Разводной ключ

Внезапная рекомендация — подкаст об отношениях и зависимости с любимой мною Татьяной Сидоровой, у которой я училась.

Татьяна — психотерапевт, гештальт-терапевт, которая глубоко разбирается в теме зависимости и зависимых отношений, и обычно её лекции и группы предназначены специалистам, а этот подкаст в духе «писем читателей» и ответов на них. Может быть полезным для тех, кто сейчас в терапии.

Девять писем — непростые истории о том, как отношения не складываются, или складываются, но приносит боль, или выбор падает на недоступных или зависимых объектов любви.

https://music.yandex.ru/album/9162522/track/135993866

Освобождающие (или разочаровывающие) осознавания года:

мы никогда не достигнем раз и навсегда ровного состояния, где преодолены все наши внутренние конфликты и сложности. Мы постоянно будем качаться на волнах туда-сюда, иногда уходя под воду. Эти колебания останутся с нами всегда. В этом состоит гибкость нашей психики (блин бы её побрал, эту гибкость!)

Никакого застывшего в янтаре совершенства. Никакого просветленного блаженства.

Вопрос только в тяжести этих состояний и в том, как быстро мы будем выныривать, не застревая в толще воды или на дне. Для этого важно размышлять о том, что происходит, и задаваться вопросами, как это устроено. Не пускаться в игры и зависимости, а перерабатывать эти состояния на уровне чувств и мышления. Выдерживать свою тревогу и боль. Расшифровать её.

Так, способность страдать (не уходя в зависимости и тяжелые отыгрывания/действия/поступки или телесные болезни) тоже весьма прогрессивна. Способность перерабатывать боль психически, находя для неё слова и формы.

Впрочем, это всё, что у нас есть. Выбирать психический путь — вместо поведенческого или соматического.

Когда в терапии так и не стал «лучшей версией себя» — и славабогу

(значит терапия идёт не по пути раздувания грандиозного мыльного пузыря).

Многие приходят в терапию обрести какую-то осознанную, правильную, «лучшую версию» себя — а в реальности оказывается, что мы (наконец) станем иметь дело с тем, что у нас есть прямо сейчас: какие мы и где мы находимся. Что мы умеем, а что нам не удаётся (и что это тоже ок). Мы станем иметь дело со всеми нашими ограничениями и бессилием. И с ограничениями других людей, с которыми мы себя сравниваем (не в свою пользу).

«Идеальное я» должно умереть

Иногда это значит: перестать вкладываться в фасадное «ложное я», которое требует кучу сил на его содержание и техобслуживание — но никогда не приближает нас к ощущению полноты и удовлетворенностью жизнью. Потому что мы становимся заложниками этого фасада и все лавры обклеивают его снаружи, но тепло и внимание не проникают внутрь (потому что нутро наше бронебойно защищено — и от боли, но и от любви).

Есть мать — а есть материнская функция

И хорошо бы их не путать (но это сложно, они вечно слипаются воедино).

Мать — это уникальная связь с несовершенной женщиной, которая меня родила и воспитала. И которая (с большой вероятностью) неидеально эту материнскую функцию выполняла: где-то утешала и отражала, а где-то совсем нет. Или функционально кормила, поила и закрывала базовые вопросы — но эмоционально не понимала моих чувств. Вариантов много.

Материнская функция — это некое универсальное умение. Замечать чувства и потребности, называть их и подтверждать, что они (и мы) в порядке и довольно хороши, выдерживать нас в этих сильных эмоциях, принимая и утешая (особенно когда это почти невыносимо). Регулировать себя и не разваливаться уж совсем — и восстанавливать, если вдруг всё же развалились.

И научившись это делать сами для себя, мы уже обретаем того самого принимающего родителя, который внутри нас и всегда на нашей стороне. И даже когда я одна, я очевидно уже не одинока.

Но чтобы это обрести, нужно отказаться от попытки найти это вовне (или биться в тех людей — так подозрительно похожих на персонажей нашего детства — кто не дает и никогда не будет способен дать). Потому что этот опыт с реальной мамой уже не состоялся вовремя. И попытки закончить трагичную детскую историю во взрослом возрасте на своих условиях будут снова и снова обречены на провал и повтор.

Но суть материнской функции — из внешней оказаться внутри. Потому что речь не о человеке: мать у нас такая одна, какой бы странной и своеобразной она ни была, а материнская функция универсальна.

И ей можно овладеть, ухаживая за своим внутренним ребенком. Наконец, остановиться, обнять себя (вниманием или буквально руками) и сказать себе пару слов мягким тёплым голосом:
я тебя вижу,
я с тобой,
ты не одна.

Для начала.

Читаю финского психоаналитика Вейкко Тэхке «Психика и её лечение» — часть, которая посвящена обращению с потерей.

• Только личность может быть объектом печали, но не функция (которую другой для нас выполнял, а мы не научились делать это для себя сами).

• Классическое представление о «работе горя»: тоска по хорошим качествам и хорошему времени вместе. (Но куда девать всё неприятное?)

• Печаль и острая тоска так болезненна, что легко прыгнуть в другой полюс, чтобы избежать этого: вспоминать только фрустрирующие моменты. Это даёт мимолетное чувство облегчения и освобождения — но ненадолго.

• Выход — в интеграции, в достижении амбивалентности.

• Тогда сильные чувства и выяснения отношений с другим (как если мы всё ещё в отношениях) становятся менее заряженными. Образ живого близкого человека становится воспоминанием о человеке из прошлого (с кем я уже не в отношениях, но была в них).

• Теперь это воспоминание о потерянном индивидуальном человеческом существе, которое было не только любимо, но также ненавистно — и с которым были связаны не только хорошие и счастливые, но и фрустрирующие, несчастливые воспоминания.

• И теперь мы можем искать новые объекты для отношений. И в процессе проработки горя и утраты мы можем «реально научиться тому, что искать, а чего избегать в своих последующих выборах объекта».

«Ты мешаешь мне вытеснять»

Вытеснять неприятное,
вытеснять то, что я не хочу знать о себе и о своей жизни.

Мешаешь жить жизнь, где я игнорирую реальность и не хочу с ней встречаться, поэтому и ты помогай мне её игнорировать.

Это говорят терапевтам (а иногда и друзьям, которые давно работают терапевтами и это сильно изменило их стиль общения и в повседневной жизни — больше прямых вопросов, меньше кривых ответов).

Это одна из причин сопротивления терапии вообще: когда оказывается, что терапевтический процесс — это не розовый сад, а довольно тяжелая прогулка по мрачному лесу. Приятное тоже есть, но это не основной фон, а если основной — повод задуматься о том, что мы с терапевтом бессознательно договорились оставить терапевтическое пространство как тёплое психическое убежище, а не как место для изменений.

Реальность вообще неприятна, если честно. Она далека от того, что мы рисуем в идеализированных фантазиях о других людях и о устройстве мира вообще.

Мы не хотим видеть, что мир устроен несправедливо, что в людях тонны разрушительных, агрессивных и деструктивных импульсов — а самое страшное: как много деструктивности в нас самих. И иногда она побеждает. И её никогда не возможно убрать полностью — ни из себя, ни из мира. Неприятная сложная правда. Можно только находить менее разрушительные формы для своей деструктивности, трансформировать её во что-то иное — и восстанавливать то, что было разрушено нами, случайно или неслучайно.

Процесс завершения чего-то невозможно подтолкнуть искусственно.

Как и:
— заставить себя завершить или отгоревать,
— принять решение (если оно преждевременно),
— увидеть реальность и разочароваться в иллюзии,
— перестать ждать и надеяться…

Можно только перебирать свои чувства и сомнения столько, сколько понадобится на это времени — и заранее никогда не известно, сколько.

Много времени на то, чтобы говорить кому-то: «я не могу завершить» — и правда не мочь. И везет найти того, кто окажется рядом и не будет подгонять или судить за нерешительность. Кто посидит вместе на берегу. Порассматривает вместе и кораллы, и камни, и рыб. Поговорит, помолчит вместе. Найдет место и слова для сомнений, нерешительности и этих еле уловимых, но сильных чувств.

И тогда можно дождаться заката.

Закат всегда приходит своевременно, его невозможно подгонять или ускорить. Когда придёт время…

Одно из важных психических событий — быть с теми, с кем питательно душе.

Психика держится на крепких связях. Сначала эти связи и отношения реальные и внешние, потом мы можем буквально впитать, впечатать эти наши любимые и любящие объекты внутрь и обращаться к ним, даже (и особенно) когда мы одни и одиноки.

Но мы всегда будем нуждаться в людях. Идея о полной самодостаточности крайне преувеличена и обслуживает скорее прошлый неприятный опыт отношений (и страх снова в них оказаться), чем реальную «самодостаточность».

Хорошо обнаружить (наконец) себя — и то, что в компании самих себя мы не одиноки, не покинуты, не брошены и не страдаем. Что нам может быть приятно и наполнено, интересно и плодотворно. Творчество зачастую рождается здесь — в «своей комнате», в кристальной уединенности.

Но также важно припадать к источнику, к чистой воде — стабильных связей, глубоких разговоров, опыта узнанности и увиденности. Опыта обмена с другим человеком, в котором рождается новое. Опыта прочных отношений, к которым я всегда могу вернуться.

Иногда это означает: перестать вкладываться в то, где мне напряженно и истощенно (или: безответно).

Целительная важность тех, с кем мне хорошо, где меня видят — и где я себя могу увидеть. Опыт взаимной любви здорово наполняет.

Невыносимость быть начинающим, неумеющим, новичком — острое переживание, кому знакома нарциссическая травма или нарциссическая структура. Читала сегодня об этом у Симингтона.

И тогда, когда я смотрю, как другой что-то умеет или у другого что-то есть, испытывая зависть к этому, мне хочется это разрушить. «Пусть и у тебя тогда этого не будет». И мы тогда равны. У меня нет — и у тебя нет. Завидовать нечему. И есть некий триумф от своей разрушительной силы (если нападение свершилось).

Еще вариант — жадно сожрать и поглотить (от невероятного голода) — и тоже тогда разрушить, пожирая.

В какой-то момент приходит облегчение, когда оказывается, что разрушать и пожирать необязательно. Но для этого нужно продвинуться к новому невыносимому этажу-переживанию. Переживанию, которое избегалось ранее, когда я отрицал или разрушал.

К признанию, что я могу нуждаться.
Что во мне есть уязвимость и неполнота.
Что другой мне важен и нужен.
И что другой обладает тем, чем не обладаю я — но что мне очень желанно.
И что другой достаточно хорош и щедр, что может со мной этим поделиться.

Например: я не умею — но я могу научиться у другого. Другой может научить меня, показать. И я могу из неумелого и неопытного состояния стать крепче — с поддержкой. Для этого больше нет нужды уничтожать ни его (невыносимо хорошего), ни себя (такого неопытного и маленького). Я могу расти и быть довольно хорошим — и быть окруженным довольно приятными людьми.

«Вы хотите поговорить об этом?»

Такая заезженная фраза и обложка, похожая на обложки сотен (проходных) книг по популярной психологии — и как давно я не была настолько захвачена книгой.

Смешанный жанр: биография, художественная литература и вроде бы популярная психология, которая оказалась не слишком популярна — мы зачитываемся с подругами-коллегами взахлёб.

Я не знаю, как и кто рискнул бы так честно и простым языком описать другую сторону профессии, что остаётся за кадром и за иллюзией «пустого экрана» и «чистого листа», которым кажется психотерапевт. Подобным был сериал In treatment (название, переведенное как «Пациенты»), где была показана работа Пола, его жизнь, его личная терапия и супервизия — и его душевная жизнь за пределами (и внутри) кабинета.

Очевидно, нужно было много смелости. В признании своей человечности и своего человеческого несовершенства. Своих сложностей в работе. Нюансов этой профессии. О том, каково работать, когда на фоне происходят личные драмы. Когда в работе с пациентами случаются ситуации, которые не решаются рациональным умом и теоретическими знаниями, где могут помочь только осознавания, чувства и возможность оставаться в отношениях, особенно когда это тяжелее всего.

(Спасибо моему аналитику, которая порекомендовала эту книгу, откликнувшись своими ассоциациями на мои).

Давно не была так увлечена чтением и не получала столько удовольствия. И давно не плакала над книгами. Хочется и поскорее дочитать — и вместе с тем растянуть этот долгий, пронзительный и честный разговор.

Тема лета, каникул и отпуска — это также и тема трудоголизма (и безумия в погоне за продуктивностью жизни)

В недавнем разговоре с коллегой узнала о жизни в сообществе анонимных трудоголиков. Как спросила другая моя подруга: «а в чем опасность этой зависимости вообще? Это ведь не алкоголизм и не наркомания».

И правда.

А ещё это такая социально одобряемая активность, которую зависимостью язык не повернется назвать. Эффективно, продуктивно, насыщенно — и бонусы в виде денег, признания и собственной значимости (если повезет).

Вот тут и нюанс.

И тут даже речь не столько про количество этой самой работы, сколько про отношение к разного рода деятельности и активности вообще. Что можно отдыхать, заниматься спортом и (даже) дружить — как трудоголик, с головой заныривая в кучу встреч или планов, не давая себе ни оказаться в этих местах, ни переварить этот опыт, ни почувствовать удовольствие. Всегда нужно больше — и еще больше.

Компульсивно, плотно, бездумно — теряя при этом связь с собой, но обретая много фотографий в соцсетях и новых знакомств, например. Или дипломов/сертификатов. Обретая чувство собственной важности — но себя не обретая.

В целом, здесь речь не про работу, а про себя, когда я не спешу или не занимаюсь ничем: хорошо ли мне? чувствую ли я себя в порядке, или мне нужно непременно прикрыть своё — резко ставшее голым и блеклым — тельце покрывалами полезных и важных дел

(и стремлением к «лучшей версии себя»)?

Кстати, можно таким же образом относиться и к психотерапии: поставить галочку, что я на неё хожу и у меня есть терапевт, но превращать терапевтическое пространство в зону избегания настоящей встречи с собой: в гонку за быстрыми изменениями и эффективно проведенным временем, к которому молчание, чувства или слёзы зачастую совсем не относятся.

Ловушка двойного зеркала

Многие из нас очень хотят отражения. Многообразие форматов и возможностей «проявляться» сейчас — об этом. Блоги, каналы, подкасты. Отразиться и получить в ответ: что я нравлюсь, что я делаю что-то заслуживающее внимания, что-то поистине интересное. Ко мне хорошо относятся или обо мне помнят. Меня узнают.

Но есть важный момент: кто именно отражается (и как не запутаться в зеркалах).

Прежде чем появиться, порой рука тянется себя и свою жизнь приукрасить. И стараться понравиться, опираясь на то, чего от меня ожидали и за что меня хвалили (а не: кто я на самом деле). Если вписываться в то, что предлагают исключительно тренды и инструменты увеличения охватов — мы отходим от себя настоящих и попадаем в зону «фальшивого я».

Тут и ловушка кривого зеркала, в котором отражения искажаются.

Взрослый человек с нарциссической травмой обращается к другим для поддержки и укрепления вот этого «ложного я». И тогда эта зависимость вечная: надо раз за разом идти за подтверждением, как за обезболивающим. Заклеивать эту ранку, потому что пластырь через день отваливается. Ложное я никогда не станет отдельным и не принесет удовлетворения. Особенно когда надо выдать другим то, чего они хотят (а не показать себя).

«Факт того, что значимость — это лишь суррогат любви, которой ты действительно жаждешь, и что ты пожертвовал собой ради восхищения и утешения, и что в этих стараниях теряется настоящая жизнь, слишком болезнен для осознавания».

Ключевой сдвиг и выход — обращение к другим за отражением и поддержкой своего настоящего, подлинного «я», который скрыт за прочными фасадами и прекрасен в своей уникальности — и совершенной человеческой обычности.

Стивен Джонсон в книге «Психотерапия характера» пишет, что сначала мы уязвимы и зависимы от других в этом, а наше «истинное я» кажется бедным, неизвестным и слабым. Таким обыкновенным. Но «нахождение истинного я знаменует окончание поисков и отчаянной потребности в беспрестанном восхищении других», именно здесь начинается путь домой.

Путь постепенный и ни разу не простой — к более точному и тонкому проявлению себя. Рисковый и без гарантий. Но именно он может принести настоящее удовлетворение и возможность оказаться в своей собственной жизни.

Две любимые иллюстрации, показывающие ранний выбор пути «ложного я» (стать тем, кем меня хотят видеть, кем меня одобряют и поощряют быть — но не стать собой), когда мои настоящие особенности и свойства, эмоции и реакции не встречают отклика, понимания и поддержки у близких. И я тогда рискую и не узнать, кто я есть, развивая и раздувая образ себя, а себя настоящего (со своими желаниями и целями) прячу в чулане, от которого поскорее теряю ключи.

Иногда (через много лет) удается в блестящем роскошном доме эту дверь, покрытую паутиной, найти — и себя за ней, одичавшего и исхудавшего. Настоящего

Нарциссический супчик, бульончик из самого себя

Есть этапы и состояния, где я варюсь буквально в своем собственном соку. Тепло и (казалось бы) безопасно. Но ничего нового здесь не родится. Тепло — и безжизненно.

Новое рождается из контакта, из соприкосновения с другой психикой. Речь нужно кому-то адресовать — кому-то слушающему. Способному слышать. Рискнуть связаться с другим, выйти к нему.

Но иногда на месте Другого, на месте партнера — моё идеальное представление о себе. И тогда оно меня не слушает — и уж точно не слышит. Оно меня третирует, требует, изводит нереалистичными ожиданиями. И тогда я не могу обратиться к кому-то — мне кажется, лучше я себя сам, чем кто-то меня так. Я вижу это идеальное представление в людях снаружи (идеализируя и раздувая их знатно). Или нахожу тех, кто также требователен к себе (и, соответственно, к другим — и будет строг ко мне).

И тогда мне остаётся улучшать и доводить себя до совершенства, например. Чтобы не оказаться уязвимым — но получать признание, восхищение и высокие оценки (вместо такого простого и недоступного: тепла, нежности и любви).

И в какой-то момент (обычно это происходит в детстве очень рано) я решаю так: раз нет мне поддержки от другого, который выдержит и поддержит меня в моем восторге, в моих желаниях, в моей жизненности, в моей злости — я лучше всё это остановлю и припрячу, а вовне буду выдавать и показывать своё «ложное я». Очень приличное, очень рациональное, очень (например) успешное. Есть сотни вариаций, когда мы понимаем: «мне лучше быть таким».

А собой не быть.

Да я даже толком и не знаю, кто я есть. Меня не увидели и не распознали, зеркало было пустое или искривленное.

И я живу (порой: очень яркую, мощную, успешную и наполненную) жизнь, но параллельно себе. Я в эту жизнь не попадаю. Я получаю одобрение и признание — вот только признают не меня, а то, как ладно я научилась имитировать. Как профессионально я умею не быть собой.

И этот взгляд никогда меня не фиксирует. И я сама остаюсь в темноте маленькой закрытой комнаты, когда на сцене блистает кто-то, кем я так филигранно научилась быть.

Цена этому очень высокая. Безумная усталость, невозможность чего-то захотеть, пронзительное одиночество, депрессия.

Выход где-то там, где появляется другой. Кто-то или что-то, кого я могу полюбить — и могу почувствовать любовь в ответ. В кого вложить свой интерес, своё тепло — не как в продолжение себя, а как в кого-то очень от меня отличающегося. Очень на меня не похожего — и иногда (обоже!) не удовлетворяющего мои потребности и желания. И кого при этом я могу продолжать любить, с кем могу продолжать быть в отношениях. Не уничтожая ни себя, ни его, ни нашу связь. Сохраняя и восстанавливая, если вдруг чуть подразрушила.

Меньше расщепления, больше целостности (если что и желать в новом году)

Расщепляться легче лёгкого:
я хорошая — они плохие, жить мне не дают
или: я плохая — они хорошие, я так им навредила и напортила, провалюсь со стыда

Сложнее всего страшное слово «амбивалентность». Когда внутренний тумблер с двумя положениями (вкл/выкл, да/нет, хорошо/плохо) превращается в более современный, технологически совершенный инструмент.

Даже если что-то у меня или во мне на нуле — что-то другое точно норм. И даже когда что-то на полном нуле — это не навсегда. (Повторюсь: это точно не всегда, даже когда внутри бронебойная уверенность, что длиться всё это будет вечность. Не будет)

И особенно: даже если другие кажутся мне совершенно идеальными, которым жизнь (работа, любовь) даётся легко и ничего не стоит — хорошо бы помнить, что это фантазия, и что-то иное проседает и выпадает (даже порой то, что нам в себе кажется столь привычным, сколь не существенным). И это не то, что должно сразу принести облегчение и перевернуть черно-белую картинку (где уже я хороша, а другие не очень).

Это о том, что мир сильно сложнее. Что идеализация других (и себя) прочно защищает нас от не всегда приятной реальности — и когда розовая пудра осыпается, реальность больно хлопает нас по носу.

Мы можем быть для кого-то нехороши и неудобны — как и другие для нас. Но это не станет обрушивать нас до основания. Это то, что можно переждать и пережить, оставаясь с другими в хороших отношениях.

Оставаясь в хороших отношениях с собой.

Выдерживать свою плохость — от которой я не перестаю быть хорошей.

Выдерживать плохость моего близкого, когда он ну совсем не удовлетворяет мои желания (безумно этим раздражая) — но от этого не перестает быть для меня ценным и важным.

Выдерживать свою плохость — и понимать при этом, что я могу своими действиями сделать больно и плохо другому. Могу что-то разрушить. Своей обидой, агрессией, нападками. И помнить, что другой человек ценный для меня, я не хочу его терять и разрушать нашу связь.

И тогда приходить и восстанавливать отношения.

И тогда по дороге придется ещё отгоревать свою золотую мечту об идеальности и всемогуществе.

И держать в целости и сохранности цельный образ себя — и цельный образ другого. В полноте своих несовершенных и очень человечных качеств, в многообразии наших обидных/обычных ограничений и уникальных свойств.

Долгий тернистый путь к своей собственной интеграции.
Долгий благодатный путь.

мы никогда в самом деле не знаем, во сколько обходится другому человеку вся эта его жизнь

разглядывая красивые картинки, можно нафантазировать много, вложив в них ненароком ещё и идеальную (свою!) часть, тем самым сильно обеднив себя: личные драгоценности тут же тухнут и теряют блеск, а картинки других жизней слепят глаза

что стоит моя размеренная жизнь, когда другие так изящно и стремительно летят над горизонтом (даже если только что сама приземлилась и отдышалась после очередного полёта, одумалась и стала выбирать вместо лучшего — именно мне подходящее)

секунда — и сползаешь
падаешь
и находишь себя в скользкой сырой яме

вряд ли можно уж совсем перестать сравнивать и совсем уж не оказываться в ощущении нищенства духа и ума — как вряд ли можно найти людей совсем уж без нарциссической травмы (что, совсем ни одной?)

большая иллюзия и великий торг: хочу, чтобы у меня было вот это, что есть у другого — но только я не собираюсь платить ту цену, которую другой за эту свою жизнь платит — я даже знать ничего об этом не хочу

как и знать не хочу, что у другого не всё так прекрасно, и есть зоны, которые шатаются — или даже проседают до дна

как и у меня, как и у всех:
я в яме и просела до дна — но это не всё, что есть внутри и вовне меня. это не вся я

и то малое, что у нас есть:
не добивать себя,
найти немного добра и сочувствия к себе за эту человечность и слабость,
уцепиться за этот уступ,
попросить протянуть руку навстречу или схватиться ей за других — кто будет так великодушен откликнуться, оказаться рядом, кто напомнит и кто утешит

«во дела, у меня тоже было такое же, это невероятно хреново и больно, иди обниму»

«как же ты в этом всём в одиночку, как это же тяжело и несправедливо, я очень тебе сочувствую, расскажи»

столь мало,
столь невероятно много.
настоящие сокровища

отпуск и почему его нет

иногда цепкая хватка работы выступает заменителем цепкого партнера или родителя, который не отпускает, требует внимания и не дает отойти

важный вопрос тут, конечно: кто кого держит на самом деле

и какая я вообще, если не подтверждаю постоянно сама себя в профессии (и как страшно отпустить ясные и чёткие ответы о себе и идентификации себя с работой)

также можно не отпускать привычные объекты зависимости и «работать» даже в отпуске: безудержно заботиться и контролировать всех и вся, причинять себе и окружающим добро, измучить себя требованиями полноты и эффективности отпуска, ведь «скоро отпуску конец, а ты всё ещё уставшая». в целом, делать всё, лишь бы не оказаться в пугающей и целительной пустоте, ведь кто знает, какую себя я там встречу

кто знает

в отпуске — размышления о трудоголизме, отпуске и том, как всё это устроено

и что отпуск — это тоже сепарация: от привычных рутин, понятных идентификаций через действия (я — человек-работник), от защит, которые чётко отвечают на все вопросы и покрывают толстым одеялом зоны тревог и неопределённостей

нет зазора, паузы, пустоты — нет и вопросов
нет и сепарационной тревоги

но зачастую: нет и ощущения себя, контакта с собой, нет и нового знания о такой себе, которой я хочу или могу быть

или кем я уже была когда-то,
но уже и не вспомню

Моменты (сепарационной) тревоги дня, где я оказываюсь наедине с собой:

— перед сном, когда все телефоны и прочие устройства отложены в сторону, все подкасты и видео выключены (если вообще выключены: засыпать под видео или размеренный бубнёж — тоже отличный способ не оказаться с собой — и не почувствовать одиночества и своей разделённости с другими)

— после пробуждения и до того, как взять в руки телефон и включиться в кого-то или что-то

— моменты дня между делами и работой: чем и как быстро я их занимаю? есть ли они вообще?

где я оказываюсь и с чем
с кем — с какой собой
и выносимо ли мне всё это

выносима ли мне моя психика, мой внутренний мир, могу ли я думать, успокаивать себя и мечтать в отсутствие стимулов извне — или тут же стремлюсь заполнить эти пустоты кем-то или чем-то

Контрзависимый монорельс с двумя вагончиками

стоит одному отдалиться или отъехать с горизонта, как второй начинает трепыхаться и тревожиться, как мокрое бельё на ветру — и принимается догонять

один из этой пары всегда догоняет

в мире контрзависимых игр очень сложно встретиться взаимным интересом, нуждаемостью друг в друге, печалью от не-встреч, тоской

или так встретиться — и так этого испугаться, что снова раскидает по разным полюсам
(от ужаса приближения,
от страха поглощения,
от невыносимости и невозможности)

стоит тому, кто цепляется, охладеть и поутихнуть, как тот, кто убегал, чует пустоту и начинает тревожно в неё всматриваться

кого-то хватает надолго (и невозможно так отойти, чтобы дождаться появления на горизонте)
кто-то посылает тревожные неуверенные пинги (или обиженно-гневные тирады, что его бросили или не ценят)

монорельс стоит, движение всегда туда-сюда, нам не встретиться никак

***

выход — в том, чтобы поймать самое сложное (и самое страшное) — то самое переживание, которое всеми силами избегается. что с одной, что с другой стороны (в любом случае, каждая сторона этой пары будет иметь дело с чем-то своим)

зачастую здесь это невыносимые чувства, связанные с приближением, близостью вообще, моей нуждаемостью — и осознаванием и признанием этой нужды.

недоступный партнёр обещает тёплые прекрасные отношения, дело за малым — стоит только его догнать. и этим мы надёжно защищены как от близости, так и от реальности, где и в нём обнаружится много обыкновенного и несовершенного

и (самое страшное) в нас

Субботние чтения

Новая — чёткая и структурированная — книга Юлии Пирумовой о том самом. Задания и таблички для желающих, ясные описания этапов сепарации и трудностей на её пути

(а также того, что ждёт на финишной прямой).