Ложь постмодерна

Всегда помните о том, что никакого будущего не существует. И лично у вас, и вообще. Коровки, которых вы считаете перед сном, могут быть ласковыми и покорно прыгать через забор — но однажды они вырастут, выйдут из вашего уха в безбрежную реальность и сметут её рогами, превратив в пыль всё, что казалось незыблемым. Будущего нет, потому что его никогда и не было. Наш физический мир — прихотливая случайность, соглашение между игральными костями, которым однажды повезло упасть и застыть конкретным значением. Но констант не существует. Любой порядок волен обернуться тем, чем он умеет обернуться.

Если вам кажется, что мир не может истечь розовой патокой, что летающие слоны никогда не покажутся в звёздном небе, что гравитация не начнёт течь вверх, а земля не превратится в клейстер — ваше неведение спасительно. Да, все эти вещи не обязательно произойдут завтра, послезавтра или через тысячу лет. Но любая малая вещь из миллиардов таких же малых вещей может случиться. А значит, будущее — лишь уютная иллюзия.

Физические законы кажутся стабильными, вечными и покорными. Стакан наполовину полон, пока вы не решитесь его разбить. Всё закономерно, причины порождают следствия. Пока это так, мир предсказуем, а значит, мы можем сохранять осторожный оптимизм по поводу завтрашнего дня.

Но физические законы только кажутся законами. Они совершенно точно не подчинены однозначности придуманного порядка — особенно если этот порядок человеческий.

В следующую секунду мир может радикально измениться. Если этого не случилось — перечитайте предложение снова.

Возвращаемся к истокам котософии.

Меня зовут Стас Ай Как Просто. Мне 35 лет. Я создаю многочасовые передачи в жанре аудиовизуального слабительного и прихожу домой не позднее 8 вечера. Я не курю, но иногда запиваю собачьи антидепрессанты хуевухой.

Я ложусь спать в 11 вечера, и убеждаюсь, что я получаю ровно восемь часов сна, несмотря ни на что. Выпив стакан тёплого лимонада и насладившись лучами поноса от хейтеров минут двадцать перед сном, я обычно без проблем сплю до утра. Словно ребёнок, я просыпаюсь утром, временами забывая, как правильно дышать. На моём последнем осмотре мне сказали, что процесс разжижения мозговины не усугубился — а значит, мои программы будут идти ещё дольше.

Я пытаюсь донести, что я реинкарнация пражского Голема, стендап-комик и новая Ивлеева в одном лице. Я забочусь о том, чтобы каждый враг и завистник почувствовал мою непредсказуемость — когда они знают, что я могу заработать на социализме, по полгода диссить хейтера-ноунейма и сесть за собственное пиздобольство, они начинают меня бояться. Я понял ход гения, я освоил философию Джокера-грёбаного-циника. Я отношусь к обществу с мягкой шизоиронией Гарри Дюбуа, и я знаю, что это приносит мне счастье. Хотя, если бы мне пришлось сражаться, я бы легко захуярил себя сам.

Ладно, на этом я завершаю безумный многочасовой марафон ответов.

Огромное спасибо за ваши глубокие и сложные вопросы! Я проигнорировал все просьбы посоветовать книжки (невозможно составлять нормальные списки в этом лихорадочном мальстрёме, увы) и не смог ответить на вопросы, требующие глубокого копания литературы. Даже без этого вопросов оказалось неимоверное количество — поскольку я лишь маленький человечек в божьей руце, что-то наверняка осталось без внимания.

До следующего безумного марафона! Если только я сумею решиться.

У тебя новый анонимный вопрос:

Раздай базы по моральному нигилизму

Моральные вопросы требуют определённой переоценки, если общество меняется. При этом я считаю, что всегда есть некое ядро человеческого, и касаться его не стоит ни при каких обстоятельствах — форма, повторюсь, хрупка.

Нигилизм в любой из возможных мутаций ограниченно интересен, как разосновывающий вызов для коснеющих философских подходов. За этой узкой границей обличителя частностей нигилизм является обыкновенной субкультурной забавой — хотя бы потому, что у человека всегда есть неотторгаемые личные основания.

У тебя новый анонимный вопрос:

Рекомендую изучить соционику. Знаешь про неё,?

))0)

Обожаю.

Да, разумеется, знаю. Имел удовольствие типироваться, читал про отношения социотипов и функции. Много лет назад, в какой-то теперь уже далёкой юной жизни.

(Кто отгадает мой социотип, тот получит великолепное ничего — полагаю, эта фраза сама по себе должна служить разгадкой).

((Каюсь, грешен, психософия была тоже — хотя с ней такого же впечатляющего флирта не вышло)).

У тебя новый анонимный вопрос:

Какого ты мнения о Карле Юнге?

Большая фигура уровня Проппа, Бахтина или Мосса, важный исследователь символических структур, дискуссионный мыслитель, достойный хранитель гностических и алхимических традиций.

Читать его труды при этом совершенно невозможно. Но вклад несомненен.

У тебя новый анонимный вопрос:

приветствую! мне очень понравилась ваша идея о том что советский союз это \\\\\\"не взлетевшие\\\\\\" адептус механикус. теперь не могу не видеть параллели между советским проектом и заводным городом сота сила из серии игр the elder scrolls :)

Трибунал как развитие заочной дискуссии между Лениным, Сталиным и Троцким. Прелесть.

Кто есть кто в этой триаде сомнительных божественных авантюристов, можно додумывать самостоятельно.

У тебя новый анонимный вопрос:

Привет! Спасибо за твой труд, очень интересно читать
Хотелось бы уточнить, как ты относишься к концепциям транс- и пост- гуманизма и как ты их трактуешь?

Постгуманизм — широчайшая дискуссия о человеке будущего, и она касается многих вопросов. Отношения с медиа, вопросы морали и этики, критика ветхих оснований прошлого, и далее, и далее. Поскольку технологии и изменения в мире каждый день подкидывают нам новые проклятые вопросы, дискуссии о них необходимы.

Трансгуманизм является довольно однозначным методом расширения и преодоления границ человеческого, пагубным изменением и без того хрупкой формы. Это бездумное забивание гвоздей микроскопами, вмешательство косных идиотов во всё, что составляет человеческое существо. Такое вмешательство никогда не проходит без ярких и жутких последствий — некоторые мы уже наблюдаем воочию. В робких дискуссиях об этической стороне этого ужаса всё чаще побеждают богачи с мессианскими идеями преобразования человека — что особенно тревожно.

У тебя новый анонимный вопрос:

Как относитесь к психоанализу? Проходили ли сами? Вопрос скорее не про философские концепты (сложно охватить в одном вопросе, скажем, Фрейда, Лакана и Кляйн), а про доверие идее

Идей много, и они очень разные — часть смыкается с философией, часть опровергает предыдущие. К методам копания в человеке я в целом отношусь настороженно (кто копает? каким инструментом? какая агенда и санкции?), однако отрицать, что эдипальный психоанализ и его последующее опровержение Делёзом-Гваттари оказали существенное влияние на качество мысли и развитие философских методов, наверное, сложно.

У тебя новый анонимный вопрос:

Отличный канал, великолепные тексты! Мой вопрос: почему мещанство - это плохо?

Разве ж я писал, что это плохо? Мещанство — это прекрасно. Особенно когда тебе примерно столетие истории твердят, что ты не можешь жить мелким мирным интересом, быть обычным человеком и интересоваться обычными вещами. Если человек с комиссарской эстатурой спрашивает, когда ты уже перетопишь мелочный эгоизм в новую человечность на кузнице истории — поинтересуйтесь, что комиссарская эстатура прячет в своём бездонном кошелёчке. Уверяю, открытия воспоследуют.

У тебя новый анонимный вопрос:

Является ли ложная философия философией? Когда непрофессионалы рассуждают о глубоких вещах, ранее никак не касаясь темы, и пытаются подражать тяжёлым для понимания речам.

Любые рассуждения об абстракциях, которые являются значимой частью философии, так или иначе являются подражанием. Я не случайно говорил о поиске знания — за тысячелетия письменной культуры люди создали немало систем и иерархий. Вопрос заключается лишь в том, какими философскими тропами идёте вы, какое знание прорастает именно в вас. Мимезис «ложной философии» сам по себе может быть неумелым, поверхностным, мятежным, но если он пробуждает в вас что-то личное — значит, сокровища мыслей существуют и там.

На мой взгляд, более всего философию предают идеологи и коучи — не все и не во всём, но тем не менее. Первые используют концепты, чтобы гнуть реальность в бараний рог, вторые используют концепты ради личной выгоды. И то, и другое вообще свойственно людям, но отсутствие вкуса и меры я воспринимаю с личным отвращением. Тем не менее, выписывать кого-то в ложную философию я пока не берусь — слишком зыбкое основание.

У тебя новый анонимный вопрос:

Выше ты говорил, что согласен с гностиками в части суждений. Ещё выше ты писал, что в бессмертие души не веришь.

Расскажи, пожалуйста, как в принципе философия сочетается с богословием. Я вижу у тебя (и в принципе в философии) частые отсылки к религии, но флирт это или серьёзное что-то, понять не могу. Что современная философская мысль берёт у религии, и как вообще в 21 веке религия воспринимается в этой вашей башне из кости?

Я не верю не в бессмертие души. Как и любой человек, я просто не знаю, что будет на другом конце мироздания. Я лишь полагаю, что душа (сознание, эго, не буду перечислять снова) не войдет в новый виток бытия (каким бы оно, опять же, ни было) неизменной. Гностическая душа вполне себе подвергается изменениям, более того, она должна удержать в себе долю божественного света, чтобы не упасть с высоких небес.

Я и не вспомню сходу, какое направление мысли философия отвергает со всей однозначностью. Теология — тысячелетний институт, ставший в том числе и одним из оснований философской науки, поэтому обращения философии к теологии столь же естественны, как и обращения к античному космосу субстанций. Если говорить о современности, могу вспомнить спекреалистов, которые постоянно ведут заочный диалог с мистиками вроде Экхарта и Бёме, рассуждают о лейбницианской теодицее и задумываются, является ли Бог объектом. Непознанная божественная тьма, mysterium tremendum, священные сборки, сущность нуминозности, природы святых и демонов очень легко встраиваются в современные философские концепты.

У тебя новый анонимный вопрос:

Диалектика или метафизика? Идеализм или материализм?

«Метафизика и хуитристика спать не дают мне ночами...»

(Прямо вот буквально не дают).

У тебя новый анонимный вопрос:

Я подписался потому что мне казалось ты писал пасты, причем смешные, а ты оказывается философ, респект

Я ещё и смешные картинки делал! Немного, но пара штук потом всплывала в случайных мемниках спустя дикое количество времени.

Стратегии осуществления философии это никак не противоречит. Я понимаю философию, как живую и динамическую силу, находящуюся на линии взаимодействия с актуальной культурой. Держать философию в башне слоновой кости кажется мне бессмысленным, поэтому я смешиваю высокие и низкие регистры в попытке обнаружить на стыке свежие сокровища мысли.

У тебя новый анонимный вопрос:

Что больше всего усложняет взаимопонимание между людьми? Уверен, есть опыт диалога, в котором оба понимают слова, но как будто говорят о разном.

И не могу не поделиться, выше был выпрос о том, куда уйдёт сознание после смерти, тут же пришел ответный вопрос \\\\"куда денется интернет, когда падет всемирная сеть\\\\".

Я вижу взаимопонимание не функцией удачного диалога, а скрепляющей опцией намерения. Тут должно быть что-то лаканианское, про интимную связь с человеком, которая всегда выворачивается в свидание с фантомами собственной души — если перенести эту модель на диалоги, она приблизительно будет отражать мучительные попытки понять Другого.

Про интернет хороший вопрос, думал о похожих вещах в контексте хокинговского «если сжечь книгу, где останутся буквы?». Я наметил себе какой-то ответ на границах сознания, но его надо докручивать.

У тебя новый анонимный вопрос:

Спасибо за очень интересные посты и развёрнутые ответы на вопросы! Наверняка, мой вопрос прозвучит довольно нелепо, но как привить себе усидчивость и «упорство» при чтении философских трудов вне зависимости от их объёма и сложности?

Мой личный ответ — пресловутая жажда, желание знания, направленное в одну конкретную точку. Если кажется, что текст может скрывать в себе бесчисленные миры, штурм логотических бастионов будет даваться несколько легче. В любом случае практика облегчает все последующие попытки.

У тебя новый анонимный вопрос:

Поясни, пожалуйста, за евразийство. Стороннему наблюдателю (без соответствующего образования) сложно понять, с какой долей иронии стоит воспринимать, например, Дугина?

Пробовал разобраться в направлении, начав с Трубецкого и Савицкого, но такое впечатление, что общего у АГД с ними уже мало

Даже не знаю. Давайте разбираться. С какой долей иронии можно воспринимать сатаниста и антикоммуниста, использующего в качестве онтологического оружия против ленинских памятников плевки собственного сына? А человека, подвизавшегося в публичной политике в качестве нацбольского мерлина с уклоном в жреца-колдуна кроулианского толка? Резко перешедшего в православие хаосита, сменившего философию на геополитические перфомансы и решившего разводить в паблике ёбаную дискордию с космическими хороводами?

Ответ будет зависеть от того, на скольких слоях вы утратите понимание происходящего. В любом случае евразийство является довольно простым идеологическим комплексом, и все выводы о нём можно сделать по дугинскому же учебнику геополитики.

У тебя новый анонимный вопрос:

Какие философские труды являются необходимыми к прочтению по твоему мнению? Как начать понимать сложные философские тексты?

На первый вопрос не отвечу, долго копать. Философские тексты можно понять только одним способом — возвращаться к ним из года в год и читать, конспектировать, думать, лущить зёрна полезности. И Делёз, и бибихинский перевод Хайдеггера, и прости Господи Луман рано или поздно поддадутся попыткам осмысленного чтения. Проблема сложных текстов возникает всегда и будет существовать всегда, не существует особого знания, которое позволяет расшифровать философский слог. Упорство побеждает всё — хотя, надо сказать, и времени оно отнимает изрядно.

У тебя новый анонимный вопрос:

Привет! Читаю уже больше года твой канал, недавно решила перечитать с первого поста. Это золото. Спасибо, что занимаешь большую часть моего инфополя.

Благодарю! Всегда удивляюсь, что мои тексты попадают куда-то кроме пустоты, это приятно.

У тебя новый анонимный вопрос:

что думаешь про Галковского? а про конспирологию?

Ожидал этого вопроса. Без Галковского у нас село не стоит и реальность не реалится.

Я разделяю Галковского-философа времён Бесконечного тупика и Галковского нового времени с его масонами и новиопологией. Первый взрастил множество тонких цветов философской мысли. Второй увидел, как их прозрачные лепестки разбились об реальность, принял некое волевое решение и создал холодную безнадёжную ойкумену, из которой в мир вышли на редкость отвратительные чудовища. Мир Бесконечного тупика хрупок, тоже в чём-то ядовит и язвителен, но его автор создал лучшую и личную вещь. Мир поставленных на лыжи зверушек, издевательского языка, трикстерских кривляний и цинизма оказался успешнее — и этот мир мне совершенно неинтересен.

У тебя новый анонимный вопрос:

В чём причина угорания по гностицизму?

Научный интерес из прошлого + близкое моему мировоззрение + текучая пластичная сюжетность с множеством трактовок и апокрифов + понятийный аппарат, который неплохо ложится и на современность.

Гайд на Морровинд (2002)

Подсказка, как не стать геем: не надо нажимать на варианты с Имперским культом и домом Хлаалу.

Подсказка, как не стать трансом: не заключайте сделку с Боэтией — он двуполый.

Подсказка, как не стать небинарным: не разговаривайте с Вивеком и не берите его квест (кто вообще выполняет квесты предателей и гермафродитов).

https://t.me/itvbia/47680

«Но как же я ненавижу вас, стареющие лидеры мужского мира — мира контроля и насилия с болтающим глупости и пошлости языком и болтающимся пенисом вместо всех органов совести и разума [...]. Как я презираю Элона Маска с первого дня, как увидела это пластиковое лицо недочеловека [...], как я презираю психопата с 34 криминальными обвинениями» (с).

Восторг. Совершенный восторг. Пульсирующая гончая любви и правды разъясняет самое сокровенное. Вся видовая программа в двух предложениях. На первом шаге нужно упразднить пенис и отрастить органы совести и разума, превратившись в носителя нежных совестливых щуплоподий. На втором можно объявить врагов недолюдьми и психопатами, потому что фашистский вадемекум не поворачивается, а карающая ордалия сама себя не принесёт.

Сколько лет уже этот блядовник наблюдаю, и каждый раз ужасаюсь, будто в первый. Натурально хищное море лающей стыдливой плоти, люди-клиторы в финальной фазе цветения. И ведь ни следа рефлексии внутри высказываний, ну просто ёбаные поразительные.

Ну и да, отвечая на коллективный невысказанный вопль сотен тысяч постов и твитов «но кому же от всего этого в итоге будет хорошо?».

Никому. Никому хорошо не будет. И им тоже. Кто бы «они» ни были.

Уже давно не бывает хорошо. Пять лет мы живём в травматическом фанфике, в зияющем модернистском блядстве, кокетливо приправленном шутками и контентом на тему колёс истории, размалывающих в фарш что-то очень сокровенное и важное. Ладно плохие люди, но страдают и хорошие — как говорил Хармс, это жестоко, но надо же с ними что-нибудь делать. Никто не пробьёт дыру и не спустится с небес, чтобы вычистить всё это безобразие. В Ад ещё стоило спускаться. В трамадольную коллективную галлюцинацию, в этот межеумный делирий добрых гномов и сочувствующих психонавтов любая здравая сила спускаться побрезгует. Незачем исправлять проклятый мир, который эти блядь сами себе и создали.

Смех, скольжение меж колёс и добрые глаза — единственное, чем можно ответить времени. И то ласковых взглядов на всех не хватит — только на самых близких и каплями, в почти гомеопатической дозировке. Таков путь. Спокойного сна.

Ну что, вроде все уже на этих выборах оттоптались? Значит, можно залезать со всякими секретными теориями.

В общем, битва Трамп-Камала — совершенно не про доминацию маскулинного консервативного Белого человека(тм) над кибелическими хоббитами желания с их культурным марксизмом и гендерными орудиями. Да и в принципе весь этот Белый человек(тм) в качестве рекламы политических баталий — страшная пиар-издёвка, такая себе эволианская реклама горящих колёс. Эвола хотя бы был искренним и прозрачным дуболомом, в отличие от этих.

Нет, американцы выбирали не президента, с которым будет прельстивое и любовное национальное развитие. Они выбирали исключительно тип американского апокалипсиса, манифестируемый фигурой конкретного лидера. Красный человек цвета умирающего солнца, очевидно, олицетворяет что-то фаллаутовское — место, где палящий зной, рейдеры, стены из говна и палок, сраные ковбои, защищающие последний оплот цивилизации от сползания в животную бездну. Женщина с тысячью бумажных масок, вскармливающая культ демократии ядовитой кровью, смотрит куда-то в сторону медленного постхуманного поглощения — там раковидный желающий электорат сопрягается своими бесчисленными чувственными придатками, вырабатывая народный консенсус по ту сторону гилеполитики. Отдельные ренегаты прячутся в своих убежищах, с ужасом перезаряжая дробовик, но по их следу уже идут пульсирующие гончие любви и правды.

Американское мессианство не может оставаться без своего громкого апокалипсиса. Вождь Иосиф с его слабым посмертием дрожащего андроида, очевидно, не предложил нации достойный плавильный котёл. Эти предложат — благо и после выборов зелоты соперничающих сторон со своих постов никуда не исчезнут.

Согласно Анри Бергсону, человеческой природой всегда управляет жизненный импульс, некая самодвижущая витальность. Пребывая в мире, человек «прилипает» к нему собственным восприятием, интуитивно растворяется в окружающих сущностях. Этого хватает, чтобы совершать скольжение по реальности посредством витальных энергий. Импульсивное скольжение легко совершить, но не так просто объяснить или зафиксировать — zoe вообще плохо поддаётся осмыслению.

Современный витализм порождает тревожный, мятущийся жизненный импульс. Этот импульс не может найти выход в самом себе — он требует сверки с ментальным ландшафтом, трендами и настроениями глобального общества. Жизнь без абстракций стала немыслимой — мнение цифровых сущностей, столь же значимое, как новостные сводки в экране планшета, врывается в личную витальность. Импульс тревоги перетекает между состояниями и настроениями, выпадает из одного витка в другой. Нерациональный, нефиксируемый, непредсказуемый. Витальный сгусток беспокойства накладывается на общество травмы с его зияющими ранами и превращает скольжение по реальности в гонки за призраками на изломанных траекториях.

Поэтому непостоянная динамика настроения, накаты психопатии и парадоксальные противоречия в действиях и высказываниях — характерная примета новой витальности. Люди лгут о каких-то несущественных вещах, гонятся за эфемеридами успеха, надламывают личностные матрицы, бросают дела на полпути и постоянно стремятся стать чем-то кроме себя. Фраза «мне похуй, я так чувствую» — исчерпывающее описание витальности эпохи травмареализма. Пусть мир провалится, пока витальный субъект строит своё безнадёжное дело на пустом основании — чтобы спустя время разрушить построенное и импульсивно вылететь в новый травматический виток.

А также напоминаю про великую историю о философе Тео Адорно и «Атаке сисек» (с печальной концовкой).

«В январе 1969 года, когда протестующие студенты заняли здание франкфуртского Института социальных исследований, Адорно вызвал полицию. Ученики сочли поступок учителя предательством. 22 апреля 1969 года лекцию курса «Диалектическое мышление» прервал голос с галерки, требующий от лектора покаяться за то, что он сдал студентов «быкам». Другой ученик вышел к доске и написал: «Тот, кто позволяет распоряжаться лишь дорогому Адорно, всю жизнь будет поддерживать капитализм». 66-летний мыслитель дал аудитории пять минут, чтобы определиться, хотят ли они слушать лекцию, но тут три студентки с обнаженной грудью окружили его, стали осыпать лепестками роз и пытаться поцеловать. Потрясенный и униженный Адорно в ужасе бежал, прижимая к груди портфель. Это было его последнее выступление на публике. Через четыре месяца он умер от сердечного приступа; ходили слухи, что несчастного философа добила акция «Запланированная нежность» (она же «Атака сисек»)».

Желаю регулярно подвергаться атаке сисек в сообщениях канала. Выживание внутри смертного эроса: звучит как истинно философская сверхзадача.

Как же я обожаю это время года! Дни, когда мертвецы восстают из своих холодных могил, чтобы истребовать сладостную дань. Время, когда под покровом ночи самые мрачные тайны становятся достоянием публики. Где-то неподалёку крадутся чудовища в масках людей и гости из эфемерных реальностей. Люди обмениваются историями о космическом ужасе и крепче запирают двери. Костяные деревья вырастают из могильных плит и скорбно гремят, вплетая в музыку воющего ветра похоронную ноту. О, эти страшные дни, когда совесть приносится в жертву жажде, когда обыватель теряет последние остатки человечности, когда темноту горизонта озаряют бледные огни. Близится срок расплаты...

Что? Какой ещё Хэллоуин? Я про американские выборы, разумеется.

Посмотрел новость о смерти невероятно толстого кота. Чувствую гностическое возмущение, переживаю унижение гномической воли.

Мир — проклятая ловушка, патока дней, которая засасывает в пучину удовольствий, усыпляет бдительность, мертвит желание. Почему всякое малое существо должно страдать от своей любви к жизни? Все мы рождаемся в изобильном свете, мы плывём по волнам мягкого расточительства и по-детски улыбаемся Солнцу, этому королю удовольствий. Прекрасные сады растут для нас, фрукты истекают соком и отдают свою золотую плоть насыщению жаждущих, хлебные зёрна падают в мягкую почву, чтобы хищник трав однажды вонзил свои зубы в мякоть каравая. Всё живое изобильно, всё живое купается в собственном изобилии.

Так откуда же высовывается это поганое жало? Почему жизнелюбивый толстый кот умирает только от того, что он так ценил своё пышное существо? Он ведь мяукал вослед заре, провожал глазами ласковые руки. Он дышал, любил поесть, танцевал на облачках блаженства. И теперь он умер. Изобилие стало скорпионом внутри несчастного тела. Жало излило яд, ловушка материи схлопнулась.

Живая жизнь тянется навстречу тому, что ей дорого. И потому она обречена.

Привет! Я твой куратор в игре «Синий квадробер». Иди в лес, грызи мухоморы, торгуй с гномами и учись объезжать диких бобров.

Индустриальное общество должно быть разрушено.

«Дети-квадроберы сбиваются в стайки в лесах, надевают маски и бегают в поисках жёлудей, мухоморов и не знаю, чего ещё (с)».

Логично абсолютно.

Вижу эту картину как наяву. Просыпается квадробер — любого возраста, хоть молодой, хоть поживший. Открывает глаза и выходит в большой мир.

А в большом мире ужас, грязь и непроизносимые бездны говен. Какие-то идеологические лярвы копошатся у помойки, рядом лаются бесстыжие манимонгеры с афедронами вместо лиц. Гной и сало, странные карлики учат людей половой и жизненной премудрости, под землёй толкаются кроты и червие. Над этим благолепием пернатые традиционалисты водят солярный хоровод.

И вся эта милейшая публика нагло, стозевно, потеряв всякий стыд и совесть, орёт о том, что ты — да, лично ты, ёбаный квадробер — есть мерзкая пачкота, уродующая светлый лик земли. И пусть тебя повесят вообще, паскуду.

Ну что ж. Тут не только псиноимитатор наденет маску и съебётся в лес.

Любой здравомыслящий человек бы съёбся. Даже я порой подавляю желание встать на четвереньки и залаять, подобно благодетелю нашему Диогену.

Жёлуди и грибы всё-таки пиздокрутством не занимаются.

Бу! Испугался? Не бойся. Я друг, я тебя не обижу. Иди сюда, иди ко мне. Сядь рядом со мной, посмотри мне в глаза. Ведь ты же русский? Ты родился в России? Ты ходил в среднюю школу? Ты служил в армии? Ты учился в техникуме? Ты работал на заводе? Ты ездил в Бобруйск? Ездил в Бобруйск? В Бобруйск ездил? Ездил, а? Ты в Бобруйск ездил, а? Ездил? Чего молчишь? В Бобруйск ездил? А? Чего косишь? А? Заело, да? Ездил в Бобруйск? Ты, хуй? В Бобруйск ездил? Ездил, падло? Ездил, гад? Ездил, падло? Ездил, бля? Ездил, бля? Ездил, бля? Чего заныл? Ездил, сука? Ездил, бля? Ездил, бля? Ездил, бля? Чего ноешь? Чего сопишь, падло? Чего, а? Заныл? Заныл, падло? Чего сопишь? Так, бля? Так, бля? Так вот? Вот? Вот? Вот? Вот, бля? Вот так? Вот так? Вот так? Вот так, бля? На, бля? На, бля? На, бля? Вот? Вот? Вот? Вот? На, бля? На, сука? На, бля? На, сука? На, бля? На, сука? Заныл, бля? Заело, бля?

Магические войны, ожидание: колдуны летают по городу, отправляют воронов-камикадзе на разведку, снаряжают магических големов и открывают порталы в землю Му. Пузыри реальности искривляются, время становится жидким йогуртом, здания превращаются в соль, тысячи шевелящихся пальцев поднимаются из-под земли.

Магические войны, реальность: деды с банками водического отменяют друг другу площадки, проводят заговоры на понос в медиа и обмениваются ударами через юристов.

https://t.me/chaoss_flame/13451

Хорошо путнику в русском лесу! Где ещё можно упасть в мягкую постель из сфагнума и зачерпнуть рукой сырого торфа, чтобы размазать его по лицу? Я часть леса, я гниющий ствол на дне болотной купели, я чаша, принимающая зелёную милость. Так говорит путник лесным стражам, и они приветствуют его огнями цвета старого льда.

Что делать дальше? Отпугивать гнусьё багульником, вынимать из дупла дерева бумажный кошелёк с сотами, хватать языком капли пьяного мёда. Срывать ядовитые и съедобные грибы, бросать вперемежку на лесных дорогах. Оставлять шапки мухомора лосю и медведю — пусть веселятся, пусть бегут в зелёную тьму дикой охотой. Рассыпать повсюду хвойные монеты, выкапывать из вязкого кирпичи мёртвых народов. Гулять по забытым тропинкам, плести венки шиповника, заливать кипятком терпкую ягоду из обожжённого чайника. Собирать яйца змей и пауков, варить ведьмин напиток в чугуне, мотать перчатки из нитей растений. Искать по траве птичьи кости, составлять вместе, читать по рисунку о горестях и радостях.

Что ещё позволено? Искать начаток ржавого рельса, ушедшего в землю — где появится, там и дорога на Китежград. Собирать с веток космы лешего, заплетать обратно в парик, оставлять на самом крепком капе; пусть новый леший народится. Складывать буквы из волчьих следов, из медвежьих следов, писать словами на птичью музыку. Собирать чайные травы и дикие ягоды в туесок, презирать борщевик, кланяться косой ограде. Выкапывать нелюбимую куклу, оставлять детям деревьев. Тихо радоваться, плакать о вечном, уставать. Складывать слётков в гнёзда, считать по головам, исполняться умиления.

А как надоест? Прикорми лягушку, нарисуй паутиной лицо доброго человека, посчитай, сколько глаз открывается в темнеющем небе. Гадай по мышиным норам, чувствуй нерв пустого существа, смотри туда, где в короне бледных облаков сияет звезда Полынь. Будет путь, будут косые постройки расползающегося дерева. Будут стёртые дневники, слипшиеся в бумажную массу на дне одинокого оврага. Будет бутылочная зелень стоячих вод и тихий плеск.

Будет горечь. Но будет и сладость.

Выделил в кинокультуре два интересных образа символического апокалипсиса — их наверняка больше, но киношный апокалипсис слишком часто привязывается к модерновым конструкциям, от ядерного и биохимического оружия до мировой чумы и условного вторжения инопланетян. А нужно тоньше, через мифологию и изначальные сюжеты.

Первый образ — конец Евангелиона. Японцы читают христианскую символику крайне своеобразно, но, если очистить серию от жанровых штампов и подростковой семантики, останутся неизвестные реликвии, изменяемые субстанции мира, глубокие слои кодификаций и чуждый враг. Мир Ребилда, в котором группа подростков странствует по застывшему океану примордиального супа, сражаясь с репликами из параллельной ветви эволюции и запуская сборки священных объектов — суть мортоновский спекулятивный конец света. Остались только руины, но субстанциальное преображение не закончено, и алые воды ещё могут породить своего последнего Левиафана. В таком апокалипсисе почти нет настоящих эмоций, все эмоции гипертрофированы и привязаны к архетипам героев, к их синтетическим оболочкам — но есть трансгрессия динамических (в том числе мнимых) тел, и в общем-то всё крутится вокруг неё.

Второй пример, ради которого всё и пишется — «Сталкер» Тарковского. Не первоисточник, там всё опять упирается в модерновую идею мусорной свалки. «Сталкер» в контексте путешествия неверующих к Богу, наверное, не разбирал только ленивый, но о самой Зоне в объективе Тарковского было сказано не так уж много. Неясно, каков источник её происхождения и для чего она нужна, хотя в контексте постоянного богоискательства очевидно, что на эти вопросы есть ответ. Зона является раной, но раной христианской, имеющей высшее символическое значение.

Мне кажется, если бы Тарковский пошёл дальше в придании Зоне собственного облика, она смогла бы объединить универсум его фильмов и высветить новую онтологию апокалипсиса. Герои и так называют то, что происходит в их путешествии, чудесами. В этой логике каждая аномалия Зоны является трагическим чудом и священной ловушкой, не типичной для киноапокалипсиса стимулирующей угрозой, но пресловутой Комнатой желаний. Только из комнаты аномалии нет выхода, она сама по себе является раковиной мифа, в которой проигрывается одна и та же экзистенциальная ситуация. Легко представляю себе аномалию, которая ведёт прямиком в «Зеркало» Тарковского — в один бесконечный день на смертном одре, когда все грехи и желания встают перед постелью с ужасающей пустой ясностью.

Во времена особенно сильного душевного непокоя, когда кругом грозы, пламя и дым над бездной, я вспоминаю, что Проханов в детстве играл в футбол человеческим черепом.

Череп, по загадочному утверждению Проханова, мог принадлежать русскому космисту Николаю Фёдорову — именно через его костные эманации Александр Андреевич начал умозрительно постигать печать человечества из смертного праха и философию всеобщего воскрешения.

И мне становится легко и спокойно. Раз уж сакральный череп способен обучить молоканина русскому космизму через мистерию футбола — значит, наше знание вовек не истребится и не исчезнет.

Мы преступно мало говорим о том, кто из философов первым придумал ядерную бомбу. А ведь философ и бомба — крайне важный онтологический узор. Не менее важный, чем сплетение эроса и танатоса, например.

Лично я полагаю, что первым ядерную бомбу придумал Гераклит. Впрочем, здесь есть нюанс — гераклитовой бомбой является само пылающее существование, сделанное из чистого огня. Материальный мир изначально возник внутри этой бомбы. Возможно по ошибке. Возможно — как тонкий механизм детонации. На всякий случай Гераклит продумал и взрыв бомбы — мировой пожар, который сожжёт весь космос ради его обновления.

Есть ещё один интересный момент. Критики утверждают, что Гераклит не придумывал божественного огня и застывшей в нём сферы космоса — то есть всего, что обычно приписывают его философии. Но так даже лучше. Ядерную бомбу изобрёл не философ, но никогда не бывший призрак философа, собранный из фальшивых цитат растворившихся в тысячелетиях анонимов. Как по мне, звучит достаточно инфернально.

Итак, «Защита Лужина». Чистая, холодная абстракция. Возможно, лучшая из лаковых скульптур, воплощённых Набоковым в его творчестве. Роман — хор безликих шахматных фигур: каждая следующая становится тенью предыдущей, пока вязь текста засасывает, топит их в тусклой лужинской ситуации. Вместе с тем фигуры связаны таким же чистым и холодным механизмом воли. «Идёт партия» — в голове Лужина продолжается сражение с шахматными богами, безнадёжное и бесконечное движение фигур длиною в жизнь. Одни фигуры превращаются в другие, бытовые истории становятся эхом абстрактной задачи.

Существование Лужина — шахматная доска. Он сам — пешка, которая ощущает себя последствием цепи неудачных ходов. Пешка пытается «распутать» прошлые партии, решить личную экзистенциальную задачу. Хотя бы в уме — так, возможно, получится дойти до края доски, заглянуть за её пределы и стать ферзём. Но за краем доски всё те же шахматные боги, и Лужин летит в пустоту абстракции, чтобы стать частью её невыразимой тайны.

У меня был текст об ужасе чистой формы, которая повторяет себя, но остаётся вне человеческого восприятия. Чистая форма не сообщает о себе ничего, проявляясь лишь через свойства вещества её повторения. Шахматные боги — и есть чистая форма, очищенные от зримости фигуры коня, ладьи, ферзя. Лишённые лака, материала и размера, взамен они обретают зловещую возможность вторгаться в жизнь и размечать её буквами алгебраической нотации. Даже их цвет становится абстрактным — на шахматной доске лужинской жизни условно чёрные и условно белые пешки запутаны в мелких разменах, нужных лишь в качестве приготовления к великой партии.

Но Лужин понимает, что великой партии не будет: ошибочные ходы прошлого уводят в сторону от тайны шахматной доски, обрекают на повторение мелкой событийности. Желая «выйти из игры», Лужин не может найти её слабое место в переигранных партиях былого. Шахматные боги всегда живут в будущее — они находятся в продлённом шахматном времени, куда пытаются заглянуть думающие на несколько ходов вперёд игроки.

И Лужину приходится совершить последний, трагический шаг, чтобы нарушить ход игры и выпасть в реальность шахматных богов. Фон чистой абстракции распадается в огне надрывного, античного сюжета — человеческое наконец-то проглядывает сквозь отряды пешек, облепленных вязью набоковского текста. Лужин совершает выбор трагического героя, принимает своё ананке. Ничего не изменится, игра не закончится — потому что в каком-то смысле она и не продолжалась. Шахматные формы упорно воспроизводили себя в голове Лужина и на доске его жизни, уязвляя запертую внутри пешки живую плоть. Недаром Лужин едва оправляется от удара во время важной партии и сомневается, что сможет пережить следующую.

Отказаться от ужаса форм и повторяемости одних и тех же ходов было бы проще простого. Но античный герой всегда выбирает полноту своей судьбы. Даже если она началась с ошибок в дебюте. Античный герой не может иначе.

Кстати, как там с квадроберами вопрос обстоит? Всех уже победили? Напишет ли кто-нибудь об этом эпическую литературу?

Событие ведь и правда такое, достойное своей Илиады. Раньше оно как было — боги сражались с драконами, моря вскипали, всякой вещи было место под солнцем. Но и сейчас ничуть не хуже! Алкоголики против детей в собачьих масках, совершенно легендарная битва. Пока хвостатые подростки в ближайшей роще призывают дух своего тотемного предка, с другой стороны ухмуренные ацефалы шлют им инферналистские проклятья, придумывают огороженные квадроберские дистрикты с карающими лотками и источают тысячу горьких скорбей о Попранной Нравственности(тм). Духовное растление неизбежно, Спортлото больше не может вместить всех кляуз. Сегодня пишут, что квадроберы покусали чью-то собаку. Завтра скажут, что юные териоморфы съели патриковую бимбо с её минипигом на поводочке, отобедали всеми соседскими котами в радиусе пяти километров и отказались от регулярных бешеных прививок.

Обожаю это время, блядь. Если цирк с охотой на ведьм и кручением воображаемых хвостов продолжится в том же духе, скоро у нас под окнами и правда начнут бегать стаи озверившихся молодых команчей с подселёнными анимистическими духобабами из расчёта одна на тушку. Потому что действие всегда порождает противодействие — а неадекватному действию и контрреакция полагается ебанутая.

Ну и да, запрет Дискорда я считаю очень характерным экзистенциальным жестом. Прямо вот символизирующим всю глубину глубин.

На глазах обычного школьника с доткой и майнкрафтом разворачивается воистину трагическая процедура. Галлюцинирующий принтер опять бушует и ставит очередную заградительную стеночку. Стеночка одиноко стоит посреди гигантской цифровой пустоши — обойти её с любой стороны не составит никакого труда. Бонусом идут очередные охуительные истории про наркотики и педерастов.

Потрясающе. В этом жесте правда есть что-то от античной трагедии. С тем же обречённым упорством Сизиф катил в гору свой камушек.

Пора, пора бы уже школьцам осознать наши великие бездны абсурда. Если с блокировкой Ютуба не дошло.

Просмотр стрима — ритуал мнимого совместного присутствия, воскрешающий один день далёкого детства. Тот самый, где можно было смотреть, как в компьютер играет старший брат, отец или дядя. Словом, сеанс цифрового спиритизма, попытка вернуть призрак ушедшей инициатической практики.

Жаль только, что тот день не вернётся, сколько бы часов стрима ни пролетело. Хонтология всегда обращена к ране времени, но совершенно бессильна её преодолеть. Да и нынешних стримеров качественными психопомпами не назвать, увы.

Я видел город на пиках холодных скал.
Я видел
Его шпили улиточных раковин,
Завитки его каменной плоти.
Этот город был стар.
Так стар, что он осознал себя живой мякотью,
Живой памятью —
И решил, что он будет помнить.

И он помнил: древний моллюск под кинжалами горных бореев.
Он видел себя во снах
Рыбою звезднокаменной.
Он плыл сквозь пустотный холод.
Он искал свой нетленный прах,
Собирая осколки в весёлых ветрах,
Возвращаясь к тем дням, когда он был молод —
Был остывающим пламенем.

И город на пиках небесных вершин
Построил из грёз свою дикую жизнь.
Он мечтал о космических реках
И жаре далёкой звезды.
Тот свет ядовитый, что башни оплавил,
Вытаскивал город из раковин правил —
Вечный избавлен от тяжести века,
В вечном все вещи святы.

Врастала история в каменный череп,
И город мечтал, покидая пещеры
Своих чёрных, башенных снов,
Распадался сияющей пылью,
Биологией неживого.
Город рос, прорастал в занебесный покров.
Воплощаясь невиданной былью,
Город искал своё слово.

Город вновь обретал тихий слог своей песни.
Город пел те слова, что лишь камню известны.
И бореи смеялись ему вослед
Языками из чёрного льда.
Город плыл, отрываясь от каменных пиков,
Обретал сотни лиц, оставаясь безликим.
Он летел туда, где ему места нет,
Где запретно сияла звезда.

Город хочет взрастить то, чего не бывало,
Возникает на башне яйцо ярко-алое.
В нём проклюнется мир — геометрия зданий,
Хоровод витражей и глаз.
Но пока скорлупа и пуста, и чужда,
Ей так нужен блеск яда, что носит звезда.
Её свет отворит неземное сиянье,
И Дитя вознесётся в свой час.

Город раковин, этот беспечный моллюск,
Плыл по небу с песнею каменных уст,
Изгибался ростками башен
И глядел соборным окном.
Он парил средь таких же забытых камней,
Обжигал его стены пустотный борей,
И звезда подносила алую чашу.
В её смехе был новый закон.

***

Город спал. Город видел сон.
Ядовитый и тёплый сон,
В нём он плавился, исчезал.

Был прекрасен и вечен он.

(2024)

А это — легендарный Святой Христофор. Мученик с собачьей головой, почитаем Православной церковью.

Тоже пропаганда квадробинга, получается. Скоро запретят.

Что такое настоящий некрореализм? Полагаю, это осознание того простого факта, что прекрасный мир прошлого кончился задолго до рождения человечества, а мы все — агенты мощного и противоестественного вторжения.

По сути, природа пережила страшный апокалипсис, еле как зарастила рваные раны бугристой плотью и погребла утраченные биологические виды глубоко в своих недрах. И тут пришли люди — обыкновенные хищные гули и доппельгангеры, безликие по своей изначальной природе. Недаром ведь мимезис является искусством и оружием каждого живущего человека.

Более того, мир постапокалипсиса представляется нам очень красивым и приятным местом — мы наслаждаемся умирающими реками и чахлыми лесочками, которые представляют собой тень витальных джунглей былого. Хотя даже это не сравнится с катакомбами и мавзолеями, которые человек обозвал городами. В городах люди едят мясо мутантов, чьи предки пережили апокалипсис, и торгуют баррелями погребённой субстанции из бактерий и мёртвых останков. А испарения этой субстанции, сгорающей в нечестивых ритуалах, постепенно окутывают каждый уголок планеты, знаменуя превосходство торговых жрецов-некромантов. Вот он, настоящий некрореализм.

А ещё эта модель прекрасно объясняет культ нигилантных плакальщиков из числа так называемых «традиционалистов» — они уже давно осознали, что являются мертвецами и живут в пепле чужого существования, но поделать с этим ничего не могут. В итоге занимаются романтическими камланиями, втайне надеясь, что свет с небка подарит им доапокалиптическую форму каких-нибудь пернатых змей-ангелов.

После того, как люди построили первую машину времени, они овладели искусством изменять другие метафизические категории. Властвуя над силами и энергиями, человечество вскоре построило иной, куда более жуткий механизм. Новая машина умела обращать вспять живой огонь, который горел в центре мироздания.

Проще говоря, она делала священный огонь священным холодом.

Когда машина была использована в первый раз, это заметили далеко не сразу. Однако теперь творчество, вверенное рукам мастеров, всегда выходило острым, злым и жестоким. Витальность, источаемая живыми созданиями, стала ломкой и пресной — людей будто набили хлопьями синтетического снега. Буквы и рисунки кололись иглами, края знакомых прежде взглядов затягивало инеистой кромкой, и ни в чём не было любви и правды.

Когда огонь, питавший мироздание творческой силой, окончательно вывернулся в лазурное пламя, души людей стали гореть. Они горели, не сгорая, пылали, превращаясь в стекло и морозные угли. Стихи и рассказы обрастали льдом, взрывались ослепительными шпилями, расцветали кровавыми узорами от неосторожных прикосновений. За шагами людскими змеился иней, и каждый страдал в клетке ледяной безучастности.

Вскоре священный холод оставил от людей только их почерневшие оболочки. Они бесцельно бродили средь бледных пустошей; каждый человек был вратами, через которые в мир врывался космический холод. Маски лиц застыли в искажённом немом восторге, и землю навсегда сковала ледяная броня. Последние крупицы жизни растворились сном непламенной колыбели — такова была жатва метафизики.

Белый шар плыл в пустотных водах вселенского безразличия. Его недра ещё долго тлели от прикосновений лазури.

Идеальная женщина:

1. Флиртует цитатами из Псевдо-Дионисия Ареопагита;
2. Воспроизводит по памяти диалог с Головомером;
3. Играет каверы на Velvet Underground в их золотой эпохе;
4. Горячо обнимает каждую русскую берёзу в радиусе трёх километров;
5. Отличает Пронойю от Протеннойи;
6. Строит лучшие церкви в Майнкрафте;
7. Читает «Свет Невечерний» перед сном;
8. Освобождает Фландрию вместе с гёзами;
9. Помнит об итогах Третьего Вселенского собора;
10. Поддерживает идею Логоса нераздельного и неслиянного;
11. Носит стальной готический нагрудник (минимум четвёртый размер);
12. Начинает утро с ретритов Игнатия Лойолы;
13. Прикрепляет к платьюшкам жухлые осенние листья;
14. Купается в эманациях Нуса перводвижущего;
15. Направляет потоки священного избытка на карточку МИР;
16. Живёт внутри мессианского времени;
17. Возвращает витальность желающего тела;
18. Участвует в последних актах всеобщей космической драмы.

Стоя в долгой очереди, опять думал о неизбежности диктата технэ над человеческим миром. Неизбежности, впрочем, двоякой.

Киберпанк, техномадизм, прочие цифровые присадки на корчащемся теле человечества — всё это уже как бы принято считать нормой. Технические устройства с разнообразными кодировками и шифротекстами стали винтажной данностью — человек давно срастился с внешними электрическими органами в лице смартфонов и мессенджеров. С тех пор, казалось бы, всё стало только хуже.

Но природа любит динамику и перетекание сил — поэтому, пока в одних местах запускают выдачу очередных биометрических тавро с регистрацией через мфц, в других местах всё ветшает, провисает и обваливается в сумрачную архаику.

Технэ привлекает довольно ограниченный ресурс, который естественным образом стекается к ограниченным же локусам существования. Пространство симулируемого будущего сужается, высыхает как старая замша. Чем громче управляемый порядок кричит о сингулярности, тем больше пустот возникает на картах между мелкими технологическими пятнами. Эти пятна удерживаются в своей зоне контроля — и за ними начинается древняя пустошь.

Прогресс, что бы о нём ни думали, черпает из ограниченного источника вдохновения — и очень сильно от этого вдохновения зависит. Пока фантазии Жюля Верна о летающих городах превращаются в дигитальную дурку, а шприцеобразные здания стекла и металла устраивают теллурии карательную технотерапию, на нередуцируемой терра инкогнита между дистопическими зонами поднимает голову забытая архаика.

Может, в этом и кроется смысл идеи Нового средневековья — пока прогресс, подобно ферромагнитной жиже, стекается к точкам силы, характер пользования этим самым прогрессом остаётся таким же незрелым, каким он был и столетия тому назад. Благодаря чему технэ всегда идёт рука об руку с собственным антиподом. Вероятно, это должно служить нам всем некоторым утешением.

Не верю, что гигантский раздувшийся нурглит Никокадо вот так вот взял и похудел. Это невозможно. Мне кое-что известно о линиях мифологий и змеистых хвостах древних сюжетов — там подобные метаморфозы описываются с изобилием деталей.

Из плоти священного чудовища мукбанга совершенно точно что-то родилось. Что-то паскудное и неотвратимое. Не удивлюсь, если скоро в пустом пространстве появится холестериновая луна Баар-Дау, которая разорвёт наши благословенные небеса в лоскутки и ленточки.

Я так понимаю, что вчерашняя бизнес-стрелка, покушения на оппозицию с молотком и восточное переоткрытие пейджеров со взрывчаткой — явления одного порядка. Девяностые, которые, как известно, есть дазайн, а не таймлайн, прорываются тонкими струйками в пузыри реальности.

Осуществиться во всей жестокой полноте, как раньше, здесь им не дадут — времена другие. Однако, судя по мировым тенденциям, весёлую энтропию можно спокойно ловить в бутылки и отправлять за границу по почте. Агентура пятидесяти разведок сама выпустит на волю бритвенные ветры, чтобы узреть ужас вседозволенности, так сказать, вживую.

Тогда и настанет смеющийся праздник. Где были взрывающиеся пейджеры, будут и другие изобретения радикальной братковской школы. Споры девяностых хорошо приживаются на любом ландшафте, вот только обуздать эту ризому не каждому микологу под силу.

Как учат нас книги по архитектуре, всякий город есть застывшая в камне мечта. Он — тянущаяся вверх песня мастера, белый свет, искривляющий законы жизни. Но мечта не может оставаться одинаковой на протяжении десятков лет. Она должна меняться, расти, превращать город в лозу, истекающую соком истин. Но могут ли истекать соком истины проклятые человейники? Разумеется, нет.

А потому всякий город нужно переосмыслить. Превратить его в заколдованную головоломку, в лабиринт Минотавра, в торжество изменчивой философской геометрии. Город платоновского Государства не может быть скучным и безыдейным. Нам должно вырвать крылатых духов из их карманных измерений, забрать племя гномов из недр волшебной горы, вызвать призрак Парацельса и сделать его прорабом. Необходимо, чтобы город менялся каждый день — славные карлы будут изгибать дороги, замуровывать проходы между улицами, вытягивать здания в спиральки и закапывать безвкусные спальные кварталы.

Чудо начинается там, где юный титан смеётся в лицо законам. Теперь человек, идущий за хлебом, потратит весь день на поиск дороги через районы с бетонными цветами. Отныне честный работяга не сможет выйти на работу, потому что его дом превратится в башенный колодец. Под городом возникнет ещё один, подземный — в нём будут жить проказники и филистеры, не понимающие новой архитектурной поэзии. Мир будет совершенным, как пушечная канонада.

Поймите, только радикальными мерами мы сможем спасти человечество от ползучей деградации. Уже сейчас культурное наследие уничтожено, поэзия умирает. Люди почти перестали водить хороводы! Всякий город должен стать бутоном на теле оскудевшей земли. Когда он раскроется, вслед за геометрией пространства преобразятся сами законы бытия. Антиподы пойдут по миру вверх ногами, на небе засияют три магических луны и наша бедная, мещанская жизнь изменится навсегда. В любой психогеографии должно быть немного настоящего «психо».

И да, прежних урбанистов мы разинвольтируем на поющие атомы. Правильная школа городской магии пожрёт былые секты — миссию духовного преображения они провалили с треском.

У философов и ямы бывали довольно разнообразные отношения. За человеческую историю с ямой чего только не делали — всё это влияло и на качество производимых машин философии.

Платон приделал яме крылья и вознёс её на небко. Демокрит превратил яму в облако маленьких ям и заявил, что человек состоит из этого вещества.

Ну а первым прилюдно поссал в яму великий Диоген.

Возможно, что у них с упавшим Фалесом была одна и та же яма.

Истина философа заключается в том, что он — пустой сосуд. У него нет однозначного бездвижного мнения, нет чёткой картины мира, как нет и изначальной собственной философии. Внутри философа — пустота и кроха непознаваемого космического вещества, из которого сделаны все люди. Так называемое «Я», чёрный ящик человеческого механизма. «Я» не знает себя и мира, но всегда выносит окончательное суждение, когда философ принимает или отвергает нечто новое.

Всё, что есть вокруг — голый ландшафт и обрывки идей, проплывающих в звёздном небе над головой. И огромная яма, перед краем которой стоит философ. В эту яму когда-то упал Фалес Милетский. В эту яму рано или поздно падёт всё сущее. Она — разрыв в ткани мироздания, окончательный и неприемлемый факт сгорания человеческого «Я». Она — пустота между духом и плотью, между материей и мистерией, между волей и законом. Разрыв, зазор, рана, отсутствие. В неё утекает всё, что имеет ценность. Яма не знает насыщения.

Философ стоит на краю ямы, бросая в неё свои убеждения, ценности и идеи. Что-то исчезает в яме, что-то распадается в её холоде разоснования. Но некоторые вещи остаются. Философ собирает эти вещи и делает из них машину. Эта машина — философская теория, порождающая малые островки смыслов.

Считается, что философ может сконструировать множество машин смысла. С помощью этих машин люди, одержимые или терзаемые ямой, иногда могут её пересечь. Но строительство машин не является подлинной целью.

Подлинной целью стало бы ничтожение ямы, исцеление глубокой раны мироздания и человечества. Но философ — только человек. Он не может зарастить яму. Его машины, включая ржавые и негодные реликты, продолжают переносить людей с одного берега на другой. Но сам философ не может существовать без ямы. И он всегда остаётся рядом с ямой — пока непознанное космическое вещество не покинет пустой сосуд. Пока внутреннее и внешнее не придут в безмолвное согласие.

Пока яма не перестанет быть — потому что тогда перестанет быть и всё остальное.

Как-то раз в одном чёрном-чёрном городе, на одной чёрной-чёрной улице один философ увидел, что за ним едет гроб на колёсиках.

Философ пошёл — гроб за ним. Философ побежал, добежал до своего подъезда и поднялся по лестнице. Слышит — гроб за ним по лестнице едет, а его колёсики скрипят так неприятно. Философ заперся в квартире и вызвал полицию.

Когда полицейские приехали, они увидели выломанную дверь и разгромленную квартиру. Философ сидел под столом в состоянии опустошительного ужаса. Гроб на колёсиках стоял посередине комнаты.

Взяли полицейские ницшеанский молоток и разбили гроб. Глядят — а в гробу Витгенштейн. Смотрят полицейские, затылки чешут, никак не могут понять, что случилось.

К счастью, один из полицейских оказался выпускником академии и разъяснил ситуацию. Витгенштейн, сказал он, на самом деле был философом-мистиком. Даже его знаменитый трактат построен в духе строгой спинозистской молитвы к разуму. Всю жизнь Витгенштейн поклонялся мистике языка, благоговел перед его скрытыми силами. Однако поганая аналитическая школа исказила смысл витгенштейновских строк, превратив его мистические искания в мёртвые формулы. Витгенштейн обиделся, взял гроб на колёсиках и начал мстить.

Так разрешилась тайна гроба на колёсиках — философ под столом принадлежал к аналитической традиции.

Если говорить с умеренной честностью, сравнения инцелибата с древними мистическими сектами возникают не на пустом месте. Инцелы — современная версия старой маски из глубин веков, а их ситуация становится ещё одним фронтом космической битвы, которая длилась многие тысячелетия до человечества и будет длиться после него. Противоборство желания и мерзости, конфликт материи и духа, борьба Майи с бахромой своих одежд — лишь частные проявления её абстрактных сторон. Да и человек, вопреки его космическому эгоцентризму, не является центром и целью этой битвы, будучи случайным, вынужденным всплеском сознания её периферии.

На каждую маску найдётся её зеркальное отражение. В сущности, инцелов клеймят потенциальными террористами не просто так — это делают определённые люди с определённым габитусом. Инцел никогда не жаждет только секса, секс сам по себе вообще ничего не означает. Инцел отвергает классическую социальную машинерию, которая в том числе позволяет получить секс, если дёргать за нужные рычаги и попадать в тайминги ожидаемых реакций. Он не может читать знаки этой машинерии, того хуже — не желает изменять себя её социальными включениями и присадками. Защитники нынешнего порядка взаимодействий — условные «жрецы машины» — всегда будут считать инцелов террористами. Потому как инцелы, сами того не ведая, уже идут философствовать молотом к их золотым клеткам.

Трудно удивиться тому факту, что в назревающей ситуации «поиска запасного выхода» жрецы нашего метафизического анклава подсветили в качестве статусной фигуры инцелибата охуенно невменяемого кретина. Этот симулякр просто обязан был как-то страшно наблудить, надругаться над собой и над движением в целом. Настоящие люди света, от Мани до Василида, хотя бы представляли, во что они ввязываются и какую осторожность им следует соблюдать.

Теперь любая форма заряженного инцелибата в наших широтах ещё долго будет отмечена клеймом первертного слабоумия, а людей, бросающих вызов сигилам социального, продолжат клеймить невротиками, террористами и мудаками. Впрочем, от этого на периферии космической битвы не изменится примерно ничего.