Амадео Модильяни. «Женщина, лежащая на кровати (Анна Ахматова)», 1911 год
Частная коллекция
Одной из самых таинственных работ Модильяни, история создания которой кажется то выдумкой, то былью, является написанный им карандашный портрет Ахматовой – «Женщина, лежащая на кровати».
Тонкая фигурка Анны, ее печальный взгляд и точеные черты лица в один миг поразили его в самое сердце. Модильяни не отводил от Ахматовой глаз, она заметила его интерес и подошла к нему. Гумилеву, наблюдавшему со стороны, это не понравилось, и он на русском языке обратился к жене, предложив уйти из этого «сарая». Модильяни, почувствовавший в интонациях Гумилева плохо скрываемое раздражение и понимая, чем оно вызвано, не удержался и в резкой форме сделал поэту замечание, указав на то, что окружающие не понимают, о чем он говорит. Вспыхнувшая искра стала предтечей того огня, который разгорелся затем между Ахматовой и Модильяни и породил знаменитый карандашный набросок-портрет Ахматовой.
На рисунке мы видим женщину, возлежащую на софе и опершуюся на подушки. На ней надето легкое платье в цветочек, открывающее плечи. Правой рукой женщина оперлась о подушку, левая свободно лежит на софе. Длинный подол платья слегка прикрывает ее босые ноги. От всей позы веет медитативным спокойствием: плечи расслаблены, глаза полуприкрыты. Набросал Модильяни портрет Ахматовой в несколько линий, за исключением головы женщины, выписанной очень тщательно, и узора на платье.
Этот карандашный рисунок художник подарил Ахматовой вместе с другими 15-ю набросками. К сожалению, большинство из них были утеряны в бурные революционные годы, и до наших дней дошло всего несколько эскизов.
Амадео Модильяни и Анна Ахматова познакомились в 1910 году в Париже, где Ахматова и Гумилёв проводили медовый месяц. Отношения начались годом позже, когда Анна Андреевна, уже одна, приехала во Францию смотреть «Русские сезоны» Дягилева. Молодые люди встречались в парках и в мастерской художника, он слушал её стихи и жалел, что не понимает ни слова, она – хвалила его картины.
Из воспоминаний Анны Ахматовой :
«Вероятно, мы оба не понимали одну существенную вещь: всё, что
происходило, было для нас обоих предысторией нашей жизни: его – очень короткой, моей – очень длинной. Дыхание искусства ещё не обуглило, не преобразило эти два существования, это должен был быть светлый лёгкий предрассветный час. Но будущее, которое, как известно, бросает свою тень задолго перед тем, как войти, стучало в окно, пряталось за фонарями, пересекало сны и пугало страшным бодлеровским Парижем, который притаился где-то рядом. И всё божественное в Амедее только искрилось сквозь какой-то мрак.
У него была голова Антиноя и глаза с золотыми искрами, – он был совсем не похож ни на кого на свете. Голос его как-то навсегда остался в памяти. Я знала его нищим, и было непонятно, чем он живёт. Как художник он не имел и тени признания.
Он казался мне окруженным плотным кольцом одиночества. Не помню, чтобы он с кем-нибудь раскланивался в Люксембургском саду или в Латинском квартале, где все более или менее знали друг друга. Я не слышала от него ни одного имени знакомого, друга или художника, и я не слышала от него ни одной шутки. Я ни разу не видела его пьяным, и от него не пахло вином. Очевидно, он стал пить позже, но гашиш уже как-то фигурировал в его рассказах. Очевидной подруги жизни у него тогда не было. Он никогда не рассказывал новелл о предыдущей влюблённости (что, увы, делают все). Со мной он не говорил ни о чём земном. Он был учтив, но это было не следствием домашнего воспитания, а высоты его духа.
Всякий раз, когда шёл дождь
(в Париже он шёл часто), Модильяни брал с собой огромный старый чёрный зонтик. Мы сидели вместе под этим зонтиком на скамейке в Люксембургском саду под тёплым летним дождём. Мы вместе читали Верлена, которого знали наизусть, и радовались, что у нас общие интересы.»
Картины в деталях | #Модильяни@paintings_in_detail