In Blue

​​Все уже было. 
Мужчина, нервно проверяющий время: на правой руке - медный перезвон тугих колец, на левой - взглядом затертый до дыр стеклянный циферблат, в кармане - блуждающий как поплавок бездушный телефон.
Мужчина тонет.
Время бежит как бурная река, низвергая цивилизации, города, эпохи и последние надежды. Монета в море - прямиком в рот жадной рыбы, чтобы пришел наш спаситель, чтобы нас выплюнуло на берег, чтобы мгновение остановилось, .
Мужчина уже утонул. 
Все безнадежно опоздали.
И только серебристые рыбы бликами снуют по спирали, прыгают с наручных часов на подернутые влажным туманом глаза.

​​Заметить в толпе красивого мужчину и остолбенеть.
Замереть.
Затаить дыхание.
Превратиться в тугой спазм, ледяными клещами расползающийся по телу.
В узкую как бутылочное горлышко гортань перестанет поступать воздух, и глупые слова скатятся в неперевариваемый ком. 
А когда пробка выскочит из бутылки и прольется теплой влагой на смущенные улыбки, пути назад не будет. Сосуды - сообщающиеся, жидкости - перетекающие, обмен - живительный: слюной, энергией и комплиментами.
Заметить в толпе красивого мужчину и с ним заговорить.
А дальше уже ничего не страшно.

​​Смотрю на большие пальцы своих ног, а они смотрят на меня и буквально говорят: «Тебя уже никто не полюбит за твою молодость».
Пальцы утомленной, вымотанной, запыхавшейся в вечной гонке женщины.
Как корни деревьев – молодые ростки пробиваются на небо и на землю, расширяясь на все стороны света как перебродившая квашня. 
А после, устав от неравной борьбы с сухой почвой, искривляются в угоду простому выживанию.
Меняют форму, чтобы уцепиться за скользкие комки багровой глины после дождя. Сжимаются, когда бугристый перегной заманивает в сладкоречивое перерождение. Сохнут от жажды и захлёбываются во время грозы – все для того, чтобы не терять опоры, пока липкие черви скользят и извиваются в сырой земле.
Мои пальцы смотрят на меня и говорят: «Тебя полюбят за все то, что ты пережила». 
Ведь я твердо стою на ногах, несмотря ни на что.

Сегодня я была такой красивой, а никто и не заметил.
Причёска – волосок к волоску, и даже фен не извергал привычные снопы искр. Руки – завидная белизна – без обычных красочных подтеков, и даже ногти природного, а не грязно-акрилового цвета. Макияж – как с обложки глянцевого журнала, в меру симметричные стрелки и ресницы выше бровей.
Начищенные органическим воском итальянские ботинки, струящийся шелком пиджак, выглаженные до острых стрелок брюки и пахнущая свежей лавандой блуза.
Сегодня я блистала, как червонец, а никому не было до этого дела .
Вечером, нацепив спортивные (и явно не для спорта) штаны и безразмерную (как моя обида) футболку, я отправилась на поиски картона (мысленно препарируя его для упаковки картин). Безуспешно осмотрев в округе все мусорные баки, я все же поймала удачу за хвост в магазине автозапчастей. Пока я, запыхавшись и вспотев, волокла двухметровую коробку домой, ненароком услышала множество комплиментов от соседей и знакомых. «Где ты пропадала целый день, красотка?», - улыбнулся мне бармен в кафе около моего дома.
«Играла красивую женщину», - засмеялась я, - «но по ходу, эта роль мне не подходит».

​​Иногда оглядываюсь и понимаю, как много вокруг настоящей, физически осязаемой любви.
Нежности, с которой я заворачиваю свежевымытые кисти в маленькие кусочки бумаги. Обрывки текстов, заботливо сложенные напополам и разорванные - аккуратно - надвое.
Люди, заметки о которых белеют на этих листах, и вся та трогательные теплота, которую каждый из них приносит в мою жизнь.
Ищу синонимы, извожу палитру, перебираю в голове метафоры и все - впустую. Можно выучить тысячу слов и так не найти ничего лучше чем «любовь к ближнему своему».
Хоть ближний и далеко.
Хоть ближний неблизко.
Ближе него никого нет, как нет ничего роднее, чем свежевымытые кисти.

(Посвящается всем моим друзьям, которых я не видела уже годами).

​​Этот день не задался, так что давайте мне скорее следующий.
Не задался с самого начала. 
Вода в бассейне была ледяной, а хлора столько, что после этого светиться в мраке несколько дней.
Кофе – недоваренный, недожареный, еле тёплый, и, вообще (как оказалось) - не мой.
«Я все перепутал», - равнодушно сказал белёсыми, похожими на коровье вымя губами официант.
Хотя, скорее всего, я просто встала не с той ноги еще до того, как мир перевернулся с ног на голову.
Как песочные часы - на зубах скрипит придорожная пыль чужих путешествий, а гол забивается в пустые, давно заржавевшие ворота.
Эта пятница никуда не годится, раз все перевернулось с ног на голову
А я сгожусь только на то, чтобы об этом рассказать.
Давайте поскорее спать.

​​Время разбрасывать и время собирать.
Камни, которые скидывают с отяжелевшего сердца ставшие вмиг безгрешными люди.
Жала, которые умирающие от желания осы оставляют в зарождающимся инжире.
Яблоки – пузатые августовским солнцем и наполненные соком божественного искушения.
Из крохотного семени вырастает целая жизнь, из плоти отделяется ребро, а сморщенные осы разлагаются на склеивающий зубы мед, чтобы вернуться и стать частью всепрощающего перегноя.
В саду все созрело для того, чтобы испечь сегодня пирог.
Август - время рождаться и умирать.
Кому как повезет сегодня.

​​Первые касания – будь то утренний эспрессо или робкий поцелуй – всегда неповторимы в своей нежности.
Запах свежесваренного кофе или бархатное дыхание, разливающееся по спине в предрассветные часы – что может быть трепетнее, чем эти неуловимые мгновения?
Оказывается, можно жить и так.
Первая близость, как долгожданный глоток – ошпаривает, обжигает, испепеляет дотла и возрождает вновь. Приходишь на порог в тяжелых ботинках, а вылетаешь оттуда с лёгким сердцем, пока в чашке теплится волшебный эликсир. Кажется, что ты сросся с источником наслаждения плотью и кровью, и ваш новоявленный кокон не разорвать никому.
Как можно было жить без этого?
Горький осадок ждёт на дне, а обугленные зерна скользят на зубах, пока во рту рождаются слова ненависти и боли. Мучительно, мерзко, как мокрота от бронхов отделяются недавние возлюбленные друг от друга, спрашивая самих себя:
«Зачем так жить?».
Чтобы испить эту чашу до дна
Каждый раз как в первый.

​​В Белграде настолько жарко, что все превращается в воду. Течёт пот, текут слёзы, течёт солёная вода и, разнежившись от солнца, белыми струйками льется по пальцам липкое мороженое.
Обряд омовения. 
Ты стоишь напротив меня, не решаясь войти в душевую кабину. Лейка в твоих руках – победный кубок с живительной влагой - превращает кровь в кипящее вино, мысли - в горный хрусталь, а воду - в расплавленное стекло. 
Между нами нет тайн, преград, и каждый шрам увековечен в хрустальном рельефе наших нагил тех.
Прозрачные, чистые, нежные мы становимся невесомыми и растворяемся в солнечном свете раскаленного Белого Города.

​​«Мы - живые», - кричат ногти, когда я пытаюсь подстричь их под корень.
«Мы хотим расти», - возмущаются они, когда острый срез лезвия сечет молодые побеги.
«Мы - храбрые!», - вопят они, и, захлебываясь от несправедливости, утопают в водовороте ржавого умывальника.
Я художник, и для меня не существует маникюра.
Не существует накрашенных (разве что маслом) ноктей.
Живой только холст, живой - нерв, разрыв, конфликт, крик, рев, плач.
А ногти - это лишнее.
Ногти должны умереть.

​​Проснуться, потянуться, и, не приходя в сознание, начать заваривать кофе.
Большая джезва – на двоих, большая ложка – столовая, разом вместо нескольких чайных.
Кружки – две, руки – тоже, а вот человек в отражении один .
Проклятая сила привычки. 
Или же….
Открыть глаза, перевернуться на другой бок, вернуться к исходному положению. С трудом, но встать, натянув штаны и футболку и выйти в «Хлеб и кифле» за углом. 
Кофе – не для себя, кофе – любимой в кровать, без сахара и молока, как она любит. 
Вернее, «как она любила»,— обжигая сердце, расплескиваешь себя кипящими брызгами на бульвар.
Больше кофе богам бессонницы.
Больше кофе бога одиночества.
Больше кофе богам кофе - обдающего мертвым жаром, испепеленным на прошлогоднем черном алтаре.
Без сахара и молока - брутально и горько, как мы всегда любили.

​​«Уважай свою боль», - говорят мне умные люди, знающие толк в стремительных взлётах и неожиданных падениях. «Она научит тебя осторожности».
«Не только же мужские сердца тебе ломать!», - вставляют свои пять копеек скучные неудачники, дождавшиеся своего звездного часа.
«Под ноги, блин, смотри!», - возмущается ром из «Городской чистоты». «Надо выбирать свой путь и только ему следовать», - продолжает он, загребая руками мусор, - «А все остальное - прямиком в помойку!».
Больше, чем свою боль от очередного перелома, сегодня я уважаю человека в оранжевом комбинезоне, после которого все преобразилось в «чисто и ясно». 
В городе, на улице, около дороги, в моей голове.

​​С недавних пор безумно боюсь подскользнуться. Оступиться, запутаться в ногах, неуклюже переставить стопы и упасть. С треском бухнуться прямо на скользкий пол, где опрометчиво никто не подстелил соломку.
Поэтому в последнее время стелю соломку по поводу и без. Озираюсь, переспрашиваю по сто раз, задаю наводящие вопросы и уточняю, безопасно ли вступать на этот путь. Вдруг там - Критские лабиринты в потемках чужой души, а Ариадна оставила запутанные провода вместо спасительной нити.
Сама не знаю почему, но больше не верю в спасительные нити. 
Не верю собственным стопам, сердцу, опыту и вообще ничему из туманного «что будет дальше».
В хрустальном шаре больше истины, чем в моей поднятой для последующего шага ноги.
Слишком хрупко, слишком мутно, слишком быстро, хоть бы не упасть.

In Blue pinned «​​Вы спрашиваете – я отвечаю 💙💙💙 Как и обещала, пишу о том, что готова взять трёх новых учеников в постоянную клиентскую работу для занятий визуальным искусством. Работаю как с начинающими, так и с опытными художниками, ставя перед собой единственную задачу:…»

​​Вы спрашиваете – я отвечаю 💙💙💙

Как и обещала, пишу о том, что готова взять трёх новых учеников в постоянную клиентскую работу для занятий визуальным искусством.
Работаю как с начинающими, так и с опытными художниками, ставя перед собой единственную задачу: помочь каждому пришедшему найти свой собственный, неповторимый стиль. В процессе работы мы будем осваивать новые техники, пробовать различные материалы, знакомиться с правилами и приемами композиции, но главное - будем учиться выражать собственное «Я» с помощью визуальных образов.
Пишу программу индивидуально для каждого нового человека, потому что все люди неповторимы.
Также готова взять в работу разовую консультацию: разберём уже имеющийся опыт рисования, выделим сильные стороны и вместе решим, куда двигаться дальше.

Знаю, что многие ждали этого момента с нетерпением, и вот он настал 🎨

​​Когда я родилась, новоиспеченная мамочка изумилась всего одной вещи: «Ого, какие же у неё густые брови! Всю жизнь придётся выщипывать!».
Потому что, чтобы быть красивым, недостаточно просто родиться, а необходимо что-то в себе изменить.
Когда я недавно восстановилась после перелома руки, каждый встречный и поперечный начинал свой разговор с того, что: «Ну гипс сняла, пора начать худеть, вот завтра с утра на пробежку, откладывать-то уже некуда».
Потому что, чтобы быть здоровым , недостаточно целых рук и ног вкупе с благодарностью своему телу, а нужно еще дотянуть до голивудских стандартов.
Когда я фотографируюсь сейчас, то всегда отвечаю: «Оставь эту фотографию. Я посмотрю на себя через десять лет с любопытством и нежностью, какой я была».
Когда я фотографировалась пятнадцать лет назад, то истерила: «Удали! Тут видна морщина, свисает жирный бок, не хочу запоминать себя такой Страшилой». Хотя сейчас я понимаю, как прекрасно тогда я выглядела.
Потому что вот эти истории «до» и «после» имеют мало отношения к снимкам на экране, к мотивации, к преодолению себя и дисциплине. 
Они все - о нелюбви.
О нежелании быть собой.
О желании быть кем угодно, кроме самой себя.
Когда я первый раз поехала с парнем на море, то запаслась целым арсеналом: тональным кремом, пудрой, тушью из Эйвона, помадами и лосьонами. Он же взял с собой только хозяйственное мыло - чтобы стирать трусы, кисти, голову и глупые мысли.
Он хотел быть собой, а я хотела выглядеть как девушки с рекламных проспектов.
Он был счастливым, а я - все время чем-то обеспокоенной.
Потому, чтобы быть счастливым, достаточно просто быть собой. 
И никем другим.
А все остальное - приходящее и уходящее в этот мир.

​​Мне столько же лет, сколько было Христу.
Столько же, сколько косточек в моем позвонке.
А я до сих пор знаю о себе только то, что люблю воду.
Мне 33 года, и я не могу жить без воды. Хлебаю ее литрами.
С детства запиваю жидкий суп огромным стаканом, а сейчас прошу пятую по счёту проточную к одному кофе.
Все 33 анализа (а может и больше) у меня в порядке, так что исключаем все болезни.
Я просто люблю пить воду.
То, что я люблю пить воду - это единственное, в чем я уверена
Как в костях, что носят мою спину.
Как в молитве.
Как в самой себе.

(на картине - весна в Белграде).

​​Высохший, потрепанный незавидной судьбой фломастер – лучший друг художника.
Как и уродливая, жёсткая, корявая с проплешинами кисть.
Как потемневшие от времени, омертвевшие в устье чернила.
Как и неудачный холст, безобразный настолько, что смотреть на него глазам больно.
Знаете, все эти новомодные каллиграфические ручки, заточенные к бою тонкие мастихины, как и нераспакованный веер новых кистей – это слишком просто.
Становишься не художником а хирургом, где каждый из инструментов – закончивший все высшие медицинские школы медбрат.
А надо бы быть шаманом, чтобы стучать в бубен и верить, что только так придет дождь.
Создавать нелогичные связи между стихиями - вот удел художника. 
Зубная щетка вместо кисти.
Ржавый нож для заточки заводских карандашей.
Победа над Солнцем как черный черный холст.

​​Когда ты ушел в первый раз, я подумала: «Справлюсь». Займусь собой, карьерой,домом… Или, как советуют умные люди, отвлекусь на важные, фундаментальные вещи. 
Наверняка умные люди никогда не любили. Или не любили так, как я. 
Или от них никто никогда не уходил – даже за хлебом, или в соседнюю комнату, в командировку, или на другой край света. От них никто никогда не уходил навсегда. 
Когда ты ушел во второй, в третий, в десятый, сотый раз я сказала себе: «Это не конец света». Всегда будут танцевать другие женщины в прозрачных туниках, близкие родственники так или иначе будут ломать конечности, а друзья - попадать в переплет. Были, есть и будут те, кто не может без тебя с чем-то справиться, и только я не могу жить. 
Буду умирать каждый раз, оставаясь одна в сумеречной комнате.
Когда я в тысячный раз проснулась и заснула без тебя, то поняла: «От меня не ушёл человек, который меня любил. Я еще не познакомилась с ним».
Он еще в пути. 
А я - в беспросветном тонеле.