на его территории предпринимателями, а также между полицейским и его начальством. Если опорный пункт хорошо оборудован и находится рядом с региональным управлением, то работающему там участковому придется часто накрывать стол для всех, кого начальство приведет на экскурсию. С чем — в обмен на поблажки — зачастую помогают торговцы-приезжие (см. главу 6 в этом сборнике).

Еда встречается исследователю правоприменения и там, где о ней не сразу подумаешь. Из недавнего поля, в котором наши коллеги наблюдали работу судмедэкспертов, они привезли истории о том, как обсуждается содержимое желудков погибших, и шутки о местных кошках и собаках, которые «никогда не будут голодными». Качественными исследованиями дело не ограничивается. В литературе по вынесению приговоров есть дебат о том, влияет ли голод и близость обеда на решения судей. А среди наших собственных количественных исследований есть статья о (отсутствующем) влиянии случаев массовых отравлений в школах на распределение регуляторной нагрузки.

В общем, еда везде, и, хотя сами мы в этом году на конференции коллег выступать не будем, всем советуем. Особенно интересно было бы услышать что-то по нашей тематике. Срок для подачи заявок продлен до 7 ноября.

Форма 10.5 «ОТЧЕТ О РЕЗУЛЬТАТАХ РАССМОТРЕНИЯ УГОЛОВНЫХ ДЕЛ С УЧАСТИЕМ ПРИСЯЖНЫХ ЗАСЕДАТЕЛЕЙ», Судебный департамент при ВС РФ, 1 полугодие 2024 года. На диаграммах показаны накопленные проценты. Данные доступны для первой половины 2024 года.

Присяжные оправдывают на два порядка чаще (то есть в 100 раз!), чем профессиональные судьи. Но для тех, кто получил обвинительный вердикт, наказание оказывается в среднем строже, даже если они получают от присяжных снисхождение. Последнее снижает максимально возможное наказание на треть, что, например, для убийств (как для статьи 105 ч. 1, так и для статьи 111 ч. 4) составляет снижение с 15 лет до 9. Однако в более чем половине случаев судьи назначали наказание по статье 105 ч. 1 (неотягощенное убийство) до 8 лет, а по статье 111 ч. 4 (умышленное причинение тяжкого вреда здоровью, повлекшее смерть) — наказание до 8 лет получали 70%. Если же дело рассматривалось при участии присяжных и вердикт вынесен обвинительный, наказание, которое назначит суд, окажется в среднем строже: 8 лет и меньше получит только треть осужденных.

В научной литературе это явление называется jury trial penalty. Ведущий научный сотрудник ИПП Екатерина Ходжаева уже описывала эту политику более строгого наказания подсудимым, решившихся на суд присяжных, на российских данных с 2019 по 2022 гг. Подробнее об этом можно прочитать на русском и английском языке.

Зимняя школа ИПП в Санкт-Петербурге

27 января — 2 февраля мы проведем нашу традиционную зимнюю школу.

Участники под руководством кураторов пройдут путь от выработки идеи проекта до черновика статьи. Довести текст до публикации — при должном упорстве со стороны авторов — мы тоже поможем. Примеры публикаций, выросших из школьных проектов прошлых лет: 1, 2, 3.

В программе — лекции сотрудников ИПП, работа с данными, текстом и, наконец, презентация результатов. Дни будут насыщенными, совмещать школу с учебой или работой не получится, требуется очное присутствие.

Чтобы попасть на школу, нужно пройти конкурс: до 1 декабря мы будем принимать заявки с ответами на предложенные вопросы, а 15 декабря сообщим кандидатам, прошли ли они отбор.

Участие в школе бесплатное. Мы также оплачиваем проживание и обеды. Транспорт до места проведения (Санкт-Петербург) оплачивают участники.

Мы приглашаем всех, но будем отдавать предпочтение студентам старших курсов бакалавриата и тем, кто еще не защищал кандидатскую.

Подробности

Завтра в Социологическом институте РАН пройдет конференция Тревожное общество: Структурные поломки и проблемы социального выбора. На секции, посвященной медицинскому знанию в правоприменительной практике и взаимодействию представителей медицинских и юридических профессии, будут представлены три доклада исследователей из ИПП:

▪️Екатерина Ходжаева, «Конфликт юрисдикций: юристы vs судебно-медицинские эксперты во “врачебных” делах»
▪️Дарья Никитина, «Причинность дефекта медицинской помощи — спор о понятиях»
▪️Арина Гегельман, «Эксперт-одиночка де юре, работа-с-коллегами де факто в первичной танатологической экспертизе»

С докладами также выступят коллеги с факультета антропологии ЕУ и из Института междисциплинарных медицинских исследований. С полной программой конференции можно ознакомиться здесь. Начало в 12:00.

Если вы не в Петербурге, но хотели бы послушать выступления, напишите нам на [email protected] (кратко укажите, откуда вы и почему вам интересны заявленные доклады) — мы попробуем подключить вас онлайн.

Судебная экспертиза в России. Аналитический отчет

В сериалах и кино судебный эксперт нередко стоит как бы над спором сторон: он — так же, как и суд, — может оказаться и на стороне обвинения, и на стороне защиты, поставив последнюю точку в споре. В последней части этот образ верен: хотя ни один из процессуальных кодексов не ориентирует суд на большее доверие к экспертному знанию нежели к другим доказательствам по делу, экспертиза, по сути, является «царицей доказательств». Но в том, что касается независимости, фигура реального эксперта в России парадоксальна: он одновременно и процессуально независимое лицо — и лицо, нанятое учреждением, следовательно, обусловленное коллегиальным контролем, рутинными правилами и логикой иерархического подчинения. Эта противоречивость положения эксперта — ключевая проблема нового аналитического отчета Института проблем правоприменения.

В фокусе исследования две группы экспертов: судебные медики, которые работают в бюро подведомственных региональным органам Минздрава и ФМБА, и эксперты-криминалисты из экспертно-криминалистических центров МВД и Министерства юстиции (свои центры экспертизы есть и у других ведомств, но спектр дел, для которых они привлекаются, гораздо уже, чем у экспертов МВД и Минюста).

При всех отличиях между этими экспертами, от их образовательных треков до специфики организационных стимулов в разных структурах, есть у них и общее — никто из них не обладает нормативно положенной автномностью в производстве экспертизы для следствия и суда. В реальности экспертиза является продуктом коллективного труда, в ходе которого эксперты постоянно обсуждают, согласуют и даже корректируют с заказчиками поставленные перед ними вопросы и сроки. Типовые контексты взаимодействия становятся пронизаны неформальной коммуникацией (телефонными звонками, визитами в бюро или центр), позволяющей более успешно работать над раскрытием уголовных дел. Однако внутри подобного взаимодействия могут также существовать определенные конфликты и способы давления, что, в свою очередь, заставляет экспертов продумывать меры самозащиты.

***

Основными источниками данных для нас стали интервью с экспертами, а также следователями, адвокатами и судьями. Эти интервью были взяты инсайдером профессионального поля, информанты набирались по методу «снежного кома», в связи с чем в интервью была перепредставлена позиция руководителей. Чтобы компенсировать эти ограничения, материал был дополнен полевыми наблюдениями за повседневной рутиной в трех районных отделениях судебно-медицинских бюро и в одном отделе комплексных экспертиз, а также беседами под блокнот с представителями всех отделов одного регионального бюро.

Отчет Как и кем творится судебная экспертиза: эксперты в контексте межведомственных взаимодействий опубликован на сайте нашего института.

Изображение: Getty Images

Паттерны установки камер наблюдения как зеркало представлений о безопасности

Городские камеры обычно воспринимаются как аватары Большого брата — распределенный дисциплинирующий взгляд, стремящийся охватить все возможное пространство. Но даже если допустить, что проекты уличного наблюдения и правда стремятся к паноптикону, то их реализация имеет технические ограничения: камеры не могут появиться везде в одну ночь, они занимают пространство постепенно и неравномерно.

Что если использовать это и посмотреть на камеры из неоинституциональной перспективы — определить паттерны расположения камер и попробовать восстановить логику их установки? Так мы можем получить представления о «проектах безопасности», в русле которых действуют власти.

Наши сотрудники Дмитрий Серебренников и Дмитрий Скугаревский сделали подход к этой задаче и проанализировали системы наблюдения в четырех европейских столицах — Москве, Париже, Брюсселе и Эдинбурге. Дизайн позаимствован из экологических исследований: камеры рассматриваются как вид, занимающий определенные ниши в городском пространстве. Для анализа было применено объяснимое машинное обучение (CatBoost + SHapley Additive ExPlanations или SHAP).

Исследование показывает, что московский «проект безопасности» имеет значимые отличия от парижского и брюссельского (в Эдинбурге камер оказалось недостаточно, чтобы выделить паттерны). Во всех трех городах камеры ожидаемо тяготеют к публичным пространствам: парковкам, магазинам, точкам торговли уличной едой, — но если в Париже и Брюсселе второй большой нишей камер являются транспортные хабы, то в Москве это территории вокруг двух типов символических объектов — детских пространств (детские площадки, сады, школы) и храмов.

Кроме того, отличается расположение камер относительно центра. В Париже и Брюсселе камеры убывают по мере удаления от центра, в Москве же, напротив, они сконцентрированы в центре и на окраинах. Дальнейшее прояснение специфики намеченных «проектов безопасности» требует уже отдельного исследования.

Статья коллег называется A tale of four cities: Exploring security through environmental characteristics of CCTV equipment placement, она вышла в Journal of Computational Social Science и находится в открытом доступе.

Политики против бюрократов: чем обернулось наступление на прокурорскую дискрецию в США

В 2003 году администрация Джорджа Буша младшего выпустила инструкцию для прокуроров: если раньше те пользовались значительной свободой в выборе обвинения и могли исходить из собственного представления о пропорциональности обвинения деянию, то теперь стали должны выбирать самый жесткий вариант. У этого было две цели: повысить суровость приговоров, за что традиционно выступают республиканцы, и, собственно, снизить самостоятельность бюрократов, которая мешает политикам проводить свою политику.

Как показывают в своей статье Митч Дауни и Бен Грюнвальд, у этой попытки Буша воздействовать на работу прокуроров было два следствия. Да, приговоры в США стали немного суровее — но прокуратура как часть государственной машины понесла ущерб: многие помощники прокуроров ушли со службы, причем увольнялись в первую очередь наиболее опытные и квалифицированные работники. Почему исследователи могут утверждать, что дело именно в политическом вмешательстве в работу прокуратуры? Потому что эффекты проявились неравномерно, и эта вариация между штатами и лежит в основе исследования.

Тут надо пояснить, что хотя инструкция исходила от главы Минюста и имела большой вес, она все же не имела обязывающей силы закона. Поэтому то, насколько строго прокурорский офис будет ее придерживаться, зависело от главы офиса — федерального прокурора. Федеральных прокуроров в США назначает президент с одобрения Сената, при этом у сенаторов того штата, офис которого возглавит кандидат, есть право вето. Как пишут Митч и Грюнвальд, это право редко реализуется — но лишь потому, что президенты считаются с такой возможностью при выборе кандидатов. Таким образом, самого тщательного исполнения инструкции стоило ожидать в офисах тех штатов, где оба сенатора были республиканцами.

Результаты исследования подтверждают это ожидание: приговоры в таких штатах стали на 5-10% суровее, чем в штатах, представленных в Сенате хотя бы одним демократом. Там же выросла и частота увольнений — с в среднем 3,5 до 5 в год, что, как пишут авторы, would not cripple an office but could impair its efficiency, то есть не могло бы привести к остановке работы, но могло снизить ее эффективность. Всего по оценкам исследователей система потеряла около 170 сотрудников.

Помимо того, что статья Митча и Грюнвальда дает наглядный пример протеста госслужащих (увольнявшиеся вряд ли уходили в никуда, но все же оставляли престижные должности с хорошими карьерными перспективами), это еще и образец впечатляющей работы с данными. Так, для индекса политизации федеральных прокуроров, исследователи использовали данные о их финансовых пожертвованиях американским партиям и кандидатам и об их участии в выборах, а для идеологизированности сенаторов — индекс NOMINATE, определяемый через голосование за законопроекты в Сенате. Источником данных о рассмотрении дел является LIONS — административная база данных, используемая всеми прокуратурами США. Для определения суровости наказания — база данных Комиссии по вынесению приговоров USSC. Наконец, огромная работа была проведена по оценке уровня текучки помощников прокуроров и того, насколько профессиональными были ушедшие, основываясь на их стаже, количестве и сложности дел.

Рабочий вариант статьи «Top-Down Political Control of Prosecutorial Discretion» опубликован авторами.

#CELS

...но мы рассказали вам не про все статьи с #CELS 2024, про которые хотели. Итак.

Борьба с преступностью через изменение городской среды

Чтение на выходные — в журнале Aggression and Violent Behavior вышел большой обзор недавней литературы о воздействии, которое изменение городской среды оказывает на очаги преступности (hot spots).

Уже одно описание этих разнообразных практик было бы интересно — а здесь на каждую из них есть по несколько статей, которые измеряют эффекты. К тому же в некоторых случаях любопытны сами квази- и просто экспериментальные ситуации. Например, чтобы проверить влияние уличного освещения, одни исследователи воспользовались изменением режима работы фонарей в связи с переходом на летнее время, другие — отключениями освещения на отдельных улицах и их сегментах, третьи — установили огромные световые вышки в неблагополучных районах с социальным жильем.

Помимо освещения (свидетельства смешанные, но оно скорее работает) обсуждаются:

🎥 Камеры наблюдения: есть надежные данные о том, что они хорошо работают против угонов машин с парковок, а вот насколько они помогают снизить насилие в «горячих точках» города — вопрос все еще открытый.

🏃‍♂️ «Безопасные пути»: в Чикаго городские власти наняли граждан, чтобы те следили за порядком на определенных маршрутах до школ, — насильственная преступность среди несовершеннолетних на этих путях снизилась на 14%, при этом стоило это относительно недорого.

🤝 Медиаторы конфликтов: человека из сообщества, которому местные доверяют и у которого при этом есть опыт насилия, привлекают для работы с теми, кто находится в зоне риска. Звучит хорошо, но подтверждений тому, что это работает, пока не находится.

💸 Поддержка бизнеса в проблемных районах: сюда входят улучшение освещения, создание патрулей, установка систем наблюдения, налаживание контакта с полицией. Можно осторожно сказать, что это работает.

🏢 Снос ветхого социального жилья: старые высотные дома, в районах которых часто образуются «горячие точки», сносили, а их жителей расселяли по удаленным друг от друга домам меньшей этажности. Делалось это не для борьбы с преступностью, а в связи с состоянием зданий — фиксируемое исследователями снижение преступности в этом случае было побочным эффектом. Правда, авторы обзора оговариваются, что эффект может быть механическим: в районе стало меньше потенциальных жертв и агрессоров, а потому и насилия.

🏞 Восстановление заброшенных зданий, осваивание и озеленение пустырей — все это как правило приводит к значимому снижению насильственной преступности.

Правда, отмечают авторы, многие из рассмотренных работ несовершенны методически. В большинстве из них не проверяется, не снижается ли местная преступность просто за счет того, что она переместилась в соседние районы, не подвергшиеся воздействию. Редко принимается в расчет то, как меняется состав людей, которые пользуются преображенной территорией. Наконец, крайне редко проводятся качественные исследования механизмов, которые стоят за снижением преступности, — другими словами, мы только теоретически предполагаем, почему работает то, что работает.

Очень интересное чтение. А среди авторов — наш сотрудник Алексей Кнорре. Дважды рекомендуем.