Талые воды

Читать про Русь и Орду в ленте становится утомительным.

Вообще, любое государство и любой народ в своей истории проходят через весьма разнообразные взаимодействия с другими государствами и народами. Воюют и торгуют, побеждают и проигрывают, завоёвывают и бывают завоёваны – и это, конечно же, накладывает на них отпечаток.

Орда в нашей истории – удобный ярлык (ха, почти каламбур). Либералы любят лепить его, чтоб обличать кровавый режим (царский, красный, нынешний – какой угодно). Евразийцы, чтобы как-то уравновесить слишком уж очевидную связь России с западной христианской (именно с христианской, а не западной вообще) цивилизацией. Удобно, короче. Есть яркий набор образов, который можно поставить на службу своим идеологическим целям.

Русским же вполне достаточно быть русскими. Наши праотцы что-то позаимствовали у степняков, да. Саблю, например. И этой саблей степняков же и покрошили. И ещё много кого. Но Ордой их это не сделало. Наоборот, Россия пришла туда, где кочевала Орда. Построила белокаменные церкви и кремли, классические и барочные дворцы, университеты и библиотеки. Орда проиграла, сжалась и нет её больше.

Испанцы не говорят «мы – мавры» (пока, по крайней мере). Персы не называют себя тюрками. Потому что история сложная штука. И редко кому приходит в голову заявлять «мы построили империю, благодаря тем азиатам, что сожгли десятки наших городов, подрезав крылья на взлете, а потом пару веков экономически эксплуатировали». А нет, у нас в стране не так уж и редко.

Увидел новость, что коуч по снятию стресса покончила с собой из-за стресса.

И случаи такого рода давно не редкость. Разводятся те, кто учил семейным ценностям. Впадают в приступы ярости мастера по управлению эмоциями. И так далее. Обесценивает ли это их советы? В каком-то смысле да. Ведь тут всё тот же древний вопрос: «быть или казаться».

Но с другой стороны – вероятно такие люди просто взялись за свою душевную боль. Люди говорят и пишут о вещах, которые тревожат их самих. Да, советы в духе «как победить депрессию» от самоубийцы не внушают доверия. Но возможно именно в таких книгах есть нечто настоящее и искреннее о названном душевном состоянии. Человек писал о том, с чем знаком не по наслышке. Писал, вероятно, о главной битве своей жизни, в которой он проиграл.

Но именно поражения наиболее поучительны. За одного битого двух небитых дают. Такую книгу не будешь бездумно воспринимать, точно список непреложных указаний. По такой книге пойдешь как по маршруту пропавшей экспедиции, пытясь понять, где же совершена ошибка, и что привело к трагедии.

Подобные новости всегда вызывают много иронии, хотя по-моему это скорее повод приглядеться по-внимательнее. Если б я читал книжки от коучей – то только от таких. Сбитые летчики часто интереснее успешно долетевших.

Мой рассказ занял третье место на литературном конкурсе «Городу и миру».

Небольшой приятный бонус ко дню рождения.

Сам рассказ вышел на бумаге, но в начале месяца организаторы публиковали его и в сети. Он простой. В нём о людях, об искусственном интеллекте, о машинах, о родительстве, и о любви, конечно же.

На днях не раз натыкался, на обсуждение заявления Алис Вайдель (из «Альтернативы для Германии») в интервью Илону Маску, что Ельцин был скином Гитлер был коммунистом.

Понятно, заявление Вайдель – следствие усталости от привычки левых и либеральных спикеров любое консервативное движение записывать в нацисты. Нацизм вообще любят представлять как «измену ценностям Просвещения», реванш чуть ли не традиционалистов, что конечно же бред.

Нацизм – плоть от плоти Просвещенческого проекта. Это проявляется во всем. В стремлении обязательно подвести под свои людоедские выкладки «научную базу», ну, то есть мы не просто так решили геноцид устроить, у нас тут исследования, черепомерки и всё такое. В иступленном упоении техникой и машиной. В стремлении даже массовые убийства проводить с механическим педантизмом.

Примитивный гитлеровский магизм интересным образом рифмуется со всплеском интереса к магии на заре Нового времени (когда и случилась большинство антиведовских процессов). Потому что магизм – во многом модерновое мышление, стремление повелевать посредством алгоритма действий.

Нацизм – это оккультный прогрессизм.

Модерновая идея прогресса через уродливый союз рационального и оккультного в нелепом исполнении недоучек из НСДАП. То есть вполне себе обычная идеология Нового времени. Ну а поскольку идеологии Нового времени все суть об одном, Гитлера можно называть хоть либералом, хоть анархо-феминистом.

Внезапные соседи на полке Буквоеда.

Там уже кончается, но для заказа доступна.

У Гидденса есть мысль, что современные сложности с формированием идентичности связаны в значительной степени с разрывом пространственных и временных координат места действия личности.

Скоростной транспорт, ещё более скоростной интернет – с ними очень легко потерять себя в пространстве реального и нереального. В усилиях, прикладываемых при перемещении из одной точки в другую, рождается связь с местом. Либо с тем, которое покинул – тоска по Родине. Либо с тем, куда приехал – «я столько сил приложил, чтобы сюда добраться». Если перемещение дается тебе без усилий, то и смена места становится рутиной.

Информационный мир тоже работает в этом направлении. Избитый тезис, что виртуальный мир затмевает реальный – вполне актуален. Нейросети мгновенно имаджинируют твою мысль, опережая воображение и тем самым притупляя его. И это при том, что и без нейросетей онлайн-пространство полнилось навязчивым контентом на любой вкус. Трудно определить себя в серой реальности, когда есть возможность вечной ризомой прорастать то в одну сторону, то в другую в сети.

Не говоря уже о том, что в реальности надо «принять себя» – в суровом консервативном смысле – «Вот я, и вот мой путь. Ну, с Богом». А виртуальность позволяет перебирать личины хоть до самой смерти.

Во времени индивид сегодня тоже потерян. Классические образы основных идентичностей опираются на прошлое, тогда как смотреть человеку ХХI века предлагается всегда «в завтра». Иначе ведь можно отстать в вечной конкуренции за всё на свете. Или же наоборот – «жить настоящим». И все три категории – прошлое-настоящее-будущее – оторваны друг от друга. А более других оторвано прошлое. Про Вечное – вообще молчу.

Без примирения со временем и пространством – себя не определить. Можно лишь остаться навечно скитальцем без пола, Бога, родины, дела. Катиться обреченным астероидом по бескрайней и безначальной темноте Вселенной.

Тоси Ёсида. Восход солнца.

Разговор о национальном и этническом часто ведется так, будто эти явления должны в любую эпоху проявляться одинаково. Ну, то есть берутся национальные категории современности и сравниваются с прошлым, если что-то не совпадает, то это повод сказать «вот видите, все в 19 веке изобрели».

На том конструктивизм с инструментализмом и держатся. Ну ладно, не целиком, но значительная часть их аргументации.

В то время как этническая самоартикуляция и не может выглядеть однообразно во все эпохи. На это влияет масса факторов: уровень грамотности, социальная структура, экономический уклад и т.д. Радикальное изменение всего перечисленного с началом Нового времени породило нации модерна. Но появления этих общностей и национальных государств не отменяет извечной человеческой склонности превращать культурные, лингвистические, фенотипические и религиозные различия в этнические границы.

Просто в каждую эпоху меняется сила и проницаемость подобных границ.

Я каждый год пишу что-то о Рождестве. Получается обычно довольно пафосно, однако в этот раз подумалось, что Рождество – это праздник в который по бытовым меркам все пошло совершенно не по плану.

Да, участники тех великих событий – святые люди, наполненные Божественной благодатью, и всё-таки, представьте, вашей жене со дня на день рожать, а государство вдруг требует от вас, чтоб вы везли её в другой город на осле.

В такой ситуации единственное о чём бы молился я: «Господи, только бы успеть доехать», ведь роды – штука опасная даже сегодня, не говоря уже о двух тысячелетиях назад. Но нет, роды начинаются прямо в пути.

Нет систем бронирования, удобных приложений и даже телефонов – а гостиницы переполнены. Нет и социальных больниц. Рожать приходится в полной, говоря современным языком, антисанитарии, в хлеву.

Знаете, почему я не святой? Потому что будь я героем такой истории, наверняка обратился бы к Богу с ропотом: «слушай, Ты поставил нас делать благое, даже великое дело, неужели нельзя хоть чуточку помочь?». Ведь чего Богу стоит сдвинуть перепись населения на месяц другой? Или найти одно местечко в гостинице? Но святое семейство не ропщет, оттого оно и святое.

Много позже, когда апостол Пётр захочет с мечом в руках защищать Христа от ареста, Спаситель остановит его:

…или думаешь, что Я не могу теперь умолить Отца Моего, и Он представит Мне более, нежели двенадцать легионов Ангелов?

Так и в ночь Рождества в нашем мире странствовала невзрачная и неприкаянная супружеская чета, в духовном же легионы ангелов прославляли тайну Боговоплощения. И эта Мощь, пройдя границу между мирами малой точкой, начала расходиться во все концы вселенной. Так, что эту Славу мы видим и явственно чувствуем даже сегодня.

День неустроенности стал днем Чуда и Славы. Христос рождается – славите!

Славите же?

Справедливый комментарий. Мне и самому название «восточноевропейское фэнтези» нравится больше. Однако «славянское» – это привычный ярлык, которым именуется все имеющее отношение к региону. Та же Семенова тоже не о славянах «в вакууме», как и примерно каждый текст по теме.

Пора заводить отдельную рубрику о прочитанном с сыном, но пока просто так. В общем, читал ему недавно «Руслана и Людмилу» и понял, что Пушкин играючи разрешил одну из сложнейших проблем, на которой спотыкаются современные авторы «славянского фэнтези».

Речь о проблеме выбора имён для героев, разумеется.

Потому что какой современный текст ни открой – там сплошь всевозможные долбославы и мудомиры (простите). И я даже не осуждаю авторов, ибо очень трудно подобрать герою славянское имя и не вызвать в памяти определённые смысловые ряды. То есть авторская ошибка в выборе имени либо оставит читателя на фольклорном мелководье, либо отошлет к самым обыденным и замусоленным массовой культурой фольклорным образам. В худшем же случае вызовет ассоциации со стремными книжками про «удар славянских богов» и бородатыми волхвами на обложке.

Даже у таких мэтров жанра как пан Сапковский (хотя Ведьмак и не вполне славянское фэнтези) есть имена вроде эмм… Мышовура…

А Пушкин для главного героя переделывает имя всем известного тогда Еруслана Лазаревича, из русской адаптации Шахнаме. Получается коротко и звучно «Руслан». И сразу отсылает в эпической литературной традиции. И даже слово «Русь» слышится, происхождение которого также затенено.

Другие имена тоже хороши. Ратмир, хотя и назван хазарским ханом, отлично вписывается в русский по сеттингу эпос. Имя встречается и русской и в западнославянской истории, но не заезжено. Сохраняет и понятную этимологию и нужную для поэтического произведения хлесткость.

То же с Рогдаем. Который, судя по всему, – летописный «Рагдай Удалой». О нем мало сказано в источниках, но именно в этом и талант – ухватить редкое и единственно тебе нужное.

С Фарлафом проще, тут явное скандинавское «Фрелав», которое фигурирует и в договоре Олега с Византией приведенном в ПВЛ.

Короче говоря, тот момент, когда лучшее славянское фэнтези было написано более 200 лет назад. Благо, Пушкин – фигура с почти мифологическая, так что и конкурировать с ним современным авторам не нужно (или не благо).

Я отношусь к свободе как к духовному понятию, и политический смысл его от меня ускользает. Нет, Исайя Берлин с его позитивной и негативной свободами мне знаком, однако обе этих свободы представляются мне муляжами.

Борьба за свободу – это всегда бег к какой-то новой форме угнетения. Меняются угнетаемые и их самощущение, меняются средства угнетения. А угнетение и несвобода всегда на месте.

Если же всё-таки признать право называться свободой за тем редким состоянием снижения внешнего контроля и ростом возможностей для инициативы – то оно в истории случается лишь фрагментарно, редкими вспышками. Мир первобытного охотника, или крестьянина до «феодальной революции», или пользователя интернета нулевых – результат краткого стечения обстоятельств.

Поэтому мне всегда представляется совершенно нелепым описание истории, как процесса возрастания свободы. Честно говоря, я даже не знаю как в эпоху социальных сетей, прогрессирующих систем распознавания лиц, смартфонов и госуслуг можно вообще верить, что ты стал свободнее, чем твой, скажем, прадедушка.

Чем раньше понимаешь, что свобода не обретается в политической борьбе, а Истина не побеждает на выборах – тем больше у тебя в жизни останется времени для по-настоящему важных вещей.

В секулярном мире красота – последний отблеск Божественного. Его силятся затенить утверждениями об отсутствии объективно прекрасного, о «красоте в глазах смотрящего», но все подобные заявления в итоге просто приходят к эстетизации уродства.

А в мире есть прекрасное и безобразное, также как есть и добро со злом. И между этими полюсами есть строгая черта. Ее очень трудно провести и указать с точностью «вот она», но только начни отрицать эту черту и мигом станешь прославлять мерзость. Потому что отрицание объективного блага и объективной красоты неминуемо требует прославления мерзости, иначе не сработает.

К счастью, люди обречены на красоту. Чувство прекрасного (пусть оно и разнится в нюансах) – это то, что связывает род людской через эпохи, этносы и языки.

Роман Донны Тартт «Щегол» заканчивается важным абзацем. Я приведу его и оставлю без пояснения, сами поймёте, но именно это я и имел в виду выше:

И в разгар нашего умирания, когда мы проклевываемся из почвы и в этой же почве бесславно исчезаем, какой же это почет, какой триумф — любить то, над чем Смерть не властна. Не только катастрофы и забвение следовали за этой картиной сквозь века — но и любовь. И пока она бессмертна (а она бессмертна), есть и во мне крохотная, яркая частица этого бессмертия. Она есть, она будет. И я прибавляю свою любовь к истории людей, которые тоже любили красивые вещи, выглядывали их везде, вытаскивали из огня, искали их, когда они пропадали, пытались сохранить их и спасти, передавая буквально из рук в руки, звучно выкликая промеж осколков времени следующее поколение тех, кто будет любить их, и тех, кто придет за ними.

Пару месяцев назад язычник Илья Янсен в интервью Святу Павлову сказал, что русский политеист может брать за основу любой индоевропейский пантеон. И на его базе конструировать себе божеств для поклонения.

Не могу отделаться от мысли, что всем русским неоязычникам надо бы тогда стать индуистами. Потому что вот вам непрерывная индоевропейская традиция, сохранившая преемственность от блаженных ведических времен. А для традиции непрерывность – один из важнейших критериев.

Однако наши политеисты предпочитают довольствоваться крохами, что заботливо сохранили для них христианские писатели вроде Снорри. При помощи фантазии из этих крох можно вырастить солидные системы (так Нечкасов делает). Вероятно, потому что иначе пришлось бы отложить басни про «веру праотцов», викингский пафос, одноглазого Одина – а всё это 99.9% маркетингового успеха неоязычества.

И, в целом, всех рожденных чтобы «фэнтези сделать былью» можно понять. Я тоже люблю германскую героику, дремучую финно-угорскую хтонь, купаловские костры, но я понимаю, что теперь это здорово смотрится лишь на страницах книг, где автор – творец и вседержитель. Когда это вырывается в реальную жизнь – выходит либо комично, либо жутко. Хотя, как отмечал недавно, вырываться оно будет всё больше.

У прозорливого Льюиса есть фраза, которая не прошла проверку временем. Причем даже удивительно, ведь он не самый большой оптимист по части человеческой природы.

Культ похоти куда хуже, чем культ материнской любви, но похоть реже становится культом.

Прекрасная, тонко сформулированная мысль. Что угодно, возведённое в культ, кроме Бога, начнет действовать на вас разрушительно. Вторая заповедь.

Эти строки написаны лет за 15-20 до триумфа сексуальной революции на западе. И как изменился мир меньше чем за столетие, ведь сегодня можно утверждать буквально противоположное сказанному. Культ похоти канонизирован и и стал общим местом в развлекательных программах и трендах социальных сетей, а материнской любови очень легко попасть под обвинения в «яжематеринстве», и в целом токсичности всех мастей.

Я будто бы занимаюсь морализаторством, хотя и в мыслях не было. Неоднократно писал прежде, что эротическое чувство это хорошо, и даже юмор на тему вполне может быть уместен, при должной дозировке и компании. Однако подобная перемена смысла, казалось бы, очевидных слов – плохой симптом для всех нас.

Иногда спрашиваю сам себя: почему мне кажется таким важным «оправдание Средневековья»? Почему так раздражает негативный средневековый миф. Ведь я не из тех, кто хотел бы жить в ту эпоху (каждому следует жить в своей), я не склонен идеализировать её (все эпохи имеют достоинства и недостатки), мне есть чем заняться в современности. И дело даже не в какой-то особенной нелюбви к историческим заблуждениям – они есть в обывательских представлениях о любом времени.

Наверное, дело в том, что весь антисредневековый дискурс строится вокруг негласного утверждения, что ради максимизации удобства можно пожертвовать всем. На фоне роста комфорта всё прочее должно поблекнуть. И тогда, вся человеческая история – это просто выстраивание «второй природы» – удобного мира вокруг себя. Каждый кирпичик в нём ценен сам по себе и за него можно заплатить любую цену.

И проблема не в желании комфорта – это само по себе нормально, проблема в возведении этого желания в абсолют. Превращение комфорта в мерило человечности. Из этого формируется обывательское представление, что человек, пренебрегающий комфортом, менее ценен как человек, и в меньшей степени способен к человеческому бытию.

Не даром сегодня любое самоограничение требует масштабных обоснований в духе «дофаминовых голоданий». Тот, кто ограничивает себя по иным причинам, мгновенно обретает репутацию «странненького».

Ситуация вынужденного дискомфорта становится состоянием ада из которого необходимо сбежать любой ценой. Представить, что в такой ситуации может быть что-то хорошее, что в ней возможна даже счастливая жизнь для нынешнего обывателя невероятно трудно.

Оттого и обидно за средневекового человека, который жил, творил и бывал счастлив не реже наших современников. И для того чтобы это понимать, вовсе не обязательно «возвращать 1007-й».

Каждый год делюсь этим постом

В эти декабрьские дни часто приходят на память события Рождественского перемирия 1914 года.

Один из самых вдохновляющих эпизодов не только Великий войны, но и военной истории ХХ века в целом. Первая мировая похоронила старую Европу, и в этой общей драме гибели цивилизации, Рождественское перемирие как будто стало символом того, что у христианского Запада есть шанс. Но шансом этим, в конце концов, не воспользовались.

Пару лет назад я читал книгу Пола Фассела «Великая война и современная память», в которой автор раскрывает влияние тех событий на нашу общую современность через творчество писателей-фронтовиков. Именно оттуда я узнал о существовании сборника рассказов «The Challenge of the Dead» ("Вызов, брошенный мёртвыми") англичанина Стива Грэма. Книга не издавалась в России, поэтому я смог ознакомиться с ней лишь фрагментарно.

Но меня чрезвычайно впечатлил один рассказ, на него ссылался и Фассел. Он посвящён событию, случившемуся через год после Перемирия. В 1915 году командование обеих сторон, во избежание повторения рождественских братаний, запретило под страхом смерти пересекать полосу между траншеями. Но один из британских солдат все-таки пошёл. И на изрытом воронками поле он получил очередь в спину.

Грустная, казалось, история, но она заканчивается прекрасными словами:
«Этот сержант похоронен на маленьком старом придорожном кладбище, примерно в миле от Лавенти. И на его могиле растет высокий розовый куст, на котором каждую осень распускаются алые цветы. Рядом с ним лежит рыцарь и предводитель, и в изножье его могилы растет лишь щавель; все могилы там поросли сорняками, кроме могилы человека, который отдал жизнь за то, чтобы пожать противнику руку в день Рождества».

Это история об истинном Рождестве, которое возвышает над смертью, над безумием войны, над земными дрязгами. Три года назад я и представить не мог, какую актуальность эта история вскоре обретёт и для нас. Только на нынешних фронтах Рождественских перемирий не будет.

Недавние истории с многоженством для мусульман и языческим жертвоприношением в Москве вновь напоминают, что надо бы решать, как нам всем вместе поютнее скоротать неизбежную постсекулярность.

Защищать секулярное общество – значит хвататься за пустоту, пока другие эту пустоту заполняют. Ведь главная проблема постсекулярности состоит в том, что она не будет, скажем, христианской. Да и вообще хоть сколько-то традиционной. Она будет полниться всевозможным нью-эйджем, радикальным исламом, религиозным инфоцыганством и прочей хтонью. Люди будут вопрошать ко Вселенной маткой, приносить в жертву тёмным богам кошечек-собачек, а может и людей – потому что кошечек-собачек жалко, вспомнят ацтекские кровавые развлечения, почему нет? Поиски новой религиозности частенько именно в такие дебри людей и заводят.

Поэтому, взглянув на разбросанные по Матвеевскому лесу тушки зверюшек, следует задать себе вопрос: а в пространстве какой религиозной системы я бы хотел жить? И ответ «никакой» будет ошибочным, очень ошибочным.

Написал текст для Минутной Истории. Можно считать его исторической справкой к «Пряди»👇

🇦🇲 Арабский джихад в Закавказье и багратидская «реконкиста»

VII век стал веком арабских завоеваний. Новая религия - ислам, превратила разрозненные племена аравийских кочевников в грозную силу. На огромных пространствах от Индии до Гибралтара армии под зелеными знаменами несут свою веру и создают новую сверхдержаву — Халифат.

На рубеже 630-х годов арабская экспансия достигла Армении. Первые столкновения представляли собой лишь набеги, но уже в 642 году мусульмане ворвались в Двин, древнюю армянскую столицу, предав ее огню и грабежу. Спустя десятилетие, армянская знать, осознавая неизбежность, признала над собой верховную власть халифа. Условия были относительно мягкими: армянам сохранили самоуправление, предоставили льготы в выплате дани и обещали защиту от Византии.

Годы мирной жизни перемежались восстаниями, и свободы становилось все меньше, армянские нахарары (аристократы) старательно лавировали между халифатом и оправившейся от поражений Византией. Фоном, Закавказье кошмарили хазары. Разоренные деревни, руины церквей, священники, убитые прямо у алтарей — вот картина того времени.

В бесконечной круговерти крови и огня истощились силы наиболее влиятельных княжеских родов – Мамиконянов и Камсараканов. Тогда вперед и выдвинулись гибкие и амбициозные нахарары Багратуни. Благосклонность Дамаска сыграла им на руку: там их посчитали наименее опасными среди претендентов на лидерство в Армении, что стало роковой ошибкой для арабов.

В конце концов, когда уже при Аббасидах в арабской державе усилились центробежные тенденции, и именно Багратиды возглавили борьбу армян за суверенитет. Вначале все протекало относительно мирно: армянские князья получили привилегию самостоятельно собирать налоги, а затем за ними было признано и право носить царскую корону (при сохранении верховной власти халифа, конечно же). В 886 году Ашот из дома Багратуни, прозванный Великим, стал первым армянским царем, признанным как Византией, так и халифатом, после многовекового перерыва.

Его сын, Смбат, умело сочетая дипломатию и военную силу, расширил свои владения, создав мини-империю в регионе. Главным его достижением стал триумфальный возврат Двина, древней столицы, что вернуло сил и надежду армянам.

Но тогда начались и сложности. Основным противником Смбата оказался теперь не халиф, а наместник оного в Закавказье, действовавший в своих интересах и фактически независимый от Багдада.

Конфликт между Смбатом и наместником Юсуфом с переменным успехом длился годы, и полнился феодальными разборками в духе «Игры престолов», эпичными побоищами христианских и мусульманских армий и подлинно средневековыми страстями. Но закончилось противостояние все же поражением армянского царя.

Покинутый вассалами, он долго оборонялся в удаленной горной крепости, но в итоге был вынужден сдаться. Юсуф обезглавил Смбата, а тело распял и выставил над городской стеной в Двине.

Армяне снова остались без царя, и, казалось бы, багратидская мечта о сильном и независимом государстве похоронена навсегда. Однако сын Смбата, названный в честь деда Ашотом, избежал смерти и плена и вовсе не собирался сдаваться. Собрав горстку верных бойцов, он метался по стране, заставая врасплох арабские гарнизоны и освобождая крепость за крепостью, благо горный ландшафт способствовал этой партизанщине. Он бился за свой престол по праву и мстил за отца, которого теперь почитали мучеником за веру.

Мало по малу, к Ашоту, прозванному Еркатом, что означает «Железный», возвращаются вассалы. Визит в Константинополь дает ему поддержку ромейского императора. Победа близка. Но внутренние дрязги вновь раздирают Армению на части, и Ашот, как некогда его отец, вскоре также оказывается осажден с небольшим отрядом в отсровном монастыре Севанаванк на озере Севан.

И все-таки, это история с хорошим концом. Внезапным ударом с воды, Ашот разбивает превосходящие силы арабов, а после изгоняет их из Армении и венчается на царство. Багратидское государство со столицей в городе Ани просуществует еще более столетия, а лев – символ дома Багратуни увековечен и на гербе современной Армении.

#горатекста

Минутная История

В русском былинном эпосе есть история о богатыре Сухмане Одихмантьевиче (возможно, помните из детства). Если коротко, он встречает на днепровском берегу несметные татарские силы, идущие на Киев, вступает с ними в неравный бой и побеждает, получив тяжёлые ранения.

Заткнув раны маковыми листочками, он едет в город к князю. Тот ведь посылал его добыть на реке живую лебедь-белую. Увидев, что богатырь вернулся с пустыми руками, Владимир не верит истории о битве и сажает Сухмана в погреб.

Потом выясняется правда, богатыря выпускают, князь просит прощения и предлагает богатые дары. Сухман же отвечает:

– Не умел меня Солнышко, Владимир-князь, чествовать, миловать за мою великую услугу, не видать же ему никогда моих ясных очей.

Выдернул он листочки из горючих ран и промолвил:

– Потеки, моя горючая, неповинная кровь, пролейся Сухман-рекою по чистому полю!

Умер богатырь, и стала кровь его Сухман-рекою, и течёт эта река и поныне в чистом поле.

Воистину – вечный русский сюжет.

У Бердяева есть мысль об «оправдании творчеством», согласно которой творчество является формой аскезы, возвышающей человека перед Богом. Мысль привлекательная, особенно в контексте идеи творчества как реализации Образа Божиего в себе. Однако есть и узкие места.

В христианской традиции вопрос аскезы для мирян очень тонок – если она начинает искушать и соблазнять ближних, то ценность её стремится к нулю. По крайней мере, если речь идет не о простом соблюдении поста, а о серьезных духовных практиках. Если вы из-за личного подвижничества развалили семью, забросили родителей, не занимаетесь детьми – то что-то с вашим подвижничеством не так. Любой опытный священнослужитель осадит такого аскета.

А кто осадит творца? Разумеется, именно творца с маленькой буквы. Допустим, если личные страдания, претерпеваемые им в творческом процессе, и правда могут оправдать его перед Богом, то как быть с ближними творческих людей?

Даже в нашем бытовом восприятии человек искусства имеет некую индульгенцию на свинство. Не то что бы мы совсем не обращали на это внимания, но всегда готовы простить – «ему можно». И я не призываю не прощать, я не имею такого права, да и не хочу. Просто любопытно, существует ли какая-то зависимость, между масштабом творческого плода и масштабом скорби, которую творческий человек в праве причинить окружающим. Вернее даже, именно ближним, окружающие в широком смысле от подобного творца или выиграют, или ничего не потеряют.
Наверное, это вопрос, схожий с вопросом Раскольникова.

Как бы то ни было, Бердяев прав в том, что к творчеству нельзя подходить менее осознанно, чем к аскезе. И опасно оно тоже не менее.

Если вы давно хотели разобраться в истории Армении и не знали с чего начать, то вот вам отличный выпуск от Минутной Истории. Для старта самое то.

Если душнить и придираться: на монтаже вместо дорогой моему сердцу церкви св. Екатерины на Невском 42 воткнули католический собор св. Екатерины (пускай тоже очень красивый). Но между ними всего пара сотен метров, так что простим москвичам эту оплошность.

(Кстати, в этом католическом соборе покоится прах фельдмаршала Моро, того самого, который бился со Суворовым, а потом окольными путями оказался на русской службе и, как следствие, похоронен на одной с Александром Васильевичем улице. Сюжет сам по себе достойный выпуска.)

Ну и в конце сказали, что вопрос утверждения российским императором армянских католикосов носил формальный характер. Это не совсем так. Дело в том, что в тот период в ААЦ за влияние боролись несколько католикосатов, Эчмиадзинский лишь один из них, другие же находились на территории Османской Империи. Царская администрация была заинтересована в доминировании Эчмиадзина, и в российском подданстве католикоса, потому что это использовалось и для влияния на мировую армянскую диаспору, и как аргумент в актуальном тогда Восточном вопросе. Ввиду того, выборы армянского каталикоса со тщанием курировались и по линии Синода, и по линии Министерства иностранных дел. А вмешиваться в них начали ещё в конце XVIII века, то есть до вхождения Восточной Армении в состав России. У Пола Верта есть хорошая статья по теме.

В остальном выпуск отличный, всем рекомендую. И да, отдельный разговор по армянскому вопросу в ХХ веке нужен. А по Кавказской Албании тем более.

Взял с полки «Лавр» Водолазкина и открыл наугад. Попалась цитата отлично описывающая современного обывателя, хотя, казалось бы, она про позднесредневекового поляка. Обычная вневременность автора.

Дорога стала шире, и с ними поравнялся купец Владислав.

Я слышал, как вы говорили о смерти, сказал купец. Вы, русские, очень любите говорить о смерти. И это отвлекает вас от устройства жизни.

Амброджо пожал плечами.

А разве в Польше не умирают, спросил Арсений.

Купец Владислав почесал в затылке. Лицо его выражало сомнение.

Умирают, конечно, но всё реже и реже.

В последней фразе вся современность. Во всей её комичности.

Когда-то я писал, что «Лавр» – лучшее фэнтези ХХI века. Спустя два года готов вновь эти слова подтвердить. Возможно даже смелее сказать готов: это моя любимая книга, из написанных в XXI веке.

Мои политические предпочтения обосновываются главным образом эстетически. Иногда ещё этически, но от утилитаристских дискуссий об эффективности обычно клонит в сон.

Да и у всех на самом деле так. Можно говорить об эффективности отдельных средств и методов, но более общие, рамочные политические предпочтения зиждутся не на рациональных основаниях. Просто не все готовы это признать.

Я вот, к примеру, монархист по эстетическим причинам. И речь даже не о церемониале и символизме, хотя и они мне нравятся. Просто мне эстетически близка идея личной верности монарху. В ней есть что-то глубоко человеческое. Это преданность эксклюзивной истине, без нелепых попыток утверждать, что избрать хорошего правителя проще, чем родить и воспитать.

И да, идеальная монархия, на мой взгляд, превосходит идеальную республику. Однако в мире нет идеальных вещей. И реальные монархии очень разные, также как и реальные республики. Успехи и поражения одних и других зависят от множества причин. Тут тысячу раз были правы древние, когда делили режимы на правильные и неправильные, невзирая, правит один или многие.

Люди ломают копья и до хрипоты спорят о вещах, которые на деле они выбрали иррационально. И уже сверху на эту иррациональную вкусовщину они наслаивают рациональные аргументы.

Поэтому и изменить что-то можно лишь повлияв на вкусы людей, а не убедив их, умно разложив по полочкам.

Отношения человечества с прогрессом слегка напоминают знаменитое фольклорное «право неожиданности».

Напомню, это когда герой в обмен на какое-либо благо для себя здесь и сейчас соглашается отдать то, «что имеет, и о чем не знает». В моменте кажется, что ничего ценного за этим скрываться не может – собственные богатства тебе известны, но ко времени платежа открывается нечто новое – например (чаще всего) неожиданная беременность супруги героя. И так платой оказывается ребенок.

Несколько отличный, но схожий сюжет есть и Ветхом Завете, когда судья Иеффай в обмен на победу над врагом обещает принести во всесожжение Богу, первое, что встретит у ворот дома. И его вышла встречать собственная дочь.

Ну а в современной массовой культуре о праве неожиданности знают благодаря пану Сапковскому и принцессе Цирилле из Цинтры.

Так вот, в пользу прогресса мы (и наши предшественники) постоянно жертвуем то, что имеем, но о чём ещё не знаем. Как будто никогда не придётся расплачиваться. Да, герои сказок часто спасают такой сделкой свою жизнь, другое дело, согласились ли бы они на это, знай сразу, чего придётся лишиться.

Треугольник русских утопий.

Уникальное видео: Император Клавдий II призывает готов поступить на римскую службу.

🇸🇾 Христианская Сирия, которую мы можем потерять

Именно на этой земле возникли первые христианские монастыри и общины, а также само слово «христианин» — да, да, именно в сирийском городе Антиохия последователи Христа впервые стали называть себя христианами.

Антиохия, основанная в IV веке до нашей эры Селевком I, одним из полководцев Александра Македонского, стала одним из важнейших центров Римской и Византийской империй. Она превратилась в крупнейший город христианского Востока и родину таких личностей, как апостол Лука и святитель Иоанн Златоуст. К сожалению, город был уничтожен мамлюками 750 лет назад, и на его месте сейчас располагается турецкое поселение Антакья.

Помимо того, что Сирия стала колыбелью христианства, она была домом для нескольких десятков святых, которые почитаются во всем мире. И, хотя сейчас трудно поверить, когда-то давно, как и в Ливане, местная христианская община представляла из себя серьезную силу — даже в 2010 году в Сирии проживало еще более двух миллионов христиан, что составляло примерно 10% населения страны. Из них половина — православные, другие — католики и протестанты.

Ныне значительная часть христиан стали беженцами, оставшихся ждет неизвестность, учитывая недавние события. Сотни храмов разрушены.

К этому случаю кратко расскажем о некоторых древних христианских святынях, которые пока еще там стоят.

С первого века христиане, преследуемые римскими властями, укрывались в пещерах Каламунских гор, где начали строить церкви и монастыри, даже после того как гонения закончились.

— Монастырь Рождества Пресвятой Богородицы в горном поселении Сайеднае, основанный в VI веке императором Юстинианом, является одним из самых древних, сохранившихся и известных таких строений. Он считается вторым по значимости местом православного паломничества на Ближнем Востоке после Храма Гроба Господня в Иерусалиме и хранит ряд древнейших артефактов.

Он уже подвергался бомбардировкам за последние десятилетие.

— Неподалеку, на самой высокой точке хребта Каламун (2100 метров над уровнем моря), есть монастырь Дейр Шерубим, что именуются у местных Домом ангелов. Первые строения обители появились во II веке при императоре Константине.

Основной храмовый комплекс был восстановлен в 80-е годы прошлого века, однако в 2014 году он также понtс значительные повреждения. В последние годы, из-за угрозы со стороны радикальных группировок, в монастыре проживало лишь пару монахов. Почти сорокаметровая статуя Христа — современное произведение российского скульптора Александра Рукавишникова.

— Монастырь святого Георгия, расположенный в районе Тал-Калах (в 65 километрах от Хомса), был построен в VI веке. В нем сохранилась часовня, возраст которой составляет 900 лет.

Интересно, что в этом месте также находится грамота халифа Омара, который правил в период с 634 по 644 год и пользуется большим уважением среди мусульман. Этот документ обеспечивал защиту обители и освобождал ее от налогов. В те времена христиане в этом регионе находились под особым покровительством мусульманских элит.

— Примечателен и городок Маалюля (с арамейского как «вход»), где большая часть населения до сих пор говорит на арамейском языке, на котором проповедовал Христос.

Здесь находится женский монастырь святой Феклы — первой христианской святой. Комплекс IV века находится возле пещеры где она жила.

— В завершение хочется упомянуть церковь Георгия Победоносца в Эзре 515 года постройки, которая является предшественницей и малой копией собора Святой Софии в Константинополе Стамбуле.

По одной из версий, в этом храме был похоронен Георгий Победоносец, но в 1194 году Ричард Львиное Сердце якобы увез святые мощи в Рим.

#горатекста

Минутная История

Город и деревня. Для начала небольшой дисклеймер: я сам горожанин по рождению, образу жизни и привычкам, поэтому всё, что я скажу далее – лишь досужее наблюдение со стороны. Однако с каждым годом это, по-моему, становится всё более заметным.

Так вот, рассуждая о городе и деревне мы сегодня хватаемся за устаревшую матрицу, характерную для Средневековья. В ту пору город был особым пространством, с сильным и сложноорганизованным сообществом, резко отличающимся от деревенского большинства. То есть город был местом эксклюзивности – с эксклюзивным образом жизни, правами, мировидением.

Сегодня же напротив – мы имеем городское большинство, чрезвычайно атомизированное и конформное, и в противовес – нарождающиеся сельские комьюнити, предлагающие особый образ жизни. Новую эксклюзивность, оппонирующую массовости и стандартизации мегаполисов.

Изменилось и соотношение свободы и несвободы, а также артикулирующие их практики. Раньше «городской воздух делал свободным» – то есть проживший определенное время в городе крестьянин освоьождался от сеньориальных повинностей и становился горожанином с соответствующими правами и обязанностями. Сегодня же, тот кто вырвался из мегаполиса освобождается от убийственного ритма городской жизни, гиперконтроля, при этом, благодаря развитию транспорта и средств связи – разрыв социальных контактов не так уж и велик, равно как и ограничение в удобствах.

То есть, город и деревня постепенно меняются местами. Такой вот зигзаг истории.

Листал «Слово о полку Игореве» и зацепился за Буй-Тур Всеволода. Подумал, что очень созвучно булгаковскому полковнику Най-Турсу из «Белой Гвардии» и по образу подходит.

Когда залез в гугл, с удивлением обнаружил, что это действительно одна из версий происхождения фамилии (её кроме как у Булгакова нигде не существует). И это мне нравится куда больше, чем «knight urs» (рыцарь-медведь), которое звучит как нечто Сенкевиче-Тарантиновское — слишком мелко для Булгакова.

А вот Всеволод, «удалейший из всех Ольговичей, величественй наружностию, любезный душою» — самое то.

Водолазкин в одном из интервью говорил, что любит детективы потому что в них «добро побеждает зло наиболее очевидным образом». Похожую вещь можно сказать про фэнтези: в нём наиболее очевидным образом выражается естественная склонность человека к творению «вторичных миров».

Любая литература - это сотворение мира. Но в фэнтези этот процесс особенно нагляден. Из Божественного материала человек рождает мир меньшего порядка.

Толкин в лекции о «Беовульфе», рассуждая о поздних критиках этой поэмы, рассказывал прекрасную притчу:

Человек получил в наследство поле, на котором лежала куча старых камней, руины древнего замка. Сколько-то этих камней ранее ушло на постройку коттеджа, где жил сам этот человек, неподалеку от старинного дома его предков. А из остального человек взял и построил башню.

Но пришедшие к нему друзья сразу же (даже не дав себе труда взойти на башню) определили, что камни эти некогда были частью более древнего здания. Поэтому они снесли башню, приложив к этому немалые усилия, с целью найти на камнях скрытые орнаменты или надписи, или выяснить, где праотцы того человека добывали строительный материал.

Некоторые, заподозрив, что под землей может лежать уголь, принялись копать шахты и о камнях вообще забыли. При этом, все говорили: «Какая интересная башня!». Но еще они говорили (после того, как снесли башню): «Экий здесь беспорядок!».

И даже потомки того человека, которым следовало бы поинтересоваться, чего он, собственно, хотел, вместо этого принялись ворчать: «Что за чудак! Это ж надо: использовать все эти древние камни только для того, чтобы построить какую-то дурацкую башню! Почему он не восстановил прежний замок? У него совсем не было вкуса!».

А ведь с вершины этой башни было видно море!

Это в полной можно отнести и к авторам фэнтези. Их критики часто вопрошают: «Какой смысл мешать осколки событий прошлого, эпических поэм, мифов и просто человеческих сюжетов в истории о вымышленном мире? Это просто сказка. Небывальщина…»

Отстаньте. Из этих осколков они строят башню, с которой просто можно увидеть море.

Если этот фильм не Мэла Гибсона (а этот фильм не Мэла Гибсона), то я не жду ничего хорошего.

А, учитывая маниакальную тягу современного искусства к деконструкции всего и вся, не жду и ничего хотя бы пристойного.

Ну, и «смуглый Архангел Гавриил» в исполнении Дадли О’Шонесси тоже как бы намекает нам ..

P.S мне в бот написал человек и обратил внимание, что в трейлере Богородица с непокрытой головой. Но я нашёл информацию, что у евреев Евангельских времён обязаны были покрывать голову только замужние женщины.

Подписаться на канал

Проголосовать за канал

Только недавно упоминал Нетфликс в контексте «сильных женских персонажей», а сегодня увидел, что у них скоро выходит фильм о… Богородице.

Да ещё и с Энтони Хопкинсом в роли Ирода.

Фильм вроде позиционируется как снятый для христианской аудитории, но в материалах о нём есть указание, что он будет «раскрывать такие черты Девы Марии, которые мы никогда раньше не видели и даже не представляли». Зная Нетфликс, боязно.

Каждый проект по переустройству мира вынужден претендовать на вселенскость. Потому что в словосочетании «переустройство мира» первое слово определяет второе. Если переустройство — то Мира.

Все другие случаи обречены на провал, за исключением поиска конкурентных преимуществ перед другими участниками исторического процесса. Вселенскость и нужна для того, чтобы забыть наконец о конкуренции и подумать о чем-то действительно важном.

Конкуренция — совершенно понятный способ существования, с понятными законами. В нём если не ты, то тебя. Поэтому любое сообщество, осознающее себя ценностью, при выборе образа будущего вынуждено выбирать то, что позволит ему выжить, и пережить своих оппонентов.

Конкуренция — двигатель. Она рождает движение без остановки. Но в таком движении можно легко пропустить поворот. И очень сложно контролировать направление движения.

Бесконечное стремление выбрасывать серебро ради золота, а золото ради бриллиантов приведет к тому, что не останется ничего. Никогда не понимал маркетингового слогана «всегда на шаг впереди» - если мы бежим к бездне, то это сомнительное преимущество.

Однако очевидно, что строительство чего-то универсального, на весь мир, где конкуренцию станет возможно выключить, приведёт лишь к мировой тирании, в которой естественное затухание породит вновь к деление и новый этап гонки.

Таково, пожалуй, свойство падшего мира - он обречен на бег до финиша, в котором нельзя остановиться. Остановиться может лишь человек лично. И даже пойти в другую сторону может. Например — в лес.

Еще из Доусона:

Никаких экономических перемен не будет достаточно, чтобы изменить дух культуры. Пока пролетарием управляют чисто экономические мотивы, он остается буржуа в своем сердце. Только в религии мы найдем духовную силу, способную совершить духовную революцию. Истинную оппозицию к буржуазии следует искать не в коммунисте, а в религиозном человеке – человеке желания. Буржуазия должна быть заменена не столько другим классом, сколько другим типом человечества. Верно, что уход буржуазии влечет за собой пришествие рабочего, и не может быть и речи о возвращении к старому режиму привилегированных каст. Маркс ошибался не в диалектике социальных изменений, а в узком материализме в его интерпретации, исключавшем религиозный фактор.

Дело в том, что сам Маркс был недовольным буржуа, а его доктрина исторического материализма – это похмелье после попойки буржуазной экономики и буржуазной философии. Он не был ни великим любовником, ни «человеком желания», а только человеком узкого, завистливого, непрощающего темперамента, ненавидевшим и клеветавшим на своих друзей и союзников. Следовательно, он искал движущую силу трансформации общества не в любви, а в ненависти, и не смог осознать, что общественный порядок не может быть обновлен, кроме как новым принципом духовного порядка. В этом отношении марксистский социализм бесконечно уступает старому утопическому социализму, ибо Сен-Симон [6] и его последователи, при всех своих причудах, по крайней мере уловили эту существенную истину. Они потерпели поражение не потому, что были слишком религиозны, а потому, чтобы были недостаточно религиозны и ошибочно приняли тени идеализма за реалии настоящей религии. Хотя мы должны признать, что Церковь тех дней с ее реакционным галликанством и ее официальным альянсом со светской властью дала некоторое оправдание их концу.

Сегодня христиане сталкиваются с не менее тяжелой ответственностью. Для религии всегда существует соблазн объединиться с существующим порядком, и если сегодня мы объединимся с буржуазией, потому что враги буржуазии часто являются одновременно и врагами Церкви, то мы повторим ошибку, которую галликанские прелаты совершили во времена Людовика XVIII. Христианская Церковь есть орган духа, предопределенный канал, через который спасительная энергия божественной любви изливается и преображает человечество. Но от христиан определенного поколения, как индивидуально, так и корпоративно, зависит, придет ли этот источник духовной жизни в соприкосновение с жизнью человечества и с потребностями современного общества. Мы можем копить наши сокровища, можем зарыть наш талант в землю, как человек в притче, который думал, что его хозяин – человек суровый, и боялся рисковать. Или, с другой стороны, мы можем избрать сложный и рискованный путь творческой духовной активности, то есть путь святых. Если век мучеников еще не наступил, то век ограниченной, самозащищающейся, буржуазной религии завершился. Ибо Царство Небесное силой берется, и употребляющие усилие восхищают его (Мф. 11:12).

Русский сказочный и былинный фольклор богат сильными женскими персонажами. Даже странно, что Нетфликс ещё ничем не заинтересовался.

И феминитив «богатырша» (поляница) у нас вполне легальный. Вот хотя бы Настасья Микулишна - жена Добрыни. Её знакомство с будущим мужем начинается с того, что она сунула его себе в карман и забыла. Потом вспомнила, достала и решила, что можно за него и замуж выйти.

А то вы всё патриархат, патриархат… угнетение. А наш слон Добрыня от girl power ещё в мифоэпические времена пострадал.

С огромным удовольствием перечитал сагу об Олафе Святом (потянуло, когда наткнулся на икону).

Это одна из моих любимых вещей в «Круге Земном». А ещё в ней есть платиновые эпизоды о викингской миссионерской деятельности. Так, однажды Олаф приехал к упорствующим в язычестве бондам, и те притащили на встречу украшенного золотом идола. Воин конунга хорошенько ударил по истукану дубиной и тот развалился на части, а от обломков во все стороны кинулись мыши, змеи и ящерицы.

Дальше прекрасная реплика Олафа:

…Плохо тем, кто верит в такого бога и упорствует в своей глупости. Соберите ваше золото и драгоценности, которые здесь рассыпались по земле, и отдайте вашим женам, и никогда больше не украшайте ими чурбаны и камни. А сейчас вам остается выбирать одно из двух: либо вы принимаете христианство, либо сегодня же будете биться со мной. И пусть победит сегодня тот, с кем будет Бог, в Которого мы верим.

Тут встал Гудбранд и сказал:

— Плохо пришлось нашему богу, и раз он не смог нам помочь, мы будем теперь верить в того Бога, в Которого веришь ты.

Тут все приняли христианство. Епископ крестил Гудбранда и его сына и оставил там священников. И те, кто был раньше врагами, расстались друзьями.

Прекрасно же. Эвкатастрофа, как сказал бы Толкин.

Ну и в целом, как можно не любить святого, жизнеописание которого заканчивается так:

Тут Торстейн Корабельный Мастер нанес Олафу конунгу удар секирой. Удар пришелся по левой ноге выше колена. Финн сын Арни тотчас сразил Торстейна. Получив эту рану, конунг оперся о камень, выпустил меч и обратился к Богу с мольбой о помощи. Тогда Торир Собака нанес ему удар копьем. Удар пришелся ниже кольчуги, и копье вонзилось в живот. Тут Кальв нанес конунгу удар мечом. Удар пришелся с левой стороны шеи. Но люди по-разному говорят о том, куда Кальв ранил конунга. От этих трех ран конунг умер. После его гибели пали почти все, кто сражался рядом с ним.

«Северное мужество» как оно есть. Впрочем, это не совсем конец. Потому что сразу после битвы Олафа признали святым. Причем первым об этом заявил тот самый Торир Собака, который только что нанёс ему удар копьём ниже кольчуги.

Такие вот удивительные приключения христианства в средневековой Скандинавии.

Из многообразия религиозных этических установок светские этические системы любят заимствовать «золотое правило нравственности».

Оно в том или ином виде проявилась во многих духовных матрицах. «Не делай другому того, чего не желаешь для себя».

В Евангельской версии: Во всём, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними. (Мф 7:12)

Меня иногда удивляет популярность этой установки у нерелигиозных людей. Ведь она очень жёсткая, и совершенно не укладывается в толерантную рамку современности. Пока речь идет о простых вещах, всё понятно: не хочешь, чтоб у тебя воровали - не воруй; не хочешь, чтоб тебя били - не бей. Но если сделать шаг на уровень выше, становится сложнее.

Если, к примеру, ты готов предпочесть смерть отпадению от Бога? И от свободы воли тоже готов отказаться. Можешь ли ты выбрать то же и за другого? Здесь я всегда мысленно возвращаюсь к христианизации Европы. Потому что именно такой выбор и делали подчас за других монархи- христианизаторы.

В Евангелии это правило уравновешивается прочими установлениями и личным примером Христа. Но будучи вырванными из контекста, слова «золотого правила» могут иметь страшный эффект.

Ведь если не удовлетвориться бытовой трактовкой «я к вам по-доброму, и вы ко мне тоже», а убедить себя, скажем, в готовности умереть за ту или иную идею - то есть признать за идеологическими оппонентами право тебя убить, то это автоматически и тебя наделяет ответным правом на убийство.

И всегда можно сказать: «я поступаю с другими так, как и они могут поступить со мной». И в светской моральной системе уравновесить это будет нечем.

У нас не столько не умеют работать с русской темой на уровне официальных мероприятий, сколько не хотят. Есть обозначенный в документах заказ: «укрепление российской идентичности». Под это выделяются деньги. При переходе от слов к делу под этой формулировкой понимают одно из двух: либо очередной фестиваль плова, либо что-то про Великую Отечественную. Потому что так не ошибешься, начальство одобрит. Без риска провел, отчитался и у всех все хорошо.

Причем сам по себе фестиваль плова - это нормально. Про важность памяти о Великой Отечественной и говорить не буду - очевидно. Но для эффективной политики идентичности этого недостаточно.

То есть на русскую тему «в чистом виде» нет государственного заказа. А отработке заказа на российскую тему не хватает качества.

Редкие исключения (и надежды на будущее) связаны с обнадёживающим нюансом: ни один жизнеспособный проект идентичности на территории нашей страны невозможен без использования русской культуры в качестве основополагающей.

Как мне видится, высказанные аргументы только льют воду на мою мельницу.

Я спросил: коли мы собираемся идти путем Европы, как нам избежать её проблем?

Мне ответили: мы уже идем её путем и уже повторили её проблемы. Правда, в качестве проблемы упомянули только неконтролируемую миграцию, ну да ладно.

Вывод: путь Европы ложный и мы должны с него свернуть. Либо: мы должны скорректировать путь Европы. Но как это сделать, не отказываясь от смыслообразующих ценностей европейской цивилизации модерна, такой, например, как ценность толерантности?

Мой изначальный вопрос — как нам избежать европейских болячек — остался без ответа.

Посты Никиты Сюндюкова и Александра Храмова - очень характерный пример дискуссии о западном/незападном пути нашего Отечества.

Никита пишет о кризисе в западной культуре, Александр раздраженно накидывает примеров в духе «а на себя посмотрите». На такой ноте обычно все и заканчивается.

И тут можно накидать примеров уже Александру, ну там про оправдательные приговоры мигрантам-педофилам в Великобритании, скажем. Или аккуратно намекнуть, что сравнение Корсики и Чечни не слишком корректно. А из регионов, которые с Чечней можно было бы сравнить, европейцев взашей повыгоняли…

И так далее.

А потом Александр бы накидал ещё контрпримеров. И так до Судного Дня…

Но вопрос-то, по-моему, не в этом. А в том, что да, мы смотрим на себя в зеркало и картина нас не радует. Но озираясь в поисках достойных примеров, мы таковых не находим. В том числе в Европе. Потому что выбор европейского пути в XXI веке - это просто выбор другого упадка вместо собственного. И тут уж лучше высокомерие, чем слепая ориентация на заведомо тупиковый путь.

Автор канала «Путь пилигрима» резонно спрашивает: «а есть ли такие «европейские» болезни, которыми мы не больны?». И наверное это сейчас один из главных вопросов в дихотомии «Россия и Европа». Запад для нас - схожий случай болезни, и смотреть на него следует в такой оптике. Не открещиваться, не пренебрегать успехами, но и не закрывать глаза на очевидные признаки гниения.

Люблю коптов. Вообще люблю христианский Восток. Больше всех - армян (вы в курсе), но ассирийцев, эфиопов и коптов - тоже. Чтобы их заметить - надо в Восток вглядеться, отодвинуть краешек устлавшего всё арабского покрывала и увидеть этот удивительный, едва не погибший мир.

Копты стоят особняком, потому что моё знакомство с ними оказалось очень, скажем так, реальным, не книжным. Мне было лет 11, мы с семьей приехали в Израиль с паломнической группой. Не помню где именно, кажется во время пути по Via Dolorosa, увидели любопытную кучку христиан - внешне они не не походили ни на европейцев, ни на азиатов, ни на типичных обитателей Ближнего Востока.

Спросили у гида, а он нам: «это копты, потомки древних египтян».

Я тогда пришел в восторг. Ведь в школе такого не проходят. Как-то само собой разумеющимся казалось их исчезновение. Ну жили, ну строили пирамиды, ну поклонялись богам с экзотическими головами. А потом арабы всех ассимилировали. Так я был уверен, а тут вот они - стоят, дышат, крестятся.

Как будто историю с хорошим концом прочитал. А вообще, всё Средневековье копты оставались в Египте большинством. Да и сегодня их в мире довольно много. Нам кажется, что это маленькая горстка христиан, чудом пережившая века угнетения (что отчасти верно), но коптов сегодня в мире больше чем белорусов, к примеру. Больше чем евреев (ну или примерно столько же - смотря как считать). Больше чем армян. По отдельности, естественно.

И в целом их число растет - таковы демографические тренды региона. Не в процентном соотношении от общей численности населения Египта, но в количественном - ежегодно.

Так что будут ещё пирамиды, будут!

- Пап, смотри, на горке у этой площадки есть банан!
- Нет, сын, это не банан, это лилия.
- А почему лилия?
- Расскажу тебе вечером, после садика…

…расскажу тебе как бился с алеманнами король Хлодвиг. Как символом Непорочной Девы цвела лилия на гобеленах, фресках и печатях старых французских монастырей. Как рыцари в железных кольчугах несли на щитах три добродетели: сострадание, правосудие, милосердие. Как под трепещущими на ветру знаменами умирал в далеком Тунисе Святой Король. Расскажу, как наложением рук исцелялись прокаженные. Как хрипел проклятия на костре старый магистр. Как гении и безумцы сменяли друг друга на Престоле с Лилиями. Как штандарты с Лилией и Крестом взметались на мачтах кораблей, идущих к далёким берегам. Как холодный нож гильотины обрушивался на шеи верных слуг Бога и Короля. Как умирали бок о бок с вандейскими крестьянами последние истинные аристократы Франции…

- Я расскажу тебе об этом после садика. Или немного позже.

«Преступление и наказание»: все отсылки к Библии

Пока в России пустеют книжные прилавки, предлагаем нашу премьеру.
В новом #видеоэссе вместе с Анной Петровой ― специалистом по Достоевскому, разберемся: 

Чего по правде добивался Родион Раскольников? Кто обрек Соню на проституцию? И каким образом через книгу «про грешников» проникает вся Священная история?

*Проект реализуется при поддержке Президентского фонда культурных инициатив. 

🌐 Смотреть

🌍 Смотреть

📺 Смотреть

Основной строительный материал государства модерна - человек, выдернутый из прежних социальных связей и трудовых отношений и перемещенный в многолюдный город, в среду таких же неприкаянных, как он сам.

Из-за этого у современного государства постоянные проблемы с закрытыми этническими или религиозными группами. В условиях массового общества принадлежность к горизонтальному коммьюнити - всегда весомый аргумент в споре в гос.институтами.

Потому что сообщество всегда может мобилизовать своих членов на сопротивление; сообщество пускает корни в местных политических и силовых институтах, выстраивая с ним коррупционные отношения; сообщество хуже поддается пропаганде и легче сохраняет ценности, отличные от общегосударственных (или вообще хоть какие-то ценности, если государство в духовном кризисе).

Конечно, государство обладает огромным ресурсным и мобилизационным потенциалом и может эти сообщества перемолоть, но тут всегда встает вопрос издержек. Какие силы надо затратить, чтобы прижать непокорных к ногтю.

Это как средневековый монарх мог, в целом, собрать войско и покарать зарвавшегося вассала - но стоило это больших денег, сил и выматывающих переговоров с другими вассалами, чтобы те выполнили клятвы и помогли. Потому иной раз проще было махнуть рукой или пойти на какие-то уступки.

И для государства модерна выходит палка о двух концах: тотальный контроль над любой самоорганизацией граждан рождает государство-надсмотрщика, которое долго в таком виде существовать не сможет - сил не хватит. А попустительство сообществам - это не статичное состояние, это процесс, в котором если упустить момент, то эти сообщества начнут рвать тебя на части (иногда при помощи советчиков и жертвователей извне).

Поэтому во многих случаях (и в нашем, на текущий день) все любители жить диаспорально (цыгане, россияне из некоторых регионов, мигранты) - оказываются в выигрышном положении. Они живут в государстве модерна, пользуясь всего его достоинствами, но обладают сообществом, которое помогает им взламывать прошивку этого государства.

То есть обычный гражданин при столкновении с членом диаспоры сразу оказывается в уязвимом положении. Ибо когда у кого-то есть прикормленный полицейский, ушлый дорогой адвокат, связи с местной администрацией - тому, кто этим не обладает, остается рассчитывать только на максимальную огласку.

Но огласка порой наступает слишком поздно. И да, хотя государство может однажды утомиться беспределом сообществ и отправить их всех куда-нибудь в столыпинских вагонах - до этого момента под раздачу попадет огромное количество местных, не обладающих диаспоральными привелегиями.

В итоге из подобной ситуации всего два пути: всё время пинать государство, дабы то выполняло свои функции. Но оно никогда не будет их выполнять в полном объёме и вовремя. Просто потому что это неповоротливая махина. Да и вообще, что будет если государство вдруг рухнет? Даже если это случится ограниченно, на той или иной территории.

Другой путь: переламывать свое индивидуалистское сознание и всячески держаться за любые сообщества - приходы, спортивные клубы, да хоть ТСЖ - стремиться к обретению ими наибольшей субъектности. Честно говоря, более всего верю именно в приходы.

Поелику с чего мы взяли, что история на стороне государств? Да, власть государства получше власти корпораций, но сегодня она переживает не самые приятные времена.

К обсуждению демографической проблемы раз за разом возвращаются в нашем публичном пространстве. Пару дней назад на Ридовке вышел текст Норина, в котором он, довольно неожиданно, вывел в качестве едва ли не единственного способа спасения положения - консервативный разворот, архаизацию общества.

Ибо у амишей и израильских ортодоксов получается эффективно размножаться, а у среднестатистических светских горожан - нет. Я, кстати, примерно об этом писал пару лет назад, только в контексте российских православных семей. Потому что большинство (пусть и не абсолютное) многодетных среди моих знакомых - из православной среды. И тут выходит своеобразное «голосование утробой» за образ будущего: те, кто хочет и может размножаться - передадут свои ценности дальше. Те, кто не хочет и не может - вымрут.

Оппонирует Норину Александр Картавых, указывая, что «цивилизованным горожанам» вовсе не нужно пытаться «перерожать варваров», достаточно задействовать институты, сыграть в грамотную политику идентичности и сделать из варваров нормальных граждан.

Мне показалось, что в аргументации сторон есть небольшой разрыв. Норин пишет о сокращении рождаемости у всех, в том числе и у «варваров» в полувековой перспективе. И это не совсем одно и то же с классическими про/анти-мигрантскими спорами.

Потому что если развивать мысль Картавых - надо просто заниматься ассимиляцией и секуляризацией любых варваров через институты, а лет 50 спустя варвары просто закончатся - потому что тренд на рождаемость везде негативный. А Норин говорит о другом, внутри любого сообщества наиболее плодовиты консервативные и даже архаичные группы населения. Они «наследуют землю» взамен наших очень просвещенных и светских современников.

Картавых, кстати, очень закономерно приходит к выводу «лучше вымрем, чем станем амишами» - ок, это честно.

Нет, можно, конечно, стараться вскрывать такие сообщества с помощью соблазнов городского образа жизни. Но даже если получится, выходит цель светского апологета модерна - не размножаться самому и другим не давать. Звучит омерзительно. Чем это этически лучше депутатских историй об изоляции женщин от образования, рынка труда и понуждении их к безостановочному деторождению - не ясно. Тем же, кстати, и занимаются западные леволиьералы - не имея собственных, они через систему образования, нкошки, массовую культуру и т.д. крадут детей у того, кто их родил.

Ладно, в конце концов, надо ещё пережить пресловутые 50-100 лет, пока рождаемость не упадет по всему миру (если это вообще случится). Может выйти так, что нам это и не поможет вообще. Мы раньше вымрем. И никакие институты здесь не спасут. Просто потому что для ассимиляции «варваров» надо и самим обладать хоть каким-то демографическим потенциалом. Он был и у Рима, и у Халифата. И все равно, на смену романизированным готам пришли нероманизированные, с известным итогом.

Чтобы кого-то куда-то интегрировать - необходимо создать среду для интеграции. При кратном демографическом дисбалансе это просто не возможно, хоть с ног до головы интеграционными институтами обмажься.

Человечество, в западном его разливе, столетие за столетием вступает в мир, для начала сформулированный философами. Рождаются смыслы, потом эти сгустки смыслов материализуются. Обретают плоть бытия.

Философы ответственны за все.

Мы живем в период возвращения актуальности политического творчества вообще и политической философии в частности.

По крайней мере, в период всё более четко оформляющегося запроса на них.

Наконец-то большинство политических проектов мира дискредитировали себя настолько, что можно смело сказать: «мы внимательно изучим ваш опыт и учтем его в качестве негативного». Ведь ещё недавно в порядке веще было указывать что мол есть где-то «нормальные страны», в которых работают демократии, построены гражданские нации, минимизирована социальная конфликтность.

Сегодня же очевидно - весь мир в кризисе. Пример брать не с кого. Нет больше спасительной мантры «сейчас построим все как у тех-то и заживём». «Тех-то» - больше нет. Все загибаются по-своему, но с неизменным постоянством.

А ещё, несколько столетий стремительных изменений показали - за прошлое в строгом неизменном смысле тоже цепляться нельзя. Это путь к неудаче. Но тем более нельзя прошлое отбрасывать - его надо переосмыслять. Им надо вдохновляться.

В общем нет успешных на практике политических проектов. Нет вменяемых теоретических моделей будущего.

А значит есть пространство для творчества. Значит вновь есть место вопросу о сущности политического блага. Неплохое, с этой точки зрения, время.

Гильгамеш отшил Иштар

Несколько дней в голове крутится этот несуществующий заголовок. Привлекает, вероятно, обилием шипящих.

Но если вспомнить, и сама история ведь примечательная. Смертный Гильгамеш отверг эротические предложения аж целой богини. Почему? Да потому что у нее была куча мужиков (и в общем-то не только мужиков) и ни для кого из них это добром не кончилось. На неё положиться нельзя.

Удивительно, как почти 4 тысячи лет назад люди слагали стихи ровно от том же, о чем слагают и сейчас. И насколько поэтично это может звучать даже для современного слуха.

Ответ Гильгамеша:

Ты ‑ жаровня, что гаснет в холод,
Черная дверь, что не держит ветра и бури,
Дворец, обвалившийся на голову герою,
Слон, растоптавший свою попону,
Смола, которой обварен носильщик,
Мех, из которого облит носильщик,
Плита, не сдержавшая каменную стену,
Таран, предавший жителей во вражью землю,
Сандалия, жмущая ногу господина!

Какого супруга ты любила вечно,
Какую славу тебе возносят?
Давай перечислю, с кем ты блудила!
Супругу юности твоей, Думузи,
Из года в год ты судила рыданья.
Птичку‑пастушка еще ты любила ‑
Ты его ударила, крылья сломала;
Он живет среди лесов и кричит: «Мои крылья!»
И льва ты любила, совершенного силой,‑
Семь и семь ему ты вырыла ловушек.

Это вылилось в конфликт с богиней, результатом которого стала смерть близкого друга Гильгамеша Энкиду. Что заставило Гильгамеша впервые задуматься о смерти и искать бессмертия (спойлер: тщетно).

Впрочем, для современного человека велик соблазн понять эту историю неверно. Потому что это история не о мужчине и женщине, а о человеке и богине.

Хорошая заметка с удачным резюме секулярного мировосприятия. Автор «Талых вод» его, по-видимому, не разделяет, но описывает верно. Физикалистское мировоззрение, действительно, имманентно несет в себе проблему смысла жизни – таковой не может быть задан извне (как в тео- и телеологическом мировоззрении). Физикалистам приходится формулировать его самостоятельно.

Есть только один момент, который важно уточнить. Автор рассуждает о том, что именно может заставлять тяжелобольного атеиста продолжать борьбу: «В этой оптике игра стоит свеч, только если количество удовольствий превышает количество страданий». Это верно – но упускается важнейший аспект гедонистического взгляда на мир: получать удовольствие можно от самых разных вещей.

Например, от приносимой тобой пользы. Или от созерцания интеллектуальных объектов. Или от общения с приятными уму и сердцу людьми. В основе всего этого, однако, должно лежать благожелательное отношение к миру. Сложность с ним в том, что оно (равно и противоположное мироощущение) закладывается еще в «доразумный» период онтогенеза – если оно не прижилось в раннем возрасте, выработать его трудно. И вот если физикализм сочетается с пессимизмом, то да – «доживать жизнь – это как досматривать матч по кёрлингу». Да и жить тоже – везде будешь видеть один кёрлинг.

Но это работает и без секуляризма: будь ты хоть трижды убежден в наличии промысла и объективного смысла жизни, без доброжелательного отношения к себе и миру решение жить вопреки страданиям все равно будет даваться с трудом.

В обратном же случае беспричинность существования никак не отменяет его приятности (а его общая бесцельность не лишает нас способности ставить собственные цели).

Здравый комментарий Максима Велецкого к моей заметке. Даже спорить не буду, добавлю только очевидный в общем-то аргумент: в мире довольно много людей которым и кёрлинг нравится👇

Ещё кое-что в догонку о секулярности. Очень показательная история. В знак протеста против ношения хиджаба в школа учительница вела урок с друшлагом на голове.

Метод старый, в своё время по интернетам гуляла фотография мужика, сфотографировавшегося в друшлаге на права с той же целью. Ну, типа как последователь веры в макаронного монстра. Тогда было смешно, а вот сегодня смотрится идиотизмом.

У меня сложное отношение к хиджабам. Сейчас даже не буду описывать - оно наверняка не устроит ни одну из сторон. Но тут речь о другом: мусульманки, как правило, знают почему они покрывают голову. Нам это может нравиться или нет, но тут мы имеем дело с крепкой традицией, опирающейся на священный для мусульман текст.

А друшлаг почему надевают? Давайте будем честны: чтобы похохмить на тему свободы вероисповедания.

К нам в страну приезжает множество мусульман, среди которых немало радикальных. Теракты едва ли не каждый месяц случаются. Я не буду обсуждать ценности этих людей, но они в них убеждены серьезно. Это жизнеспособная духовная традиция, активно занимающаяся прозелетизмом.

И чем этому может ответить секулярный порядок? Идиотничанием с друшлаком на голове? Тогда, дорогие секулярные друзья, по перспективам вашего выживания перед лицом исламизации у меня для вас плохие новости.

Активному экспансионистскому мировоззрению радикального ислама секуляризм предлагает противопоставить пустоту. По-ёрничать с друшлагом на голове. Потому что больше ему сказать нечего.

Секуляризм родом из европейских религиозных войн. Тогда люди решили, что поиск истины достаточная причина чтобы друг друга убивать (впрочем, там и социально-экономических причин хватало). Это, конечно же, было заблуждением. Но отказ от поиска истины вовсе - ничем не лучше.

Секулярный взгляд вытесняет религиозность из публичного поля, делает её неприличной. На месте религии воцаряется пустота. Но пустота всегда заполняется чем-то достаточно для этого сильным, и попытки отвечать тому друшлагами на голове обречены на провал.

Сильной духовной традиции можно противопоставить только сильную духовную традицию.

Перефразируя Ницше: «горе тому, кто несёт на голове друшлаг…»

Читал вчера о самоубийстве создателя Флибусты, думал, что это грустно, однако закономерно.

Честно говоря, я не знаю что должно заставить секулярного человека жить преодолевая страдания, когда есть возможность выйти из игры. Возможно нежелание опечалить близких. Возможно азарт. Но если жизнь для тебя - это не дар, а просто нелепая случайность, то из-за вещей и куда менее серьезных, чем опухоль в мозгу можно расхотеть в неё доигрывать.

Если бытие не благо.
Если у жизни нет цели.
Если сущее существует случайно.

То доживать жизнь - это как достматривать матч по кёрлингу. Нужно, повторюсь, быть очень азартным человеком. Особенно если каждый день причиняет тебе вполне реальные физические страдания. Даже и положительный ответ на все упомянутые «если» стопроцентной гарантии в очарованности жизнью не даёт.

То есть в этой оптике игра стоит свеч, только если количество удовольствий превышает количество страданий. Забавно, что о необходимости легализации эвтаназии очень часто рассуждают те же люди, что чают дарованного развитием науки и медицины бессмертия.

У меня есть старая привычка - веду что-то вроде читательского дневника. Стараюсь после каждой прочитанной книги записать в отдельную тетрадь приглянувшиеся мысли, цитаты, иногда приёмы. Времени не хватает и порой записываю потом скопом все книги за несколько месяцев.

Сегодня добрался до прочитанного в сентябре Уильямса и он настолько мне по душе, что некоторыми вещами хочется даже здесь поделиться. Он напомнил мне, что такое удовольствие от английской литературы. Несколько цитат из «Войны в небесах», которые и вне контекста хороши:

Мысль о том, что этот сутулый зануда будет сидеть в его кресле и спать на его кровати, не на шутку мучила архидиакона. Ему не хотелось думать, что такие приятные и совершенные вещи поневоле будут служить такому пустому человеку

*

— Если понадобится моя помощь, чтобы досадить шефу полиции, дайте мне знать, — серьезно произнес герцог. — Однажды он назвал поэзию «непрактичной штукой»

*

Только Промысел может бросить вызов Промыслу — все другие попытки высокопарны до глупости. <…> В мироздании, как и в Фардле, высокопарность считается неприличной.

*

— Знаете, в древности верили, что и предательство, и злоба, и жестокость могут вызывать восторг. Были такие культы…
— Чушь, — пренебрежительно отозвался Лайонел. — Это же просто обычная религия, вывернутая наизнанку. Обычно клерк ходит в церковь, а сатанизм — это тот же клерк, только в публичном доме. Такой задиристый петушок среднего достатка

Подписан на один канал, его автор в какой-то момент объявил о переходе в язычество. Честно говоря, даже не помню, кем автор был прежде и откуда он у меня в ленте, но отписываться не стал - слежу за развитием событий.

И вот сегодня он выдал хрестоматийную телегу, хорошо иллюстрирующую, почему христианство буквально везде, где оно столкнулось с язычеством, одержало победу.

Язычник древности ценил силу и христианская сила самоограничения при близком знакомстве восхищала его. Он-то не тешился наивными сказочками про «невинность животного». В христианском самоограничении он видел железную волю, позволяющую обуздать в себе животное начало. И тут даже не важно, был ли то цивилизованный римский патриций, или же хтонический северный дикарь, они это считывали одинаково.

Именно поэтому, кстати, христианизация повсеместно связана с именами сильных правителей: Константин, Хлодвиг, Владимир, Олаф - никому и в голову не придет считать их слабыми или недалекими.

Ну а современный (нео)язычник под суровым пайган-сеттингом собирает свою версию сексуальной революции - то есть просто плещется на мелководье наиболее примитивных идей ХХ века. Покорись инстинктам, выпусти зверя.

Вообще интересно, когда повелители лесов из рода серых псов перестанут уже стесняться и дозреют до коллаборации с квадроберами - вот будет кроссовер века.

Потому что выпустить из себя зверя - легко. Трудно быть человеком и жить тем, к чему человек призван.

Неделю назад писал, что устроил себе небольшой нолановский марафон на выходных. Потом никак не мог избавиться от соответствующих образов - день за днем вертелись в голове.

Понял на этой волне очевидную вещь, которой раньше не замечал: главная нолановская тема - возвращение домой. Это сверхидея большинства его героев. Домой из снов и изгнания хочет вернуться Кобб. Домой из далёких галактик стремится Купер. Домой в Готэм возвращается Брюс Уэйн. Даже в английской истории Нолан выбирает именно бесславный Дюнкерк, из которого хотят вернуться домой английские солдаты. Главный антагонист «Довода» стремится вернуться в последний момент жизни, когда он был счастлив.

Может быть подобная страсть к идее возвращения домой - следствие детства, проведённого в метаниях между Англией и США. А возможно, это отражение куда более глубокого вечного человеческого желания вернуться не просто домой, а в Домой, именно с большой буквы.

Преодоление чувства заброшенности, которое все мы переживаем в этом мире, но которое некоторым знакомо острее других.

Тут невольно вспоминаешь стихотворение ещё одного англичанина. То самое, честертоновское из «Перелетного кабака»:

В городе, огороженном непроходимой тьмой,
Спрашивают в парламенте, кто собрался домой.
Никто не отвечает, дом не по пути,
Да все перемёрли, и домой некому идти.

Но люди ещё проснутся, они искупят вину,
Ибо жалеет наш Господь свою больную страну.
Умерший и воскресший, хочешь домой?
Душу свою вознесший, хочешь домой?

Ноги изранишь, силы истратишь, сердце разобьёшь,
И тело твоё будет в крови, когда до дома дойдёшь.
Но голос зовёт сквозь годы: «Кто ещё хочет свободы?
Кто ещё хочет победы? Идите домой!»

И пускай переводные стихи (здесь перевод Якобсона) не вполне отражают красоту оригинала, эти строки невероятно созвучны вечной тоске по дому нолановских героев, при всей «масскультурности» последних.

Зумеры открыли трудничество. Теперь у него даже есть модное название - монастыринг.

Что ж, если б в моём детстве был инстаграм, то я стал бы чемпионом по стильным монастыринг-рилсам.

Попалось на глаза видео со съемочной площадки фильма «Злой город», про оборону Козельска от монголов в 1238 году.

История знакомая всем ещё со школы: монголы, привыкшие щелкать укрепленные города как орешки и взявшие их уже десятки - в Китае, Средней Азии, да и на Руси, застряли на два месяца осаждая маленький город Козельск (Черниговское княжество).

Уж не знаю, что получится на выходе, но видео красивое. Фактурные мужики в кольчугах вместо манерных хипстеров в сомнительных кожаных костюмах - всегда добавляют фильмам о Средневековье пару очков форы. Короче костюмы и декорации, хотя и не безупречные, и на тринашку не везде тянут - но неплохи.

А вот удастся ли снять достойную тех событий драму - посмотрим. Козельскому князю Василию было всего 12 лет. Меня всегда бросало в дрожь от слов летописца, посвященных его судьбе после падения города, и цитируемых почти в каждой работе по теме:

…о князи Васильи неведомо есть, и инии глаголаху яко во крови утонулъ…

Вот только посмотришь на икону, и сразу ясно, что житие этого святого надо искать не у Дмитрия Ростовского, а у Снорри Стурлусона.

(Это Олаф Святой, если что, и содержимое его правой руки недвусмысленно указывает на род занятий)

Выходные пролежал с температурой и пересматривал подряд старое доброе нолановское (да и новое тоже). Под горячку все его сны внутри сна, сингулярности, временные петли отлично заходят.

И вот «Начало» по духу и сюжету очень гностическая картина. Ну или наоборот - анти-гностическая.

Право свободно воспринимать и осмыслять проповедь Истины ведёт к тому, что проповеднику никогда не узнать наперёд во что вырастет посеянное им зерно.

Кобб внушил жене верную в целом мысль о необходимости стремления к более истинной реальности, но Мэл не смогла этой идеи вместить и в итоге пришла к отрицанию реальности как таковой. Закончилось все трагедией.

Это напоминает встречу платонизма с библейским Богом. Не все смогли совместить первое со вторым, и итогом стало рождение мироотрицающего гностического учения. Если упрощать. Это так же привело к трагедии. И продолжает приводить.

Закладывающий идею никогда не знает во что эта идея вырастет. И с позиции материализма и светской этики тогда лучше вообще никаких идей не закладывать. А наилучшим вариантом будет просто переселиться в матрицу. Потому что для материализма и светской этики единой Истины не существует, а пока её нет, единственным весомым критерием блага может считаться наличие или отсутствие страданий. Идеи - внушают страдания. Минимизировать страдание поможет только бегство от реальности - в сон ли, в матрицу - не важно.

В итоге, совместить этику и проповедь какой-либо идеи может только верующий в возможность абсолютной Истины. Потому что только такой человек может быть уверен, что Истина несмотря ни на что пробьёт путь к благу для всех её принявших. Любой другой, проповедуя любую идею станет просто проводником бессмысленных страданий.

Средневековье уязвимо для критики, даже если отбросить явную просвещенческую клевету. Однако, не смотря ни на что, эта эпоха притягивает наших современников.

Для разговора о чести, мужестве, верности, Боге всякий раз избираются средневековые образы. Даже если речь идет о временах более поздних. Модерн не изобрел для этих тем собственного языка, лишь научился перелагать язык прошлого.

Потому что модерн, при всех его достижениях, - век-фарисей, который постоянно говорит о прошлом «хорошо, что я не такой, как этот мытарь».

А мытарь просто бил себя в грудь и говорил: «Боже, будь милостив ко мне грешному». Но в дом свой пошел оправданным.

Эта утраченная искренность прошлого и вынуждает нас всякий раз возвращаться к нему, когда речь заходит о чем-то действительно важном. И в таком обращении даже тёмные стороны ушедших эпох начинают обретать смысл.

Один из моих самых любимых текстов американской литературы - «Человеческая комедия» Уильяма Сарояна. Лучшее в нём - невероятная простота, за которой скрывается тонкая сложность.

Книга увидела свет в 1943 годы и сначала была сценарием фильма, - съемки было отменили из-за объёма текста, но когда роман стал бестселлером его все же экранизировали (и заработали Оскар). В центре сюжета мирный Американский городок Итаке, в котором четырнадцатилетний мальчик по имени Улисс развозит по домам телеграммы. Идет война и очень часто это похоронки, у самого Улисса старший брат тоже на фронте.

И так в пасторальном городке, где всё хорошо, фоном проступает огромное человеческое горе. Мы смотрим на это горе глазами юного Улисса и оно преображается его детской непосредственностью, а ещё теплом совершенно разных людей, которых он встречает - у Сарояна вообще нет плохих героев, каждый человечен, даже если дела его не так уж добры.

Из этого получается невероятно грустная и невероятно счастливая одновременно книга. Я читал её давно, в 2015 году, когда мир казался совсем иным, но именно сейчас этот текст обрёл особенную актуальность - для нас, живущих в 2024-м.

А вспомнил я сегодня про Сарояна случайно. Перед сном мой сын приходил ко мне и требовал то яблоко, то банан, то кусочек хлеба. И в 25 главе «Человеческой комедии», есть очень похожий сюжет. Там Улисс приходит к армянину-бакалейщику Аре. Вообще, Сароян не так уж часто писал о своих соплеменниках - он американский писатель, - но всегда отмечал, что «смотрит на мир по-армянски». И образы армян в его текстах всегда очень трепетные.

Так вот, трехлетний сын Ары просит у отца то яблоко, то банан, то апельсин, то конфету и потом от всего отказывается (в отличие от моего). В какой-то момент Ара не выдерживает. Тут процитирую:

Бакалейщик долго стоял за прилавком, не сводя глаз с сына. И вдруг заговорил с ним на родном языке, по-армянски:

– Весь мир свихнулся. В России, поблизости от нашей родины, по соседству с нашей прекрасной маленькой страной, идет война, и миллионы людей, миллионы детей голодают. Их мучит холод… они голы и босы, бродят без крова, нет у них крыши над головой. Молят о корке хлеба, о пристанище, мечтают хоть одну-единую ночь провести спокойно. А мы? Что мы делаем? Здесь, в Итаке, в Калифорнии, в этой большой стране, в Америке? Что делаем мы? Наряжаемся в хорошую одежду. Каждое утро, спустив ноги с постели, надеваем целенькие ботинки. Спокойно ходим по улицам, не боясь, что на нас кто-нибудь кинется с ружьем, спалит наш дом, изувечит наших детей, убьет отцов или братьев. Катаемся на автомобиле, любуемся природой. Сытно и вкусно едим. По ночам спокойно спим в своей постели. И что же? Мы еще недовольны! Мы все еще недовольны! – Бакалейщик выкрикнул эту невероятную истину, глядя на своего сына со страдальческой любовью. – Не хотим ни яблок, – сказал он, – ни апельсинов, ни конфет, ни бананов… Побойся Бога, малыш, разве так можно? Если я такой – ты ведь мой сын и должен быть лучше меня! Не смей быть таким, как я, слышишь? Будь счастлив! Будь счастлив! Пусть меня снедает тоска, но хоть ты должен быть счастлив!

Вот и вы, будьте счастливы.

Есть такое распространенное школьное утверждение, что религия возникла из стремления объяснить мир.

И можно было бы с этим согласиться, потому как это свидетельствует о неискоренимости религии - ведь мир принципиально необъясним, и любые объяснения его (в том числе научные) в основе имеют веру и допущение.

Такой взгляд может вполне устроить религиозное сознание, но мне он представляется неверным. Потому что религии рождались и крепли отнюдь не только в примитивных обществах. В обществах с серьезными школами познания - философского и научного, религиозные идеи рождались с завидной регулярностью и продолжают рождаться до сих пор.

Поэтому и в отношении первобытных племен, их религиозность кажется не попыткой объяснить мир, а следствием естественного человеческого стремления к запредельному.

Я писал недавно - это заводские настройки для человека. Прячься не прячься, тебя это застанет среди бытовых дел и рабочих задач. Как Савла на пути в Дамаск. И надо будет принять решение. Атеизм - одно из возможных решений, потому что это вера в отсутствие Бога, а не неверие само по себе. Другой же путь: сказать «я верю» и продолжить поиски.

Я, кстати, не всегда считал так, хотя религиозен с детства. До какого-то момента мне казалось, что вот есть Бог, а есть наша интересная секулярная жизнь, которую надо как-то попытаться с Ним согласовать, по возможности. А потом вдруг понял, что нет, интересен как раз таки Бог, а все остальное имеет привкус тлена.

Ну а третьей переменой стало убеждение, что есть интересная жизнь и интересный мир вокруг, да, но интереснее всего - Бог. И именно Им и проверяется процент смысла в каждом деле. И либо ты принимаешь это, либо миришься с полным отсутствием смысла во всем, привыкаешь к этому и ищешь чем себя занять пока не умрешь.

Этот текст - сплошные самоповторы, да. Но я для затем и создавал канал - напоминать самому себе о том, что считаю важным.

Посмотрел второй сезон «Дома Дракона», и вот что скажу: под музыку Рамина Джавади можно творить в кадре любую чепуху и все равно будет выглядеть эпично.

Короче говоря, очень слабая поделка за исключением музыки и операторской работы.

Но летом вот я прочитал первоисточник сего произведения - мартиновскую псевдохронику «Пламя и Кровь». Читалось любопытно, хотя и несколько бессмысленно. В целом, наблюдать как Мартин (или его литневольники) сплетает разные эпизоды из европейской истории в летопись своего мира - занятно. Диунов, кстати, когда-то писал, что ключевая для Песни Льда и Пламени история любви принца Рейгара и Лианны Старк - вообще калька с малоизвестного восточноевропейского сюжета (в телеге поста не нашел, поэтому вот ссылка на ВК).

Так вот, прочитав предысторию Игры Престолов, я пришел к выводу, что Таргариены - совершенно демоническая династия.

Во-первых, они безбожники. Валирийскую религию забыли, а культ Семерых используют как «опиум для народа», да и сами служители культа их не жалуют за кровосмесительные браки.

Во-вторых, у них нет никакой легитимации своей власти, кроме оружия массового поражения - драконов. Ну а драконы для европейских и христианских сюжетов - существа так же демонические. Таргариены не опираются ни на трансцендентные источники легитимности, ни на народное волеизъявление.

В-третьих, Таргариены - из Валирии, уничтоженной высшими силами за мерзкие опыты по смешению ящеров с русами людьми. Драконы - один из результатов этого. Так что они и сами не в ладах с высшими силами, и главный козырь их - этически сомнителен.

Поэтому концовка Игры Престолов, хотя и коряво слеплена, все же хороша - престол достался базированным Старкам. А серебросласые безумцы и демонослужители посрамлены.

Духовный поиск - это заводские настройки человека. Как ни старайся, а это не сбросить, не откатить.

И в сущности вариантов всего два: поклонение Единому или попытка скрыться во многом. Либо единобожие, либо один из бесчисленных вариантов язычества, может быть даже секулярного. Потому что если пустота не заполнена Одним, она требует вечной смены объектов поклонения, на место которых может встать что угодно - деньги, демократия, права человека, патриотизм, карьера, бренды, вселенная, тайны сознания.

А ведь все уже сказал Августин:

Ты создал нас для Себя, и не знает покоя сердце наше, пока не успокоится в Тебе.

Недавние смерти знаменитых актеров заставили вновь подумать о тяжести этой профессии. Причем скорее духовной чем физической.

Я не был особым поклонником ни Романа Мадянова, ни Мэгги Смит - знал о них, видел в нескольких фильмах, относился уважителтно-безразлично. Но вот умер человек, а весь интернет забит роликами где он воплощает пороки отечественной бюрократии - пьяный и орущий.

Или вот все помнят обаятельную старушку из любимого фильма российской соевой оппозиции, но кто действительно помнит Мэгги Смит? Или вообще знает Мэгги Смит?

Тело актера отчуждается от него в пользу общества. Оно копируется и тиражируется миллионами экранов и афиш. Живет десятками жизней. Становится объектом потехи или вожделения для великого множества людей.

И главное, чтобы не делал потом сам актер - он всегда будет в плену созданных им образов (даже посредственных). Потому что поступки, доступные ему как человеку, обречены оставаться в тени поступков доступных герою. Потому что на экране ты выворачивал наизнанку жизнь (если кино хорошее), а в жизни можешь лишь поддержать такую-то партию, создать стомиллионный фонд с однотипным названием, или просто дебоширить в кабаке. Это поступки. Очень часто хорошие, но они блеклы по сравнению с поступками экранных героев.

Но была на той неделе и другая новость. Что российский двойник Леонардо Ди Каприо отправился бойцом на СВО. Я прочитал об этом как раз, размышляя о написанном выше. И подумал: нет, теперь это двойник российского участника СВО снимается в голливудских фильмах.

В России остро не хватает учителей. Или не так уж остро? Или их вполне достаточно? Обсудим на панельной дискуссии 12 октября!

Фонд Румянцева приглашает на панельную дискуссию на тему «Реален ли дефицит школьных учителей?»

Профессионалы в сфере образования и независимые эксперты обсудят ситуацию на рынке труда, будущее учительской профессии и то, как государство может помочь (или помешать) учителям.

Приглашаем школьных педагогов, преподавателей вузов — и просто всех неравнодушных к проблемам отечественного образования! Подписчики из других городов смогут послушать дискуссию позже — в видеоверсии.

Участники:

- Юлия Андрееева, руководитель Центра образовательных инноваций и технологий Института биофизики будущего МФТИ.

- Сергей Прокопенко, доцент кафедры всеобщей истории, кандидат исторических наук, заместитель декана по социально-воспитательной работе НИУ БелГУ, участник общественного движения популяризации науки «Проекты Станислава Дробышевского».

- Григорий Лихачёв, учитель истории, автор блога «Дневник препода».

- Татьяна Есина, генеральный директор сети частных образовательный учреждений «Феникс», Почетный работник воспитания и просвещения РФ

Модерировать дискуссию будет глава Фонда Румянцева Пётр Тихонов

Регистрация по ссылке: https://forms.yandex.ru/cloud/66fbef55e010db32760c2bf4.

Ждём вас 12 октября к 16:30!

Мир никогда не страдал избытком любви, это ему не свойственно.

Сегодня за любовь стали принимать сентиментальность, склонность умиляться всему и вся. Любовью оправдывают разрушение своих и чужих семей. Любовь в хипповских лозунгах минувшего столетия становится синонимом распутства. Любовью называют поверхностные глянцевые картинки из голливудских поделок.

Любовь встала всем подряд.

И иногда кажется, что в каком-нибудь Шарлемане, желавшем ввиду скорого конца света обратить как можно больше язычников (с помощью огня и стали, само собой), было куда больше любви, чем в тех, кто много говорит о ней сегодня. Или в Олафе Трюггвасоне, тоже предпочитавшем специфические формы проповеди.

Любовь - жёсткое слово. Не стоит забывать об этом в наш изнеженный век. Особенно когда мы повторяем «Бог есть любовь».

Там в номере ещё и материал о новом романе Сабатини про капитана Блада. Какой журнал потеряли!👇

Были же времена!
Колонка Уинстона Черчилля (!) в журнале мод Cosmopolitan (!!) о Троцком (!!!) под названием "Огр Европы" (монстр, людоед), март 1930. Уверен, дамы были в восторге.

#образыреволюции

Читал сыну Андерсена перед сном. Понял, что сказка про «Стойкого оловянного солдатика» это «В стальных грозах» для самых маленьких.

Любить жизнь больше чем смыл её - очень важные христианские слова (сами знаете кого). Особенно для людей мнящих себя «духовными».

Потому что вечная самоэкзальтация и фиксация на духовном поиске - такое же нездоровое состояние, как и духовный сон. Жизнь - дар и надо научиться им пользоваться. Иначе можно поиск Истины поставить выше самой Истины. Упустить её, воздвигнув себе идола из умных книг и глубоких практик.

Как у Льюиса в Расторжении брака есть герой, который не прижился в Раю, потому что там не было смысла в духовном поиске - Истина лежит перед тобой. «Мы все здесь узнаём, что были неправы и успокаиваемся». Или мой самый любимый герой: прогрессивный епископ, отказавшийся в итоге идти в Рай, так как вспомнил, что опаздывает на заседание богословского кружка, организованного им в аду.

У прекрасного Уильяма Сарояна есть схожие слова:

Мне всегда нравилось писать, но никогда это не нравилось мне больше, чем радоваться жизни.

Так что я хотел настрочить в этом посте ещё пару абзацев, но не буду. Пойду лучше поживу.

Понял, что уже позабытое всеми открытие парижской олимпиады напоминает мне клип Rammstein на песню Deutschland. Там ведь тоже игра со священными для немецкой истории образами и символами на грани фола, и даже за гранью.

Однако у метал-немцев, благодаря еще не пропитому чувству стиля и иначе расставленным акцентам, на выходе получается такая вот надрывная патриотическая трагедия, разворачивающаяся перед лицом неизбежной гибели. Их смесь жести и сентиментальности отзывается слушателям совершенно различного происхождения со всего мира.

А вот у французов не вышло ничего, кроме безвкусного глумления.

На фото «рязанская морда» - нашел у бабушки в фотоархиве. Это её дядя, то есть мой двоюродный прадед. Обычный русский машинист паровоза из 1930-х, родом с рязанщины, из городка Скопина.

Всякий раз смотрю и не могу понять, чем рязанская морда хуже какой-нибудь голливудской.

Современные конкурсы красоты - это жалкое подобие проводившихся в Византии и в допетровской России смотров невест. Княжеских и царских невест, разумеется.

Что получают современные «мисс»? Деньги? Бутафорскую корону? Машину? Неплохо, конечно, но ни в какое сравнение не идет с призом, за который боролись участницы княжеских смотрин - с правом стать матерью будущего государя. Влиться в вековую династию, остаться в истории.

Да и критерии оценивания были поинтереснее - «плодовитость рода» куда более любопытная вещь, чем дефиле в бикини.

Если бы телевидение не опошляло все к чему притрагивается, из такого материала в наши дни могло бы получиться славное реалити-шоу - красивые женщины, интриги, традиционные ценности… Очень в духе времени. Осталось только реставрировать монархию.