Восстановление авторства жизни

…исследую и я возможности ИИ; пока дрессирую его в качестве секретаря. но иногда проверяю, что еще он может. "Смеагорл сделает, что его попросят, если попросят ласково".

DK: Using the 24 character strengths concept developed by M.Seligman and C.Peterson, please give a review of my approach to productivity, listing 5 main strengths that are represented in it.

AI: Based on our discussions about your productivity approach and using the VIA Character Strengths framework developed by Seligman and Peterson, here are 5 main strengths that appear to be represented in your approach:

Prudence: Your detailed planning system, including the spreadsheet with various timeframes and life areas, demonstrates careful consideration of your actions and decisions. You're thoughtful about how to allocate your time and energy across different responsibilities.

Self-Regulation: Despite facing health challenges and complex caregiving responsibilities, you're working on maintaining a structured approach to your tasks and trying to optimize your productivity within your constraints.

Love of Learning: Your inclusion of areas like "Spiritual Practice, Fandom, and Chinese Language" in your regular rotation shows a commitment to ongoing learning and personal growth, even amidst busy schedules.

Perseverance: Despite facing numerous challenges, including health issues and caregiving responsibilities, you continue to work on your book and other projects, showing determination and persistence.

Creativity: Your approach to productivity combines different systems (FlyLady, Bullet Journal) in a unique way, and you're open to exploring new methods like AI assistance and gamification, demonstrating creative problem-solving.

These strengths are evident in how you've structured your productivity system and in your ongoing efforts to improve and adapt it to your changing circumstances. Recognizing and leveraging these strengths can help you further enhance your productivity and overall satisfaction.

...это прекрасно с одним большим "но": интересно, что незаменимо-человеческого останется от моих профессий, когда/если я вложу свои мозги ИИ. Но это очень интересный вопрос, чтобы его исследовать.

За последние годы у нас всех был прямо практикум по сочувствию в горе, и, возможно, мы сейчас знаем об этом больше, чем авторы книги, о которой я хочу напомнить. Но, может быть, мы оглушены масштабом наваливающегося и не в силах думать, и какие-то идеи из книги послужат опорой, чтобы чувствовать смысл и принадлежность к большему целому.

“У моей знакомой недавно умер ребенок, и я не позвонил ей, не написал, потому что совершенно не знал, что сказать, не мог найти правильные слова, боялся неправильными словами сделать хуже. И теперь корю себя за это — мол, должен был найти хотя бы какие-то слова, а не молчать, не оставаться невидимым. И не знаю, что теперь делать — время-то прошло, и с какой стороны подойти к этой ситуации сейчас? Я в растерянности”.
Знакомая ситуация? Наверняка. Рано или поздно в жизни близких и дорогих нам людей — или не таких близких — случается что-то ужасное. И мы думаем, как выразить сочувствие и поддержку, но иногда не находим правильных слов и остаемся в замешательстве. В результате у нас может сложиться впечатление, что мы “не умеем поддерживать”, и мы сразу отстраняемся, даже не пытаясь что-то сделать… и тем самым наращиваем стену изоляции вокруг человека, у которого случилась беда. А в изоляции переносить беду еще тяжелее.
Поэтому очень важно, чтобы люди знали, как можно себя вести, чтобы поддержать человека, у которого случилась беда. Как повысить способность сообщества отзываться на тяжелую ситуацию в жизни человека? (Вообще, мне кажется, этому надо учить в школе. В начальной. Но и потом, конечно, еще не поздно научиться.)
Я хочу рассказать вам о книге Келси Кроу и Эмили Макдауэлл «Нет для такого подходящей открытки: что говорить и что делать, когда в жизни дорогих вам людей случается что-то ужасное и несправедливое” (There Is No Good Card for This: what to say and do when life is scary, awful and unfair to the people you love, 2017). https://dariakutuzova.wordpress.com/2017/08/05/нет-для-такого-подходящей-открытки-о/

В 2019 году я перевела кусочек книги Даниэль Кёпке. Ее мудрые и добрые слова — поддержка для очень многих. Сейчас у Даниэль очень тяжелый период восстановления после операции и адаптация к жизни с телом, которое больше никогда не будет таким, как прежде. Подумайте о ней хорошо, пожалуйста. https://dariakutuzova.wordpress.com/2019/12/07/мудрые-слова-даниэль-кёпке/

внезапно вычитала в своей же будущей книжке 🙂

"Мэри Кэтрин Бэйтсон видит ключ к жизнестойкости в человеческой способности осмыслять жизнь; и мало что настолько же пригодно для этого, как письменные практики (в данном случае — написание автобиографических историй). Каждый раз, сталкиваясь с новым разрывом своего жизненного пути, Бэйтсон делала это поводом для исследования; в первую очередь, самоисследования, — но никогда не в одиночестве, потому что, когда мы отражаемся друг в друге, мы видим четче и мы менее одиноки; и всегда она думала о том, какую пользу это исследование может принести более широкому сообществу, какой вклад оно может внести. Наша внутренняя связность, цельность становится более видимой для нас, когда мы соприкасаемся с “иным” — с другим гендером, с другим языком, с другой культурой."

(перепост из ФБ, где у меня практика посвящения работы)

поясню про практику посвящения работы

В прошлые полгода я много думала о дифференциации депрессии и экзистенциальной/ эсхатологической апатии. Условно, симптомов депрессии нет, кроме летаргии/ отсутствия мотивации/ ощущения бессмысленности действий/ ощущения, что надо ограничивать потенциально наносимый вред. На фоне постковида особенно заметно.

Запрос в моем конкретном случае не к психотерапевту и не к психиатру, запрос куда-то туда, где восстанавливается ощущение осмысленности и упорства, “способность тела к действию”.

О практиках посвящения я когда-то, еще лет 15 назад, узнала от Кэйтэ Вайнгартен, нарративного терапевта, когда она проходила очередное лечение от рака. Она посвящала лечение — ей было легче переносить химиотерапию, когда она окружала время инфузий и время первой реакции организма на инфузии практиками посвящения кому-то/ чему-то важному для нее. Тем самым, даже находясь в изоляции, плохо себя чувствуя и не будучи способной на продуктивные действия, она сохраняла контакт с тем, что для нее ценно, с важными для нее людьми, создавала резонанс, побуждая людей тоже задуматься о важном для них.

Для меня в практиках посвящения очень важен резонанс и объединение жизней общими темами (и то, и другое — это термины из нарративной практики). Меня в ситуации летаргии/ апатии больше всего выручают такие мои сильные стороны, как восхищение красотой и мастерством (это я продолжаю мочь, даже когда не могу больше ничего), любознательность, ощущение причастности к чему-то большему, чем мое индивидуальное “я”. Я смотрю на что-то красивое, наблюдаю, как и чем оно затрагивает меня, и нахожу формулировку, которая объединит общей темой и то, на что я смотрю, и меня, и, возможно, кто-то еще почувствует себя видимым в чем-то для него_нее важном.

Когда я читаю новости или они так или иначе долетают до меня из френдленты, потому что затрагивают моих друзей, я сталкиваюсь с ощущением бессмысленности/ бессилия — мои действия не могут непосредственно остановить разные проявления зла. Это ощущение пытается меня парализовать. И тогда я напоминаю себе, ради кого я сегодня продолжаю выбирать совершать действия, и делаю следующий возможный шаг.

Похоже, у моего youtube-канала в это раз появляется шанс, я уже загрузил на него второй ролик с начала года, и если вам любопытно, о чем же будет мой канал - у вас есть шанс его посмотреть по ссылке: https://youtu.be/OyTI-cqvWb0?si=r3IJfTl0Tzubl9sk
Ну и, кончено, подписывайтесь на мой канал и оставляйте комментарии!:)

В книге “Переживание нарративных миров”, говоря о психологическом опыте читателя, Ричард Герриг опирается на две основных метафоры:

⁃ история _перемещает_ читателя из одной точки/позиции в его субъективном мире в другую
⁃ читатель так или иначе участвует в _отыгрывании_ (перформансе, исполнении) истории

Погружение в нарративные миры (будь то книги, комиксы, анимация, фильмы, сериалы, или даже статическое визуальное искусство, позволяющее “заглянуть в отдельный кадр разворачивающейся истории”) забирает читателя* из “здесь и сейчас”. При этом Герриг не проводит различия между нарративными мирами, выстроенными с опорой на реальные события — или на продукцию воображения авторов.

*читателем Герриг для простоты называет любого потребителя нарративного контента (не только собственно читателя, но также разглядывателя картинок, зрителя произведений динамического визуального искусства, а также слушателя)

Произведение становится инструментом, помогающим читателю дистанцироваться от непосредственного жизненного опыта, текущего или прошлого; оно дает ему новые инструменты для восприятия и интерпретации этого опыта; глядя “с территории” произведения на свою жизнь, читатель может увидеть ее по-новому, а также обрести средства для выражения и последующего осмысления того личного опыта, который прежде не мог быть выражен и осмыслен. Пребывание в нарративном мире трансформирует читателя.

Даже если сама история не обладает “литературной ценностью” с точки зрения экспертов в этой области, определенный набор психологических процессов в специфических условиях позволяет читателю погрузиться в нарративный мир и пережить его. С другой стороны, если эти специфические условия не соблюдаются, даже самая хорошо написанная история не вынудит читателя переместиться в нарративный мир.

Одно из важнейших специфических условий, позволяющих нам переноситься в нарративные миры — это опыт “бытия затронутым”: произведение тем или иным образом вызывает у нас сильный резонанс, мощное эмоциональное переживание, сопровождающееся когнитивной реструктуризацией нашего прошлого опыта и какой-то интенцией к действию.

Важно отметить, что произведение, приглашающее переместиться из “здесь и сейчас” в нарративный мир, не ставит читателя в пассивно-подчиненное положение. Чтобы действительно переместиться туда, читатель должен совершать действия, участвовать, вовлекаться. Ощущение, что это перемещение “происходит само” — это иллюзия.

Каким бы ни было произведение, читатель приходит к нему с багажом/инструментарием собственного прошлого прожитого опыта, и, интерпретируя/ понимая произведение, будет исходить из допущения, что мир, описываемый в произведении, устроен максимально похожим образом по сравнению с этим личным опытом — во всех случаях, пока открыто не упомянуто обратное.

В традиционных отношениях между произведением и читателем, читатель никаким образом не может воздействовать на течение и исход событий, которым он оказывается свидетелем. Тем не менее, события вымышленных историй в вымышленных мирах могут вызывать эмоциональный отклик, сопоставимый с реальными событиями в жизни читателя.

Участие читателя в исполнении произведения приближает его роль к роли актера. Чтобы убедительно сыграть роль, актер должен намеренно привлекать свой собственный эмоциональный и втелесненный опыт, хорошо в нем ориентируясь; задействовать свою наблюдательность, эмпатию и способность воспринимать мир с иной точки зрения, отличной от своей собственной. Эти же способности необходимы читателю, чтобы достраивать предложенную автором историю, делать ее более убедительной и многомерной, а внутреннюю жизнь персонажей — более емкой и насыщенной. Так или иначе, они задействуются при любом чтении; это показано в исследованиях пересказов текстов — в пересказе всегда фигурирует не только то, что представил в тексте автор, но и то, что туда вложил при чтении (“вчитал”) читатель.

Более того, произведения, отличающиеся литературной/ художественной ценностью, намеренно выстроены так, что автор не дает читателю “полное линейное объяснение всего”, а оставляет пробелы, лакуны, интриги, открытые вопросы, разложенные в разных местах произведения подсказки/детали, приглашая читателя активно вовлечься и самостоятельно соединить их в паттерн, добавляющий произведению смысла — и эта активность читателя приносит ему особое удовольствие от взаимодействия с произведением. В ситуации перечитывания/пересматривания/переслушивания, каждый предыдущий опыт взаимодействия с произведением (а также жизненный опыт, полученный во время, прошедшее между перечитываниями (если они происходят не подряд)) создает определенный паттерн понимания/ конструирования смысла, и при последующем перечитывании происходит диалог читателя не только с исходным авторским произведением, но и со своими предыдущими его интерпретациями.

Так же, как мы можем говорить о существовании более умелых и менее умелых актеров, мы можем говорить и о существовании более умелых и менее умелых читателей. Чем менее умелым является читатель, тем труднее ему погрузиться в нарративный мир и получить в нем опыт трансформации. Однако порог умений, необходимый для вхождения в опыт переживания нарративных миров, в целом достаточно низок. И все же, чем больше у читателя жизненного опыта и способности к различанию разных оттенков переживания, опыта, позволяющего извлекать смысл не только из того, что произошло (и описано) в конкретной ситуации, но и из того, что могло бы произойти, но не произошло — тем более насыщенным для него будет переживание нарративных миров.

Забирая читателя на время из “здесь и сейчас”, произведение позволяет ему на время “пожить другими жизнями”, при этом не полностью растождествляясь с собой и не забывая себя. Ключевой фактор в этом — резонанс тем и образов произведения со значимыми темами и вопросами, задающими и определяющими идентичность читателя, его ценности и предпочтения, то, как он осмысливает свой опыт.

Читатель может задействовать свою драматическую вовлеченность в исполнение/проживание истории в большей или меньшей степени осознанно и произвольно. В большинстве случаев — скорее неосознанно и непроизвольно, за исключением различных практик “чтения текста как священного”. В пределе, чтение становится осознанным пересочинением истории, перерассказыванием ее так, чтобы в ней, наравне с голосом автора, звучал и голос читателя — так же, как при переводе стихотворных текстов с одного языка на другой мы слышим в сонете или пьесе, скажем, не только голос Гарсии Лорки или Шекспира, но и голос Гелескула, Маршака, Лозинского и пр.

В этом предельном обнаружении себя в чтении чужого текста процессы чтения и процессы экспрессивного и рефлексивного письма сходятся, как грани кристалла.

Если вам еще не попадалась книга Галины Петраковой “Травма свидетеля”, вот, привлекаю к ней ваше внимание. Очень простым и понятным языком изложены основные понятия и практики самопомощи, опирающиеся на когнитивную терапию, основанную на практике внимательности, и на терапию состраданием.

Помогает вернуть себе разум, когда масса событий вокруг так и подталкивает нас его потерять.

https://www.litres.ru/book/galina-petrakova/travma-svidetelya-pochemu-mne-ploho-ot-togo-chto-ya-vizhu-68636762/?lfrom=373547669&ref_key=95b326382eefbb56d20891b24e382527085cbb494668cecfe1604658800186c9&ref_offer=1

Пока сырое, но напишу (то, что мне самой важно прочитать)

⁃ Бессилие и беспомощность при свидетельствовании тому, что происходит, — войне, жестокости, насилию, — совершенно естественное чувство, и ругать себя еще и за него — бессмысленно и вредно.

⁃ Чувство бессилия опасно, оно само по себе ловушка, как троянский конь.

⁃ Заставлять себя “продолжать жить, как обычно, выполняя все свои обязательства” — это благородный порыв, и респект тем, у кого достаточно ресурсов и устойчивости для этого.

⁃ Но саморегуляция, необходимая для того, чтобы “заставлять себя”, тоже истощается, устает, как мышца. Нужно давать ей восстанавливаться.

⁃ Лучший способ ее восстановить — перенестись в выдуманные миры. Это могут быть истории, придуманные другими, которые укрепляют надежду и дают силы, истории, которые, так или иначе, помогают нам проживать позитивные эмоции, и одна из главных среди них — awe, восхищение/благоговение перед лицом чего-то огромного и непостижимого, желательно еще и прекрасного. Есть ли у вас такие любимые истории, в которые можно возвращаться для восстановления и утешения? Тут как раз есть связь с “чтением текстов как священных”, о чем шла речь в обзоре книги Каспера тер Кюйле.

⁃ Но это могут быть и ваши собственные придуманные истории. Я до недавнего времени писала в основном про письменные практики, касающиеся экспрессивного и рефлексивного письма с опорой на текущие личные переживания или автобиографический материал. Но в сфере письменных практик есть еще область, которая называется “терапевтическое письмо на основе вымысла”. Я ее раньше не трогала, потому что у меня не было такого опыта. Но с тех пор, как он появился, мне важно трогать и ее.

⁃ Противоположность ощущению бессилия — это агентность, ощущение способности влиять на собственную жизнь. И если мы не имеем возможности повлиять на окружающие нас обстоятельства, у нас все-таки несколько больше свободы в нашем воображении.

⁃ Сунуть голову в воображаемый мир — годная защита от состояния, когда соприкосновение с реальным миром невыносимо. Это признание своей уязвимости и ограничение вреда, а не позорная слабость.

⁃ Писать о вымышленной сложной ситуации в прошлом выдуманного героя, но от первого лица, не менее полезно, чем писать о своей собственной. Можно взять симпатичного вам героя уже существующей книги и признать известную сложную ситуацию в его/ее жизни, которую он как-то преодолел; прожить ее вместе с ним и преодолеть ее — в формате истории от первого лица. И посмотреть, как это повлияет на вас. Главное в этом процессе — прожить вместе с героем его чувства и выразить их словами.

⁃ Можно придумать героя. Можно использовать для этого какие-то затравки.

⁃ Вот, например, сегодня я думаю о том, что в романе Меган Линдхольм (шире известной под псевдонимом Робин Хобб) “Голубиный маг” есть интересный момент в устройстве описываемого мира: у некоторых людей, когда они потеряли все им привычное в жизни, просыпается магия. Сообщество магов — то, что поддерживает целостность “параллельной ткани”, “подкладки” бытия, что-то вроде того. И если в человеке просыпается настоящая магия, другие маги находят их и приводят к тому, кто дает им три правила для их магии. Например, главному герою достаются правила: “не обращаться с голубями плохо”, “если к тебе подходит человек, рассказывает о своих бедах и задает вопрос, — отвечать на вопрос, опираясь на приходящее к тебе Истинное Знание о нем”, “честно отличать Истинное Знание от того, что им не является, и сообщать об Истинном Знании, когда оно приходит”. Оставив в стороне этот роман и то, каков его основной тематический конфликт, можно поиграть с тем, какие у вашего героя/ героев могли бы быть три правила магии.

⁃ Или, например, совсем из других историй — у героя есть какой-то талант, возможно, непрагматический или недораскрытый. И чтобы в нем раскрылась магия, нужна какая-то плата. Например, диванный фантазер и любитель рисовать эскизы витражей, никогда не сделавший ни одного витража своими руками (и не продавший ни одного, естественно), должен платить за раскрытие магии стаканом пота, вызванного намеренным усилием, ежедневно в течение длительного времени. Чем ваш герой/ герои, имеющие те привычки, которые у них есть, должны были бы платить за раскрытие их магии?

ВОССТАНОВЛЕНИЕ КОНТАКТА С ПРИРОДОЙ

(продолжение рассказа о книге Каспера тер Кюйле “Могущество ритуала”, это пятый отрывок)

Погружение в природу целительно. Оно помогает вырваться из беличьего колеса постоянных хлопот, бомбардировки информацией через гаджеты, помогает настроиться на то, что важно и иногда дает возможность пережить восхищение и благоговение. В этом разделе Каспер тер Кюйле предлагает три ритуальные практики: паломничество; празднование времен года и их смены; переосмысление границы между нашими телами и окружающим миром.

ПРАКТИКА №5: ПАЛОМНИЧЕСТВО

Большинство людей куда-то ходит или ездит, иногда привычным образом, иногда с особенным смыслом. За покупками, в гости, на концерт, на могилу родственника. Могут ли эти путешествия стать паломничеством? Каспер тер Кюйле считает, что если мы подойдем к ним как к практикам посвящения, добавив намерение, качество присутствия/внимательность, и упорство/повторение, — то вполне. Мы привыкли считать, что паломничество — это грандиозное и довольно тяжелое путешествие пешком к святому месту. Так и есть, но в нашей повседневной жизни паломничество может быть сколь угодно большим — или сколь угодно малым. Главное в паломничестве — не пройденное расстояние, а внутренний опыт преображения. Это путешествие куда-то, где раньше происходили чудеса — и могут произойти снова.

В любом паломничестве можно выделить три фазы. Первая — это постановка цели, или формулировка намерения. Зачем мы туда отправляемся? Чтобы исцелиться, проститься с чем-то утраченным, попросить отпущения грехов, понять, какое направление выбрать в жизни, найти/услышать себя, дать в себе прорасти/ открыться чему-то новому, пройти очищение, восстановить контакт с радостью, и т.п. и т.д.

Вторая фаза — это само путешествие. Упорство, испытания, отлучение от прежнего, встреча с новым, знаки на пути.

Третья фаза — возвращение и реинтеграция. Как встроить то, что мы обрели в паломничестве и чему научились, в нашу теперь новую жизнь?

Паломничество приглашает нас погрузиться в природу и соприкоснуться с окружающим миром всеми органами чувств. Оно подходит тем, кто может лучше медитировать в движении, чем сидя неподвижно; оно подходит тем, у кого нет слов, чтобы выразить глубокие переживания, в том числе, переживания утраты и неопределенности; можно идти со своим горем и, возможно, удастся пройти сквозь него к чему-то другому — или наловчиться его нести так, чтобы оно не застило собой всю остальную жизнь.

Когда мы отправляемся в паломничество, мы изучаем историю той земли, по которой идем, легенды и рассказы о живших тут людях. Мы так или иначе входим в соприкосновение с теми, кто проходил этим же путем раньше. Можно отправляться в паломничество по “местам литературной* славы” — где разворачивались сюжеты наших любимых книг, или где жили и ходили их авторы. *Не только литературной, конечно; мы можем так или иначе соприкоснуться с пространством, с которым взаимодействовал любимый художник, композитор, кто угодно, кто входит в состав нашего “жизненного клуба”.

Когда мы достигаем цели нашего паломничества, один из важных элементов ритуала — три раза обойти его кругом, чтобы закрепить ощущение внутреннего центра.

Даже привычная дорога, по которой мы ходим каждый день, может стать путем паломника, если пройти ее с полным вниманием и пригласив в себя состояние “ума новичка”. Паломничество помогает видеть необычное в привычном. Воспринимая по-новому окружающий мир, мы можем по-новому воспринять что-то в себе. Когда мы начинаем чувствовать себя _дома_, погружаясь в природу, мы обретаем возможность чувствовать себя _дома_ везде.

ПРАКТИКА №4: СОВМЕСТНАЯ ФИЗИЧЕСКАЯ НАГРУЗКА

По мнению тер Кюйле, совместная физическая нагрузка превращается в ритуальную практику, когда в ней есть какой-то более широкий смысл, чем одновременно с другими людьми в одном пространстве крутить педали, махать ногами и/или тягать железо. Физическая нагрузка в зале — это всегда в каком-то смысле про преодоление, про отказ от пути, который кажется легче, про встречу с собственной уязвимостью, сопротивлением и пр., и про нахождение/ создание/ развитие в себе чего-то такого, что позволяет продолжать действовать упорно в соответствии со своими ценностями. Другие люди, разделяющие с нами этот опыт и свидетельствующие ему — и сами открывающиеся нам в своей уязвимости, — превращают этот опыт в нечто большее, чем просто “поход в качалку”.

Тер Кюйле рассказывает в этой части главы про два проекта — NerdStrong и SoulCycle (и упоминает ToughMudder и CrossFit, о которых он подробнее говорил в первой главе). NerdStrong был специальным спортзалом для фанатов мира Марвел, косплееров, игроков в D&D и прочих нетипичных посетителей спортзалов. Там были тренировки для супергероев, для хоббитов, идущих бросать Кольцо в Ородруин, в общем, простор для фантазии и очень принимающая атмосфера. В период пандемии этот спортзал закрылся, но породил после нее несколько новых ответвлений, например, спортзал и программы тренировок “Путь героя”.

Рассказывая про SoulCycle, тер Кюйле акцентирует два момента — посвящение тренировки какому-то значимому человеку, проекту, или событию (“Ради кого/ во имя чего ты сегодня крутишь педали?”) и опыт катарсиса в ходе совместных испытаний. (В каком-то смысле можно сказать, что люди, получающие этот опыт, переживают состояние, которое антрополог Виктор Тернер называл “коммунитас” — единство равных, проходящих испытание; особая общность, которой не мешают привычные различия в социальном статусе).

ВОССТАНОВЛЕНИЕ КОНТАКТА С ДРУГИМИ

(продолжение рассказа о книге Каспера тер Кюйле “Могущество ритуала”, это четвертый отрывок)

Ответ на вопрос “кто я” подразумевает и ответ на вопрос “чей я”, потому что человек — это узел отношений. Быть частью сообщества — возможно, самое прекрасное, что может быть в жизни, но точно и самое ужасно-требовательное. Качество наших отношений со значимыми людьми — главный фактор, определяющий качество нашей жизни, а также, в очень существенной степени, наше здоровье и долголетие. Хорошие отношения — основной защитный фактор, способствующий нашей стрессоустойчивости и способности выносить жизненные испытания. К сожалению, наше время — это время, во многом, разорванных связей, аномии и одиночества. В своем исследовании опыта принадлежности к сообществу Каспер тер Кюйле и Энджи Терстон обнаружили, что в современном секулярном мире восстановление контакта с другими надежно осуществляется посредством двух практик-ритуалов: совместной трапезы и совместной физической нагрузки.

ПРАКТИКА №3: СОВМЕСТНАЯ ТРАПЕЗА

Тер Кюйле рассказывает про сообщество “Dinner Party” (https://www.thedinnerparty.org), приглашающее молодых людей, объединенных общим опытом утраты и общими заботами, встречаться за ужином. Началось все с того, что женщина по имени Леннон Флауэрс вместе с подругой, Карлой Фернандес, организовала такие встречи за столом для молодых людей и девушек, у которых умерла мама. Началось с пяти человек, которые встречались раз в месяц. На момент написания книги было двести семьдесят столов в девяносто пяти городах по всему миру. Можно присоединиться к уже существующему столу, можно организовать свой собственный и дать объявление в местных группах. В период пандемии такие ужины проходили онлайн. В оффлайн-режиме обычно каждый участник сборища приносит какое-то блюдо, которым угощает всех остальных. Чаще всего это блюдо, которое напоминает о дорогом умершем человеке. Сходный жизненный опыт дает возможность открыто обсуждать любые темы. Важно, что это не одноразовое мероприятие, люди, приходящие на такие встречи, приходят много раз, и так постепенно создаются новые связи, новые дружбы.

Объединяться можно, конечно, не только вокруг опыта утраты, но вокруг любых общих интересов и ценностей.
Лучше всего помогают созданию сообщества мероприятия, где люди совместно готовят еду, потом ее едят и потом вместе убирают за собой.

Для тер Кюйле совместная трапеза — это священный ритуал, который переносит нас из времени-пространства обыденного во время-пространство соприкосновения с Чем-то Большим, чем наша индивидуальная жизнь. Чтобы совместная трапеза стала священным ритуалом, нужен момент посвящения, настройки, сосредоточения перед тем, как приступать к еде. В некоторых семьях перед едой читают молитву или произносят слова благодарности тем, кто вырастил, собрал, обработал, доставил, приготовил еду. Это помогает вернуть внимание в со-присутствие и взаимосвязанность людей, их зависимость друг от друга для выживания. Какие ритуалы такого рода у вас есть? Какими вы были свидетелями? Что может быть созвучным вам на этом этапе жизни? Что бы вы хотели попробовать?

Тер Кюйле обсуждает пищевые правила и ограничения, характерные для тех или иных религиозных групп. Чем более сложны и витиеваты ограничения и правила, тем выше вероятность, что разделять трапезу ты будешь именно со _своими_, с теми, кто разделяет твою веру и убеждения. Это укрепляет внутреннюю связность религиозного сообщества. Тер Кюйле подчеркивает, что в современном мире, где нам сложнее найти _своих_, можно взять на себя добровольное обязательство думать не только о том, что и как мы едим, но и то, с кем мы едим. Представьте, например, говорит он, что вы решили каждое воскресенье приглашать на ужин кого-то, кому одиноко и кто чувствует себя изолированным. Он рассказывает про английскую общественную организацию Local Welcome, которая приглашает к совместному приготовлению обеда и совместной трапезе давнишних жителей города — и недавно приехавших иммигрантов (https://www.localwelcome.org/how-it-works).

ПРАКТИКА №2: ШАББАТ (И МИКРОШАББАТ)

продолжаю рассказывать про книгу Каспера тер Кюйле “Могущество ритуала”, это третий отрывок

В мире постоянной занятости и подключенности к Всемирной Сети очень трудно создать время для себя, время, когда мы намеренно делаем “ничего”, т.е. не бежим в привычном беличьем колесе. Это время для души, и оно необходимо для душевного здоровья (да и для физического, как показывают исследования Адвентистов Седьмого Дня в поселении Лома Линда). Нам нужно научиться ставить границы и создавать для себя правила, как и когда мы посвящаем время восстановлению контакта с собой; и в этом мы можем опереться на иудейскую практику шаббата. Исследуя ее адаптации в мире внеконфессиональной духовности, тер Кюйле выделяет три подвида шаббата: техно-детокс (отказ от использования компьютера и гаджетов); пребывание в уединении; время для игры и творчества.

ТЕХНО-ДЕТОКС

С тех пор, как большинство людей, живущих в относительно привилегированных условиях, стали обладателями смартфонов, планшетов и персональных компьютеров, устройство жизни очень сильно изменилось. Кто правит бал в течение вашего дня? Как часто вы прикасаетесь к телефону в течение периода бодрствования? А к компьютеру? Какие функции выполняет для вас телефон и компьютер?

Как вы чувствуете себя, когда у вас вырубает Интернет довольно надолго? Или когда вы где-то оставили телефон? Если идея техно-детокса пугает, то какие плохие последствия этого решения предлагает вам ваше воображение? Что, как вам кажется, пострадает, если вы на сутки уйдете в техно-детокс?

На что вам хронически не хватает времени — и на что может появиться время, если вы намеренно один день в неделю не будете пользоваться гаджетами? Что важное для вас не требует использования гаджетов?

Как бы вы структурировали время вашего техно-детокса? Чем бы занялись в течение этих суток?

УЕДИНЕНИЕ

Шаббат — это не время для того, чтобы стремительно доделать все накопившееся за неделю по хозяйству. Это и не просто “выходной, перезарядка перед началом интенсивной рабочей недели”. Не “шаббат для возможности рабочих дней”, а “рабочие дни для возможности шаббата”. Это время жизни ради жизни. Это время, когда мы позволяем своим процессам течь в их собственном ритме и темпе, не втискивая себя в прокрустово ложе расписания (и обслуживания других людей). Это время для встречи с собой, время допроцессить свои реакции на происходящее, которые мы в течение недели запихивали куда-то, потому что было “не до них сейчас”.

Как сделать время уединения и свободы от забот священной практикой? Нужны определенные ритуалы “входа” в это состояние и “выхода” из него, как если бы это было определенное “место во времени”. У каждого эти ритуалы будут свои. Кто-то может зажечь свечу, или расстелить коврик, или повесить на дверь комнаты табличку “Не беспокоить” (или “Осторожно, злая собака”, или “Объезд”, кому что больше по душе). Сесть и сделать десять внимательных вдохов и выдохов.

ВРЕМЯ ДЛЯ ИГРЫ И ТВОРЧЕСТВА

Традиционно шаббат встречают как королеву или невесту — подготовив дом и себя в лучшем виде. Это время наполненности, время священнодействия. Это может быть и временем самоограничения-в-привычном, того или иного поста, если это помогает нам чувствовать жизнь ярче и полнее. Тер Кюйле рассказывает про “каникулы для взрослых”, про то, что время шаббата — это “дворец во времени”, в который нам очень повезло получить приглашение.

Тер Кюйле напоминает читателям, что большинство из нас и так уже воплощает в жизнь существенную часть этих практик. Но он приглашает — бросает вызов? — делать это еще более осознанно и намеренно, не “когда/если получится, по остаточному принципу”, а в качестве укрепления внутреннего жизненного центра. Понятно, что сутки раз в неделю — это роскошь, которую могут себе позволить далеко не все; поэтому тер Кюйле предлагает адаптировать практики к имеющимся возможностям. Внешняя форма практик может сильно отличаться; главное — чтобы мы намеренно, внимательно и регулярно создавали пространство, где мы можем замедлиться, прислушаться к себе и встретиться с собой — вне привычных социальных ролей, обязательств и масок, — настроиться на то, в чем мы являемся частью чего-то большего, настроиться на ощущение, что мы, такие, какие мы есть, — прекрасные дети Вселенной и нам тут рады.

(продолжение следует)

ЧТЕНИЕ ТЕКСТОВ КАК СВЯЩЕННЫХ

Продолжаю (наконец!) рассказывать про книгу Каспера тер Кюйле “Могущество ритуала”, это часть 2

В первой главе, посвященной ритуалам восстановления контакта с собой, Каспер тер Кюйле рассматривает две практики, уже присутствующие в том или ином виде в жизни большинства из нас. Это практика чтения священных текстов и практика шаббата. Они обе — про замедление, про то, чтобы лучше слышать себя и/или видеть себя в том, что мы выбираем в качестве отражающей поверхности. Это практики, помогающие извлечь себя из суеты, хлопот и отвлечений. В этих практиках создается пространство для наших сторон и особенностей, не проявляющихся ни в борьбе с обстоятельствами, на которые мы можем как-то повлиять, ни в приспособлении к условиям, на которые мы повлиять не можем. Кто мы тогда, когда не заняты отыгрыванием привычных социальных ролей? Что такое _душа_, и в какой заботе она нуждается? Что помогает нам настроиться на то, чтобы лучше ее слышать?

Некоторым людям состояние лишенности привычных ролей знакомо потому, что этих ролей их лишили трагические события. Сам Каспер тер Кюйле в юности долгое время был прикован к постели, восстанавливаясь после тяжелых физических травм, полученных в результате несчастного случая. В эти месяцы он многое понял — как раз о том, что значит _находить себя_ и _оставаться собой_, когда невозможно _реализовать себя_ в привычных ролях и действиях.

К счастью, эти “уроки мудрости” могут получить и те, кто не пострадал. А тем, кто так или иначе оказался лишен возможности жить прежней жизнью, они могут быть тем более полезными.

ПРАКТИКА №1: ЧТЕНИЕ ТЕКСТОВ КАК СВЯЩЕННЫХ

У многих из нас есть книги, к которым мы возвращаемся снова и снова, перечитываем их, чтобы найти в них, как писал когда-то Дж.Р.Р.Толки(е)н, “восстановление, побег и утешение”. Каспер тер Кюйле утверждает, что мы обращаемся к ним далеко не только затем, чтобы бежать от своей повседневной жизни; напротив, мы находим в книгах что-то, что позволяет нам проживать свою повседневную жизнь глубже и полнее. Книги становятся для нас компасом, источником, из которого можно зачерпнуть ценности, не девальвированные разными примесями (например, примесью пафосности, сарказма или цинизма); книги становятся зеркалом, в котором мы можем вновь обнаружить себя тогда, когда по разным причинам мы себя потеряли; в частности, когда мы оказались ввергнуты в период лиминальности, существования “между мирами”, когда прошлое уничтожено, а будущее темно.

С точки зрения тер Кюйле, священным чтение текстов становится не потому, что мы выбираем для чтения какой-то особенный текст, в частности — конвенционально считающийся священным в той или иной культуре (хотя, конечно, их читать тоже очень важно, если к этому лежит душа); чтение текстов становится священным, когда мы читаем тексты определенным образом. Тер Кюйле цитирует профессора Гарвардской школы религиоведения Стефани Полселл: “текст становится священным, когда сообщество объявляет его священным”. Когда группа людей из года в год возвращается к тому же самому тексту, борется с ним, вопрошает его, вчитывает в него свои радости и горести — вот тогда текст становится священным. В нем обнаруживается порождающая сила — он порождает новые творческие, созидательные проявления. Священным нечто становится, когда мы намеренно возвращаемся к нему с полным вниманием, посвящая этому возвращению время и силы, и создавая особое, посвященное время-пространство взаимодействия.

Один из проектов, в котором Каспер тер Кюйле участвовал много лет, — это подкаст, который они создали с коллегой, Ванессой Золтан. Называется он “Гарри Поттер и Священный Текст”; возможно, вы о нем слышали. На момент написания книги у него было более 70 тысяч регулярных слушателей. С мая 2016 года они регулярно брали одну за другой главы из “Гарри Поттера” и читали каждую главу сквозь призму той или иной ценности, которая в этой главе представлена. Например, первую главу “ГП и ФК” они читали сквозь призму ценности “добровольно взятые на себя обязательства” (commitment). В каждом эпизоде подкаста они быстро-быстро пересказывали содержание и рассказывали друг другу, как их собственный опыт проживания выбранной для этой главы ценности-призмы влияет на их понимание этой главы. И дальше предлагали друг другу и слушателям подкаста применить ту или иную практику чтения священных текстов. В частности, они адаптировали практику Lectio Divina, описанную в двенадцатом веке в качестве инструкции для монахов; и для меня исключительно забавно, что в результате у них получилась структура свидетельского отклика из нарративной практики, как ее изложил Майкл Уайт (хотя тер Кюйле и Золтан и не ссылаются на него; конвергенция умов! :))

Они предлагают, читая маленький кусочек текста — может быть, даже всего лишь одну фразу, — задавать к этому кусочку следующие вопросы:

1. Что здесь происходит? Что именно больше всего затрагивает вас?
2. Какие у вас всплывают ассоциации — образы, метафоры, аллюзии?
3. С какими эпизодами в вашем жизненном опыте это для вас связано?
4. К чему это вас ведет, какие действия побуждает совершить?

Другие практики чтения текстов как священных, с которыми они знакомили слушателей — это

⁃ практика havruta из иудаизма, когда два человека (или больше) читают один и тот же фрагмент текста и формулируют к нему все возможные осмысленные вопросы, чтобы максимально извлечь из этого текста потенциально присутствующее в нем сообщение, — и дальше задают эти вопросы друг другу и обмениваются своими ответами, насыщая и обогащая свое понимание.
⁃ практика чувственного погружения в текст — одна из иезуитских духовных дисциплин, приглашающая вообразить себя в какой-то точке описываемой в тексте ситуации и внимательно прожить в воображении все, что в этой точке можно было бы воспринять органами чувств, ощутить телом, пережить эмоционально. Задавая себе при этом вопрос: приближает ли меня то, что я воображаю, к духу написанного, или уводит от него? Ведет ли меня воображение в сторону “затерянности на пустоши”, прочь от источника внутреннего света (desolation), или в сторону утешения, по направлению к источнику внутреннего света (consolation)?
⁃ Florilegia — составление сборника любимых значимых цитат, к которому мы потом возвращаемся и перечитываем его как самостоятельное произведение (…я думаю, многие из нас в подростковом и юношеском возрасте собирали цитаты, в которых мы так или иначе обнаруживали _себя_ — не только такими, какими мы уже были к тому моменту, но и такими, какими мы хотели бы быть; для многих это была первая дневниковая практика. - ДК)
⁃ Marginalia — мы читаем фрагмент текста, оставляя на полях свои заметки, а потом обмениваемся текстом с заметками с партнером и обсуждаем, какой след в нас оставили заметки партнера, какие вопросы они пробудили; так мы начинаем глубже понимать и текст, и друг друга;
⁃ PaRDeS — еще одна практика из иудаизма, когда мы выхватываем из текста квазислучайную фразу, а в ней выделяем слово и смотрим, где еще оно встречается в тексте, каким облаком ассоциаций оно обрастает внутри текста — и как можно понять выбранную фразу с учетом этого облака ассоциаций, какие слои смысла фраза при этом приобретает. Дальше мы представляем себе, как бы мы могли составить проповедь, речь, побуждающую к рефлексии и ценностному действию, взяв эту фразу за основу. И дальше мы стараемся прислушаться и понять, какой в этой фразе заключен секрет.

Одну из глав книги Голд посвящает материалам, используемым для строительства и отделки, их плюсам и минусам для здоровья. Еще одну главу — технологиям “умного дома”, их пользе и сопряженным с ними рискам. Дальше она рассматривает разные помещения в доме/квартире, анализирует, для чего они чаще всего используются в разное время суток, какие траектории движения/задач существуют в этом пространстве, как оно зонируется по задачам и как это можно оптимизировать, чтобы соблюдались все пять факторов терапевтического дизайна.