В рамках межиздательского Проекта 24 вышла третья замечательная книга - «Тайный ход» Льва Рубинштейна: немногочисленные стихотворения «в столбик», которые Лев Семенович писал с середины 2010х годов и неокончательная фрагментарная проза о детстве, к работе над которой он приступил осенью 2023 года. В январе 2024 он погиб, умер, как сказала одна моя подруга, «у всех нас». И нет никакой возможности сделать эту прозу окончательной - а хотелось бы читать её как можно дольше, желательно - вечно.
Бережно сохраненные или по крупицам восстановленные воспоминания - «звуки, запахи, слова, мелодии, картинки, места» которые перебрались «из цветущего чувственного мира в ненадежную дырявую память», на которые Рубинштейн смотрит глазами не взрослого, а все того же ребенка, из той же - ребячьей - логики, не подвергая их анализу, а давая, так сказать, в ощущениях, возвращая нас и в собственное детство. Кажется, никто кроме него так не умел и не умеет.
И женщина по имени Ганя, соседка по коммуналке, запомнится навсегда (даже мне, хоть это и не мое детство, но Рубинштейн нам всем вручил сейчас фрагменты своего детства), и спокойное место за гаражами, куда не заглядывает дворник Фарид, и похороны Сталина сопровождающиеся ролевой игрой - спонтанной манифестацией стихийного антитоталитаризма - когда носишься по двору, друг говорит «не бегай, Сталин умер», а ты отвечаешь «а мне то что!» и вы оба радостно хохочете. И смерть тети Люси из Севастополя.
А как мы делили батончик гематогена на троих, купленный в аптеке в складчину, - помню и я сама. Хоть уже и тридцать лет к моменту моего воспоминания прошло где-то там в Советском Союзе.
«С ужасом обнаруживаю, что на счастливые воспоминания налипла какая-то непонятного происхождения вязкая слизь, не позволяющая не только брать их в руки, но даже и просто прикасаться к ним.
Остается надеяться лишь на то, что это не навсегда».
Спасибо вам, Лев Семенович.
Бережно сохраненные или по крупицам восстановленные воспоминания - «звуки, запахи, слова, мелодии, картинки, места» которые перебрались «из цветущего чувственного мира в ненадежную дырявую память», на которые Рубинштейн смотрит глазами не взрослого, а все того же ребенка, из той же - ребячьей - логики, не подвергая их анализу, а давая, так сказать, в ощущениях, возвращая нас и в собственное детство. Кажется, никто кроме него так не умел и не умеет.
И женщина по имени Ганя, соседка по коммуналке, запомнится навсегда (даже мне, хоть это и не мое детство, но Рубинштейн нам всем вручил сейчас фрагменты своего детства), и спокойное место за гаражами, куда не заглядывает дворник Фарид, и похороны Сталина сопровождающиеся ролевой игрой - спонтанной манифестацией стихийного антитоталитаризма - когда носишься по двору, друг говорит «не бегай, Сталин умер», а ты отвечаешь «а мне то что!» и вы оба радостно хохочете. И смерть тети Люси из Севастополя.
А как мы делили батончик гематогена на троих, купленный в аптеке в складчину, - помню и я сама. Хоть уже и тридцать лет к моменту моего воспоминания прошло где-то там в Советском Союзе.
«С ужасом обнаруживаю, что на счастливые воспоминания налипла какая-то непонятного происхождения вязкая слизь, не позволяющая не только брать их в руки, но даже и просто прикасаться к ним.
Остается надеяться лишь на то, что это не навсегда».
Спасибо вам, Лев Семенович.
