Уже в ходу мнение, что «Субстанция» — это лучший боди-хоррор за всю историю жанра. Сильное заявление, мне, очевидно, не близкое: «Субстанция» не предлагает нам нового взгляда на жанр, работает с его популярными тропами и делает это явно не лучше Кроненберга — да, кстати, тот же «Титан» Дюкурно предлагает гораздо более оригинальный взгляд на жанр, нежели фильм Фаржа. И все-таки «Субстанция» хороша, по-настоящему хороша. Дело не в том — или не только в том, — что технически фильм выполнен безупречно. Не в «женском» подходе к жанру, который тоже не новость (у той же Дюкурно или в Starry Eyes). Не в камбеке Деми Мур, который — может и не так ярко, как, скажем, у Китона в «Бердмэне», но все-таки — состоялся. Нет, дело с моей точки зрения в том, что фильм предлагает интересную перспективу на само материальное, которое и лежит в основании боди-хоррора в качестве этого самого «боди». У этой перспективы есть очевидный лакановский флер: тут материя как Реальное скрыта за вуалью Воображаемого — в данном случае за вуалью репрезентации, за непрестанным потоком образов в обществе окончательно победившего Спектакля. «Субстанция» — фильм про этот Спектакль, за которым роится нечто чудовищное — вытесненное материальное, готовое вырваться на волю и разорвать всю систему репрезентации на куски. Конечно, это сокрытое материальное было неоднократно тематизировано в боди-хорроре, достаточно вспомнить классику вроде «Нечто». Но фишка «Субстанции» именно в том, что она делает акцент не на Реальном, а именно на Воображаемом, которое его скрывает... и оказывается еще более монструозным. «Субстанция» тематизирует вуаль, систему сокрытия. Тотальное Воображаемое — это и есть та спектакулярная система, функционером и вместе с тем жертвой которой оказывается героиня. Сама она кино-тв-звезда, она живет внутри Спектакля, она и есть сам Спектакль. Она постоянно видит себя на экране, смотрит на себя в зеркало, она окружена отражениями и образами в мире чистого представления, из которого вытеснена грубая несовершенная материя — и именно когда материя возвращается в этот мир, он начинает трещать по швам. Забавно, что героиня впервые знакомится с субстанцией именно через образ — она смотрит презентацию (пугающий месседж которой: ты не сможешь от себя убежать, то есть — убежать от материи в образ). Самый навязчивый кадр фильма: героиня смотрит на свой собственный образ, вид сзади. В этом кадре она и раздваивается, ее всегда две: Воображаемое и скрытое за ним Реальное. И субстанция как раз доводит это раздвоение до предела — взламывает представление, расщепляет его, выделяет из него материального Другого (other self, написано на упаковке), который уничтожает Воображаемое, Спектакль. Все прочее тут — классический сюжет с двойничеством, где двойник уничтожает свой «оригинал» (ассоциации с Дорианом Греем неслучайны). По сути, это все та же античная сказка про пользу умеренности и баланса, про хюбрис-гордыню, которая нарушает баланс и накликает гнев богов. История не нова, но сам Спектакль вокруг нее передан мастерски — через неустанную фрактализацию, цитатность (от «Кэрри» до «Человека-слона»), намеренно пошлую клиповость (как будто это какой-то мучительно бесконечный Бенни Бенасcи), через выстраивание хитрой системы зеркал, отражений, образов в образах — включая, конечно, и самого зрителя, который добавляет к Воображаемой игре взглядов еще один — ключевой — взгляд. Неуютный месседж этого фильма в том, что, пока мы участвуем в Спектакле посредством просмотра этого фильма, где-то там — а на самом деле вот здесь, ближе всего, в нас самих — скрыто работает жуткое материальное, которое с каждой секундой Спектакля растрачивает и подтачивает нас самих. Эта мысль, обращенная к зрителю, способна сделать «Субстанцию» более пугающей, чем она предстает на уровне Воображаемого зрелища. Но само понимание этого требует критической позиции по отношению к Спектаклю. Фильм предлагает нам эту критику — однако благодаря своему иллюзионистскому мастерству он сам же работает как Спектакль. Но подобная амбивалентность не проблема «Субстанции». Это проблема кинематографа как такового.
