Так какой мог быть стресс, на который она ссылалась? Молодая женщина словно все забыла, она и словом не обмолвилась о том, что потом напридумывала. Возможно, с чужой подсказки. На очной ставке сама вспоминала, что в кабинете врача вела себя сумбурно. Это она нам здесь говорила. Мать на допросе сказала, что ребенок [на врачебном приеме] вел себя беспокойно, что я якобы спросила причину этого. На вопрос адвоката Соловьева, как именно он вел себя беспокойно, ответила, что пытался открыть кран — и больше ничего добавить не могла. Кран не откроешь, его вид необычный — нет ручки, и как таковой он сенсорный. Я сама в начале работы недоумевала, как им пользоваться. Я никогда не делаю замечания, тем более не спрашиваю, если ребенок балуется, почему он так себя ведет. Только если на электронных весах прыгают. Они смотрят на картинку — и дети сразу бегут к этим весам. Иногда родители приструнивают ребенка, говорят, чтобы вел себя спокойно, что он находится в кабинете врача. Я говорю, чтобы не делали замечания ребенку!
Но даже если предположить, что я сделала замечание, то я не спрашивала, почему ребенок так себя ведет. Просто попросила бы взрослого, чтобы успокоил его. Причины каприза ребенка могут быть разные. Это ребенок. Может, он не выспался, может, мало ли что там чего, какое там воспитание еще в семье. Это как ребенок должен себя вести, чтобы я спрашивала причины его поведения? Только больной, неадекватный ребенок может беспокойно себя вести, например, с аутизмом. Приходят дети такие — и так видно, что ребенок больной. Да, они тогда расторможенные, невозможно это никак проверить, но понятно, что ребенок больной. Или еще какое-то заболевание.
Ребенок вел себя очень спокойно. Его слышно не было. Дальше: на видеозаписи в коридоре видно, что он вышел один, спокойно. Где стоял, там и стоял. Старшая медсестра поликлиники сказала, что дети были спокойные. И когда меня спросили, как ребенок себя вел, я ответила, что мальчик спокойный, хороший. Ребенок со мной вообще не разговаривал, слова от него не слышала. Мать же вела себя очень нервно, беспокойно сидела в стороне от меня и все время копалась, шуршала там, создавала шум. Что-то постоянно говорила, говорила и говорила. Слышала, что она говорила о какой-то другой школе. Я подумала, что речь шла, возможно, о музыкальной школе. И тут мать ему громко и язвительно ответила: «А-а-а, ты думал, что в школу не пойдешь? Нет, ты пойдешь в школу!» Вот в такой интонации. Оказывается, из-за плохой успеваемости ребенка речь шла о переводе в другую школу. Я еще подумала, что нехорошо, что мать так разговаривает с ребенком. Так с детьми никто не разговаривает, говорите спокойно с ребенком. Умейте обращаться с детьми.
Акиньшина постоянно меняла показания. Мне не 80 лет, чтобы все забывать и путаться. На очной ставке сказала, что ребенка не было [в кабинете врача], он вышел. Это в моем присутствии было, это записано. А потом, когда закончилась очная ставка, Акиньшина спросила: «Я могу быть свободна?» — «Да, вы можете быть свободна». Вскорости уехал адвокат Черджиев Оскар Астемирович — у него был какой-то суд. Какой-то разговор у него был с [следователь] Бочаровым насчет копии очной ставки. Ушли. И вдруг через какое-то время она заходит опять в кабинет. Заходит и садится на место… секретаря. Там такая секретарь была, женщина. И так, как будто у себя дома, вальяжно, спокойно, как будто, знаете, она свой человек, то есть человек без комплексов, без каких-то таких… ну, стеснения какого-то, правил поведения, как вести себя надо. А эта секретарь садится за стол Бочарова и начинает что-то печатать.