Стоя перед ней, я думаю - вот же.
Микеланджелевского Христа вы закрыли бронзовой повязкой - слишком гол в своем человеческом теле показался вам Воскресший. Напугал до дрожи античный канон, в котором нет ни капли эроса, а есть простой гимн человеческому телу.
А вот Тереза с о своими подкосившимися ногами, с запрокинутой головой (дрожащие веки, полуоткрытые губы) - во всем своем экстазе. который не скрыть никакой одеждой, вот уже почти четыреста лет трепещет под копьем ангела буквально в шести шагах от центрального алтаря, на котором славят Того самого, чьи статуи вы стыдливо прикрываете бронзой.
Трепещет и трепещет. И на этот золотой свет и на по-хозяйски занесенное ангельское копье придирчиво смотрят наблюдатели из боковых лож. Комментируют. Обсуждают.
Вспоминая шутку тогдашнего французского (кажется?) посла ("Если это религиозный экстаз, то мне очень хорошо знакома его природа, я наблюдал его неоднократно") - думаешь: "А есть ли вообще разница?".
Отрицание человеческого, телесного - как самого простого пути к одному, по сути, общему результату. Нет уж, простой путь запрещен, делайте это бесплотно, внутри головы. Без рук. Без тела. Тогда это будет приличный экстаз, годящийся для капеллы.
Как будто вся сила того, что может к экстазу привести, направленная на Бога - чище или проще. Ну, в каком то смысле - да, проще. Тот же голливудский актер или порноактриса позволяют проделывать с ними все, что угодно, в собственных мечтах. В них у другого нет собственной воли. Он будет бесконечно податлив.
С живым же человеком такое совсем непросто проделать.
За спиной хихикает группа подростков, стараясь не привлекать внимания учителя, который говорит об архитектонике и композиции. У этой капеллы всегда хорошо сесть на первую из лавок и наблюдать за зрителями - кто смотрит равнодушно, кто смущенно, кто - с интересом. А вот кому-то - хорошо знакома природа. Череда человеческих лиц, через которые вдруг проступает что-то неожиданное в себе самих.
Напротив капеллы дверь ведет в ризницу, где продают календарики с Терезой, четки, кремы, присыпки и крепкие монастырские настойки на можжевельнике или на орехе - зашел, посмотрел, купил, выпил. В темном коридоре за стеклами шкафа белеют два черепа, дверцы шкафа заклеены белым листом бумаги, на котором синим маркером написано "Мощи каких-то (alcuni) святых".
Этос и танатос, алкоголь и смех и золотой свет, стекающий через успевшее запылиться стекло на откинутую голову и безвольно повисшую руку.