чай со вкусом коммунальной квартиры

…а октябрь ветхо, дрябло
загнусавит как фагот.
он в ведре мочёных яблок
провалялся целый год.

пересчитывал болезни,
спотыкаясь об карниз.

он застынет в мёртвой песне,
будто гипсовый горнист.

и сползёт к воде по иве,
уплывёт ко дну как сом.

будет лёгок и наивен.

и почти что невесом.

(с) холодное пламя

пакетики с чаем, заместо таблеток и ампул,
и пряности в банках стоят у обшарпанных стен,

на тумбе без дела пылится настольная лампа,
ведь глупые мысли комфортно живут в темноте.

от каждого скрежета сломанных временем петель
горбатые мойры шипят у подъездных дверей:

оставшись на лавке, как розы в засохшем букете,
старухи завидуют свежим цветам во дворе.

фигура в объятьях, скрываясь за вычурной шторой,
холодными пальцами водит вдоль вздувшихся вен –

сверкая, глаза подчиняются хитрому взору
бессовестной ведьмы успешной в своём колдовстве.

родная заплатка, пришитая тонкой иголкой,
ложится на сердце по линиям вечных тревог:

любимая кошка, усевшись с хвостом на футболку,
уже не боится, что счастье быть может мертво.

(с) dum spiro, spero

у меня нет интереса к литературе, литература — это я сам, это моя плоть и кровь, и быть другим я не могу.

(с) франц кафка, «письма к фелиции»

вот и всё. ты теперь постижима.
вот и всё. ты однажды умрёшь.

за тобой – ни царя, ни режима... –
что останется? – едкая ложь.

а точнее – напрасное слово,
а точнее – фальшивые дни... –
как же так? – ты лукавила. снова:
"боже правый, спаси сохрани"; –

но, похоже, – никто не очнётся,
но, похоже, – никто не вернёт
этот берег, обласканный солнцем,
эту зиму... – двенадцатый год.

...
вот и всё. ты теперь постижима.
вот и всё. ты однажды умрёшь.

за тобой – ни царя, ни режима... –
что останется? – адская дрожь.

(c) туманов

(с) шарлотта бронте, «учитель»

1.
так холодно под сердцем. утром дождь,
идет пацан под зонтиком до школы,
и в рюкзаке завернут бутерброд.
так холодно, и город непригож,
и возраст ощущается уколом
в груди, и мимо беспризорный кот
крадется, обездолен и свободен.
и молодость уходит - год за годом.
дорога вьется, за верстой верста,
и холод расползается по коже.
мы подберем бездомного кота
и будем счастливы - когда-нибудь попозже.

2.
мы встретимся на собственных поминках,
мы будем, как всегда, с тобой в обнимку,
нетленные, святые, молодые.
я так любила белые цветы,
и белое вино, и фонари худые,
что светят через дождь средь темноты.

с годами не стареет лишь Москва,
она безвременна, она всегда права,
она свидетель наш, она нас помнит,
но все смывает черная вода,
и я тону в безмолвье тёмных комнат,
и ближе подступают холода.

проходит год - навылет, а не мимо,
и все, что любим мы, неповторимо:
и этот двор, и драный рыжий кот,
и майский неприкаянный восход,
и мама, что на ужин из окна
зовет, и пахнет жареной картошкой,
ну мама, подожди еще немножко,
еще светло и жизнь еще длинна.

(с) анна долгарева

осенью с тоской миришься. каждый день в тебе что-то умирает, когда с деревьев опадают листья, а голые ветки беззащитно качаются на ветру в холодном зимнем свете. но ты знаешь, что весна обязательно придет, так же как ты уверен, что замерзшая река снова освободится ото льда.

(с) эрнест хемингуэй, «праздник, который всегда с тобой»

люблю? не знаю может быть и нет,
любовь имеет множество примет,
а я одно сказать тебе могу
повсюду ты, во сне, в огне, в снегу,
в молчанье, в шуме, в радости, в тоске,
в любой надежде, в любой строке и в любой звезде,
во всём! всегда! везде!
ты памятью затвержен наизусть
и ничего нельзя забыть уже.
ты понимаешь? я тебя боюсь,
напрасно я бежать, спастись хочу,
ведь ты же сон, тепло, дыханье, свет...
хочу прижаться к твоему плечу.
люблю? не знаю, нет других примет!

(c) вероника тушнова, 1945 г.

минутка литературного юмора

носить в себе солнце, когда всё погасло,
наверное, сложно, наверное, страшно,
а вдруг украдут, или вытечет маслом,
а вдруг уничтожат, решив, что не важно,
а вдруг посмеются - уж больно ты светлый,
набросят на шею колючую петлю,
прикажут померкнуть и стать чем-то серым,
убить в себе творчество, мудрость и веру,
велят оставаться на нижней ступеньке,
любить только вещи, знакомства и деньги,
играть в милосердие ради оваций,
гореть лишь мечтой - подороже продаться.
а солнце...
да бог с ним, оно нам некстати,
долги и кредиты оно не оплатит,
не ляжет на плечи хорошей одеждой,
не сделает умным глупца и невежду,
но ты его носишь в себе как в шкатулке,
смеешься так ярко, что свет в переулке,
становится тоже безудержно ярким,
как листья деревьев в октябрьском парке,
как летние волны балтийского моря,
что бродят по пляжу под шепот историй
и пены, блестящей как первые звезды.
ты, даже ступив на клыкастые гвозди,
горишь, не сгорая как глупые свечи,
а ясно как солнце, тепло и беспечно,
смеясь над упреками всех скоротечных,
привыкших, что свет -
только старый подсвечник.

(с) deacon

лето кончилось — еле ползаешь, изнурённый же.
обними меня, ветер, вельветовым узким поясом,
приюти меня, призрак осени — как зверёныша —
что в ладонях холодных всхлипнет и успокоится.

(с) шесть демонов мэйю

хлеба собрали. яблони красны.
а небосвод то вспорот, то заштопан.
нет, мы не ждём от осени весны,
но всё ещё надеемся на что-то.

темнеет раньше, стелется туман,
надень свой плащ, и выйди из подъезда.
и ты поймёшь, что всё — самообман,
и вдруг тебе захочется исчезнуть.

всё потому, что многое не смог.
всё потому, что выбрал несвободу.
следы твоих резиновых сапог
ведут тебя не к истинам, а в воду.

и в ней плывёт твой длинный монолог,
и всё соединяется в той речи:
и мы, и сырость утренних дорог,
и предосенний августовский вечер.

и кажется, что все старанья — бред,
и солнце чёрт пойми когда засветит.
мы нищие, как рощи в октябре,
но самые счастливые на свете.

(с) злата маркина

вот так высунешь нос из зоны комфорта, втянешь им свежий воздух авантюрной жизни и с непривычки подавишься насмерть.

спертый ведь тебе роднее.

(c) микаэль дессе, «непокой»

горячего сонного лета
последний день,
избыток тепла и света,
скупая тень,
прилëгшая у ворот,
указав маршрут.
ты очень хотел, и вот -
оказался тут,
где утром туман, а вечером
дым костра.
и ходишь, огнём отмеченный,
как ветра
отмечены голосами
твоих родных -
здесь можно бродить лесами,
но слышать их.
избыток рыданий душных,
нехватка слов -
зачем это было нужно?
река, весло,
и плыть в никуда, а всё же
приплыть домой.
узнать, что всего дороже
такой покой,
когда даже время медлит
и отстаёт,
само себя на два делит,
и не даёт
остаться ни с чем, уехать
с больной душой.
смотри - на тебе доспехи,
и ты большой,
и пыльные книги на солнце
огнём горят,
и бок твоего запорожца
почти не смят.
и кот под ногами урчит,
а земля тверда.
стоишь, рукава засучив,
а в руках - звезда.
припрячь её до октября
и засунь в фонарь.
холодного ливня моря,
снегопад, январь -
со светом оно всё легче, поверь,
прожить.
вот ты открываешь дверь,
и звезда дрожит.
вот ты открываешь дверь,
и она зовёт
вернуться туда, где зверь
у кривых ворот
лежит и беззлобно машет
своим хвостом,
и все проблемы наши
лежат пластом.
вернуться в избыток света,
в благую тень -
туда, где встретил лета
последний день.

(с) джо и оранжевая печатная машинка

однажды устав кормить чьё-то эго,
и находить себя то совсем пустым, то ополовиненным,
вдруг увидишь над собой настоящее небо,
и себя настоящего назовёшь по имени

боль — это следствие ложных позывов, дурных манков,
это то, что в тебе взрастили, как лишний орган,
так что давай, собирай вещички и будь таков —
здесь обойдёмся без чувства вины и торга

это не то что родиться снова — это ожить после долгой спячки,
отменить в себе рабство, ты не вассал вассала,
можно ведь жить играючи, по-ребячьи,

а не то, что ты себе там
понаписала.

(c) ананасова