Когда люди, которые сейчас организуют «Возвращение имён» в разных городах и странах мира, ещё жили в Москве и приходили 29 октября читать имена к Соловецкому камню, сложилась негласная традиция: к именам из базы данных «Мемориала», которые зачитывали с узких нарезанных полосок, можно было добавить свои.
Каждый год в числе «своих» кто-нибудь непременно называл имя погибшего поэта: «Осип Мандельштам, скончался в пересыльном лагере 27 декабря 1938 года», «Тициан Табидзе, расстрелян 16 декабря 1937 года», «Даниил Хармс, умер 2 февраля 1942 года в больнице ленинградской тюрьмы «Кресты».
Все эти имена будто пришли из другого списка — со страниц «Чукоккалы» Корнея Чуковского. Рукописный альманах, который Чуковский задумал в начале прошлого века как шуточный домашний альбом, сегодня воспринимается как комментарий к огромной, ещё недописанной Книге памяти ХХ века. Ольга Канунникова рассказывает, как он создавался.
Чуковский начал вести альманах в 1914 году, последняя запись в нём сделана в 1969-м, в последний год жизни Корнея Ивановича. Из имён писателей, художников и других деятелей искусства, которые оставили свои автографы в «Чукоккале», могли бы составить несколько тематических указателей: Серебряный век, поэты русской эмиграции, авторы и издатели советских детских журналов 1920-30-х годов...
«Чукоккала» с цензурными купюрами была издана только в 1979 году, ценой героических усилий Елены Чуковской, внучки Корнея Ивановича. Тираж книги мгновенно разошёлся, и на долгие годы она стала любимым чтением советской интеллигенции. Из неё узнавали о Серебряном веке, об обэриутах, о неподцензурной советской литературе. О репрессированных писателях и деятелях культуры, память о которых была запретной или полузапретной.
У «Чукоккалы» множество авторов — от Гумилёва, Ахматовой и Маяковского до Солженицына, Вознесенского и Наума Коржавина. Но, когда листаешь альманах, который Чуковский вёл больше полувека, возникает удивительное ощущение: кажется, «Чукоккалу» писало само время.
Одним из усердных создателей «Чукоккалы» был Александр Блок. Там сохранилось много его автографов — и смешных, и трагических. Среди них есть последнее стихотворение Блока «Имя Пушкинского дома в Академии наук». И последняя его запись в «Чукоккале» за несколько дней до кончины: «Слопала-таки поганая, гугнивая родимая матушка Россия, как чушка своего поросенка…»
Среди тех, кто оставлял записи в 1920-1930-х годах — поэты, сотрудники ленинградских детских редакций, в том числе журналов «Чиж» и «Ёж». Авторы «Чукоккалы» того времени — Исаак Бабель, Михаил Зощенко, Юрий Тынянов, Всеволод Мейерхольд, тройка неразлучных друзей — Евгений Шварц, Даниил Хармс и Николай Олейников. Следующая волна записей — уже после смерти Сталина, в 1954-м. Круг Чуковского — немногие уцелевшие после страшных 30-х и 40-х друзья, а также молодое поколение литераторов, которых Корней Иванович привечал.
Последняя запись в «Чукоккале» — стихотворное обращение Самуила Маршака, которое заканчивается так:
Могли погибнуть ты и я,
Но, к счастью, есть на свете
У нас могучие друзья,
Которым имя — дети!
XX век проехался катком по всем дружеским кругам, литературным жанрам и издательским начинаниям Чуковского. Расстрелянные Гумилев, Бабель, Олейников, погибший в лагере Мандельштам, умерший в тюремной больнице Хармс, убитый Мейерхольд, расстрелянный в эпоху борьбы с космополитизмом Лев Квитко…
Юрий Дмитриев, рассказывая, что побудило его заняться поиском захоронений в Сандармохе, вспоминал такой эпизод: он шёл по полю, где были найдены захоронения репрессированных, и будто слышал в шуме ветра, в гудении ковыля их голоса — и меня вспомни, и меня.
