Bookовски

Немецкая Википедия меня обманула!
И это даже не кликбейт.

Закончив летом А1, я пару дней жила с шальной мыслью «а не почитать ли мне какой-нибудь комикс на немецком?» и полезла смотреть, нет ли случаем у Лив Стрёмквист непереведённых на русский работ. «Nein» – сказала мне Википедия, и показала, что последний вышедший комикс – «Внутри зеркальной галереи», прочитанный ещё два года назад. Я пожала плечами и отмахнулась от идеи чтения на немецком, а потом...

...потом в одном из книжных муж сунул мне под нос «Оракул говорит» – свежак этого года, в котором шведская комиксистка «проезжается» по советам различных «экспертов» по улучшению жизни и смеётся над несчастной Меган Маркл, писавшей вдохновляющие послания наркозависимым секс-работницам на бананах. Естественно, на кассу после этого мы пошли не с пустыми руками, а ещё...

...а ещё я решила вместо Википедии воспользоваться сайтом одного берлинского книжного магазина и в течение десяти секунд узнала о существования комикса Стрёмквист «Астрология» 2023 года. Посвящён он, не поверите, астрологии и стереотипам о знаках зодиака. Так что в следующие выходные я была уже не просто рассудительным упорным тельцом, а рассудительным упорным тельцом, читающим в поезде шуточки о том, что если и есть в мире что-то неизменное, то это парик Шер и выражение лица Мелании Трамп.

Теперь мне точно будет чем заняться в рождественские каникулы, в ожидании старта курса В1, а вам не отвертеться от чтения обзоров новых комиксов Лив Стрёмквист, персонажами которых, как обычно, стали звёзды поп-культуры и философии. Жамкайте китика, чтобы ускорить это дело и даровать мне сил для запоминания форм неправильных глаголов.

В ноябре я решила снять видео о книжных магазинах Берлина, но что-то пошло не так, и оно вышло не только об офлайн-книжных, но и об индустрии вообще, потому как некоторые особенности немецкой книготорговли тесно связаны с тем, как поживает отрасль и страна в целом. По-моему, видос получился классным, а помимо важных фактов и циферок, в нём есть:
📖 книжный размером 7000 квадратных метров, который один немецкий филантроп открыл «для души» вместо того, чтобы таксовать,
📚 книжный, где можно найти залежи автофикшна, зины ручной работы и исследование о том, можно ли быть плохой феминисткой,
📚 книжный, куда приходят поглазеть и закупиться изданиями, которые сами по себе являются арт-объектами,
📚 традиционный европейский книжный, с огромным выбором англоязычной литературы и бейглами,
📚 и даже немецкая торговая сеть, бесстыдно поглощающая независимые магазинчики и обвиняемая во всех смертных грехах.

Смотреть можно по подписке или разовой оплате:
https://boosty.to/bookovski/posts/4705ef00-a415-4a21-a4f9-2d71f339ceb6

​​Семь лет назад Гран-при на Берлинале взял фильм польской режиссёрки Малгожаты Шумовской «Рожа». Это была история молодого симпатичного парня из глубинки, которому из-за полученной на стройке травмы сделали пластическую операцию, буквально собрав ему новое лицо по кусочкам. Темы принятия себя и бодипозитива в картине, конечно, имелись, но всё-таки работа Шумовской в большей степени рассказывала о современной Польше, чьё «лицо» после всего случившегося в ХХ веке тоже пришлось собирать буквально по шматам перед вступлением в Евросоюз, и теперь страна умудряется одновременно стоять на первом месте в списке развивающихся экономик Европы и запрещать женщинам распоряжаться собственным телом. Понятно дело, несмотря на широкий прокат, фильм тогда был не особо популярен.

В этом году на фестивале снова представили драму, конфликт которой связан с неконвенциональной внешностью. Герой «Другого человека» – начинающий актёр Эдвард, чьё лицо из-за некого неназванного заболевания обезображено многочисленными опухолями. Как и Элизабет Спаркс из нашумевшей «Субстанции», мужчина внезапно получает шанс стать лучшей версией себя и избавиться от физических недостатков, поучаствовав в эксперименте. И, как и героиня Деми Мур, герой «Другого человека» в последствии сталкивается со своим более успешным и харизматичным двойником по имени Освальд, который, кажется, не парился из-за отсутствия супервнешности ни секунды своей отличной жизни.

На старте создатель картины, Аарон Шимберг, имел явно больше составляющих для создания суперхита, чем Шумовская или Фаржа. «Другой человек» – драмеди, элементы боди-хоррора в котором укладываются в три минуты экранного времени, а в одной из главный ролей снялся английский актёр Адам Пирсон, перенёсший десятки операций из-за нейрофиброматоза. Бодипозитив, инклюзивность – звучит как заговор на успех, да и фестивальный старт у картины был весьма неплохой: Себастиан Стэн, которого многие в этом году запомнили за роль молодого Трампа в «Ученике» Аббаси, отхватил на Берлинале Золотого медведя. Так что же пошло не так?

Как ни странно, но Шимберг умудрился свести авторский посыл к тому же, к чему его в своё время сводили авторы заговоров и создатели марафонов желаний: если у тебя что-то не так, ты просто недостаточно старался. Плохо мечтал, хреново визуализировал, недостаточно рьяно клеил visual board. Вселенная не получила твои сигналы, дорогуша. Противопоставляя обладающего новым лицом, но всё ещё зажатого и закомплексованного Эдварда, и покрытого опухолями очаровашку Освальда, режиссёр делает вид, что никаких внешних факторов, из-за которых люди с особенностями во внешности предпочитают проводить время в одиночестве, просто нет. Социум уже достиг той стадии развития, когда внешность, как у актёров «Уродцев», притягивает взгляды, за которыми стоит не «фу!», а «он ничего!». Но где этот социум? Он с нами в одной комнате? До последнего ждала, что всё это окажется стёбом над популярным советом «просто будь собой», но увы. Не знаю, как для вас, а для меня такой месседж звучит как издевательство.

​​Я уже свыклась с тем, что периодически на улицах появляется всё содержимое чьих-то квартир с дарственной надписью zu verschenken или, другими словами, «берите, что хотите». Но всё ещё, разглядывая чужие кухонные шкафы, бело-синие сервизы и потёртые кресла, думаю о тех людях, которым все эти вещи принадлежали раньше. Они умерли и теперь родственники, освобождают доставшуюся им в наследство квартиру? Или выиграли участие в «Квартирном вопросе» и поэтому им больше не нужны старые кухонные шкафы с отклеивающейся кромкой? Хочется верить, второе.

Однажды на газоне в соседнем дворе помимо стандартных мебели, техники, посуды и предметов интерьера появилась ещё и пробковая доска с пришпиленными к ней почтовыми открытками. Надо ли говорить, что о них я думала особенно долго и даже по непонятной причине забрала себе вместе с доской, словно пытаясь тем самым сохранить чужие памятные моменты, чтобы они не растворились в небытии.

Открытки – те самые «бумажные лётчики» из одноимённого романа Турбьёрна Оппедала. И эта метафора – единственное, что можно с уверенностью сказать о книге-коллаже, в которой за любым предложением может следовать приписка «но это не точно». «Память похожа на прилежно рассортированный архив, в который неожиданно ворвался смерч», поэтому рассказчик, одновременно сидящий в вагоне поезда, находящийся в номере отеля и в своих подвальных «катакомбах», где когда смотришь в окно, земля находится на уровне груди (но это всё не точно!), отказывается от линейного повествования и сюжетной истории в пользу разрозненных фрагментов с намёками на наличие дисфункциональной семьи, непростых отношений со сводным братом и болезненное расставание с любимой женщиной.

Отец, собирающий модели кораблей и коллекционирующий пластинки. Мать, не помнящая, как она родила старшего сына. Дядя, помешанный на идеальном порядке. Брат, увлекающийся киригами. М. – то ли Мария, то ли Маргарет, то ли Марианна, которая то ли любила, то ли ненавидела «Гиннесс». И самый, что ни на есть ненадёжный рассказчик, чья суперспособность – «чутьё к изъянам действительности и щербинкам на линейке жизни». Система персонажей и сюжет, в которых всё мерцает и бликует, контрастируют с бесспорными фактами о мире, в очередной раз запечатлёнными на страницах романа. Костница в Седлеце. Памятник Оскару Уальду в Дублине. Изрешечённые пулями дома в Кашмире. Всё уже ни раз зафиксировано на открытках, проштамповано в подтверждение подлинности. Бумажные лётчики летят к своим получателям неся не пространное и не личное, не настоящее, но и не прошлое, а где-то далеко их отправители, благодаря своим посланиям, на какое-то время становятся больше той жизни, что им выпала.

Кто-то путешествует, чтобы найти себя. Кто-то – чтобы с чувством радости и облегчения вернуться домой. Оппедал напоминает и тем, и другим: «куда бы мы ни полетели, кто-то уже успел побывать там до нас», это точно.

Готовлюсь к видео о книжных Берлина для подписчиков на Boosty и заодно инспектирую немецкие магазины на наличие в них современной русскоязычной прозы. Проверку магазины проходят без проблем: книжечки любимой Оксаны Васякиной лежат в зонах продвижения обложками вверх, произведения Марии Степановой и Саши Филиппенко тоже без проблем находят меня сами. Ну а если немного повращать глазами и покрутить головой, можно отыскать ещё чего интересного.
Скину в комментарии под постом немецкие обложки Сальникова, Водолазкина, Ганиевой и иноагентки Серенко, на них случайно наткнуться не получилось, но вы должны заценить.

​​9 ноября – это не только день нашего переезда в Германию, самое время вспомнить о Пивном путче и Хрустальной ночи, но и дата падения Берлинской стены (сегодня, кстати, тридцатипятилетняя годовщина). Лет пять назад я бы назвала самым интересным для изучения временем в истории страны правление национал-социалистов, теперь же думаю «пфф, чего мы не знаем об этих ваших диктатурах» и с куда большим интересом исследую тот период, когда на карте Европы было сразу две Германии, а Берлин, как дождевого червя, коряво поделили на части. Конечно же, особый интерес вызывает Стена. До переезда я понятия не имела ни о мёртвой зоне, ни о том, что стен-то на самом деле было несколько, да и её развал воспринимала как нечто естественное, один из предвестников скорого краха Советского Союза. Теперь же знаю: не стоит недооценивать чёрного лебедя, особенно, когда он косолапо входит в комнату, наполненную протестантскими священниками, агентами Штази и журналистами.

В книге «Коллапс. Случайное падение Берлинской стены» Мэри Элиз Саротт предлагает посмотреть на событие, объединившее Германию, не как на волю высших сил или Горбачёва, не как на последствие сговора жидомасонов с англо-саксонскими рептилоидами и даже не как на единичный баг в системе или, наоборот, закономерность, обусловленную совокупностью экономических и политических факторов, а как на последствие конкретных действий конкретных же людей. Последовательно каждую главу исследовательница показывает, как нарастал конфликт между жителями ГДР и СЕПГ, и на что были готовы те и другие, лишь бы отстоять своё. По логике Саротт падение стены и объединение страны вовсе не было неизбежностью, которая, не случись она 9 ноября 1989, произошла бы на следующий день или на следующий год. Саротт настаивает, что не менее важными, чем долги ФРГ или распад Восточного блока, были протесты в Саксонии, немецкие беженцы в Венгрии и даже события на площади Тяньаньмэнь в Пекине. Именно поэтому ей важно называть имена и рассказывать истории. Например, матерей, чьих детей застрелили при попытке побега, пограничников, украшавших свою форму «аксельбантами снайперов», или пасторов, чьи приходы становились прибежищем диссидентов, выходивших на мирные протесты в 1980е.

В «Коллапсе» Саротт делает то же, что делал в «Немецкой осени» Дагерман – возвращает наше внимание к людям. Как датский журналист писал о послевоенной забытости участников Сопротивления, так и американская учёная указывает на мировую безвестность организаторов протестов, стоящих в тени Горбачёва, Коля и Кренца. Но я при чтении задумалась даже не о десятках или сотнях недополучивших славы или наград, а о тысячах пограничников и сотнях тысяч немцах, причастных к деятельности Штази. Массовых и громких процессов, как после Второй мировой, в 1990е ФРГ не было. Неужели эти люди просто продолжили жить в своих некогда выданных им панельках, мечтая о возврате в те времена, когда они могли носить свои аксельбанты? Хотя, чему я удивляюсь: где теперь вернувшиеся назад из ФРГ советские спецслужбисты, мы с вами прекрасно знаем.

​​Дебютировать в большой литературе со сборником малой прозы ещё несколько лет назад было не самой лучшей идеей. Идеей ещё хуже было бы только после выхода цикла рассказов выпустить ещё один. Именно так и сделала писательница Марго Гритт, которая явно не ищет лёгких путей к признанию в литературных кругах, зато отлично знает путь к своему читателю, приметившему её ещё во времена шорт-листа «Лицея» несколько лет назад.

Как и прошлый сборник, «Вторжение», вышедшие этой осенью «Чужеродные» – цикл, в котором есть скрепляющий все тексты мотив. Если рассказы из первой книги были объединены образом некого инородного, вторгающегося в привычную жизнь персонажей, то во второй герои оказались по разным причинам лишены этой привычной жизни и сами являются тем инородным, что способно вмешаться в предсказуемый ход вещей. Безымянный рассказчик «Чужеродных», рассказа, подарившего название всему циклу, – иммигрант, отделённый языковым барьером даже от своих сожителей, и пытающийся сохранить память о чужом родственнике. Саша из Acqua eterna везёт свою отстранённую мать в Венецию не для того, чтобы попытаться сблизиться, любуясь мостами и плавая на гондолах, а ради серьёзного разговора, на который не способна в нейтральной обстановке. Зоя из «О» видит, как после развода реальность буквально на глазах становится иной и пытается указать на эти изменения бывшему мужу, чья жизнь по-прежнему лишена любых метаморфоз. Все они больше не принадлежат тому миру, в котором когда-то могли быть своими: «и какой бы теперь ни купила билет, своего уже нет и своих уже нет», как поёт иноагентка Монеточка.

Перед выходом книги писательница предупреждала, что не стоит ждать от «Чужеродных» эмигрантской прозы, мол, Берлин Берлином, дёнер дёнером, но опыт смены страны проживания хотелось утрамбовать в какую-то менее привычную форму. Однако сборник, начавшийся как набор сюжетов для «Чёрного зеркала», к финалу всё-таки приходит к той самой эмигрантской прозе, какой она может быть в XXI веке, когда дневники покинувшей век назад Российскую империю аристократии смешиваются в голове с мемами из эмигрантских чатиков. И, на мой взгляд, именно посвящённые эмиграции «Заметки на полях каталога ИКЕА», «Музей отчего края» и «Красная нить» – самые сильные тексты цикла. В них писательница не пускается в бесконечные воспоминания о былом, не морализирует на тему «России, которую мы потеряли», и не преподносит сам факт миграции как конец света. В рассказах Гритт сквозит интерес к месту, языку, истории и повседневной жизни «выбранной родины», а героини хоть и осознают, что «Тата не та, и я не та» не отказываются от выстраивания новых связей и вместо поиска несуществующих корней занимаются тем, что пускают свои. И в этом видно ещё одно значимое отличие новой книги, от вышедшего в 2022 дебюта: чужеродность в большинстве случаев оказывается проблемой вполне преодолеваемой.

В октябре на сайте Букеровской премии появилась подборка с названием «Восемь лучших букеровских книг, написанных поэтами». Кивая, я просмотрела первую пятёрку и зависла, увидев на шестом месте Маргарет Этвуд. Примерно тридцать секунд не моргая смотрела в экран, а на тридцать первой в голове зазвучал голос Алексея Яковлева, читавшего лекции на курсе «Литература. Полное погружение» от «Синхронизации», и напомнил, что создательница «Рассказа служанки» дебютировала в литературе именно как автор поэтического сборника, и, вообще, их у Этвуд больше двух десятков.

Не то, чтобы я часто слышу голоса в голове, но с момента прохождения курса от @synchronize_art прошло уже больше года, а нет-нет, какая-нибудь информация из него оказывается весьма полезной и быстро вспоминается, когда надо. По-моему, очень неплохо, учитывая, что лекции я, в основном, слушала во время готовки или за едой, когда главным моим занятием было вовсе не внимательное запоминание или конспектирование.

Близятся новогодние праздники, вы уже наверняка думаете над тем, чем одарить близких и себя любимого/ую, и литературный курс от «Синхронизации» – прекрасный вариант презента. С ним можно с новой стороны посмотреть на произведения уже знакомых автором, открыть для себя новые книги, научиться понимать всё то, что даже, может, и не хотел, но сказал автор, или просто приятно скоротать время за прослушиванием интересного рассказа о трендах современного литературного процесса, классической литературы, поэзии или антиутопиях.

Конечно же, у меня есть для вас промокод, который суммируется с другими акциями и сделает покупку курса на 15% дешевле: BOOKOVSKI. Сейчас при его использовании, с учётом пятидесятипроцентной скидки на сайте, полное погружение в литературный мир обойдётся в 11 880 вместо 29700 рублей. Сразу или в рассрочку, российской картой или зарубежной – неважно, скидка действительна при любом варианте оплаты. Кстати, промокод можно использовать и для других курсов.

Узнать подробности и начать погружение можно по ссылке: https://bit.ly/3Yponuc

Реклама. ООО «Синхронизация». ИНН 9709067227. Erid: 2VtzqvEG5XS

В ноябре Поляндрия No Age порадует нас переизданием «Полиции памяти», «Городец» – финалом трилогии CoDex от Сьона, «НЛО» – «Историей жира», Corpus – новым детективом Жоэля Диккера, Inspiria – «Обманом» Зэди Смит, а я прям сейчас порадую вас списком самых ожидаемых книжных новинок месяца.

«Что же дальше, маленький человек» Ханс Фаллада
Если поменять местами две части названия книги и обозвать Ганса Хансом, из старого романа Фаллады получится новый роман Фаллады. Это я, конечно, несмешно шучу, на самом деле «Синдбад» сделал большое дело: добыл и перевёл полную, нецензурированную нацистами, версию романа Фаллады о маленьких людях накануне большой беды.

«Дни, месяцы, годы» Янь Лянькэ
Опять обманываю вас с новизной, потому что на самом деле одна из двух повестей Яня Лянькэ в этом сборнике уже выходила семь лет назад на русском в переводе Юлии Курако. Новый перевод причти о слепом старике и его собаке сделала Алина Перлова, заодно поработавшая и над «Небесной песнью хребта Балоу» – стостраничной историей о том, как вдовствующая Четвёртая тётушка Ю пытается вылечить своих четырёх детей с отставанием в развитии.

«Велосипедная улица, 51» Коля Сулима
Я всерьёз настроена читать все художественные книги, в которых фигурирует Берлин, так что мимо эмигрантского автофикшна беларуского блогера, пройти никак не могу. Автор обещает гротеск и абсурд, и, вообще, хотел назвать книгу милой для всех сдающих тару фразой «Стекло – восемь центов, жесть – двадцать пять», так что мне уже всё нравится.

«Истории Фирозша-Баг» Рохинтрон Мистри
Одиннадцать рассказов об обитателях бомбейского района Фирозша-Баг, из которых годы позже выросли романы «Хрупкое равновесие» и «Дела семейные». Воспринимаю эту книгу как намёк на то, что надо бы уже прочитать Мистри, но теперь ещё больше не понимаю, с чего начать.

«Шум» Рои Хен
Для кого Хен – автор романа «Души», а для кого – переводчик Хармса, однако оба факта намекают на то, что его новый роман о трёх женщинах из разных поколений одной семьи точно не окажется просто ещё одной стандартной семейной сагой.

«Привет, красавица» Энн Наполитано
Вдохновившись «Маленькими женщинами» Луизы Олкотт, Энн Наполитано написала свою версию любимого романа, перенеся действие в Чикаго ХХ-XXI веков и поставив в центр истории со множеством женских персонажей неуверенного в себе юношу, выросшего в тени памяти о погибшей сестре.

«Сгинь!» Настасья Реньжина
Уж не знаю, виной тому мой жуткий книжный полумарафон или увеличение количества неплохих российских мистических ужастиков, но страх как хочется прочитать новый роман Реньжиной о том, как в охотничьей избушке где-то на Севере к семейной паре подселился некто третий и очень странный.

«Сказители» Утхит Хемамун
Толстенный роман молодого тайского (!) автора, в котором эпос и сказания слились с семейной сагой и романом взросления. Из аннотации ничего не понятно, да и кому она нужна: Хемамун сейчас чуть ли не самый известный писатель в Таиланде, а много ли вы таких знаете?

«Гомер навсегда» Ласло Краснохоркаи
Один из поздних романов Краснохоркаи, в котором всего 96 страниц, зато есть иллюстрации Макса Нойманна и аудиосопровождение от Миклоша Сильвестра. Обычно в подобные аудиовизуальные аттракционы превращают динамичные триллеры, забывающиеся через 10 секунд, но тут явно будет нечто большее.

Что ждёте сильнее всего?

​​В октябре прочитала шестнадцать книг, но запомню его не как месяц, когда я много и с удовольствием читала, а месяц, когда я не съездила на Франкфуртскую книжную ярмарку. Послушала рассказы очевидцев, посмотрела фоточки в Телеграм-каналах, почитала аналитику в СМИ, решила, что раз уж у меня после покупки билетов на Guano Apes есть планы на ноябрь следующего года, то почему бы не построить их и на более раннюю осень. А то до КРЯККа я всё собиралась, но так и не доехала, и чем всё закончилось?! Нет у нас теперь никакого КРЯККа!

Если что, у меня есть вполне уважительная причина непосещения Франкфурта, и это даже не День рождения мужа, а финал очередного языкового модуля и мастер-класс по произношению. Теперь я счастливый обладатель бумажки о том, что освоила немецкий на уровне А2.1, что никак не мешает мне сгорать от стыда при попытке записаться на УЗИ, но зато отбивает желание переходить на английский. Не знаю, сколько людей заработает нервный срыв, лишь бы я попрактиковала свой немецкий, знаю одно: произношение незнакомых слов громко и медленно не делает их более понятными.

В прошлый раз рассказывала вам о своём guilty pleasure в виде чтения «нытья» причастных к книгопроизводству, в этот раз самое время признаться, что нет ничего более гилтиплэжевого, чем наблюдать за вручением российских литературных премий. Испанский стыд от просмотров сюрпризов в «Давай поженимся» нервно курит в сторонке, когда камера и свет наводятся на Евгения Водолазкина или Павла Басинского. Не знаю, какой срок годности у пушкинской «чуши прекрасной», но, кажется, если возраст произносящего её перевалил за пятьдесят, она автоматически теряет всю прекрасность и превращается в лучшем случае в просто «бред». Но нет худа без добра, ведь после вручения очередной «Ясной Поляны» на просторах Телеграма появился канал «Абрамыч и Германыч», чей пост о том, кто же по мнению Басинского должен писать о зверях, я могу перечитывать бесконечно (он даже смешнее моей старой шутки о том, что пора бы уже избавиться от наградной нестабильности, создать «Большую Поляну» и вручать её по чётным годам Юзефовичу, а по нечётным – Водолазкину).

Недоумение месяца – столичный ажиотаж вокруг Эмира Кустурицы. Некогда хороший режиссёр и средней руки писатель уже давно стоит в одном ряду со Стивеном Сигалом, Натальей Орейро и другими позабытыми звёздами девяностых, о которых помнят только в России, а в прессе его фамилия мелькает лишь тогда, когда он в очередной раз благодарит Путина за «восстановление исторической справедливости» (так он называет бомбёжки соседней страны), просит денег из российского бюджета или заявляет Шойгу, что с радостью поработает в Театре Российской армии. Кустурица, чьи фильмы последних двадцати лет смотреть без фейспалмов довольно сложно, неплохо припал к кормушке Минкульта РФ, и, на самом деле, фиг с этим, его культом личности и влажными мечтами о Югославии, интерес у меня вызывает другое: неужели после того, как стало понятно, что ценности, транслируемые в его лучших работах, и ценности, транслируемые им в жизни, далеки друг от друга, как Плутон и Меркурий, можно всерьёз воспринимать любые его высказывания, кроме советов о том, как правильно подлизывать?

Пожалуй, хватит с вас на сегодня моей токсичности, если не подобрею от ярмарочного глинтвейна, вернёмся к ней через месяц, а пока пойду составлять подборку новинок ноября и готовить суперсписок к ярмарке Non/Fiction.

Кто слишком поздно сообразил, что для «Жуткого книжного марафона» нужно прочитать семь произведений, тот я. Поэтому встречайте мои пять книг и «Жуткий книжный полумарафон для любителей, задыхающихся и хватающихся за бок даже раньше, чем стартовый пистолет издаст какой-либо звук». Предсказуемо никаких вампиров и оборотней, ведьм и инопланетян, только странная непонятная хрень, как то: огромные стрёмные птицы, ужасы обратной энтропии, сибирское лесное чудище, дом с пятном, маленькие человечки.
В общем, ничего не понятно, но ооочень интересно и иногда действительно жутко!☠️📖
↪️↪️↪️
https://youtu.be/CK_MWYjVYNs

В книжном мире волна ребрендингов. Не успела привыкнуть к тому, что «Букмейт» теперь «Яндекс. Книги», как подкаст «Партнёрский материал» превратился во «Второе место». И хотя старое название мне по-стариковски немного жаль, как человек, гугление блога которого выдаёт фотки Чарльза Буковски, прекрасно понимаю Валю и Лиду, решившихся на шестом году поменять имя проекта.

Как и «ПМ», «Второе место» будет рассказывать о новинках из мира кино и литературы и помогать не только определяться с тем, что бы посмотреть или почитать, но и понимать как современные творцы осмысляют действительность. В общем, концепция не поменялась (ура!), состав ведущих тоже (ура-ура!). Подкаст будет выходить раз в две недели в аудио, а иногда и в видеоформате, Телеграм-канал с полезностями тоже имеется.

Я, конечно же, посмотрела прошлонедельный выпуск «Третьего места» о «Субстанции» и «Население: Одна», в котором Валя и Лида вновь сидят в одной студии на фоне их шикарной нижегородской бибки, и меня захлестнула ностальгия по старым добрым довоенным временам, когда нас всех ещё не раскидало по земному шару, и не нужно было ломать голову над альтернативой YouTube для загрузки видео. Возможно, описание моей ностальгии так себе реклама, ну так это и не реклама, поэтому можно.

Не знаю, на какой сотне прочитанные книги начинают между собой рифмоваться, но последние годы могу подобрать пару, а то и не одну, практически любому роману. Будь я более находчива, деятельна и предприимчива, создала бы приложение с модным дизайном, способное подкидывать любителям читать плюс-минус одно и то же новые книжные жертвы, но со всеми тремя качествами у меня беда, так что просто зацените новую непостоянную рубрику #еслинравитсячитай

А у вас есть любимые книжные пары? Или, может, давно ищете что-нибудь похожее на любимую историю?

Заканчиваю марафон фильмов с Николасом Кейджем рассказом о «Свинье» Майкла Сарноски – драме, в которой партнёром актёра по съёмочной площадке стала не особо дрессированная и очень любящая делать «кусь» пушистая хрюшка.

Сначала у нас тут полная идиллия: отшельник живёт в лесу со своей свиньёй, обученной искать трюфели. Но тут животинку похищают злые люди, и герой вынужден отправиться в большой мир на её поиски. Дальше всё могло бы быть как в боевиках из девяностых, когда любящий муж/отец на смеси из адреналина и кортизола перевоплощается в машину убийств ради спасения близкого, но нет, в этот раз за питомицу и двор не стреляют в упор, предлагая зрителям вместо экшна диалоги о жизни после большой утраты и устройстве капиталистического общества, готового отжать у несчастного, живущего в лесной хижине, последнюю свинью.

Пожалуй, меньше всего я ожидала, что этот фильм будет смесью из «Уолдена, или Жизни в лесу» Генри Торо и кулинарного блога. Успех сериала «Медведь» и миллионы просмотров на коротких видео с фуд-порно, конечно, намекают на то, что готовка – один из популярных фетишей современного зрителя, но всё же, как будто бы разозлённый бессвинный Кейдж не совсем тот, кого представляешь готовящим какой-нибудь рататуй. В «Свинье» еда стала основной метафорой того образа жизни, к которому стремятся персонажи, и самое прикольное, что зритель, проанализировав свои кулинарные пристрастия, может понять кое-чего и о себе. При условии, что не уснёт от скуки где-нибудь в середине фильма, конечно.

Кстати, выпустившая «Свинью» компания Neon годом ранее отвечала за прокат в США «Гунды» Виктора Косаковского, актёрский состав которой состоял из свиньи, курицы и двух коров. Совпадение? Не думаю! Ждём появления теории заговора о причастности Голливуда к порабощению свиньями человечества через кинематограф.

Перед вами убогая картинка, сделанная моими кривыми руками, а что это значит?
Что на Boosty вышел свежий выпуск «Книжных новостей»!

Новое издательство со старым УТП, «отжимание» литературных порталов, амбициозный проект с околокнижной контентной вселенной, ярмарка «тамиздата», писательский профстандарт, закрытия и открытия, отмены и приобретения, ну и, конечно, куда без срачей – всё это в новом выпуске книжных новостей по подписке любого уровня или за символические 100 рублей.
Смотреть туть: https://boosty.to/bookovski/posts/9e6dbeb1-d6ad-4cc8-98f7-c99c106bccae

​​В 1946 году двадцатитрёхлетний шведский журналист и писатель Стиг Дагерман по заданию газеты «Эксперссен» отправился в Германию, чтобы рассказать своим соотечественникам о том, как живут люди, чья страна проиграла в войне, которую сама же и начала. В 1947 репортажи и эссе Дагермана вышли отдельной книгой под названием «Немецкая осень» и переиздаются до сих пор, несмотря на то, что взгляд писателя на немцев явно не соответствовал представлению о них ни как об одураченных пропагандой и посыпающих голову пеплом людях, ни как о тех, кто с трезвой головой и горячим сердцем примкнул к Гитлеровской партии.

Тексты Дагермана, заостряющие внимание на смирении перед лицом страдания, подсвечивают то, что и страны-победители, и сами проигравшие-немцы предпочли бы скрыть. Денацификация превратилась в удобный инструмент мести соседу, в то время как военные преступники заняли места в новом правительстве. Активисты сопротивления чувствовали себя разочарованными и были не готовы примыкать ни к одну сложившемуся в новой Германии институту. Молодёжь, которая должна была стать основной нового демократического общества, из-за нехватки продовольствия уходила с учёбы на поиски пропитания, рискуя стать самой необразованной в Европе. Да, жизнь в 1941ом была лучше, чем стала пять лет спустя, но лишь потому, что тогда были закрыты базовые потребности, и ради сырой картофелины немцам по крайней мере не приходилось рисковать жизнью. Потом же голод и нужда стали оружием мести, которым начали махать перед лицом людей, обвиняемых в непослушании после того, как это самое послушание и слепое повиновение и привели их к той точке, где они оказались после мая 1945го. «Голод – плохой учитель» пишет Дагерман, и сложно обвинить его во лжи, каким бы ни было отношение к представителям поверженной страны.

С временной дистанции в почти восемьдесят лет можно увидеть, что писатель не всегда был прав в мелочах и своей оценке, однако его описание одновременно прекрасных и ужасных немецких руин, непригодных для жизни, – одно из самых ярких свидетельств послевоенного времени. Дагерман подчеркивает, что в этом физическом и моральном разрушении продолжала теплиться не только жизнь, но и человеческое достоинство. Герои его текстов помимо голода и холода боролись с чувством стыда, утраты и полной неопределённости. Им продиктовали условия, выдали общественный строй, но искать надежду, новый смысл и опору, на которую можно положиться со всем тяжким грузом вины, всё равно пришлось самостоятельно. Насколько успешно завершился этот поиск вполне могут судить современные читатели.

Немецкую историю последних восьмидесяти лет иммигрантам и туристам довольно легко усваивать с помощью экскурсий и даже просто самостоятельных прогулок по городам. В Потсдаме всё ещё стоит тюрьма КГБ, в Берлине сохранилось достаточно много мест, где можно посмотреть на стену, некогда разделявшую город, ну а любой блошиный рынок Бранденбурга вполне способен заменить собой музей ГДР.
С более ранними периодами, конечно, сложнее: время, бомбардировки и оккупация сделали своё дело.

О том, какой страна была до 1946 года я всего за полтора месяца узнала из курса от образовательной платформы Level One «Как понять Германию. От Римской империи до Третьего рейха». Его создатели смогли вместить почти двадцать столетий в шесть лекций, на которых рассказывается не только кто когда правил, с кем воевал и какие реформы проводил, но и чем германские племена отличались от римлян, каким в разные времена было положение женщин и даже почему Фридрих Великий любил Потсдам больше Берлина. Эпос, пиво, философия, музыка, придворные астрологи – это было суперинтересно даже просто для расширения кругозора и поиска ответа на актуальные вопросы о современном европейском обществе.

С 24 октября у курса стартует новый поток. Каждый четверг до конца ноября в Zoom можно будет послушать двухчасовой вебинар и задать свой вопрос лектору, ну а если присутствовать онлайн не получится, любую лекцию можно посмотреть в записи, доступ к которой остаётся навсегда. Конечно же, у меня есть для вас промокод на скидку 30%: BOOKOVSKI. Переходите по ссылке, чтобы узнать подробности и зарегистрироваться на курс.

Немецкий Der Spiegel смотрел-смотрел на списки книг от The New York Times и The Guardian, да и выкатил свой, с Кафкой и Бёллем.

Что случилось? В середине октября Der Spiegel сообщил, что «решил создать канон немецкоязычной художественной литературы». Издание пригласило критиков и литературоведов, чтобы те составили список ста лучших немецкоязычных книг, изданных за последние сто лет.

А судьи кто? В создании первоначального списка принимали участие Ева Хорн (специалист по современной литературе Венского университета), Мириам Шельбах (литературный редактор и критик), Йозеф Фогль (исследователь творчества Кафки и Музиля из Принстона), Ян Филипп Ремтцма (основатель Гамбургского фонда содействия культуре), в нём не было никакого ранжирования и произведения шли по хронологии. Получившуюся подборку Der Spiegel разместил на сайте с призывом голосовать за любимые книги. В итоге сейчас существует два списка: составленный экспертами и рейтинг читателей. Оба открывает «Волшебная гора» Томаса Манна.

Дёблин-то есть? А Музиль? Да! А ещё Ганс Фаллада, Йозеф Рот, Герта Мюллер, Петер Хандке, Гюнтер Грасс, Криста Вольф, Марлен Хаусхофер, Витольд Зебальд и Кристиан Крахт. Из авторов XXI века в списке можно найти, например, Катю Петровскую, Юдит Шалански, Лейфа Рандта и Йонаса Люшера. И никакого Шлинка!

Что в этом интересного? На самом деле, практически ничего. Даже если вы не увлекаетесь немецкоязычной прозой, а просто более-менее следите за тем, что происходит в европейской литературе и читаете только в переводе на русский, никаких сюрпризов в списке вы не обнаружите. Половина книг переведена, а их авторы хорошо знакомы русскоязычным читателям, удивиться получиться разве что «Встрече в Тельгте» Грасса вместо его же «Жестяного барабана» или «Нет места. Нигде» Вольф вместо «Расколотого неба».

Ну а всё-таки? В списке есть две писательницы, родной язык которых – русский. Это киевлянка Катя Петровская и уроженка Баку Ольга Грязнова. О романе «Кажется Эстер» Петровской я несколько лет назад писала здесь.

​​После прошлого воскресного кинопоста отписались не все, так что я продолжаю рассказывать, как мои дела с марафоном всратых фильмов с Николасом Кейджем. Сегодня на очереди «Собиратель душ» Осгуда Перкинса, в котором Кейдж сыграл маньяка по имени Длинноногий. Вообще-то, в оригинале сам фильм тоже называется «Длинноногий», но кто бы на такое в кино пошёл? Только любители баскетбола, разве что.

Я, если честно, за последние десять лет привыкла к ужастикам с целым набором доньев, в которых совы не то, чем кажутся, и всё происходящее можно воспринимать как метафору. «Собиратель душ» же из другой оперы, и большую часть хронометража больше напоминает фильмы Финчера, в которые вставили парочку скримеров, а не традиционные хорроры. В центре сюжета история агентки ФБР Ли Харкер, которая всем своим видом каждую секунду показывает, что она видела некоторое дерьмо и очень им травмирована. Однажды её берут в команду, работающую над делами о папашах-убийцах, замочивших всю семью накануне Дня рождения дочерей. Примерно в первые тридцать секунд работы над делами Ли расшифровывает полученные семьями накануне убийства зашифрованные послания и понимает, что папаши не просто сходили с ума, а были кем-то словно бы закодированы, и с этим кем-то она знакома с самого детства.

Когда мы только начали просмотр, муж спросил меня, стоит ли ожидать от фильма постмодернистской иронии. К сожалению, нет, и, наверное, это самый главный недостаток картины, в которой Кейджа загримировали под завуча из моей школы и попросили закосить под Джокера в исполнении Хита Леджера. «Собиратель душ» с его абсурдными диалогами, странными героями, среди которых, кажется, ни одного адекватного человека, страшными куклами, сатанизмом и зверскими убийствами, с одной стороны, даже и не делает вид, что играет на поле реализма, как, например, True Detective, лишь заигрывающий с мистикой, с другой, любителей фильмов ужасов, особенно насмотревшихся хорроров новой волны, ему удивить нечем, потому что на идейном уровне картина ближе к классическим ужасам 1960х-1970х, где зло просто хочет быть злым.

Визуально, фильм, конечно, хорош, никто не спорит. При желании можно даже понатягивать птиц на сферы и пару минут поговорить о материнской жертвенности, которая противопоставлена в картине отцовской жестокости, или том, что для поиска всякой жути не нужно далеко ходить, достаточно покопаться в воспоминаниях. Но этого всего явно недостаточно, чтобы окрестить творение Перкинса «лучшим хоррором года». А вот за что реально хочется похвалить команду создателей, так это за PR-стратегию по раскрутке инди-ужастика, в рамках которой даже был создан лонгрид о деньрожденьевском убийце, способный порадовать поклонников тру-крайма.

​​Один из главных философских текстов 2010х – эссе «Общество усталости» Бён Чхоль Хана, в котором корейско-немецкий философ описал, как это самое общество усталости стало обществом выгорания. И знаете что, у меня вопрос: как мы дошли до жизни такой? Почему усталость и выгорание стали философскими понятиями, а не просто описанием физического состояния, в котором мы доползаем до отпуска? Ответ я пошла искать в «Истории усталости от Средневековья до наших дней» Жоржа Вагарелло.

Вполне конкретный ответ нашёлся на первой же странице и повторён социологом ещё раз десять на протяжении всего текста. По мнению Вигарелло усталость проистекает из конфликта между стремлением человека быть свободным и независимым и необходимостью работать чёртову работу, которая препятствует этой автономности. То есть дело отнюдь не в утомлении и напряжении от физической деятельности или слишком большого количества дум, которые нужно подумать в течение рабочего дня, а в самом факте необходимости заниматься какой-то неинтересной взрослой лабудой, вместо того, чтобы в коротких шортиках беззаботно бегать по лужку за бабочками или батониться на диване в компании любимого сериала.

Естественно, так было не всегда. Рабы на галерах, конечно, тоже наверняка не отказались бы от свободы, но уставали далеко не так, как белые воротнички XXI века. Да и четырёхлетки с консервного завода вряд ли всерьёз задумывались о своих стремлениях, а вот в серьёзности их усталости после четырнадцатичасового рабочего дня сомневаться не приходиться. На самом деле усталость, какой мы её знаем и ненавидим не так уж стара, младше отпуска, появившегося только в 1925 году. Это продукт даже не нового, а новейшего времени, когда физическую нагрузку заменила нагрузка информационная, а «потерю гуморов» – фрустрация.

При помощи кулстори о том, как некто Серж Воронов пересаживал богатым европейцам тестикулы обезьян, а Уистен Хью Оден гордился тем, что каждое утро начинает с приёма метамфетамина, Жорж Вигарелло ведёт своих усталых читателей от средневековых представлений о физической слабости как проявлении моральных и духовных пороков к современной эпохе, в которой усталость стала неотъемлемой частью социального дискурса. В процессе можно понаблюдать, как век за веком мыслители писали о неком «вырождении», что вот прям сейчас охватывает ныне живущее поколение, или узнать о «праве табурета», которым обладали некоторые придворные дамы и родственники монарха. В целом же вся монография – это не больше, чем подробная хронология, запечатлевающая метаморфозы одного понятия.

📚 📚 📚
За предоставленную книгу благодарю моих друзей – берлинский онлайн-магазин Children of Gutenberg, в котором можно купить издания на русском и украинском языке по весьма выгодным ценам и с доставкой по всему миру. У ребят есть Telegram-канал, в котором удобно отслеживать новые поступления, присоединяйтесь!

Принято считать, что культурный код миллениалов состоит из фильмов и книг о Гарри Поттере. Присмотревшись к русскоязычным книжным новинкам от авторов моложе сорока, обнаружила ноль отсылок к творению Роулинг, зато нашла к кое-чему другому.

«Дуа за неверного» Егана Джаббарова
Дуа – личная мольба Аллаху. Обратиться к нему автогероиню новой книги Еганы Джаббаровой заставила любовь к своему сводному брату, чья короткая жизнь и ранняя смерть никак не хотят уходить из головы. Рассказывая, как вместо Сергея Яшар оглы Джаббарова брат предпочёл стать Сергеем Яковлевичем Зыковым, рассказчица будто сковыривает с образа русского мужчины красивую плёнку с изображением Данилы Багрова и Саши Белого и показывает, из чего же на самом деле «сделаны наши мальчишки».
На мой взгляд, вторая книга Джаббаровой вышла менее цельной, чем первая, но её проза всё ещё остаётся тем фонариком, который целенаправленно подсвечивает все тёмные уголки постсоветской реальности.
Культурный код: «Брат» и «Бригада»

«Шмель» Аня Гетьман
Образ жужжащего шмеля в романе Ани Гетьман олицетворяет тревогу, которая мешает Вере разобраться со своей жизнью и решить, где и с кем она хочет быть и жить. В свои двадцать четыре женщина уже знает, что такое неудачный брак, смерть подруги, мысли об эмиграции, но более сильные переживания вызывают мелкие проблемы и неурядицы, часть которых вполне может показаться читателям надуманной.
Как человек, чья тревога размером минимум с горбатого кита, я так и не смогла проникнуться к героине со шмелём сочувствием, и всю вторую половину романа сидела с лицом лица, раздумывая над тем, это я тварь неэмпатичная или всё-таки сопереживание здесь и не предполагалось.
Культурный код: «На игле» и «Бойцовский клуб»

«Необитаемая» Татьяна Млынчик
Если бы увлекающаяся писательством героиня этого романа захотела создать самый короткий и грустный рассказ, он бы выглядел так: «Залететь было легко, а зачать невозможно». На пути к вершине Эвереста её ждала всего-то несколько месяцев подготовки, тогда как для зачатия необходима была длительная полоса препятствий из ГСГ, уколов для стимуляции овуляции, искусственного климакса, ряда ЭКО и приступов самоедства.
Сложно отрицать важность и нужность книг о бесплодии, я всеми руками за снятие стигмы с этой темы, но меня несколько напрягало, что такой диагноз в «Необитаемой» сюжетно предваряли аборт и хламидиоз, как будто бы требующие наказания героини за «распутное поведение» в молодости.
Культурный код: «Бойцовский клуб» и «На игле»

«Даша строит кенотаф» Даша Митякина
Заметила, что для поколения девяностых фигура бабушки не менее важна, чем материнская, и этому есть вполне логичное объяснение: пока родители зарабатывали на жизнь, нашим воспитанием занимались именно они. Кенотаф, о котором идёт речь в названии книги, Даша Митякина строит для своей покойной бабушки, любительницы детективов, оставившей после себя сломанный «Зенит» и швейную машинку Zinger, и создаёт его не только из камня, но и из слова.
Я в детстве любила ужастики Р.Л. Стайна и фильмы «Куб» и «Дорожное чудовище», а вот понять в чём прикол серии «Чёрный котёнок», как и более взрослой «Чёрной кошки», которую читала моя бабушка, так и не смогла. Если же у вас детективы Донцовой, Поляковой и Хмелевской составляют часть ДНК, не понимаю, почему вы всё ещё не знакомы с сыщицей Дорой Помидоровой.
Культурный код: детективы девяностых для детей и взрослых

Я тут устроила октябрьский марафон, но не страшных книг, а фильмов с Николасом Кейджем. Потому как что может быть страшнее, чем превратиться из обладателя «Оскара» в человека, о котором говорят «он тоже ничего», рассказывая, как прекрасно в фильме сыграла свинья.

Про хрюшку как-нибудь в другой раз, сегодня о настоящем кафкианском безумии, фильме «Герой наших снов» Кристоффера Боргли. В нём Кейдж играет университетского преподавателя биологии по имени Пол, который приближается к пенсионному возрасту в компании нереализованности. Книгу издать, нобелевку получить или стать героем-любовником – вот это по мнению Пола жизнь, а скучные будни лысеющего препода с двумя дочерями подросткового возраста – фигня какая-то.

И вот с Полом случается невероятное: он снится незнакомым людям. В чужих снах мужчина просто стоит или проходит мимо, никак не влияя на события сновидения. Этакий свидетель из Фрязино, который непонятно зачем нужен, если ни на что не влияет. Не влияет, но вдруг может? А если превратить его в сонного инфлюенсера, выстроить рекламную компанию, после которой невзрачный мужик будет ассоциироваться с каким-нибудь продуктом?

Кажется, что сценарий фильма вырос из застольной шутки или глупой утренней обиды из-за того, что во сне партнёр повёл себя не так, как хотелось бы. Тем не менее Боргли удалось вывести историю за пределы одного прикола и показать весь ужас лишения субъектности. В какой-то момент бывшему любимчику масс, несчастному Полу, приходиться расплачиваться за свои действия в чужих снах, и тут волей не волей вспоминаешь историю Джека Глисона, подвергавшегося хейту за действия его персонажа в «Игре престолов», да и сам Кейдж, снимающийся в десятке третьесортных фильмов в год, лишь бы оставаться узнаваемым, тоже своего рода Пол, мечтающий быть замеченным любой ценой. Не знаю, как вы, но я бы, пожалуй, отказалась от идеи быть знаменитой, если слава – это видеть своё лицо на нарисованном огурце или в нейросетевых вирусных видео.

Кстати, какой у вас любимый фильм с Кейджем? Я люблю «Птаху» Алана Паркера.

Начнём с того, что я оказалась права и приз ушёл азиатской писательнице «с приколами». Хотя, если честно, надеялась, что он достанется кому-то, у кого этих «приколов» чуть больше. Увы, та же Цань Сюэ до своей нобелевки может и не дожить, ведь теперь неплохо бы наградить австралийцев, потом кого-нибудь из Южной Америки, а там надо бы и Карпаты порадовать.

Продолжим информацией о том, что оба романа Хан Ган, переведённых на русский, я читала, и оба стоят у меня в категории «не отлично, но и не ужасно». «Вегетарианка» нравится чуть больше, наверное, потому что в ней есть фемповестка и довольно интересно рассказано об устройстве корейской семьи, а ещё я частенько нахожу отсылки к ней в массовой культуре, например, недавно в фильме «Клуб зеро» Джессики Хауснер.

Учитывая формулировку «за интенсивную поэтическую прозу, которая противостоит историческим травмам и обнажает хрупкость человеческой жизни», награду вручили, скорее, за «Человеческие поступки» – роман 2004 года о студенческих волнениях в Кванжу в 1980 году, которые подавлялись настолько жестоко, что привели к жертвам. Одной из них стал юноша по имени Тонхо, чьи родители, как гласит красивая легенда, и попросили Хан Ган написать эту книгу.

Надо, наверное, добавить, что на русский романы Хан Ган переводились покойной Ли Сан Юн с корейского и это большой плюс, потому что у писательницы довольно сухой и минималистичный стиль, который некоторые даже описывают как «скупое письмо», но в переводе на английский это письмо становится куда более «щедрым», из-за чего после вручения Хан Ган и её переводчице Деборе Смит Международной Букеровской премии был небольшой скандал.

Увидим ли мы на русском другие романы (а ещё эссе, рассказы и стихи) писательницы, пока не понятно, «Эксмо» на этот счёт молчит, но на английском через четыре месяца выйдет We Do not Part – история о женской дружбе на фоне не самых приятных событий в корейской истории.

UPD: «Я не прощаюсь» выйдет на русском в следующем году, в планах также переиздание «Вегетарианки».

​​Читая «Курорт» Антона Секисова, не могла отделаться от мысли, что главный герой – персонаж комиксов ШКЯ, и было бы здорово когда-нибудь увидеть экранизацию романа в стиле мультов Евы Морозовой.

Митя – пухлый и довольно аморфный бывший журналист, в одиночку съедающий десять хинкали, зарабатывающий на жизнь администрированием аккаунта юной вебкамщицы с OnlyFans и коротающий вечера за просмотром «Утиных историй». После объявления мобилизации в сентябре 2022го он уехал в Грузию и засел на дно в городке К., смутно напоминающем Кобулети. Европейские гранты выиграть не получается, для получения политического убежища нет веских причин, и уже начинает казаться, что сидеть на дне придётся до той поры, пока Митя не станет его частью.

С самого начала вторжения России в Украину герой окружён узнаваемыми нарративами, каждый из которых претендует на объективность. От каких-то Митя отмахивается как от назойливых мух, какие-то пропускает мимо ушей, превращая в фоновый шум, но некоторым всё же удаётся пробраться сквозь его плотную оболочку и стать как будто бы мыслями самого Мити, неспособного подобрать слова для своих чувств.

Как вы понимаете, этот герой не из тех, что носят плащи, поэтому и белого пальто в его гардеробе нет: Митя никого не осуждает и не поучает да и как это возможно, когда даже для самого себя у него больше вопросов, чем ответов. Однако не замечать непоследовательность и абсурдность в поведении некоторых людей и транслируемых ими нарративов мужчина не может. Но одно дело видеть эту абсурдность, а другое – делать с ней что-нибудь. А делать – это вообще не про Митю. Митя в потоке, его несёт волной и куда в итоге вынесет – совершенно непонятно.

Метамодернистский «Курорт» в обычной для Секисова манере описывает то, что не так давно случилось с тысячами людей, застрявших в дне сурка в грузинской/сербской/турецкой/любой другой провинции, пребывание в которой мысленно связано с отпуском. Бесконечный праздник, в который можно позволить себе больше, чем в обычный будничный день, при близком рассмотрении оказался не так уж хорош, а отсутствие личных перспектив, любимых творожных сырков и сырников из «Вкусвилла» вдруг стали давить сильнее, чем сводки новостей.

Как и любая хорошая литература, в итоге роман перерос заложенную в его сюжет историю и расширился до универсальных тем. История Мити – это не просто повествование о релокантах или людях, оказавшихся в вынужденной эмиграции. Она о необходимости делать выбор и принимать решения, за которые единомышленники вполне могут осудить, да и сам не факт, что будешь гордиться. Так что «Курорт» будет интересен любому, кто хоть раз ощущал себя потерянным и сталкивался с невозможностью удовлетворить одновременно все собственные и чужие требования.

Считаю большой несправедливостью, что о Great American Novel знают все, а в других странах романы как будто бы недостаточно great. Надо срочно это исправить!

https://youtu.be/q7GxCtPmWtA

Занятно, но немецкий фильм Sterben, что значит «Умирание» в российском прокате окрестили «Жизнью». Нет, конечно, умирание – тоже часть жизни, кто бы спорил, но всё-таки, дорогие прокатчики, даже в современной России всё не настолько печально.

Новая картина Матиаса Гласнера, взявшая приз за лучший сценарий на последнем Берлинском кинофестивале, – психологическая драма о дисфункциональной семье, члены которой находятся в процессе умирания. Старшее поколение умирает без всяких там метафор: у отца – болезнь Паркинсона, у матери – рак. Более молодое умирает, так сказать, душой: сын – холодный и отстранённый дирижёр, неспособный на настоящую близость, дочь, едва покинув родительское гнездо, взялась за саморазрушение с помощью алкоголя. С тёплыми отношениями и поддержкой у Лунисов большой напряг, зато всё ок с перекладыванием ответственности и напоминанием другому о том, что его жизнь не так уж хороша.

На финальных титрах зрителям сообщается, что режиссёр посвятил картину своей семье, и первая мысль, приходящая в голову: «не хотелось бы быть человеком, которому посвящают такое». В «Жизни» любой другой, будь то ребёнок, родитель, брат, сестра, друг или партнёр – это всегда обуза и помеха. Любовь, которая была важной частью мира и межличностных отношений героев в одноимённой картине Ханеке, тоже посвящённой умиранию, у Гласнера как будто вовсе не существует. Его герои если и способны испытывать глубокие позитивные чувства, то только к музыке, поэтому обречены на грусть-печаль и вечно серую берлинскую зиму. Если чего-то из перечисленного вам не хватает, за три часа Sterben навалит даже с горсткой.

«Дом ярости» Эвелио Росеро
«Дом падших ангелов» Луиса Урреа на колумбийский манер. Магистрат Верховного суда и его супруга собрались чинно и благородно отпраздновать тридцатую годовщину со дня свадьбы, но не тут-то было. Если для вас всё ещё худшее, что может быть на семейном сборище – пьяный батя и драка деревенских родственников из-за солёного огурца, то Росеро наверняка расширит ваши представления о неудачных торжествах.

«Язык за зубами» Полина Панасенко
Пару лет назад прошла бы мимо, но сегодня автофикшн об эмиграции – то, что доктор прописал. Уехавшая во Францию Полина не хочет становиться Полин и с этого начинается не только бюрократическая возня, но и путешествие вглубь себя и своего прошлого.

«Дыхание озера» Мэрилин Робинсон
Дебютный роман обладательницы Пулитцера и одной из главных писательниц современной Америки, за который она сорок четыре года назад отхватила премию Хемингуэя. Рут и Люсиль рано осиротели, опеку над ними взяла эксцентричная Сильви, чьи методы ведения домашнего хозяйства и воспитания сложно назвать конвенциональными. В оригинале произведение называется Housekeeping, и это полезно держать в уме.

«Чужеродные» Марго Гритт
Новый сборник писательницы, благодаря которой я перестала бояться и полюбила рассказы. В программе: разнообразие мест действия, эксперименты с формой и герои, живущие в своих пузыриках.

«Вдали» Эрнан Диаз
После выпуска премиального «Доверия» «Строки» взялись за дебютный роман Диаза о шведском эмигранте, приехавшем в США на поиски своего брата. Действие происходит в середине XIX века на Диком Западе, так что на улице любителей «Кровавого меридиана» и «Омерзительной восьмёрки» перевернулся грузовик с пряниками.

«Три пары» Лорен Маккензи
Три супружеские пары, одна и та же тоскливая семейная жизнь, ворох недовольства и предложение поменяться партнёрами, которое ничего не исправит, а лишь больше запутает. Всё это, конечно, ещё пятьдесят шесть лет назад описал Джон Апдайк в своих «Супружеских парах», но почему бы не сделать версию для миллениалов?

Да, в этот раз так много всего, что я не уместилась в один пост. Жамкайте китиков, если теперь у вас тоже началось FOMO, ставьте огонёчки, если на грудь села здоровенная жаба. Можете не ставить ничего, если сегодня вас интересуют посты только о Пелевине.

«Поляндрия» переиздаёт Кадаре, Inspiria взялась за Филипа Рота и Бовуар, а «Альпина» перевела ранее не выходивший на русском роман Гюнтера Грасса. Если вам кажется, что лучше уже и быть не может, просто посмотрите на другие книжные новинки октября.

«Развод» Сьюзен Таубес
Постмодернистские выверты середины прошлого века, которые совершенно точно нельзя свести только к теме развода. Таубес от лица лишившийся головы еврейки Софи рассказывает об отношениях с родителями, детьми, любовниками, мужьями, о Холокосте и исторической памяти.

«Дуа за неверного» Егана Джаббарова
Автофикшн о том, как однажды в жизни азербайджанской девочки Еганы появился русский брат Серёга. Как и в «Руки женщин моей семьи…», просто рассказывая истории из собственной жизни, писательница показывает, как высказывания первых лиц государства об отсутствие в стране расизма и гендерного неравенства далеки от правды.

«Темнотвари» Сьон
На этот раз Сьон отправляет читателей в Средневековье, где осужденный за еретичество целитель Йоунас, сидя на необитаемом острове, вспоминает былые приключения в духе Ведьмака. Книга внезапно выходит не в «Городце», а в «Астрель-СПб», но это не запрещено.

«Необитаемая» Татьяна Млынчик
Суперуспешная Маша, кажется, может всё, кроме одного – забеременеть. Ежедневно мотаясь по кругам мысленного ада, женщина думает о том, что она сделала не так и действительно ли хочет становиться матерью. Кажется, в этой пятилетке русскоязычные авторы решили затронуть все табуированные темы, и вот вам роман о бесплодии и попытках ЭКО.

«Упражнение на доверие» Сьюзен Чой
Опять академия искусств, опять преподы как сомнительные моральные авторитеты, опять травма. Одно но: доверять нельзя никому, и что на самом деле произошло двенадцать лет назад между Сарой, Дэвидом, мистером Кингсли и другими причастными, разобраться будет не так уж просто. От переворачиваний с ног на голову и вотэтоповоротов может закружиться голова, готовьтесь.

«Шмель» Аня Гетьман
Маленький роман о том, какого после 24 февраля 2022 года жить с огромным тревожным расстройством, которое благодаря внешним обстоятельствам и внутренним демонам с каждым днём становится всё больше и больше.

«Королева острова» Ванесса Райли
«Азбука» в своём репертуаре и преподносит сложную историю Дороти Кирван Томас, выкупившую из рабства себя, свою сестру и мать и ставшую одной из самых влиятельных землевладелиц в Карибском море, как сентиментальное женское чтиво. Наученные опытом с «Достойным женихом», кладём книгу в вишлист.
👇👇👇

​​В сентябре прочитала четырнадцать книг, добыла билеты на Franz Ferdinand, видела лежащего у пирса морского котика и открыла для себя Рюген. Думая о Германии, всегда представляла серые соборы, пряничный фахверк и Бранденбургские ворота, а не маяки, буковый лес, белые скалы и лазурное море, омывающее кусочки янтаря, но такая Германия тоже есть, и она мне очень нравится.

С приходом осени снова началась рутина, и все активности приходится умещать между занятиями немецким и прогулками с собакой. И то, и другое иной раз очень радует, а в другой несколько утомляет. Разное склонение прилагательных по родам и падежам с несколькими видами артиклей по своей бесячести стоит у меня примерно на одном уровне с четырьмя выходами на улицу за утро, чтобы поесть траву и мечтательно посмотреть на небо. Пока ещё траву ем не я, но как знать, что будет дальше.

Guilty pleasure месяца – чтение каналов «Рыдакторы» и «Страдающая литература», в которых писатели и редакторы жалуются на жизнь, низкие заработки, блогеров и друг друга. Если коротко: все ждут, пока их кто-то обслужит, и хотят признания. Не думаю, что этот конфликт в ближайшем будущем ждёт какое-то развитие, поэтому под конец сентября переключилась на то, как посты из каналов с нытьём (если что, это самоназвание, а не обесценивание) формируют контент околокнижного Телеграма. Вот, например, Елена Помазан написала пост о том, что писателям было бы неплохо обращаться за психологической помощью, и не к редакторам, а к ба-ба-ба-думс! психологам. А Василий Владимирский в своём тексте приравнивает книжных блогеров к секс-работницам. Елену поддерживаю, Василию просто напоминаю, что результаты своих размышлений он разместил в весьма-таки книжном блоге.

До объявления очередного победителя Нобелевской премии по литературе осталось десять дней, и я внезапно подключилась к угадайке. В списке букмекеров почти ничего интересного: Тейлор Свифт, Ребекка Яррос, Грета Гервиг, умершие в этом году Эдна О Брайен и Мариз Конде, ну и как обычно – Этвуд, Мураками, Пинчон, Кнаусгор, Улицкая, Тхионго, Краснахоркаи, etc. Если исходить из того, что последние награды были за драматургию, автофикшн, национальную литературу и поэзию, а их обладатели – норвежец, француженка, танзаниец и американка, то в этом году шанс взять Нобеля выше всего у писательниц из Азии или Латинской Америки. Из тех, кого мы знаем и любим, ставят на Йоко Огаву, и это неплохой вариант, хоть и слишком очевидный. На мой взгляд, комитет последние годы старается награждать тех, кто достаточно известен на родине, но всё-таки его/её популярность не достигла мирового масштаба. Также важен факт легитимизации того вида литературы, в котором работает автор, потому использование жанровых элементов – только плюс, как и нетрадиционное повествование. В общем, я бы смотрела в сторону кого-нибудь типа Саманты Швеблин, Янь Гэ, Ёко Тавады, Аоко Мацуды, Миэко Канаи и одной из многолетних фавориток любителей ставок – китайской авангардистки Цань Сюэ. Дальше могла бы быть реклама букмекерской конторы, но мне никто не заплатил, поэтому просто делитесь своими прогнозами в комментариях.

​​Может, я и хотела бы жить на Манхэттене и с Деми Мур делиться секретами, но вместо этого купила билет на фильм с её участием, в надежде на то, что в нём будет минимум диалогов.

«Субстанция» (реж. Корали Фаржа, 2024)

Современную Джейн Фонду по имени Элизабет Спаркл босс отправляет на заслуженную пенсию, так сказать «за выслугу лет», и хочет взять на её место красотку помоложе. Элизабет, которая кроме как махать ногами в купальнике, едва-едва прикрывающем причинное место, не особо умеет и хочет что-то делать, в шоке и расстройстве, ведь она привыкла быть востребованной звездой и самой красивой девушкой если не на планете, то хотя бы в ТВ-студии. На помощь ей приходит некий экспериментальный проект и дарованная им «Субстанция» – зелёная жижа, благодаря которой женщина порождает более молодую версию себя. Девица, едва отмывшись от слизи и зашив спину донорскому телу, называет себя Сью. Она обладает не только смазливым личиком, но и подтянутой задницей, благодаря чему быстро занимает свято место Элизабет в утреннем эфире.

Никакая сделка с Дьяволом не обходится без своего «но», и в этой истории оно тоже есть. Время героини должны делить пополам: неделю живёт Элизабет, неделю – Сью. Пока одна валяется в отрубе, вторая заботится о её сохранности и подключает капельницу с питанием, главное не забывать:
⭐️ Молодая версия подпитывается старой, а значит жизнеспособны должны быть обе,
⭐️ Нет никакого «я» и «она», женщины едины,
⭐️ Только семь дней, не больше, последствия необратимы.

Помните, в первой серии «Дряни» героиня с сестрой ходили на лекцию, которая начиналась с вопроса «кто бы променял пять лет своей жизни на идеальное тело?». «Субстанция» работает в том же поле, и пугает зрителей не столько кровью, кишками, вываливающимися зубами и тератомаподобными монстрами, сколько психологическими метаморфозами героинь. Казалось бы, как конвенциональная красотка с внешностью Деми Мур может не нравиться себе, часами приводить себя «в порядок» и хотеть выглядеть как миловидная, но отнюдь не сногсшибательная Маргарет Куолли? Но ужас в том, что тебе простят и нависшие веки, и неидеальный прикус, только при одном условии: если ты молода. Если индульгенции под названием «молодость» у тебя нет, любая мелочь может стать фатальной ошибкой, мало того, тебе даже не обязательно эту ошибку совершать, чтобы оказаться не у дел.

Фестивали вообще и Канны в частности в последние годы любят боди-хорроры, но, надо признать, уже после третьего в голове зрителя они сливаются в единый метафорический сюжет о том, как героиня (это всегда женщина) вынуждена терпеть физические страдания и/или выкидоны своего тела, потому что злой патриархат, куда деваться. «Субстанция», взявшая в этом году золотую ветвь за лучший сценарий, в целом укладывается в ту же схему, но помимо «блевали всем залом», о ней вполне можно сказать «смеялись всем залом» или «плакали всем залом», а сцена сборов Элизабет на свидание, во время которой можно прожить весь спектр чувств, и вовсе одна из лучших, что я видела за последние годы. Надеюсь, у Корали Фаржа получилось перезапустить актёрскую карьеру Деми Мур, и мы ещё увидим её в других ярких и смелых проектах.

Делать книжные подборки с более сведущими коллегами – слишком хорошая идея, чтобы оставлять её разовой акцией, так что встречайте: подборка современных африканских романов, составленная совместно с Настей, автором канала Drinkcoffee.Readbooks | Книги и некниги. В отличие от меня Настя не просто интересуется африканской прозой, а исследует её для своей кандидатской работы по нигерийскому женскому роману и потому отлично знает, что литература стран Африки – это не только истории о геноциде, борьбе стран за независимость и всякая экзотика с нотками магического реализма, но и всё то, что сейчас в тренде и в других регионах: миллениальский роман, феминистская проза, произведения о поиске идентичности. Увы, пока они интересуют российских издателей куда меньше, чем более драматичные и колоритные романы о маленьких людях, попавших в историческую мясорубку, но, как знать, возможно, как раз благодаря этому посту вскоре мы сможем почитать одну из полюбившихся Насте книг на русском. Ну а пока, если чтение на английском не ваш вариант, присмотритесь к моей тройке и романам Чимаманды Нгози Адичи, Абдулразака Гурны, Гаэля Фая, Мохамеда Мбугара Сарра, Ннеди Окорафор и Новайолет Булавайо.

В комментариях под постом с рассказом о «Первой главе» меня попросили написать и о других любимых подкастах. Конечно, лучший подкаст в этой вселенной – «Нудная наука», но всё же, Castbox не даст соврать, я подписана и на другие. Расскажу сегодня о книжных, не самых раскрученных и очевидных.

«Книжный треугольник»
Три IT-шницы, одна из которых живёт в Берлине (делайте ставки, встретимся ли мы когда-нибудь), обсуждают произведения современной литературы. Может, у Любы, Ксюши и Оксаны и нет экспертности в этом вопросе, но слушать интересно, ведь никого из них не забанили в Google и у всех имеется чувство юмора, что уже дорогого стоит.

«Наверное шоу»
Не совсем тру-подкаст, потому что каждый вторник я смотрю его в формате YouTube-шоу (или, скорее, YouTube-разговора-на-кухне), но если вы не так сильно пугаетесь, когда Константин Мильчин вдруг начинает кричать, и вам не нужно визуальное подтверждение того, что ничего страшного при этом не происходит, вполне можно обойтись и аудио. Выпусков через пять-шесть будете знать о колоколах больше, чем о родной матери, ну и о современной литературе тоже чего-нибудь узнаете.

«Книжный сабраж»
Ещё один повод обожать российские независимые книжные вообще и «Все свободны» в частности. В «Книжном сабраже» Любовь Беляцкая когда-то в компании Оли Кондрахиной, а теперь и без неё рассказывает о событиях книжного мира и общается с упоротыми книжниками, типа создателей Pollen Press или Максима Мамлыги.

«Стивен Книг»
Шок-контент: летом 2023го я была первым слушателем новых эпизодов. Ещё более шок-контент: мне за это платили. Любовь к «Стивену...», конечно, началась куда раньше, чем жизнь сделала меня на пару месяцев их монтажёркой, ведь Валя, Аня и Наташа начали вести свой книжный подкаст до того, как это стало мейнстримом и даже получили за это блогерскую премию.

«Скандикаст»
Рано или поздно кто-то должен был сделать подкаст о скандинавской литературе, и мне даже нисколечки не обидно, что этим «кто-то» стала не я, а Ваня, Женя и Майя. Втроём каждый выпуск они погружаются в северный мрачняк и находят в нём разное интересное, от угрей до подробностей биографии Туве Янссон.

«Культурный сюжет»
Перед прослушиванием каждого выпуска «КС» нужно покупать новый блокнот и быть готовыми к тому, что через сорок-пятьдесят минут он будет весь исписан рекомендациями фильмов и книг, которые хочется смотреть/читать вот прям сейчас. Не знаю более начитанных и насмотренных людей, чем Надя, Марина и Кристина, и жутко рада, что такая классная подкастная концепция (воплощение в мировой литературе одних и тех же сюжетов и тем) пришла в голову именно им.

Часть проектов, которые я слушаю, ушла в бессрочный отпуск, но я верю, что они ещё вернутся и у поста появится продолжение. Ну а пока можете накидать в комментарии своих фаворитов.

Снова с вами бесполезный формат микроотзывов, с помощью которого я пытаюсь разнообразить контент и унять свою тревогу, связанную с неуспеванием рассказывать обо всём прочитанном.

«Фокус» Мария Степанова
Небольшая повестушка, в рамках которой Степанова устами рассказчицы по имени М. сто раз иронизирует насчёт того, что ей уже и писательницей-то стыдно зваться, ибо последние годы она не столько пишет, сколько ездит по европейским городам и весям, рассказывая читателям и почитателям каково же россиянам двадцать четыре года жить с Путиным, при Путине, под Путиным и даже внутри Путина. Как зрители циркового представления не знают секрет того или иного фокуса, так и бедные европейцы не понимают загадочной русской души и чуть менее загадочного российского гибридного политического режима. Метафора с Ионой, сидящим в чреве кита красивая и вполне уместная, но, каюсь, в основном, во время чтения я развлекалась тем, что угадывала названия городов, которые упоминает уехавшая из Б. (Берлина) в Ф. (Фленсбург) через Г. (Гамбург) автогероиня.

«Там гораздо лучше» Виолен Беро
Polyandria No Age снова подтверждает звание главных по мрачным концентрированным притчам. В «Там гораздо лучше» пятидесятилетнего вузовского преподавателя, всю жизнь работавшего над моделью утопии, волокут в огромный ангар, где ему придётся провести некоторое время в компании таких же напуганных и ничего не понимающих людей. Страх заставляет мелькать перед глазами миллион версий происходящего и наиболее правдоподобной оказывается та, в которой умозрительную утопию решили-таки сделать былью, вот только, как это бывает со всеми прекрасными теоретическими идеями, что-то пошло не так и на выходе получается отборная хрень. По тревожным вайбам и некоторым образам очень похоже на «Падение империи» Гарленда, так что если любите саспенс, не проходите мимо.

«Яд» Таня Коврижка
К восемнадцати годам я добралась с белёсыми отметинами от семи швов, тремя шрамами от собачьих укусов и спиленным пилочкой для ногтей резцом. По мне не скажешь, но я была из той категории детей, которым очень нужно прыгнуть с крыши, залезть на самое высокое дерево (и упасть с него), засунуть в нос гильзу, побегать по теплотрассе и потискать всех животных в зоне досягаемости вне зависимости от их эпидемиологического статуса. Не знаю, как моя мама пережила первые двенадцать лет с момента моего рождения, но после прочтения «Яда» прониклась к ней жалостью и сочувствием: «не справиться», будучи матерью, проще простого, даже если у тебя в доме нет вообще ни одного растения, все розетки с заглушками, а кабели спрятаны за плинтусами. И тут самое сложное – не сойти с ума, когда всё-таки облажаешься. Благодаря чему Таня Коврижка, у которой две дочери, всё ещё в своём уме и даже пишет тексты, которые интересно читать не только счастливым обладательницам годовасиков и тугосерь, можете узнать из книжечки. И я очень советую это сделать, ведь её «Яд» – один из лучших автофикциональных романов этого года.

«Любимчик Эпохи» Катя Качур
Очень странная история о братской любви, в которой допущений куда больше, чем в среднестатистическом фантастическом романе, все странно говорят, женщины озабочены, либо изнасилованы, а советских детей лечат антидепрессантами. Надеялась, что неправдоподобие ситуаций, характеров и описания выбранного времени действия компенсируется увлекательным сюжетом, а получила нелепую смесь сериалов «Солдаты» и «Санта Барбара» и анекдотов о загробном мире.

​​Недавно муж за обедом удивил своих коллег, сказав, что, вообще-то, Россия – многонациональная страна, в которой живут далеко не только русские и есть регионы, где представителей коренного населения преобладающее большинство, говорят там не на русском и исповедуют не православие. Никто этого не знал, и откуда бы, если на уровне руководства страны, деятелей культуры и искусств все остальные народности представлены довольно скромно, да и сами русские часто мало что знают о тех, с кем веками живут бок о бок. Далеко ходить не буду: за десять лет в школе о какой только ерунде нам не рассказывали, при этом было ноль классных часов, посвящённых культуре шорцев или телеутов. А ведь это как минимум жутко интересно.

Этим «жутко интересно», по всей видимости, и руководствовалась Наталья Илишкина, работая над романом «Улан далай», рассказывающем о трёх поколениях одной калмыцкой семьи в конце XIX-первой половине XX века. Книгу Илишкина посвятила своим детям, важной фигурой для которых был их дедушка-калмык со стороны отца. Именно на рассказах и записях тестя писательница во многом и построила повествование, доверив функцию первого редактора троюродному брату мужа, историку и по совместительству буддийскому ламе. Даже если бы в получившемся тексте была только треть того быто- и нравоописания калмыцкого народа, которое удалось вместить на страницах «Улан далай», это всё равно вызвало бы у читателей громадное уважение к проделанной работе, а так роман вполне тянет на звание «энциклопедии калмыцкой жизни», из которой можно узнать о верованиях, фольклоре и обычаях, сформировавших национальный характер. В произведении три фокальных персонажа, представители одной семьи, долю каждого из которых сложно назвать завидной. Войны, коллективизация, репрессии, ссылки, статус «неблагонадёжных» – совместными усилиями Чолункины собрали комбо и успели побывать по разные стороны баррикад. Они не понимали, что ждёт их впереди, но точно знали своё прошлое и находили в нём крепкую опору, для того, чтобы не сломиться после очередной смены власти или концепции государственного развития.


Сравнивая свою эпопею «Столица в огне» с «Войной и миром», Кага Отохико всегда говорил о том, что невозможно было написать современный роман толстовским слогом и на толстовский манер, тексту важно быть адекватным времени, в которое он создан. Тем обиднее, что столь богатая на уникальные детали «степная сага» Натальи Илишкиной скроена по давно затёртому канону премиальных книг о сталинских репрессиях. Читая обо всех этих «бурьянах, под которыми хоронятся робкие зелёные побеги» и жаворонках, «призывающих самочку», как будто переносишься в школьное прошлое, когда нужно было продраться через верхнедонцев и нижнедонцев, красных и белых, чтобы в конце концов написать на двух листах сочинение об образе Григория Мелихова. Прошло сто лет, а российская «большая» литература всё там же и всё о том же, подражает классике и переваривает саму себя, не понимая, что давно стала мемом.