Колпинец

а также нарушу традицию канала: в этот раз вместо пингвина книгу представляет кот Жора

Табия тридцать два Алексея Конакова

Фантасмагория, сатира, гротеск, игра, головоломка или как назвал ее сам Конаков «фантастическая опера», Табия тридцать два, на мой взгляд, лучшая книга о происходящем в России, написанная за последние три года.

Итак, сюжет: Россия 2081. После поражения в войне, страна изолирована от мира столетним непроницаемым Карантином, исправно работают только нефтегазопроводы, выкачивающие ресурсы в счет нескончаемых репараций. «Западные страны» полностью демилитаризовали Россию, лишив любых технологий, в стране больше нет не только сверхмощных компьютеров, но даже смартфонов и интернета. Самолеты не летают, города полуразрушены и полупусты, пустоши зарастают борщевиком, повсеместная нищета, продукты по талонам. Но главное, после кризиса в стране произошло переучереждение, инициированное местными интеллектуалами. Итогом переучреждения стала полная отмена русской литературы, несущей в себе, по мнению новых идеологов «заразу имперскости и милитаризма», которую теперь заменили шахматами, ставшими новым «культурным кодом» и «национальной идеей обновленной России».

«Мы сыграли с Талем десять партий В преферанс, в очко и на бильярде. Таль сказал: "Такой не подведет»

Вместо памятников Пушкину и Лермонтову на центральных площадях городов теперь стоят памятники Ботвиннику и Талю, улицы и станции метро носят имена великих шахматистов ХХ века, в школах вместо стихотворений зубрят шахматные партии, в университетах пишут дипломные работы о гамбитах и дебютах.

Звучит довольно безумно, не правда ли? Читается при этом лихо, затягивает моментально. И дело далеко не только в параллелях со всем известными событиями.

Табия тридцать два одновременно сатира, штука, игра, стилизация под советскую литературу и блистательную шахматную партию. Сюжет романа, его атмосфера, язык напоминают всю советскую фантастику разом, где утопия перетекает в антиутопию и обратно. Романы братьев Стругацких – первое, что приходит на ум. Вторая очевидная параллель, когда в книге начинает раскручиваться конспирологическая линия – «Маятник Фуко» и «Имя Розы» Умберто Эко.

Я же, пока читала, не могла отделаться от параллелей с «Омоном Ра» Пелевина. Сюжетные и языковые отголоски, линия главного героя, карикатурный и одновременно зловещий портрет военной (у Пелевина) и университетской (у Конакова) номенклатуры, игра с конспирологией. Только в первом случае сюжет романа вращается вокруг искусственно созданного культа «советского космоса», а во втором вокруг шахмат. В «Омоне Ра» конечно больше сарказма и ядовитой иронии, мир «Табии тридцать два» же местами жуткий, а местами очень ностальгический и трогательный.

и конечно то, как мощно Конаков прошёлся по университету, точнее по университетскому истеблишменту, как главному современному оплоту консерватизма и охранительства – заслуживает отдельного респекта.

Сам выход подобной книги в России 2024 выглядит чем-то фантастическим, невероятным. Думаю со времен «Дня опричника» художественная литература «о будущем России» не производила на меня такого мощного эффекта

С днем социолога всех причастных

Ровно год назад носилась по Москве (сначала сделать мейк на сухаревской, потом укладку на соколе у знакомого парикмахера) чтобы ровно в 18.00 переодеться в парадное платье, что все это время каталось со мной в рюкзаке и присутствовать на церемонии вручения премии Грушина в библиотеке Шанинки в Газетном. Формула грез тогда вошла в шорт лист, в номинации победила другая книга, нам вручили дипломы и по одному цветочку. Словом, «еще один день оказался напрасной тратой макияжа» как пишут в таких случаях. С тех пор на церемонии при параде я не приходила.

Зато сохранилось фото. Называется «Колпинец и бумеры» или «серия одиночных пикетов»

Очередной ответ на вопрос «что будут делать дети-блогеры когда вырастут» дает NYT, где на днях был опубликован профайл Джеки Дежо – ребенка-инфлюэнсера из Нидерландов, в 13 начавшей продавать свои фото в купальнике с разрешения родителей, а в 18 ставшей моделью Playboy и OnlyFans. Родившись через два года после запуска Facebook, Джеки принадлежит к первому поколению, выросшему в социальных сетях и многомиллиардной экономике блогинга. Семья Джеки, особенно отец, всячески поощряли такой способ заработка, что больше всего шокировало авторов текста. Родители завели ей аккаунт в шесть лет, тогда же она начала зарабатывать первые деньги.

Педофилы, шантаж, (само) эксплуатация, папа торговец красной икрой, $ 600 тыс. заработанные в 15 лет, райская жизнь на острове Сен-Мартен – в принципе готовый сюжет для сериала на Нетфликсе. И конечно портрет главной героини, в которой подозрительность и цинизм сочетаются с наивностью и осуждением эксплуатации детей в сети. В последней виноваты и родители (но только не родители Джеки) и педофилы-извращенцы, на которых, впрочем, всегда можно хорошо заработать

Три вещи, которые бесят меня в телеграме:

1) люди, пользующиеся комментариями как бесплатным рекламным местом для своих каналов/прогревов/продаж

2) уведомления о днях рождения с предложением подарить телеграм премиум (интересно, хоть кому-нибудь подарили на день рождения премиум подписку подобным образом?)

3) реклама элитных жк и нейромаркетинга под постами в эзотерических нишевых каналах

(выпрашивание голосов и бустов в постах идет отдельным пунктом)

свой ответ в комментариях

Новый блестящий текст о последней книге лекций Марка Фишера (вернее о том, почему культ вокруг его фигуры – это проблема) от Вани Неткачева.

Из чего складывался персональный теоретический проект Фишера и почему «капиталистический реализм» превратился в мем. Подобной критики на русском я давно не читала.

«Марк Фишер остается, прежде всего, культурным критиком — и потому, как кажется, наиболее сильны его критические тексты. Например, сборник «Призраки моей жизни» (2014) или же его легендарный блог k-punk. Произведения поп-культуры Фишер трактует как симптом, прочитывая через них, как сквозь линзу, сегодняшнюю социальную действительность. Но стоит его текстам оторваться от конкретного повода — переместившись из области критики в область теории, — как они превращаются в карикатурный пересказ любимой теории автора.

И в «Последних лекциях», и в «Кислотном коммунизме» от Фишера только — его фирменное чувство безысходности: одновременно и продуктивное, и смешное. Теории Джеймисона, Деррида, Делеза и Гваттари, которых он пересказывает, — местами мрачные, но никогда не безысходные»

25 октября на круглом столе в ГЭС 2 обсудим, почему одни выставки остаются в истории искусства, а другие — нет? В беседе примут участие Анастасия Каменская, Анзор Канкулов, Антон Козлов, Екатерина Колпинец, Мария Кравцова, Наталия Опалева и Алиса Прудникова. Модератором выступит Юрий Сапрыкин.

Круглый стол под названием «В будущее возьмут всех» приурочен к завершению выставки «Квадрат и пространство».

Бесплатная регистрация — на сайте «ГЭС-2».

*на видео моя любимая работа с выставки — Metropolis Владимира Селезнева

Давно волнует тема городского видеонаблюдения, систем распознавания лиц, дронов, паранойи вокруг слежки и всякого такого, потому меня очень заинтриговала вышедшая месяц назад в MIT Press книга Job/Security – интервью с людьми, кто круглосуточно сидит и смотрит видео с камер наблюдения в самых разных местах.

Камерам слежения и городскому видеонаблюдению посвящено достаточно художественных проектов и теоретических текстов. Сходу могу вспомнить фильмы Ману Лукш и Хито Штейерль, проект Брумберга и Шанарина «Spirit Is a Bone» про системы распознавания лиц, текст Блинова про эволюцию надзирающего взгляда. Но интервью с теми, кто непосредственно работает в сфере т.н. безопасности, делится мыслями по поводу своей работы, описывает свою рутину от первого лица – я встречаю впервые. Выглядит все как любопытная этнография труда и рабочего места. Помимо интервью в книге есть фотографии.

С огромным интересом почитала бы русскоязычную книгу о подобных людях. Причем интересует широкий социальный срез – от охранников «Пятерочки» и «Ашана» до службы безопасности условного музея «Гараж»

Продолжая тему Оземпика. Посмотрела «Субстанцию» Коралин Фаржа и вспомнила самое начало первой главы «Формулы грёз», под названием «Лицо и тело мечты»:

Вы когда-нибудь видели, как стареет блогер с миллионом подписчиков? Как меняются селфи публичного человека на протяжении пяти или семи лет? Сколько бы вы ни проматывали ленту, на всех без исключения фотографиях лицо выглядит совершенно одинаково. Оно всегда молодое, ухоженное, без морщин, прыщей или шрамов. Опыт и прошедшее время определяются только датой публикации фото. У обладательницы тела и лица мечты нет возраста. Она появилась в соцсетях молодой и красивой, а дальше ее жизнь становилась только лучше.

Но первой книгой, которую я вспомнила во время просмотра, была «Trick Mirror» Джии Толентино. Следом вспомнилось её же прошлогоднее эссе в NYT (ставшее отправной точкой в нашем с Ильей обсуждении будущего текста), где подробно описан поиск и заказ паленого оземпика. Толентино описывает как ей пришла коробка со шприцом и непонятным порошком, который нужно было разводить водой. Текст начинается нереалистичных стандартов красоты плотно связанных с инста каноном и с констатации, что бодипозитив по итогу прошедшего десятилетия был раздавлен бульдозером «идеальной внешности», а худоба вновь стала синонимом красоты. Готова биться об заклад, что Фаржа читала этот текст.

Лера Конончук недавно писала, что две самые горячие книги по эстетике позднего капитализма написаны молодыми женщинами – Анной Корнблу и Сианн Нгаи. Так вот Джию Толентино и «Trick Mirror» я назначаю третьей валькирией культуркритики. При том, что у нее нет четко прописанных концептов или теории, зато есть многолетний опыт работы редактором Jezebel – одного флагманов поп-феминизма в Америке 2010-х – времен его расцвета. Работа главным редактором совпала с расцветом главных социальных сетей и их культуру Толентино рефлексирует и описывает как никто. Образцовая эссеистика и культуркритика к сожалению до сих пор не имеющая аналогов в России. Разве что в телеграм каналах в последние годы начало пробиваться нечто подобное.

Книга есть на Либджене

Сногсшибательный дебют Ильи Смирнова в Теллер блоге с текстом про Оземпик. Онтологическая пересборка, медицинский прорыв, семаглутид как медийный феномен, «оземпик персоналити», крах бодипозитива — все как мы любим.

Давно хотела посотрудничать и рада, что первый текст Ильи получился именно таким!

Channel photo updated

ТРАГИКОМЕДИЯ РУССКОГО ПРЕКАРИАТА

Не уверен, что мы такой уж опасный класс, как о нём писал Гай Стэндинг. Я уверен, что мы класс - в смысле, мы cool, но опасны мы лишь для самих себя. Георгий Федотов в "Трагедии интеллигенции" (Вёрсты, 1927, №2) писал: "Наивным будет отныне все, что писал о России XIX век, и наша история лежит перед нами, как целина, ждущая плуга".
Наивным будет отныне всё, что писал о России XX век, и наша история лежит перед нами, как "копия-копии-копии, которых не существует". Надежда на конец света спряталась где-то во тьме лирический рассуждений о переездах, сменах квартир, сомнительных способах подработки и вполне осязаемой фейербаховской боли - потому что поход к стоматологу русский прекарий может себе позволить в случаях исключительных и особо важных (в этом мы конечно же с пролетариями одной крови).

Гайто Газданов продолжал работать таксистом даже в годы своей славы - когда его сочинения печатались в солидных изданиях, и его стали узнавать на улицах и кафе. Многие из нас успели навестить десятки подкастов, влезть в телевизор, сняться для документалок и вернуться назад в 4 стены, которые мы называем домом. Тот, кто ещё не успел - того эта участь ждёт впереди. Статьи в WOS-SCOPUS журналах - языческий ритуал во имя Хирша, во имя науки, во имя смутных надежд на...что? Люди, которые сейчас пишут что-то по творчеству Варшавского и его "Незамеченного поколения" - они сами будут заметны?

Фрустрация и увлечённость - наши спутники. У нас нет адекватного языка описания (как обычно, как последние лет 200 наверное), чтобы передать весь тот ужас, который часто поселяется внутри — эпоха такая. Драматическое, лирическое и трагическое позволительно нам лишь в тех случаях, когда мы находим удачную шутку. Во всех остальных ситуациях — только когда кто-то из нас может склеить ласты (и тогда факты о случившемся, номера-банковских-карт и неуклюживые благодарности).

Все уже успели свыкнуться с тем, что смерть - это уже что-то очень родное. Кто-то повесился, у кого-то друг умер (на фронте, от передоза или в петле). Члены семьи - это вообще мрак. Иногда удаётся где-то что-то поднять, уйти в положительный баланс - тогда на кладбище возле могилы будет возможность поделиться с усопшим какими-то хорошими новостями.

Алексей Павлов - офигенный специалист по аналитической философии и теологии - пытается синхронизироваться с жизнью через серию постов про лютеранство. Катя Колпинец - медленно заходит в социальную антропологию московских владельцев жилья. Саша Ветушинский as usual всюду и везде, потому что..."что наша жизнь?". Маша Рахманинова сражается с системой посредством распыления либертарной педагогики.

В итоге всё равно трагедии не получается. Очень не "федотовская" эпоха. Даже если речь про "Федота-стрельца". Мы пока не придумали шутку, которую смог бы использовать Жижек, рассуждая о лакановском прочтении Линча через Гегеля задом наперёд. Первое апреля ещё не скоро — а значит времени для суицида ещё очень много.

Ну мы

К такси Газданова я бы добавила разве что комнаты Лимонова в грязных нью-йоркских отелях, съемную квартиру в районе Белорусской, откуда его вынесли вперед ногами в марте 2020 года и 57 копеек на сберегательной книжке Шпаликова, найденной после того, как он повесился в модном ныне доме творчества Переделкино

Хотя, что я опять выдумываю? Какая к черту любовь к северо-западу?Что за ересь? Район это просто район, где находится очередная съемная квартира, за которую ты отдаешь свои деньги наличными очередной старухе-москвичке в конце каждого месяца, а она пересчитывает их в свете тусклой лампочки в прихожей.

Прикипела я конечно не к району и виду из окна, а к тому, что прожила в этой квартире очень долго по московским меркам – целый год. Привыкла к комфорту, виртуозно устроила быт. Отвыкать тяжело и не хочется. К новому району чувств никаких не испытываю, ходить изучать что там и где, как в прошлые времена нет ни сил ни желания. Кое-как распихала вещи по шкафам, сделала уборку, подключила интернет – и на том спасибо.

Сейчас пойдут отписки, но мне все равно. Я давно так не выматывалась. Больше не могу беззаботно относиться к переездам как в прошлые годы. Переездов, к слову, было 17 или 18, я сбилась со счету. Силы на это кончились. Рано или поздно придётся восстать из пепла, но явно не сегодня

Эти фотографии – признание в любви месту, где я была счастлива. И сделать их могла только Женя Жуланова. Этой осенью мы увиделись впервые с 2021 и встреча превзошла мои ожидания.

Как я люблю говорить: есть Женя, а есть все остальные фотографы