В церкви Синт-Якобскерк, находился фамильный склеп семьи Фурман, и сюда перенесли тело Рубенса вечером 30 мая 1640 года, через несколько часов после смерти.
Через два года прах художника был погребен в капелле в нескольких шагах от склепа. Алтарь белого и черного мрамора, украшенный наверху статуей скорбящей богоматери, вывезенной, как говорят, Рубенсом из Италии, высечен Файдхербом, учеником художника. И в обрамлении этого мраморного портала — удивительная картина, странный и гордый живописный реквием, написанный Рубенсом незадолго до смерти, в «торжественные часы отдыха от трудов», как прекрасно сказал Фромантен.
«Святой Георгий» — картина, не имеющая аналогий в истории искусства (быть может, лишь Курбе в «Ателье художника» повторил в какой-то мере идею Рубенса).
Рубенс написал тех, кого любил, тех, кому был обязан жизнью: деда, отца. Написал обеих жен на одном холсте — в этом чудится мудрая простота подходящего к концу своего пути человека, давно узнавшего цену пустым условностям. Написал младшего сына. И написал самого себя.
В традиционном образе закованного в доспехи святого Георгия он создал смятенный, далекий от всяких традиций автопортрет. Само изображение святого Георгия не юным воином, а зрелым человеком ломает привычные каноны.
Святой Георгий - Рубенс входит в картину тяжелым, усталым, но непреклонным шагом, словно завершая крестный путь по земле. Он один чужд миру, который сам создал в картине, миру спокойному и безмятежному, он высоко вздымает знамя, и взгляд его устремлен в ему одному видимые печальные дали, темные с сединой волосы растрепаны ветром.
Конечно, человек ХХ века склонен придавать излишнюю значительность картинам, написанным, быть может, без желания выразить противоречивые сложные мысли. Но здесь, в молчании капеллы-склепа, где ледяной мрамор дарит особую пылкость краскам, памятуя, что именно эту картину завещал Рубенс поместить над своей гробницей, трудно отделаться от желания отыскать потаенный смысл в мерцающем пышными соцветиями полотне, в темных доспехах седеющего рыцаря, продолжающего свой вечный путь мимо людей, которых он любил. О них давно забыли.
Прекрасная Мария Магдалина, в образе которой Рубенс — в который раз — обессмертил черты нежно любимой Елены Фурман, лишь на холсте осталась столь же юной и верной. Она предпочла новый брак почетному вдовству. Забыт и отец художника, блестящий юрист, славный не только ученостью, но и любовными победами. Все они остались лишь потому, что их изобразил Рубенс.
«Не только в век свой, но навечно удостоился славы Апеллеса» - написано торжественной латынью на могильной плите.
Антверпен. Гент. Брюгге - Михаил Герман