Mothers and Sons
Adam Haslett, 2025, 336 pp
★★★★☆
#palomebook
Питер — сорокалетний адвокат по делам мигрантов, трудоголик, гей, одиноко живет в нью-йоркской квартире. Поневоле ем приходится вести дело молодого албанского беженца-гея. История парня будит в Питере далеко задвинутые воспоминания и подталкивает возобновить отношения с матерью, которую Питер много лет избегает. Энн, бывшая священница, 25 лет назад ушла от отца Питера к женщине-прихожанке, переехала вместе с ней в Вермонт и основала шелтер для женщин. Она лечит чужие душевные боли, но не в силах найти общий язык с собственным сыном. Наконец, третья сюжетная линия — это история 15-летнего Питера, любознательного подростка, только начинающего осознавать свою сексуальность в отношениях с Джаредом, красивым мальчиком несколько старше него. У этой истории шокирующий финал, который наложил отпечаток на всю жизнь Питера и стал причиной отчуждения между ним и его матерью.
Новый роман Адама Хэзлетта — этакая смесь Каннингема и Франзена на минималках: не такой мелодраматичный, не такой масштабный, но столь же глубокий. Автор медленно снимает слои карьерных достижений и социальных масок с Питера и Энн, чтобы вскрыть бурю вины и страха, таящуюся в них. Оба переживают сложные истории взросления, связанные с их квирной сексуальностью: Питер — как подросток, влюбившийся в эмоционально отстраненного одноклассника, а Энн — как женщина средних лет, чья любовь к другой женщине разрушила ее брак и карьеру пастора. Их объединяют и потери: смерть отца Питера от рака и финал его отношений с парнем. Энн говорит, что женщины прячутся в чужой боли, тогда как от мужчин вроде Питера ожидают, что они никогда не будут эту боль чувствовать. Отношения матери и сына перекликаются с отношениями Николая и Аркадия Кирсановых из Тургеневских «Отцов и детей», с которыми роман Хэзлетта в очевидном диалоге. Так же, как полтора столетия назад, поколения не хотят или не могут друг с другом поговорить, не понимают друг друга, запертые в клетку недосказанности и отягощенными собственными представлениями о правильном и политически верном. Чтобы сдвинуться с мертвой точки, обоим был необходим толчок извне: для одной таким импульсом стала новая влюбленность, сокрушившая привычный уклад; для другого — образ из собственной юности — Базаров, переродившийся в албанского беженца.
Adam Haslett, 2025, 336 pp
★★★★☆
#palomebook
Питер — сорокалетний адвокат по делам мигрантов, трудоголик, гей, одиноко живет в нью-йоркской квартире. Поневоле ем приходится вести дело молодого албанского беженца-гея. История парня будит в Питере далеко задвинутые воспоминания и подталкивает возобновить отношения с матерью, которую Питер много лет избегает. Энн, бывшая священница, 25 лет назад ушла от отца Питера к женщине-прихожанке, переехала вместе с ней в Вермонт и основала шелтер для женщин. Она лечит чужие душевные боли, но не в силах найти общий язык с собственным сыном. Наконец, третья сюжетная линия — это история 15-летнего Питера, любознательного подростка, только начинающего осознавать свою сексуальность в отношениях с Джаредом, красивым мальчиком несколько старше него. У этой истории шокирующий финал, который наложил отпечаток на всю жизнь Питера и стал причиной отчуждения между ним и его матерью.
Новый роман Адама Хэзлетта — этакая смесь Каннингема и Франзена на минималках: не такой мелодраматичный, не такой масштабный, но столь же глубокий. Автор медленно снимает слои карьерных достижений и социальных масок с Питера и Энн, чтобы вскрыть бурю вины и страха, таящуюся в них. Оба переживают сложные истории взросления, связанные с их квирной сексуальностью: Питер — как подросток, влюбившийся в эмоционально отстраненного одноклассника, а Энн — как женщина средних лет, чья любовь к другой женщине разрушила ее брак и карьеру пастора. Их объединяют и потери: смерть отца Питера от рака и финал его отношений с парнем. Энн говорит, что женщины прячутся в чужой боли, тогда как от мужчин вроде Питера ожидают, что они никогда не будут эту боль чувствовать. Отношения матери и сына перекликаются с отношениями Николая и Аркадия Кирсановых из Тургеневских «Отцов и детей», с которыми роман Хэзлетта в очевидном диалоге. Так же, как полтора столетия назад, поколения не хотят или не могут друг с другом поговорить, не понимают друг друга, запертые в клетку недосказанности и отягощенными собственными представлениями о правильном и политически верном. Чтобы сдвинуться с мертвой точки, обоим был необходим толчок извне: для одной таким импульсом стала новая влюбленность, сокрушившая привычный уклад; для другого — образ из собственной юности — Базаров, переродившийся в албанского беженца.
