Хороший текст

Слепой

Палкой щупая дорогу,
Бродит наугад слепой,
Осторожно ставит ногу
И бормочет сам с собой.
А на бельмах у слепого
Целый мир отображен:
Дом, лужок, забор, корова,
Клочья неба голубого —
Всё, чего не видит он.

1923 г.

Владислав Ходасевич (1886 – 1939)

вот до чего дожил

что на глупости
уже нету сил

Иван Ахметьев (р. 1950 г.)

В лесу соловьином, где сон травяной,
где доброе утро нам кто-то пропинькал,
счастливые нашей небесной виной,
мы бродим сегодня вчерашней тропинкой.

 
Доверившись чуду и слов лишены
и вслушавшись сердцем в древесные думы,
две тёмные нити в шитье тишины,
светлеем и тихнем, свиваясь в одну, мы.

 
Без крова, без комнат венчальный наш дом,
и нет нас печальней, и нет нас блаженней.
Мы были когда-то и будем потом,
пока не искупим земных прегрешений...

 
Присутствием близких в любви стеснена,
но пальцев ласкающих не разжимая,
ты помнишь, какая была тишина,
молитвосклонённая и кружевная?

 
Нас высь одарила сорочьим пером,
а мир был и зелен, и синь, и оранжев.
Давай же, – я думал, – скорее умрём,
чтоб встретиться снова как можно пораньше.

 
Умрём поскорей, чтоб родиться опять
и с первой зарёй ухватиться за руки
и в кружеве утра друг друга обнять
в той жизни, где нет ни вины, ни разлуки.

 
1989 г.


Борис Чичибабин (1923 - 1994)

Не любил – а я как не родилась,
Не глядела солнцу в белёсый глаз,
Ни молочной матери, ни отца,
Ни рубашки первенки, ни чепца
– ничего такого. По швам границ
Я прошла на цыпочках. В танце спиц
На прозрачной пряже пустых полей
Тонконогих цапель да журавлей
Не узнала. Мнe – ничего здесь нет,
Лишь твоих стихов слишком ближний свет.
Ты уже как бронзовый, как литой.
Я эфир, я камфора, я никто.
Я в цветах у ног твоих снежный мак,
Я в твоей строке самый мягкий знак.

Ирина Толстикова (р. 1985 г.)

Кукла

Мы сняли куклу со штабной машины.
Спасая жизнь, ссылаясь на войну,
Три офицера — храбрые мужчины —
Ее в машине бросили одну.

Привязанная ниточкой за шею,
Она, бежать отчаявшись давно,
Смотрела на разбитые траншеи,
Дрожа в своем холодном кимоно.

Земли и бревен взорванные глыбы;
Кто не был мертв, тот был у нас в плену.
В тот день они и женщину могли бы,
Как эту куклу, бросить здесь одну…

Когда я вспоминаю пораженье,
Всю горечь их отчаянья и страх,
Я вижу не воронки в три сажени,
Не трупы на дымящихся кострах, —

Я вижу глаз ее косые щелки,
Пучок волос, затянутый узлом,
Я вижу куклу, на крученом шелке
Висящую за выбитым стеклом.

1939 г.


Константин Симонов (1915 – 1979)

Забывают, забывают —
Будто сваи забивают,
Чтобы строить новый дом.
О великом и о малом,
О любви, что миновала,
О тебе, о добром малом,
Забывают день за днем.

Забывают неумело
Скрип уключин ночью белой,
Вместе встреченный рассвет.
За делами, за вещами
Забывают, не прощая,
Все обиды прошлых лет.

Забывают торопливо,
Будто прыгают с обрыва
Иль накладывают жгут…
Забывают, забывают —
Будто клады зарывают,
Забывают —
как сгорают,
Забывают —
будто жгут.

Забывают кротко, нежно,
Обстоятельно, прилежно,
Без надсады и тоски.
Год за годом забывают —
Тихо-тихо обрывают
У ромашки лепестки.

Не печалься, друг сердечный:
Цепь забвенья — бесконечна,
Ты не первое звено.
Ты ведь тоже забываешь,
Забываешь, забываешь —
Будто якорь опускаешь
На таинственное дно.

1974 г.


Вадим Шефнер (1914 – 2002)

Полувыцветшие фрески,
Линии береговой отрезки,
Полусмытые в воде.
Как зыбучие пески,
Это – темперы мазки,
Это – память о тебе.

Так обрывиста, хрупка,
Как сухие облака,
Как симфония гудка.
И тревожна, и щемяща,
Словно блюдечко щенячье
Глубока.

Как подмерзшая трава,
Отсыревшие дрова:
Ни тепла, ни света.
Как развеянная пыль,
Память – вымысел и быль,
Прошлой боли мета.


Автор: Галина Калинкина

Оттепель

Оттепель после метели.
Только утихла пурга,
Разом сугробы осели
И потемнели снега.
В клочьях разорванной тучи
Блещет осколок луны.
Сосен тяжёлые сучья
Мокрого снега полны.
Падают, плавятся, льются
Льдинки, втыкаясь в сугроб.
Лужи, как тонкие блюдца,
Светятся около троп.
Пусть молчаливой дремотой
Белые дышат поля,
Неизмеримой работой
Занята снова земля.
Скоро проснутся деревья,
Скоро, построившись в ряд,
Птиц перелётных кочевья
В трубы весны затрубят.

1948 г.

Николай Заболоцкий (1903–1958)

Мир состоит из гор,
из неба и лесов,
мир — это только спор
двух детских голосов.

Земля в нем и вода,
вопрос в нем и ответ.
На всякое «о, да!»
доносится «о, нет!».

Среди зеленых трав,
где шествует страда,
как этот мальчик прав,
что говорит «о, да!».

Как девочка права,
что говорит «о, нет!»,
и правы все слова,
и полночь, и рассвет.

Так в лепете детей
враждуют «нет» и «да»,
как и в душе моей,
как и во всем всегда.


Белла Ахмадулина (1937 – 2010)

Из рук моих — нерукотворный град
Прими, мой странный, мой прекрасный брат.

По церковке — всe сорок сороков,
И реющих над ними голубков.

И Спасские — с цветами — ворота,
Где шапка православного снята.

Часовню звездную — приют от зол –
Где вытертый от поцелуев — пол.

Пятисоборный несравненный круг
Прими, мой древний, вдохновенный друг.

К Нечаянныя Радости в саду
Я гостя чужеземного сведу.

Червонные возблещут купола,
Бессонные взгремят колокола,

И на тебя с багряных облаков
Уронит Богородица покров,

И встанешь ты, исполнен дивных сил...
Ты не раскаешься, что ты меня любил.


Марина Цветаева (1892 – 1941)

Когда-то я хотела спасти Ларису Огудалову
Ворваться в эту четырехчастную драму, представиться пятиюродной сестрой, купить билеты на пароход и бежать с ней, ничего не сказав напоследок
Я бы увезла ее в кругосветное путешествие, на которое у меня тоже нет денег
Пусть лучше умрет где-нибудь от старости, чем от бездарной пули Карандышева
Под неодобрение Островского, Рязанова и Фаины Гримберг я бы поселила Ларису в романах Вирджинии Вулф, потому что у каждой женщины, если она старается писать, должна быть стипендия и отдельная комната
А у каждой бесприданницы обязательно должен быть свой текст


Надежда Антонова (р. 1979 г.)

Смерть

Прислушайся к земле в родных полях,
Тебя овеет чуждыми странами,
Но вместе родственный обнимет некий страх:
Ты ощутишь шаги, следящие за нами.
О, друг мой, не беги родной своей земли,
Смотри: я жду таинственной пришлицы
И каждый час могу следящую вдали,
Но близкую всегда, принять в мои темницы.

1900 г.

Александр Блок (1880 – 1921)

Что-то крылья летают отдельно от птиц, 
или угол полета рассчитан неверно. 
И блуждают зрачки в отдаленьи от лиц, 
одинокие, 
как голова Олоферна. 

Эта женщина слишком лукаво молчит. 
Я проигран. 
Раскрыта крапленая карта. 
Неужели столетье меня победит, 
как в кино, 
расстреляв из последнего кадра. 

Был без ножен клинок, 
без рояля мотив, 
без любви голова доживает под ветром 
на серебряном блюде, 
покуда Юдифь 
настороженно прелюбодействует с веком. 

Я тебя досмотрю. 
Я — добыча твоя, 
словно грязная кость для бездомной собаки, 
что опасливо роется в мусорном баке, 
постигая гармонию небытия. 


Ефим Бершин (р. 1951 г.)

Стихотворение из цикла «Дом»

Он погиб не под Ржевом,
он пошел на другую войну,
и теперь он лежит в оглохшем, заглохшем саду.
И над ним выпирают
чужой недописанный пруст,
непрочитанный текст, не учтенный ягодноуст.

Он не то чтобы после дождя,
он не то чтобы кварцем горит.
Пруст, погибший на этой войне,
ничего нам не говорит.

Он запутался в тексте своем,
как запутался в жизни своей:
посмотри, у него под ногтем
ободки от черники моей.

Я глотаю их круглые ягоды,
и говорения тьма
у меня, как разводы, как кровь,
у заглохшего рта.

Я глотаю их круглые ягоды
в этом оглохшем саду
и давлюсь, не умея молиться,
за эту и ту.

Июль 2024

Дмитрий Воденников (р. 1968 г.)

Так мы забываем любимых
И любим немилых, губя,
Так холодно сердцу без грима
И страшно ему без тебя…
В какой-нибудь маленькой комнате
В далеком и страшном году
Толкнет меня сердце: «А помните…»
И вновь я себя не найду.
Пойду, словно тот неприкаянный,
Тот жалкий, растрепанный тот,
Кто ходит и ищет хозяина
Своих сумасшедших высот.
Дойду до надежды и гибели,
До тихой и мертвой тоски,
Приди ж, моя радость, и выбели
Мне кости, глаза и виски!
Все вычислено заранее
Палатою мер и весов
И встречи, и опоздания,
И судороги поездов,
И страшная тихость забвения,
И кротость бессмертной любви,
И это вот стихотворение,
Построенное на крови…

Юрий Домбровский (1909 – 1978)

Мрак мой зеркальце скажи
Да всю правду доложи
Правда ложь и в ней намёк
Чтобы я понять не смог

Я ль на свете всех милее
Остроумней и смелее
Окунув лицо в экран?
Я ли лучше всех играл?

Молча зеркальце в ответ:
Да нет

Артемий Семичаевский (р. 1986 г.)

Бессонница. Гомер. Тугие паруса.
Я список кораблей прочел до середины:
Сей длинный выводок, сей поезд журавлиный,
Что над Элладою когда-то поднялся.

Как журавлиный клин в чужие рубежи, —
На головах царей божественная пена, —
Куда плывете вы? Когда бы не Елена,
Что Троя вам одна, ахейские мужи?

И море, и Гомер — всё движется любовью.
Кого же слушать мне? И вот Гомер молчит,
И море черное, витийствуя, шумит
И с тяжким грохотом подходит к изголовью.

1915 г.

Осип Мандельштам (1891 – 1938)

Стань девочкою прежней с белым бантом,
я — школьником, рифмуясь с музыкантом,
в тебя влюблённым и в твою подругу,
давай-ка руку.

Не ты, а ты, а впрочем, как угодно —
ты будь со мной всегда, а ты свободна,
а если нет, тогда меняйтесь смело,
не в этом дело.

А дело в том, что в сентября начале
у школы утром ранним нас собрали,
и музыканты полное печали
для нас играли.

И даже, если даже не играли,
так, в трубы дули, но не извлекали
мелодию, что очень вероятно,
пошли обратно.

А ну назад, где облака летели,
где, полыхая, клёны облетели,
туда, где до твоей кончины, Эля,
ещё неделя.

Ещё неделя света и покоя,
и ты уйдёшь вся в белом в голубое,
не ты, а ты с закушенной губою
пойдёшь со мною

мимо цветов, решёток, в платье строгом
вперёд, где в тоне дерзком и жестоком
ты будешь много говорить о многом
со мной, я — с богом.

2000 г.


Борис Рыжий (1974 – 2001)

Учитель

Памяти Иннокентия Анненского


А тот, кого учителем считаю,
Как тень прошел и тени не оставил,
Весь яд впитал, всю эту одурь выпил,
И славы ждал, и славы не дождался.
Кто был предвестьем,
предзнаменованьем,
Всех пожалел, во всех вдохнул
томленье —
И задохнулся…


1945 г.


Анна Ахматова (1889 – 1966)

О, быть покинутым — какое счастье!
Какой безмерный в прошлом виден свет —
Так после лета — зимнее ненастье:
Все помнишь солнце, хоть его уж нет.

Сухой цветок, любовных писем связка,
Улыбка глаз, счастливых встречи две, —
Пускай теперь в пути темно и вязко,
Но ты весной бродил по мураве.

Ах, есть другой урок для сладострастья,
Иной есть путь — пустынен и широк.
О, быть покинутым — такое счастье!
Быть нелюбимым — вот горчайший рок.

Михаил Кузмин (1872 – 1936)

Мы теперь уходим понемногу
В ту страну, где тишь и благодать.
Может быть, и скоро мне в дорогу
Бренные пожитки собирать.

Милые березовые чащи!
Ты, земля! И вы, равнин пески!
Перед этим сонмом уходящих
Я не в силах скрыть моей тоски.

Слишком я любил на этом свете
Все, что душу облекает в плоть.
Мир осинам, что, раскинув ветви,
Загляделись в розовую водь.

Много дум я в тишине продумал,
Много песен про себя сложил,
И на этой на земле угрюмой
Счастлив тем, что я дышал и жил.

Счастлив тем, что целовал я женщин,
Мял цветы, валялся на траве
И зверье, как братьев наших меньших,
Никогда не бил по голове.

Знаю я, что не цветут там чащи,
Не звенит лебяжьей шеей рожь.
Оттого пред сонмом уходящих
Я всегда испытываю дрожь.

Знаю я, что в той стране не будет
Этих нив, златящихся во мгле.
Оттого и дороги мне люди,
Что живут со мною на земле.

1924 г.

Сергей Есенин (1895 – 1925)

Говори – словно боль заговаривай,
бормочи без оглядки, терпи.
Индевеет закатное зарево,
и юродивый спит на цепи.

Было солоно, ветрено, молодо.
За рекою казенный завод
крепким запахом хмеля и солода
красноглазую мглу обдает

до сих пор – но ячмень перемелется,
хмель увянет, послушай меня.
Спит святой человек, не шевелится,
несуразные страсти бубня.

Скоро, скоро лучинка отщепится
от подрубленного ствола –
дунет скороговоркой, нелепицей
в занавешенные зеркала,

холодеющий ночью анисовой,
догорающий сорной травой –
все равно говори, переписывай
розоватый узор звуковой...

Бахыт Кенжеев (1950 – 2024)

Вдруг — в темноте — звук,
тонкий, как волосок.
Что там? скрипит сук?
Или свербит сверчок?
Стон ли какой? бред?
или ночной пилот?
Спать бы, а сна нет,
звон из ушей нейдет.
Словно стоит Тот,
с сабелькой у виска,
Кто своего ждет
часа или должка.
Мать стоит у окна,
мыло шипит в тазу.
Спать бы, да нет сна,
нет ни в одном глазу.
Вечер, семья, дом,
на волоске — свет.
Воздух глотать ртом —
злее обиды нет.
Правда ль Твоя, ложь,
Господи, нет сил
слышать над ухом дрожь,
гул комариных крыл!..


Олег Чухонцев (р. 1938 г.)

В лесу, где веет Бог, идти с тобой неспешно...

Вот утро ткёт паук – смотри, не оборви...

А слышишь, как звучит медлительно и нежно

в мелодии листвы мелодия любви?

 

По утренней траве как путь наш тих и долог!

Идти бы так всю жизнь – куда, не знаю сам.

Давно пора начать поклажу книжных полок –

и в этом ты права – раздаривать друзьям.

 

Нет в книгах ничего о вечности, о сини,

как жук попал на лист и весь в луче горит,

как совести в ответ вибрируют осины,

что белка в нашу честь с орешником творит.

 

А где была любовь, когда деревья пахли

и сразу за шоссе кончались времена?

Она была везде, кругом и вся до капли

в богослуженье рос и трав растворена.

 

Какое счастье знать, что мне дано во имя

твоё в лесу твоём лишь верить и молчать!

Чем истинней любовь, тем непреодолимей

на любящих устах безмолвия печать.

 

1990 г.


Борис Чичибабин (1923 - 1994)

Осень

Кто-то вкрадчиво очень
             в мои окна стучится.
Ничего, это осень.
              Ничего не случится.
Я учитель. Я школьник.
                  Я решаю задачи.
У меня то удачи,
                 то одни неудачи.
Тех и этих отведав,
                я свое продолжаю.
Я не знаю ответов.
                  Я решаю, решаю.
Вот задача о листьях,
                 о горящей осине.
А по сути — задача
                об отце и о сыне.
За окном кто-то ходит,
                 лопоча и судача.
Это осень подходит.
                 Это тоже задача.
Вот и дождик защелкал
              по листве повители.
Соловей — он отщелкал,
                журавли полетели.
Звон негромкий из кузни,
             будто там, за рекою,
кто-то трогает гусли
                осторожной рукою.

1963 г.


Юрий Левитанский (1922 - 1996)