26 января в 15.00 мы с вами встречаемся ОНЛАЙН, чтоб почитать и обсудить книгу Ричарда Сеннета "Умозрение", глава 1. часть "Страх открытости в современности", страницы 29-45.
Эта встреча - часть параллельной программы секции «Спор за город: критика извне и изнутри городских исследований и практик» которая состоится в апреле 2025 года на конференции «Векторы» в Шанинке (МВШСЭН). Во встрече примут участие, как всегда, ваши Ната Волкова и Марат Невлютов, и организаторы "Споров за город", Полина Шурупова, Денис Прокуронов и Илья Львов.
Ссылку на подключение и фрагмент книги для ознакомления можно будет найти в нашем чате «городских чтений».
В книге "Умозрение" Сеннет много говорит о безразличии, нейтральности и аполитичности жителей города, говорит об истоках этих явлений и вообще о происхождении страха открытости. Обсуждаемые сюжеты и авторы привычны для теории архитектуры: Гидеон про время и пространство, Роу про коллаж, Корбюзье про машины, Августин про Град Небесный, Рескин про религию красоты. Но не следует забывать, что одной из первых работ Сеннета был сборник текстов с его предисловием про классические эссе о городе. Он был разделен на две главы: «немецкая школа», в которой содержатся эссе Георга Зиммеля, Макса Вебера, Освальда Шпенглера, и «чикагская школа», где оказались тексты Роберта Парка, Луиса Вирта, Роберта Редфилда, Мильтона Сингера. Нейтральность, безразличие и аполитичность городских жителей мы обнаруживаем уже у этих авторов.
Перелистывая книгу не упомянутого Сеннетом чикагца Харви Зорбо «Золотой берег и трущобы», я обнаружил упоминание безразличия как обязательного качества жизни во всех разбираемых автором пространствах Чикаго: золотом береге с домами богачей, трущобах с шайками и "мебелированных" комнатах доходных домов с их одинокими жильцами. Зорбо показывает, как эти три вида городских пространств связаны и производят друг друга: девушки из доходных домов, осознав бессмысленность своих мечт, пускаются в социальные игры богачей, дети, растущие в трущобах, вступают в шайки и становятся преступными королями, а богачи создают все более и более сложные системы определения своих и чужих, закрываясь даже от своих собственных соседей. Во всей этой удручающей картине жизни в Чикаго, где ты можешь быть либо бандитом, либо проституткой, либо самоубийцей, либо бессердечным карьеристом, либо сумашедшей женщиной с попугаем, Зорбо оставляет лишь один сомнительный намек на альтернативную жизнь - это пансион. Интересная альтернатива семейному дому Рескина, фабрике Сен-Симона и Собору, о котором постоянно говорит в своем тексте Сеннет.
«Характеристики старинного пансиона слишком хорошо известны, чтобы их здесь пересказывать. При всех его недостатках следует признать, что в нем было нечто от дома. Пансионеры знали друг друга, встречались два или три раза в день за столом и засиживались вечерами после ужина, чтобы поговорить. Летом они собирались на парадных ступенях и верандах, зимой часто играли в юкер и вист в гостиной хозяйки. Родственные души имели возможность найти друг друга. Была общая гостиная, где принимали гостей, и, по крайней мере в приличных пансионах, девушке не нужно было думать о том, как провести джентльмена-визитера в собственную комнату. Хозяйка хорошего пансиона проявляла к своим пансионерам нечто вроде живого участия, пусть даже отчужденного, и они часто начинали чувствовать себя частью семьи, хотя бы и против своей воли. Был некоторый личный элемент в отношениях между индивидами; никто не мог изолироваться и уж тем более замкнуться в себе» (Wolfe A. B. The lodging-house problem in Boston. — Vol. I. — P. 46-47.). Здесь было, по крайней мере, ядро общего мнения, некоторый комплекс личных отношений, который обычно определял социальные ситуации. Однако в современном городе пансион приказал долго жить. Рост ренты, механизация жизни и более строгое определение экономической функции, приведшие к развитию кафе и ресторанного бизнеса, урезали круг занятий прежнего хозяина пансиона до простого «принятия постояльцев». В данном районе Ближнего Норт-Сайда не было найдено и десятка пансионов.