Третий пример – мой любимый. Это мюнхенский экземпляр «Мефисто» Клауса Манна. О романе старшего сына Томаса Манна, вы, вероятно, слышали: там рассказывается история актера-оппортуниста, который имел наглость жить и работать при нацистском режиме, вместо того, чтобы прыгнуть с миной под автомобиль гауляйтера или хотя бы уехать. «Все имена и фамилии вымышлены», но в прототипе главного героя угадывается настоящий человек: актёр Густаф Грюндгенс. При нацистах публикация «Мефисто», разумеется, была запрещена; однако после смерти Грюндгенса роман запретили повторно, уже в ФРГ. Его приёмный сын, режиссер Петер Горский подал иск против мюнхенского издательства «Нимфенбургер Ферлаг» с требованием прекратить порочить честь и достоинство Грюндгенса романом Клауса Манна. Иск был удовлетворен гамбургским судом в 1966 году, затем последовали апелляции, и в 1971 году окончательное решение вынес конституционный суд: запрет книги законен, потому что свобода творчества – это очень хорошо, но защита прав личности (пусть и покойной) важнее. Собственно, именно благодаря этому случаю, который сейчас обязательно разбирают на юридических факультетах, в Германии де-факто не действует третий пункт Пятого абзаца Конституции, где заявляется, что «искусство и наука, исследования и преподавание свободны».
Именно прецедент с «Мефисто» дал возможность в 2007 году запретить в Германии другое художественное произведение: роман «Эзра» Максима Биллера. Там тоже нет реальных имен, и большая часть повествования просто вымышлена, но подруга Биллера и её мать заявили, что читатель может связать персонажей «Эзры» с реальными людьми (то есть, с ними), что посягает на их честь и достоинство. В итоге, распространение «Эзры» – художественного, напомню, произведения – в Германии до сих пор запрещено. Кунстфрайхайт, сиречь свобода творчества.
(Из-за присущего мне занудства, не могу не добавить, что с «Мефисто» ситуация чуть сложнее, чем кажется. Запрет на публикацию по иску Горского касается только издания «Нимфенбургер Ферлаг». Книгу, разумеется, спокойно печатали в ГДР, а в ФРГ были доступны пиратские издания и переводы «Мефисто» на другие языки. В 1981 году гамбургское издательство «Ровольт Ферлаг» рискнуло и издало роман Манна ещё раз; для запрета потребовался бы новый иск Горского. Надо сказать, что у шансы продавить второй запрет у того были, но, по каким-то причинам, он не стал обращаться в суд. Однако решение суда по-прежнему в силе; продажа копий издания «Нимфенбургер Ферлаг» незаконна; любая новая публикация гипотетически может начать судебный процесс – но об этом, кажется, уже никто не помнит)
Примеры запрещённых книг в заметке, как мне кажется, подобраны очень хорошо. Получился прекрасный срез: терроризм, нацизм и оскорбления чести-и-достоинства. Всего этого ни читать, ни, тем более, писать, не нужно; разрешается лишь запереть под замком и иногда показывать Настоящим Специалистам с Документами.
В конце заметки следует радостная апелляция к мировому опыту: парижскому и оксфордскому собраниям книг с ограниченным доступом. Дескать, вот у французов есть «Коллексьон де ленфер», у англичан – «Фи», вот и мы тоже не хольскеном айнтопф хлебаем, у нас в каждой крупной библиотеке есть «Секрета»; в просторечии – «гифтшранк», шкаф для ядов. Я же говорю, что на немецком очень сложно врать; так или иначе приходится называть вещи своими именами. Сам язык напоминает, что отсутствие в Европе свободы слова (и, следовательно, творчества) вызвано вполне понятными и даже осязаемыми причинами. С точки зрения европейцев информация не менее вещественна, чем, например, еда или одежда; поэтому требования к ней предъявляются такие же. Для них хранить фикшн в шкафу для ядов нормально. Американцы с их (религиозным) материализмом этого пока так и не поняли.
(Но понимание не означает согласия. Тут явно нужна ремарка, что лично я государственные запреты и ограничения художественных произведений не поддерживаю. Потому что, как ещё Гораций сказал, pictoribus atque poetis quidlibet audendi semper fuit aequa potestas. А у читателя право есть только одно – не читать, если не нравится)