Выхожу из подъезда, сразу возвращаюсь — надела замшевую куртку, а там снег пошёл, куртку жалко. Нужно что-то, что не жалко. И на ноги тоже. И джинсы опять заляпаю, чёрт. Снег этот в виде белого пуха живёт только секунды в воздухе, а на асфальте сразу превращается в грязную воду. Вмешивается моментально в общую палитру серого, грязного, чёрного и тусклой сепии вечерних фонарей. И джинсы мои радостные голубые сейчас тоже в неё вмешаются, не успею до метро дойти… Какая же это всё-таки дрянь — московский ноябрь.
Сегодня у меня на работе собрание, поэтому и еду так рано. Значит, вдобавок ко всем уличным наслаждениям, буду ещё толкаться в метро, с разбегу и не с первого раза запихивать себя в переполненный вагон, буду нюхать все виды утреннего человеческого зловония и путаться носом и пальцами в распущенных наэлектризованных девичьих локонах, буду ловить над ухом фирменное московское сдавленное «сссссска» и сама цедить его же через шаг. Доеду, окину взглядом сотрудников, которые прошли на пути сюда через то же самое. Буду каждым волоском чувствовать их ненависть. Знали бы они, как я сама всё это ненавижу. Особенно в ноябре. В другое время ещё куда ни шло, летом — так и вовсе наслаждение. А в ноябре сереешь душой, растворяешься в мерзостной палитре, звереешь.
Переоделась в бодренький салатовый пуховик — даже если намокнет, не станет серым, не встанет на колени перед ноябрскими демонами.
Уже опаздываю, поэтому к метро приходится бежать. Я бегу аккуратно, на мысках, как дура. Чтобы не набросать грязи на жизнерадостные джинсы. Бесполезно, но горячо кляну ноябрь, первый, второй и последующие снега, жижу под ногами, удручающее низкое небо, ипотеку, налоговую реформу и всё остальное прочее, что лучше не перечислять, несмотря даже на то, что число моих подписчиков не достигло 10 тысяч. Плечи подняты и сжаты, в них втянута голова, руки в карманах — злобная зелёно-голубая торпеда. На узком тротуаре чуть не сбиваю с ног какого-то серого мужика, оттормаживаюсь, чувствую, как на языке щекотно собирается «сссссс..», поднимаю глаза и вижу, что у мужика на руках ребёнок. Годовалый щекастенький малыш в белоснежном комбинезончике даже не заметил нашего с мужиком столкновения — он занят. Он ловит языком снежинки: старается поймать побольше, перехватить до того, как они приземлятся на белый комбинезончик и станут каплями. Яркие голубые глаза, ярче даже, чем мои джинсы, быстро бегают вверх-вниз, а за ними не успевает высунутый на всю длину язык. Малыш полностью поглощён. Уверена, он даже не подозревает, что ноябрь — это дрянь, что кто-то унывает, а кто-то звеерет, что в ноябре в Москве жаль носить красивую одежду и обувь, что небо теперь будет давить на мозги ещё как минимум до конца марта, и так далее, и так далее. Он ничего этого пока не познал, и в понятных мне (не ему) категориях он, считаю, абсолютно и безоговорочно счастлив. В понятных ему категориях, если так вообще можно сказать, он просто живёт и ловит языком холодные юркие удивительные белые штуки.
Между нашими с ним «категориями» — почти 46 лет моей жизни. Всякого такого опыта, который, конечно, бесценный и важный, но чаще всего мешает высунуть в ноябре язык и самозабвенно ловить снежинки без всяких задних мыслей.
Но как вовремя прилетело напоминание. Спасибо.