Когда я принялась читать роман «Лавр», не могла отделаться от ощущения, что, кажется, над книгой летает светлый дух Дмитрия Сергеевича Лихачева (которого я обожаю). «Ну мало ли, что мне кажется» — не аналитично обрабатывала это я. Пока не догадалась-таки погуглить Водолазкина, который, как оказалось, ученик Лихачева. Слог Евгения другой, он его, собственный, очень красивый, он не повторяет Лихачева, не копирует, просто, действительно, этот свет, который льётся из страниц, и который я уже крайне давно в литературе не вижу, вызывает ощущения, очень похожие на те, которые появляются, когда читаешь его учителя. Будем считать это узнавание проявлением литературного контрпереноса.
Что сказать о «Лавре», это чудесная, большая в литературном смысле книга — это уже, наверное, все давно и сказали.
На её страницах оживает герой, которого давно уже мы не видели, и которого нам давно уже ну очень не хватает.
Это, конечно, архетип раненого целителя, и архетип очень цельный, одновременно сильный и слабый, беспомощный и всемогущий, зависимый и субъектный, страдающий и исцеляющий. Обычно он в нашем нарциссическом мире расщепляется, и всемогущим и здоровым становится гуру, а беспомощной и больной его паства. И очень справедливо Водолазкин нам тут напоминает, что настоящий святой (или бодхисаттва, если хотите) — он полярности эти в себе выдерживает и соединяет, архетип не расщепляя. Иначе он не святой, и не бодхисаттва, а одержимая безумием эго мана-личность.
Светлый, одновременно простой и сложный герой, который сам очень ранен, и который, постоянно ощущая собственную боль, может понимать и сострадать боли других. И вот, через исцеление коллективного он пытается исцелить и спасти и собственную душу (аниму и внутреннего ребенка).
Тема юродства, тема странничества, тема целительства в своем истинном виде — то, что сейчас вообще нигде не увидишь практически в инфополе. И почему я сказала, что это нам очень нужно? Да потому что запрос на раненого целителя есть (а Иисус, апостолы, любой святой — это, по-вашему, кто?), людей очень интересуют и привлекают фигуры врачей, психологов, эзотериков, и т.д. Но только ответ на этот запрос кривой, нарциссический. И, кстати, кого этот герой отвратил, о нарциссическом сопротивлении подумать также можно.
Представляю, как достали Водолазкина пластиковыми бутылками. И очень ему сочувствую, наверное, он уже пожалел, что положил их в тот лес, по которому гуляли Арсений и Устина. Но задача их очевидна — они, как и много других деталей, показывают, что времени нет, и все мы в одном пространстве, и истории повторяются и повторяются. И, конечно, они там не случайно, это не ошибка, и вообще, предположить, что Водолазкин не знает, что в средневековье не было пластиковых бутылок — это надо прямо сильно у себя в голове заблудиться.
Ни времени, ни смерти нет, а всё же, и времени и смерти герой боится, потому что он человек, а человек жив. И всему земному он подвластен, пусть даже и стал схимником, и умеет управлять реальностью.
Написать по роману можно диссертацию, но я тут остановлюсь, и приглашу вас к обсуждению в аналитическом и не только ключе.
#книги_новокаин