И она дала объяснение. В ходе этого объяснения она нанесла юному Оллендорфу удар такой сокрушительной силы, что я нисколько не удивился бы, если бы немец вылетел вон из помещения, проломив стенку на своем пути. Она сказала, что он явился сюда, замыслив в сердце обман, подвох и мошенничество, и что ему навстречу из царства теней вышел дух его же морального уровня. Женщина-медиум была исполнена неподдельного негодования. Она дала понять, что преисподняя кишит низменными личностями вроде юного Оллендорфа, и они ждут не дождутся малейшей возможности, чтобы по призыву подобных Оллендорфов выскочить под чужим именем, а потом писать и выстукивать всевозможную ересь и чепуху. (Взрыв хохота и аплодисменты.) Отважный Оллендорф не сложил оружия и готов был открыть ответный огонь, но аудитория разразилась криками: — Садись на место! — Нет, продолжай! — Пошел вон! — Говори, мы тебя слушаем! — Стащите его с трибуны! — Держись! — Сматывай удочки! — Не робей, держись! Женщина-медиум поднялась и заявила, что, если Оллендорф не сядет на место, она покинет зал. Она ни за что не допустит, чтобы ее оскорбляли мошенническими проделками или насмехались над ее религиозными убеждениями. Аудитория утихла, и укрощенный Оллендорф сошел с трибуны. Второй немец, в свою очередь, вызвал духа, задал ему несколько вопросов по-немецки и сказал, что все ответы правильны. Женщина-медиум сообщила, что не понимает ни слова по-немецки. В это время какой-то господин подозвал меня к эстраде и спросил, не принадлежу ли я к спиритам? Я сказал, что не принадлежу. Тогда он спросил меня, не являюсь ли я противником спиритизма? Я ответил, что, вероятно, не более, чем другие люди, не верящие в духов, и пояснил, что не могу уверовать в то, чего не понимаю, а то, что я здесь вижу, понять невозможно. Тогда он сказал, что, пожалуй, причина сегодняшней робости духов не во мне; тем не менее для него очевидно, что происходит сильное истечение антагонистических флюидов, — он-то сразу это заметил, его не проведешь, — сильнейшее истечение негативных флюидов как раз с той стороны зала, где я сижу. Я намекнул, что виною, наверно, мой спутник, и добавил, что считаю отъявленным подлецом всякого, кто повинен в истечении этих гнусных негативных флюидов. Мои объяснения, по-видимому, удовлетворили фанатика, и он оставил меня в покое. У меня был когда-то близкий друг, который, по моим сведениям, отправился в царство духов или к черту в пасть, — словом, в одно из этих мест, и мне захотелось что-нибудь узнать о нем. Но обратиться с грешными земными словами к тени умершего было так жутко, что я долго не мог заставить себя подняться и заявить о своем желании. Наконец я встал, трепеща от волнения, и произнес еле слышным, прерывающимся голосом: — Здесь ли дух Джона Смита? (Я не подумал о том, что со Смитами шутки плохи. Стоит позвать одного, и целый легион их бросится из глубин ада, чтобы с вами поздороваться.) — Трам-трам-тарарам! Так я и знал! Все племя почивших без покаяния Смитов от Сан-Франциско и до самой преисподней атаковало маленький столик одновременно. Я был озадачен, точнее сказать — ошарашен. Зал, однако, потребовал, чтобы я задавал вопросы, и я спросил: — От чего вы умерли? Смиты перечислили все болезни и все несчастные случаи, какие могут стать причиной смерти. — Где вы умерли? Они умерли во всех географических пунктах, какие я мог назвать. — Счастливы ли вы? Покойные Смиты ответствовали решительно и единодушно: — Нет! — Тепло ли там у вас? Один из грамотеев Смитов завладел рукой медиума и написал: «Нет слов, чтобы выразить, как у нас тепло!» — Остались ли еще какие-нибудь Смиты в том месте, откуда вы явились? — Чертова уйма! Мне почудилось, что тень отвечавшего Смита хихикнула, отпустив эту незатейливую остроту насчет черта и почивших Смитов. — Сколько Смитов здесь присутствует? — Восемнадцать миллионов. Очередь тянется отсюда до западной границы Китая. — Сколько же всего Смитов среди жителей преисподней? — Подавляющее большинство. Владыка ада решил теперь удобства ради именовать каждого новоприбывшего Смитом. Кто не Смит, должен заявить об этом. Но такие случаи не часты.
