«мы встретились в метро спустя шесть лет после нашей последней встречи. я ехала домой налегке, в длинном чёрном платье с оголёнными плечами, заглядываясь на своё отражение в двери вагонов. ещё ни разу не пожалела об отстриженных волосах - я будто стала свободнее и легче, как пылинка. на меня смотрела статная барышня, то и дело кокетливо поправляя правой рукой, увенчанной маленькими серебряными кольцами, падающую на лицо прядь рыжих волос. думалось и дышалось легко, будто по весне - с работой дела потихоньку налаживались, бабушка шла на поправку, близился новый учебный год. у меня было очень много планов, хотела забежать по пути в библиотеку, взять несколько новых книг и перечитать что-то из того, что читала в юности. тургенева, куприна. опустила взгляд, задумалась о своём. поезд остановился. вместо меня в отражении появился он.
я была влюблена в него, когда мне было пятнадцать. любила очень болезненно и надрывисто, как любят мертвецов - он и был таковым. потерянный, глубоко несчастный, не знал как жить и как быть нормальным, будто что-то в нём остановилось, сломалось, как ломается механизм в часах, и никто не отнёс его к часовщику, и никто не починил. из точных, рабочих часов он превратился в красивую безделушку, которые любят коллекционировать маленькие девочки и хранить как дорогую им память. мне же хотелось эти часы починить.
- я опоздал.
- к кому?
- к ней.
я совсем перестала дышать, мы остались в метро одни. он смотрел на рельсы, я смотрела на него. длинные длинные тёмно-русые волосы, заправленные за уши, прямой нос, тяжёлые брови, редкие веснушки. он был похож на Иисуса и на моего отца в молодости, я всегда отмечала, насколько похожим был их взгляд, оба хмурые и сероглазые - ахматовские короли. все эти годы я искала эти глаза в прохожих, и вот они сами вернулись ко мне. мне казалось, он говорит обо мне, казалось, что он вернулся ко мне, готовый снова вернуться в строй. пальцы рук помнили его губы, его уши, его лоб, его нос. я проводила указательным пальцем по его носу и часто говорила, что он настолько ровный, что на него можно смело сажать самолёты. он ничего не отвечал, молчал. однажды сказал, что у меня кожа белая, как молоко. ещё он меня так называл, сокращённо, как никто больше никогда не называл.
- она украла моё имя.
- да.
он говорил о другой, об одной из тех одноразовых девчонок, которые уходили из его жизни так же часто, как и приходили, в которых он находил утешение и чьи имена бережно записывал в свой дневник - со временем их стало так много, что перестал. мы оба знали, что ни одна из них не любила его так, как любила я. "ни одна из них не любила его".
я снова превратилась в ту маленькую девочку.
сначала сухо и скомканно, позже тяжелее, с большими перерывами между фразами, мы разговорились. он всегда говорил загадками, как поэт, со временем я начала говорить так же. говорили о людях, о любви - он безустанно говорил о любви (не ко мне), о том, как влюблён, а я всё это слушала и думала только о том, что из нас двоих живая одна я и любить могу тоже одна я, а он это слово бранит, только пытаясь наделить смыслом. внутри зарождалась злость, мне не хотелось больше слушать, но остановить его я не могла - слишком ценной возможностью для меня было слышать его голос. тихий, сухой, как у старика. я заговорила о себе, о том, как живу, какой стала, рассказала историю про свою Любу, её отца и оленя. жила-была девочка, которая не была способна на убийство. все вокруг эту девочку пытались перевоспитать, сделать из неё человека сильного и жёсткого - только будучи охотником и убийцей ты сможешь выжить в этом мире. пока рассказывала, снова почувствовала злость.
