дом игральных костей

​​Люди создают ложные дихотомии, и для каждой из двух диаметрально противоположных точек зрения в рамках каждой дихотомии создают набор допущений, на котором строят аргументацию. Вопрос в том, откуда берется эта ложная дихотомия, - и почему это именно дихотомия, а не трихотомия или тетрахотомия. Вероятно, это вырастает из фундаментального мотива в структуре речи и мышления - деления на истинное и ложное ("соответствует миру / не соответствует миру") которое в свою очередь выросло из дихотомии "могу понять / не могу понять". Структура всего происходящего делит целый поток существования на две части: "я" и "мир", именно из этого вырастает особенность в структуре речи, которая выражается в предрасположенности к делению всего на две, а не на три и более части.

Откуда берется противопоставление одного другому, и почему это противопоставление ложное? Важно, что для описания феномена дихотомии в целом используется термин "ложная", который сам является результатом формирования одной из первых таких "ложных дихотомий". Так что дихотомия - не совсем ложная, дело в близости понятий "неполнота" и "ложность". Основополагающий мотив в структуре личности формируется тем, что существует феномен памяти. Память заставляет личность быть длящимся, неизменным феноменом в смывающем свои же следы прибое постоянно происходящих с одним и тем же "местом" событий. "Прибой" событий точит "камень" памяти и, в конце концов, раскалывает его на две части (а потом каждую часть - еще на две и так далее), одна часть становится далекой и ложной, другая - близкой и истинной. По отдельности каждая не содержит след всего мира целиком, но отсылает к нему. В состоянии, когда опыт уже есть, но он еще не заставил встать на одну из сторон баррикады, есть момент максимальной близости к пониманию всего. То же состояние приходит, когда "камень памяти" расщепился так много раз,что разум успел побывать на каждой баррикаде, на каждой стороне.

Стань студентом МГУ имени М.В.Ломоносова уже сейчас! 🎓

Если Вы учитесь в 8-11 классе и выбираете, куда поступать, предлагаем уже в это воскресенье попробовать себя в качестве студента философского факультета МГУ имени М.В.Ломоносова! Примите участие в мероприятии "Студент на один день" 01 декабря 2024 года в очном формате.

Мероприятие по предварительной регистрации по ссылке (https://forms.yandex.ru/u/6747291ff47e73024320e5ea/).

Внимание! Регистрация продлится до 14 часов по мск. 29 ноября 2024 года.

Мистический опыт обычно характеризуют как неописуемый, не поддающийся познанию, не подвластный «логике». Но в целом, деление всего на сухое мертвое «рацио» и живую интуицию как будто само по себе не слишком жизнеспособно. В их противопоставлении в первую очередь нужно видеть реакцию на игнорирование одного в пользу другого. Рацио становится мертвым, когда отворачивается от своей интуиции, интуиция бесцельно блуждает в неизвестности без света «рацио».

Можно с уверенностью сказать, что в изучении источника всей мистики – человеческого сознания - логика и научный метод пока что играют роль плохо подходящего инструмента. Как будто сам язык не слишком-то приспособлен для составления модели сознания. Поэтому мистическое мышление часто презрительно относится к механистичности и моделированию в целом. Но не стоит забывать, что "мистики", как и все люди, тоже в выражении своих идей пользуются языком. А язык весь механистичен (может быть, поэтому и работает сам механистический подход). И даже самый поэтичный текст тоже обладает структурой, и в ней скрыта причина его поэтичности. Более того, в любой красоте есть изящная логика. Мнение, отрицающее это, берется из того факта, что чаще всего рацио не хватает силы создавать такое изящество. Поэтому да, и новая логика, и новые инструменты для изучения сознания создаст интуиция, как и любое художественное творение или гениальное научное открытие. Но не стоит путать интуицию с экзальтированным отказом от напряжения ума, а любовь к мистическому опыту с разочарованием и вызванной им скукой от неподдающихся разуму вопросов. Путь мистика не заключается в следовании уже проторенными исхоженными дорожками про чакры, энергии, астрологические прогнозы и гадания. Больше всего в мистическом мышлении удручает то, что мистик свою цель - прекрасную непознаваемую тайну - ищет где-то в недоступных заоблачных далях, а великую тайну и удивление, лежащие прямо перед ним, на пути, который рождается под его ногами - не замечает.

При этом не стоит отказывать «логикам» в инструментах. И «мистики», и «логики» - люди. И те, и другие имеют опыт переживания примерно похожего спектра чувств. Логики могут говорить об идеях мистиков и понимать их, мистики умеют пользоваться логикой. Отличие в подходах. Есть что-то, что сопротивляется попыткам понять. Но ощущение загадки – это ощущение от процесса. На самом деле, непознанное поддается познанию. Можно успешно преодолеть это сопротивление. А логикой пользоваться для того, чтобы описать то, что выхватывает интуиция, высвечивает внимание, и поддерживают инструменты разума и усилия воли. Логика - это умение описать. Если понимаемое нельзя описать, то это и не понимание - это скорее просто "ощущение понимания". Собственно, познание - это цепочка действий, состоящая из добычи ощущения понимания и его описания - превращения в полноценное, вербализированное понимание.

Ты замечаешь что-то новое, усилием воли в напряжении разглядываешь это, удерживаешь взгляд, ищешь в своем опыте ассоциации, примеряешь их, гнешь и перетасовываешь, чтобы они точнее "облепили" увиденное. Из получившейся мешанины слов вытаскиваешь единую нить повествования/описания и распутываешь в удобоваримый текст.

Деление на мистическое и логическое, поддающееся науке и неподдающееся, это, кажется, весьма условное деление, вторичное, как описательная биология. Это деление усредненных структур, межчеловеческих, общепринятых, не связанных напрямую с личным опытом и ощущениями конкретного человека. Все такие деления полезны, но они менее точны, чем феноменологические. Они как средняя температура по больнице. С учетом того, что мистика по определению завязана на личные переживания, думаю, само это деление берется из неадекватного противопоставления субъективного и объективного, у которого тоже есть свои особенности. Нужна другая плоскость. Если смотреть с позиции личного опыта, есть процесс познания, есть знакомство с новым. И ты можешь знакомиться с этим новым двумя путями: пользуясь чужими объяснениями напрямую либо пытаясь выстроить свои, но с использованием усвоенных и понравившихся чужих объяснений.

Но начинается все всегда с чужих объяснений в любом случае. Продвигаясь в познании, ты всегда делаешь то, что описано выше - переводишь ощущения в слова. И "мистикой" в этом случае является все новое, а пути взаимодействия с этим не имеют жесткого разделения на мистику и логику. Ты можешь познавать что-то новое для всех, можешь принимать чужие интерпретации общеизвестного, а можешь изобретать велосипед своим собственным подходом (познавать общеизвестное без чужих прямых интерпретаций). Во всех случаях ты будешь пользоваться языком, и можешь пользоваться как инструментами науки, так и инструментами "мистики". В конечном итоге все определяется только твоими предпочтениями. И непознанное для конкретного человека тоже единообразно, оно не делится на "мистическое" или "логическое". Ему в любом случае приходится проходить через знакомство с ним и через создание его описания.

Но это простое каждый раз разрастается до того, что само становится языками плоти для очередной жемчужины еще более высокого уровня. Это лестница эмерджентности. И, вероятно, диалектическая лестница смыслов - часть ее.

Сложно выглядящая функция может реализовываться простым механизмом (орудия труда у рыб, маскировка у каракатиц). Может быть и сознание - такая простая функция? Считается, что люди проходят «стадию зеркала», а собаки нет. Собака узнает свое отражение в зависимости от размера зеркала, от контекста, от присутствия хозяина, от запаха. И в целом, для нее обоняние важнее, чем зрение. Мб «объемность» сознания – это иллюзия, как голограмма, может быть, оно на самом деле проще, чем нам кажется, и заключается в продукте буквально нескольких фундаментальных мыслей? Например, почти наверняка идея о свободе воли играет важную роль в создании этой иллюзии, а еще идея о том, что рекурсивность сознания открыла, а не создала сложность личности.

Еще интересный пример - роевой интеллект (танцы скворцов, жизнь муравейника или пчелиного улья). Все это можно также представлять как эмерджентные свойства. Но: отличается ли оформленное от бесформенного вне контекста восприятия? Не является ли эмерджентное свойство просто моделью восприятия. Что, если его «магия» есть только на уровне структур в мозгу, и в этом смысле появление понимания (появление модели) – это то же самое, что и появление эмерджентного свойства (в мире ничего особенного не произошло, а суть в том, что все произошло в мышлении)? Дело в уровне. Есть вещи, которые отличаются на уровне моделей, а есть – на уровне базовых свойств восприятия. На примере нейронов и гепатоцитов: нейрон уникален потому, что его уничтожение может уничтожить уникальный паттерн поведения, уничтожение случайного гепатоцита, скорее всего, ни к чему не приведет. Для восприятия такое отличие – фундаментальное, таким же фундаментальным, как ни странно, будет отличие одного нейрона от другого, а вот 2 гепатоцита друг от друга будут отличаться на более поверхностном уровне, при том, что вне контекста восприятия все отличия будут как будто равноценны во всех случаях. Чем-то такая картина похожа на супердетерминизм как интерпретацию квантовой механики (эмпириокритицизм Маха). Но что, если Мах был отчасти прав?

На нас действует (интересует, очаровывает, пугает) то, что мы понимаем, для чего знаем язык и имеем структуры в мозгу. Понимание - простое ощущение, но со сложным контекстом. Это как на первый взгляд простая (очевидная, понятная) жемчужина, вырастающая только в сложных лепестках плоти моллюска. Это как ключ и замок.

Вероятно, творческий акт состоит в качественном переходе случайности и обыденных мыслей в форму "ключа", который совпадает с одним из "замков" человеческой культуры. Случайная мысль, которая в другой ситуации испарилась бы, в подходящих условиях подготовленного разума прорастает, становясь чем-то большим.

Иногда бывает, что в голову приходит пара строчек или несколько нот, и ты не можешь их продолжить, но при этом чувствуешь все же, что в них что-то есть. И это интересный вопрос, как мозг ощущает в этом потенциал, при том, что не может продолжить. Может быть, продолжение таки есть, интуиция его уже нашла, но сознание это вытащить наружу не может? Эту версию, кстати, может подтверждать тот факт, что если очень долго такой черновик не смотреть, он перестает казаться перспективным. Вероятно, в таком случае неосознанное продолжение забылось и исчезло. Может быть, природа интереса и любопытства в принципе построена на том, что в мозгу есть зачатки сформированной модели, которые и притягивают внимание, а когда нет совсем ничего, нет и интереса. Потребности возможны только тогда, когда для этого есть структуры в мозгу. То же касается ощущения понимания: во всех сферах знания нужно знание соответствующего "языка" - языка культуры, науки, морали, а значит - наличие соответствующих структур в мозгу.

Природа лестницы смыслов, явление, в котором старое понимание становится почвой для влетающего над ним нового понимания, создает ситуацию, в которой если ты не завершил творение сразу, возвращение к нему после перерыва, после потери интереса и частичного забвения не поможет окончательному формированию, а создаст основу для нового озарения и новой метаформы.

Если нам добавить пару новых органов чувств, это радикально изменит наше мышление за счет модификации структур, которые это мышление обеспечивают. Если нам добавить знание нового языка, если научить нас разбираться в искусстве, или в психологии, или развить в нас музыкальный слух и научить музыкальной грамоте - это изменит наше восприятие и научит получать ощущения там, где раньше для нас была пустота. Это создаст феномен из пустоты, "вещь" из ничего.

Можно представить это как эмерджентное свойство мозга. Но что, если эмерджентное свойство - это не сознание в целом, а каждое отдельное ощущение? Любой навык - это язык. Любое понимание и ощущение - эмерджентное свойство соответствующего языка. То, чего не хватает для появления ощущения или понимания - элемент в эмерджентной системе языка. Само по себе знание языка - не эмерджентная система, а только ее часть. Система целиком - это структура в мозгу, отвечающая за знание языка и конкретная информация на этом языке. Случающееся эмерджентное свойство порождается появлением недостающего элемента и порождает новый элемент системы. Ощущение, в том числе ощущение понимания – это эмерджентное свойство особой картины «зажженных лампочек» в мозгу. Вероятно, на примере ощущения понимания лучше всего можно увидеть, как это работает.

Интересно, что разбор своего ощущения разрушает его. Это вносит изменение в структуру активности, понимание добавляется к структуре и меняет ее, уничтожая условия для эмерджентного свойства – эмоции. Можно посмотреть на это на примере веры. У Пратчетта мелькала мысль, что конкретика убивает веру. Легко поверить во что-то великое и абстрактное, но трудно верить, если теологи начали высчитывать размеры рая. Нас всех уже научили верить в Деда Мороза, например, и, вероятно, магия Нового года на уровне ощущений держится во многом в том числе на фундаменте той формально забытой детской веры. Иначе зачем бы нам было чего-то ждать с особым настроением от определенной точки на траектории движения земного шарика вокруг Солнца.

Наши выдумки и фантазии - это не что-то случайное. Поэтому, вероятно, в Маятнике Фуко создатели Плана им заразились. И заразились особенно сильно потому, что обладали глубокими знаниями. Тут можно вспомнить сюжет "Антихриста" Триера. Это трансляция самых древних фундаментальных историй. Вопрос в том, почему в акцентированно выдуманных историях это реже срабатывает, а в прилаженных к истории - срабатывает чаще. Вероятно, дело в знании контекста, в знании устройства и принципов работы мифов, культуры, истории, психологии людей, происхождения и истории человечества и сознания. История Толкина стала полноценным мифом из-за его знаний. У обычного писателя слишком поверхностное знание об анатомии мифа, потому что он сам знает его как обычную «интересную историю». Поэтому и создает в лучшем случае “интересные истории”.

Существует множество школ мысли в философии, экономике, культуре, которые дают разные интерпретации. Это как разнообразие политических строев. Они все могут быть жизнеспособными, потому что они - как виды живых существ. В культурном коде множество «живых» («эмерджентных», «хаотических») ветвей, и дело только в проработанности ветви и ее соответствии локальным условиям и правилам, которые выстроены этими условиями и уже имеющимся культурным кодом (это определяет дальнейшую эволюцию и способность подстраиваться, как и в случае с геномом). Но отдельному человеку всегда будет казаться лучшей какая-то определенная ветвь, и именно в конкретное время (а в другое может нравиться другая), потому что таков его собственный (человека) культурный код именно сейчас. Пост-правда потому и работает, потому что каждая правда – как живое существо. Не «истины нет», а «жизнеспособных истин много».

Ощущение недаром иногда обозначают как «квалиа». Ощущение - это что-то простое, элементарное, как жемчужина. То, как жемчужина (простая, но сложновоспроизводимая) вырастает в сверхсложных «листках» плоти моллюска – это иллюстрация и места личности в истории, и сути ответов-озарений, и простой детали любого сложного механизма. Это не просто деталь паззла. Вне системы это деталь случайной простой формы, в системе - это ключ к работе всей системы, важное звено, форма которого идеально выверена, а не случайна, и за счет этого сложна, а не проста, как кажется на первый взгляд. Так же с возможностями (вариантами) путей эволюции генома: геном сам для себя является ограничивающим фактором в спектре возможных путей дальнейших изменений при условии сохранения жизнеспособности новых измененных мутантов. Контекст и определяет всю картину (как в случае роли исторической личности), и создает условия для появления этой детали. Тут в целом деление на личность и контекст как будто неуместно. Есть единый процесс. И в таком контексте становится понятно, что мысль «а если бы не было Наполеона, войны бы произошли?» можно продлить, задать тот же вопрос еще о множестве факторов и событий. Просто человек, имеющий доступ к рычагам, среди этих факторов обладает наибольшим влиянием. Но качественно он ничем от других факторов не отличается. Люди так же выделяются, как факторы потому, что по сравнению с людьми весь остальной мир более консервативен, инертен, стабилен и предсказуем. Люди тоже предсказуемы, но они быстрее меняются. Живое меняется быстрее, чем неживое, Разумное меняется быстрее, чем просто живое (достаточно сопоставить биологическую эволюцию и эволюцию человеческого общества).

Обретение способности говорить меняет все - даже геном человека (через науку). Но магия здесь видится просто из-за того, что не учитывается та сложность, которая создает возможность уметь обращаться с речью. Язык - это тоже "простая" жемчужина, выращенная языками сверхсложной плоти нейронных сетей, геномных перестроек и обеспечивших их появление сложнейших механизмов живого и чудовищного количества совпавших звезд в истории неживого мира, который для жемчужины жизни в целом - тоже сверхсложные языки плоти. Интересно, что и жизнь, и язык в первоначальном зачаточном состоянии - это что-то действительно простое вне контекста.

​​В нашей жизни есть опыт взаимодействия с тем, что, как нам кажется, не поддается описанию. Но при этом мы все же что-то ощущаем, к нам приходит чувство тягучей тайны за поворотом и предвкушение сладостного понимания. Мы запоминаем это как ощущение и чаще всего не замечаем, что оно возникает по поводу процесса, а не вещи. Так ощущается процесс познания, когда он происходит "со скрипом". Но позже мы все же находим модель.

В вопросе о сознании этот процесс оказывается бесконечным, потому что познание меняет объект познания. Как только мы находим новый ответ по поводу своего собственного устройства, этот ответ меняет это самое устройство, и мы начинаем заново. Это работает и на более глобальном уровне (ведь есть общество, его устройство, есть культурный код, который формирует сознания и формируется сознаниями), и люди проецируют эту бесконечность непознанности ощущений и мышления на весь мир. Это смешивается с по-настоящему скрытыми от познания вещами (например, смертью), на это накладываются человеческие сны (например, сны об умерших людях), опыт измененного сознания. И тогда появляются идеи о потустороннем не-материальном мире. И этот мир действительно есть, он внутри нас.

Причина всегда в самом сознании. Неслучайно говорят, что главная загадка - у нас перед носом, в самом нашем существовании, в самом поразительном факте существования чего-то. Что такое жизнь и существование, которые когда-то закончатся, особенно в контексте того, что они когда-то закончатся?

Самая главная загадка заключается в том, что происходит прямо сейчас, в том, что тебе уже доступно. То есть главный вопрос, он не где-то далеко, он прям у тебя перед носом: что значит существовать, что это вообще все значит. Вне контекста всяких атомов, законов физики, того, что ты знаешь о мире, твоего опыта, твоих привычек мышления, того, что тебе рассказали другие люди: что происходит прямо сейчас? Что это такое? Что значит, что ты существуешь, что что-то существует? Вообще какой вопрос об этом задать?

Вот этот вопрос и самое простое, что есть вокруг нас буквально в самых простейших проявлениях нашей жизни, в наших ощущениях и мыслях - вот здесь находится все самое сложное, и оно дано прямо здесь и сейчас, прямо перед носом, каждое мгновение. Не где-то в мистических далях, а прямо тут. Мистика выглядит немного бледно на фоне вопроса о Бытии - это как показывать карточные фокусы настоящему магу. Что-то, что есть прямо здесь и прямо сейчас, гораздо сложнее и поразительнее любых фантазий и любых идей о сокрытом, далёком и неизвестном. Небо начинается на уровне наших подошв.

Но есть еще кое-что. Это ломает идеальную феноменологическую картину. Важно, что мы учимся думать, что этот навык приходит извне. И кто знает, может быть и сам вопрос о вопросе о Бытии - это просто усвоенная привычка речи. Хотя: важно и то, что она таки была усвоена, именно она, а не что-то случайное (снова вспоминаем про связь мышления и биологии, про эффект Буба-кики). Не бывает дыма без огня, за идеей эпохе, за шокирующим удивлением от существования что-то есть. Правда, и идея "нет дыма без огня", и идея о том, что основательность строится не на самой себе, а на чем-то "стоящим за" (это тоже интересно, если учитывать, что ощущение понимания, основа основательности - едино, а не многослойно) - это тоже "привычки речи".

​​Люди предпочитают видеть прошлых себя в виде маленьких бабочек, а не гусениц. Люди в целом легко забывают даже свое личное прошлое, не говоря уж об общечеловеческом. Это, вероятно, закрепившийся в эволюции механизм мотивации: вредно все время помнить про контраст между тем, как было плохо и как стало хорошо, иначе перестанешь стремиться к большему. А еще люди боятся силы и связанных с ней рисков. Люди превозносят слабость, чтобы сбежать от ответственности. Им кажется, что если стать ребенком или благородным дикарем, то не будет так страшно и тяжело. Но правда в том, что дети более жестоки, чем взрослые, а первобытный человек был способен на ужасы, которые и не снились цивилизованному человеку. Это не видно просто из-за того, что у детей и у первобытных людей нет доступа к силе. То же касается животного мира. Нам нравится наблюдать, как цветет луг весной, как на нем резвятся какие-нибудь милые маленькие пушистые звери. Но дело в том, что баланс и гармония в этой картине есть до тех пор, пока ни у одного из участников нет силы ядерного синтеза. Если бы муравьи получили силу, которая есть у людей, Земля за день стала бы выжженной пустыней. Так что люди не так уж плохи. Пока что, пусть и с трудом, но они справляются с тем, чтобы не уничтожить все живое. Это сложно заметить, и не факт, что все закончится хорошо. Это как образ Фродо из Властелина Колец. Легко увидеть силу Гэндальфа, Арагорна, Галадриэль, которые отказались прикасаться к Кольцу, на их фоне постоянно истерящий Фродо выглядит как будто даже немного мерзко. Но если задуматься, насколько тяжелее его ноша, восприятие сюжета меняется. Стоит изменить восприятие и цивилизации тоже, перестать верить сказкам Руссо и романтизировать свое личное и общечеловеческое “невинное прошлое”.

Презрительное отношение к деньгам - это очень красиво, но не слишком разумно. И дело не только в том, что деньги - это буквальный эквивалент усилий, времени, ума, идей, удачи, страданий, рисков. А в том, что это эквивалент возможности воплощать свои идеи и тратить все свое время на то, что считаешь важным. Люди очень плохо относятся к идее о том, что все можно оценить, но такое отношение появилось только потому, что деньги - это в большей степени накапливающийся ресурс, а человеческие ценности - это ресурс по большей части постоянный. Деньги для определенного человека - относительный параметр, а для общества в целом - абсолютный. Мы не можем знать цену миллиона рублей для конкретного человека до тех пор, пока не знаем, каков его капитал и как он ему достался. Но абсолютная цена миллиона рублей очень хорошо известна каждому. А еще важно, что для большинства людей применение денег заключается в приобретении материальных благ. Не так много людей задумывается о том, что деньги - это в первую очередь инструмент для воплощения идей, в этом их основная сила. Поэтому когда что-то “вечное и бесценное” пытаются оценить деньгами, большинство представляет себе олигарха, меняющего любовь на золотые унитазы. Или пытающегося купить чью-то верность за одну сотую своего месячного дохода (вот тут особенно хорошо видна причина негативного отношения к деньгам: люди забывают про разница между "миллионом алых роз" от бедного художника и миллионом долларов на благотворительность от миллиардера). Больше всего людей смущает мысль об оценке отношений с помощью денег. Никого бы не покоробила бы формулировка “я потратила на тебя все свое время, силы и удачу”, но каждый увидит в фразе “я потратил на тебя миллион рублей” что-то гнилое. И это происходит именно из-за зазора между относительной и абсолютной ценностью денег и из-за зазора между истинной силой денег и массовым представлением об их назначении. Этот порочный зазор - источник идеи “деньги - это прах”.

​​Почему важна верность - человеку, делу, убеждениям? Почему “внутренний стержень” нужен? Потому что он и так в любом человеке есть. У каждого было всего лишь одно детство. Нас всех уже научили верить в Деда Мороза, например, и магия Нового года на уровне ощущений держится во многом в том числе на фундаменте той формально забытой детской веры. Иначе зачем бы нам было чего-то ждать с особым настроением от определенной точки на траектории движения земного шарика вокруг Солнца.

Когда нам что-то начинает нравиться, это не случайно, и хоть все меняется, оно также возвращается. Здесь можно не касаться вопроса морали и того, как люди притягивают к себе отражения своих решений. Мы приходим к увлечениям потому, что они резонируют с корнями нашей личности, и хоть этот резонанс иногда исчезает, он имеет свойство возвращаться.

Но: в случае с людьми и структурами, состоящими из людей, сложность верности может также состоять в том, что люди меняются. И когда один человек отказывается от верности себе (или возвращается к этому), это - вызов для верности другого человека первому. То же касается общественных организаций - они тоже могут меняться.

Мнения меняются, и, что характерно, они меняются циклично. Особенно важно держать в уме, что меняется и твое собственное мнение, и оно подвержено циклам, как и все остальное. Это касается интересов, жизненных целей и любви. Поэтому важна самодисциплина. Не потому, что нужно держать слово, данное себе, быть волевым и не лениться, а потому, что то, что уже раз понравилось, с большой вероятность будет нравиться снова после перерыва. И будет обидно покупать на "хаях" то, что продал на "лоях". Нужно много раз проверить, сдохла ли на самом деле лошадь, с которой призывает слезть пословица.

Если глубоко и всерьез задуматься о том, насколько многое в нашем восприятии выстроено тем, в чем нас убедили, тем, что ассоциируется с сильными эмоциями и важными личными воспоминаниями, для веры в возможность объективного взгляда на жизнь места не остается. Вероятно, только тщательный разбор каждого своего убеждения, "почему мне нравится так думать?" может хоть немного это изменить. Это часть пути к обретению мудрости, который, вероятно, заканчивается принятием своей внутренней сути.

В религии, как и в идеологии, работает естественный неизбежный механизм (симпатии в целом, любого противостояния, биологических потребностей человека, устройства физического мира) и культурный код, и это делает аргумент "я за А, потому что мне нравится А" самым верным. От риторических уловок культурного кода освобождает принятие своего культурного кода, как это ни странно. Проще всего это понять, если задуматься о любви: людей тоже бессмысленно выбирать, основываясь только на доводах разума.

​​Интересно, каким может быть механизм непредвзятости, если он возможен. Ведь имеющееся знание, представление и симпатии фоново воздействуют на все, что делает человек. И на каждом этапе применения научного метода это создает "помехи", которые в итоге влияют на результат. Но вообще, в целом, научный метод можно рассматривать как инструмент не для изучения мира в первую очередь, а как инструмент для направления и ограничения активности в мозгу исследователя. В этом его суть, в основном, в борьбе с предвзятостью. В нем есть части, отвечающие за правильное формирование вопросов и "выбивание ответов" из мира, но они использовались и до появления научного метода (не все, но многие). А то, что их соединило воедино - это именно стремление к объективности.

В этом контексте видно, что модифицировать научный метод для нейробиологии - это нетривиальная задача, которая требует перелопатить его основу. Потому что нужно, во-первых, управляемо вернуть туда субъективный подход, так, чтобы самонаблюдение было воспроизводимым и репрезентативным (такое ощущение, что это невозможно, пока не создадут инструменты для трансляции мысленных образов и ощущений). А во-вторых, нужно разработать новую логику, в которой будет решена проблема "порочного круга" в вопросе создания списка "аксиом" и не только.

Часто люди принимают решения и находят идеи в своей интуиции. А интуиция пользуется всем известным человеку и всеми его бессознательными симпатиями и антипатиями как безумный повар - делает из них винегрет. И в одном и том же блюде-модели (будущего/ прошлого/ фантазии) могут быть смешаны множество воспоминаний, фраз из фильмов и книг, атмосфер, из их посылок и тенденций с помощью научного метода или усвоенных догм зачем-то подсознание формирует какой-нибудь странный, но обладающий огромной предсказательной силой вывод, который будет все же будет искажен тем, что в одном из использованных воспоминаний звучала песня, которая не нравится человеку. И при этом даже может быть так, что все в этом выводе внезапно логично и даже полезно, и эту песню “повар”, “прочитав инструкцию” к научному методу, проигнорировал (буквально последовав памяти о научном методе - о том, что в выводе нельзя учитывать свое отношение к любой из деталей). Но из-за того, что песня так и осталась в получившемся “блюде”, блюдо выкидывается на помойку, потому что научный метод запрещает искажать результаты, но не запрещает их скрывать от самого себя очевидным, даже ненамеренным способом. Это просто “не всплывет” в сознание, потому что баланс приятных (тянущих наверх) и неприятных (тянущих на дно) эмоций будет таковым, что вывод застынет где-то посредине и останется недоступным или частично доступным. Что забавно, это как будто касается не только фоновых процессов-раздумий в бодрствовании или полудреме, не только сюжетов снов определенного человека, но и глобальных решений и ответов, которые найдены множеством людей по поводу общества в целом. Летучими и неуловимыми, гениальными, но безумными, навсегда пропадающими по воле случайных неосознаваемых факторов мыслями в полудреме бдит не только человек, но и человечество.

Кажется логичным, что если ты видишь клочок голубого неба в маленьком окошке, то стоит выйти на улицу и увидеть все небо целиком. Но это работает не всегда. Нужно особое небо. Тут что-то про важность путешествий. Путешествия бессмысленны, если они происходят не в душе. Поэтому иногда лучше маленький яркий клочок голубого неба. Особенно если ты среди серых осенних хрущевок - но дело не только и не столько в них самих. Есть здесь что-то общее в этом клочке неба, в зимних воспоминаниях о лете, в фразе “где был счастлив, туда не возвращайся”, в строке “зачем вся дева, если есть колено”. Это особая игра контраста, света, фокуса, направляющая человека в этот клочок неба, как ствол ружья. Экзюпери писал в “Цитадели”, что деревья растут здоровыми и высокими, когда их направляет ввысь скованность, когда они зажаты с боков своими собратьями, когда у них нет другого выбора, кроме как расти вверх.

​​“Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем” - это запоздалое предупреждение, если рассматривать его в плоскости противоборства идеологий. Сражаются друг с другом уже всегда взаимные отражения. Это естественная для жизни идеологий и противоестественная для их содержания природа вещей. Жижек пытается сказать “чума на оба ваших дома”, только вот само такое мнение еще более естественно-противоестественно, чем то чудовище, с которым оно борется. В центре любой идеологии, в ее направленности на “наибольшее благо” лежит это смешение противоположностей, проявляющееся в контрасте между ее содержанием (тем, что ощущают приверженцы) и формой (тем, что ощущают остальные). Отсюда рождается принципиально неустранимое двоемыслие и двойные стандарты. На самом деле, вообще никто в принципе не сможет взаправду согласиться с тем, что все идеологии - чудовища, принять эту идею получится только с оговорками, что хоть кто-то прав. А получается в итоге в самом лучшем случае парадоксальные, смешные и жестокие манифесты “все люди должны быть равны, но не забудьте прочитать между строк про исключения”. В худшем же случае исключений много и их не пытаются скрыть. Мысль “на земле нет добра и зла, есть бесы, терзающие и пожирающие друг друга” несовместима с природой человеческого сознания, сознание не существует без культурного кода, а значит, не существует без идеологий. Но разрастающееся по культурному коду знание о природе идеологий, будучи даже не до конца осознаваемым, в своем диалектическом движении, подобно маятнику со всеми неизбежно возникающими перекосами, оставляет все меньше места для первобытного незамутненного зла. Люди “выздоравливают”, упорствуя в своей болезни, раз за разом отказываясь от своей природы, от уже существующих убеждений в пользу чего-то все более утонченного. Не важно, что по своей сути это поза и что ничем, кроме позы это быть не может, что даже в самом лучшем случае ведет их на этом пути желание возвысится над теми, кого они считают “менее равными” себе. Это то единственное место в жизни, где цель оправдывает средства и мотивацию просто потому, что иного пути нет.

​​Люди часто воспринимают игнорирование более негативно, чем отказ, аргументируя это тем, что отказ им принять проще. Но это не значит, что отказ менее неприятен. Он неприятнее, но его легче принять, потому что в голове каждого есть правила, регламентирующие (нейтрализующие) наиболее древние и распространенные конфликтные ситуации. Эти правила закрепились как способ снижения агрессия и насилия, и сам человек их чувствует, он не просто формально ими связан, они действительно меняют эмоции в сравнении с той ситуацией, где этих правил нет. В случае новых видов конфликтов этих сдерживающих механизмов может и не быть, и даже если эти новые виды конфликтных ситуаций вне контекста правил менее интенсивны, то в положении, где старые интенсивные конфликты зарегулированы правилами, а новые - нет, новые виды для участников кажутся более интенсивными в плане ощущений, и от этого - менее приемлемыми. Люди принимают насилие и страдание, только если они регламентированы, при этом принимают по-настоящему, на уровне эмоций, а не только на уровне размышлений. В этом смысле рефлексию, в общем случае почти всегда направляющую человека к “управлению эмоциями”, стоит воспринимать как законодательный институт, формализующий эмоциональную жизнь человека. Рефлексия дополняет систему правил недостающими, закрывая “территории”, где эмоции все еще живут по-животному “свободно”.

Еще важно, что неслучившийся негатив людям часто кажется предпочтительнее, чем тот, который случился. Это что-то из разряда “на том берегу трава зеленее”. То, что не случилось, личность предпочтет представить так, чтобы это соответствовало конституции личности, а не конституции мира. В целом довольный своей жизнью человек будет представлять неизвестное ему как менее приятное, чем оно есть на самом деле, недовольный - как более приятное (хотя тут могут быть более сложные ситуации: если человек доволен, но не сам определяет свою жизнь, то он будет склонен романтизировать неизвестное - как все подростки, например; если он недоволен, но связан по рукам и ногам обязательствами, он будет верить, что “виноград кислый”).

Было исследование, которое показало, что подавляя эмоции, человек со временем начинает ощущать их менее остро, а когда он их постоянно “выпускает”, они становятся все более сильными и все менее управляемыми (хотя чаще люди думают об этом наоборот). Вероятно, драматический конфликт человека и среды - это художественный штамп, и на длинной дистанции эмоции приспосабливаются к условиям: к правилам, ограничениям, страданиям, или, наоборот, - к новым свободам и радостям. Это подтверждается и историческим опытом (рабство), и бытовым обыденным опытом (люди быстро привыкают и к плохому, и к хорошему, и так же быстро восстанавливают баланс радости и страдания, довольства и недовольства, счастья и несчастья в жизни своих эмоций).

Иногда истерики детей в магазинах представляют как попытку манипулировать родителями. Иногда такое поведение можно увидеть и у взрослых людей. Вероятно, иногда это действительно может быть осознанной манипуляцией, но чаще всего - это просто “расшатанный” эмоциональный фон. Ребенок, которому не купили игрушку, действительно ощущает ужасную обиду и страдает. Худшее, что может в такой ситуации сделать родитель - усомниться в искренности таких эмоций. Но и потакание тоже вредно. В первом случае получится манипулятор-психопат (осознанный, безэмоциональный), во втором - истеричный манипулятор (усвоивший и принявший систему, где негатив устраняется вливанием чужого внимания и эмоций - это не расчет, это “рефлекс”).

​​Опасные привычки и рискованные решения проблем - это как кредит на бизнес. Нужно иметь идею, чтобы это сработало. Если брать “кредит” на банальное “купи-продай” с 10-20 процентами прибыли, то при малейшем изменении цены на деньги экономика такого “бизнеса” быстро идет лесом. Еще хуже, когда “кредит” берется “на удовольствия”. Нужна идея, “искра”. Поэтому для большинства людей любые “кредиты” (и в буквальном, и в переносном смысле) - зло. Поэтому же в психологии пациентов почти всегда учат принятию себя, а не способам найти в себе силы что-то изменить - тут тоже нужна “искра”, которой нет у большинства людей. Вообще, кажется, что в таких вопросах больше влияет судьба и случай, а не рациональные решения. Потому что как будто бы если внутри нет “огня” или он недостаточно силен, то ничего и не поможет, пока случай не разожжет его сильнее. А если он есть, то он сам по себе и так приведет тебя к решению так или иначе. И еще: как будто бы все это растет из детства - слишком важно, чему тебя научили люди и книги, пока ты был ребенком.

Разные природные особенности психики имеют тенденцию обрастать обслуживающими эти особенности культурными парадигмами. Никто не любит напрягаться и рисковать, делать то, что неинтересно, страшно, ответственно, сложно; и все хотят получать то, что им нравится. Эти два мотива облекаются в "плоть" из убеждений. Если рефлексия не слишком развита, а культурный слой не слишком “толстый”, то легко пробиваются наружу и воплощаются в убеждения глубинные простые желания, а у сложных желаний и потребностей нет возможности появиться - нет знания соответствующего “языка”, нет возможности получать удовлетворяющее “понимание” от этого. И в целом, когда рефлексии не много и культурный слой не слишком толстый, получается что-то хаотичное (ведь и условный альтруизм, и условный эгоизм - это качества, которые в равной степени "природные"/"животные").

Важно, что есть явная корреляция уровня культуры с уровнем жизни и, соответственно, с психическим здоровьем. А еще есть иерархия потребностей - чем больше низменных потребностей закрыто у человека, тем выше шанс, что он начнет думать о других. И еще есть третий момент - что культура в целом в своей эволюции направлена скорее к общему благу, к "альтруизму". Человек из низов может эволюционировать из эгоистичного бандита поневоле в озабоченного благом народа аристократа, если закрыть ему низменные потребности и дать возможность задуматься о том, чего он хочет еще. При этом чем больше он будет узнавать о культуре, о природе людей и о мире, тем выше шанс, что культурные парадигмы, обслуживающие природные наклонности его психики, начнут создавать перевес "альтруистичности". Но: если в этом человеке что-то сломано и есть травмы, есть риск, что он усвоит культурный код, который будет обслуживать его травму, в итоге может произойти катастрофа. Предохранителем от этого может быть только рефлексия. Но - довольно слабым предохранителем, потому что люди умеют обманывать себя, и чем человек дольше разглядывает себя, тем больше уловок для этого узнает. А чем он умнее, тем быстрее их находит, тем быстрее находит подходящие культурные парадигмы, которые качественно обслужат его стремление быть в своих собственных глазах "хорошим человеком". Но это все же лучше, чем не смотреть в "зеркало" совсем. При этом самообман в некоторых случаях защищает человека от того, чтобы стать чудовищем и принять окончательно свою "темную сторону" (об этом ниже).

Вера трендам, мнениям и операциям в культурном коде - это обратная сторона теорий заговора, тотального неверия и убежденности в чужом эгоистичном замысле. Это две эмоциональные, слепые крайности. Система, с одной стороны, более хаотична (подвержена случаю) и ситуативна, с другой - более разнообразна.

Важно, что в каждом узле общей людской сети находится такой же человек, он не может обладать всей информацией для манипуляций, он так же подвержен слабостям и страстям, зависим от случайностей, ограничен. Его спасают и выделяют случай, навык, знания и связи с людьми с похожим капиталом. А еще важно, что никто на самом деле не считает себя плохим, у каждого есть оправдание, и это оправдание действует двояко. Оно не позволяет человеку полностью отказаться от усвоенной морали (чтобы стать условным “рептилоидом”, нужно долго вариться в особых условиях, где от тебя будет отлипать человеческое частичка за частичкой). С другой стороны, объединяясь с оправданиями других людей, эта конструкция обретает силу, становится структурой, которая формирует новые правила игры.

Не стоит представлять мир бизнеса или мир СМИ эдакой истязающей души Матрицей, которую создали дьявольские машины, ненавидящие людей и лично тебя, где все не просто неправда, а намеренная неправда, анти-правда. Так же неверно и то, что за этой “Матрицей” скрывается исключительно расчет и осознанный план порабощения и ограбления (пусть и уже без ненависти). Проще всего понять систему, вероятно, если попытаться максимально честно и вдумчиво представить то, каким будешь ты сам и что ты будешь делать через, например, десять лет после получения доступа и навыков для управления каким-то большим куском происходящего.

Ты останешься собой, но как на тебя подействует возможность получить что-то для себя вкупе с новыми привычками к другому уровню жизни, со страхами (в том числе со страхом потерять этот уровень), с рисками, с ответственностью и давлением конкуренции (падать с пьедестала будет больно, даже если место на нем досталось тебе случайно)?

Дилемма заключенного постоянно подталкивает людей к тому, чтобы играть не по правилам, придумывать способы их обходить, избегая наказания. Циклично сменяющие друг друга периоды разложения и “иммунного ответа” на разложение определяют правила игры и конкурентоспособность различных видов мастерства. На арене жизни в определенный момент размножившимся “паразитам” становится нечего есть (“продуценты” не вывозят конкуренцию, если играют по правилам в среде, где “паразитов” больше, чем “продуцентов”), тогда они мутируют, становятся “хищниками”. Часть “хищников” после ожесточенной борьбы с другими забирается наверх, легализуют свое право на насилие. Они выходят за пределы “арены” и сами становятся новой “ареной” - телом, на котором смогут завестись новые “продуценты” и новые “паразиты”. Новая “арена” создает новые правила, защищающие ее саму и новых “продуцентов” от хищников, На новой “арене” заводятся новые “паразиты”.

Есть три вида зла: человеческий садизм, животная конкуренция и природная энтропия. Первое - это недостаточно вредная для вымирания ошибка эволюции. Поэтому так часто опасны идеологии. Сложно определить, что стоит за идеологически заряженным человеком - психический сбой или биологическая социальность (альтруизм). Еесть три способа быть этичным: 1) поступать по совести тогда, когда даже нет последствий, 2) бояться наказания самого по себе, в отрыве от понимания, заслуженное оно или нет, 3) бояться наказания, потому что веришь, что оно заслуженное. В третьем случае получается странная ситуация, в которой ты боишься вроде бы наказания, но на самом деле - того, почему оно есть. Отличие от (2) видно, если представить, что наказание настигло незаслуженно - страха в этом случае нет.

​​Сложность восприятия конечности жизни заключается не столько в том, что мы не можем представить себе смерть (представить-то ее мы как раз можем, мы все имеем опыт “исчезновения” во сне), а в том, что мы имеем опыт регулярного исчезновения и забвения, но не боимся его. Пугает именно исчезновение навсегда и особенно пугает оно, когда понимаешь, что исчезновения во время сна не пугают только потому, что к ним привыкаешь. Почти никто не задумывается о возможности не “появиться” с утра (хотя некоторые дети боятся засыпания). Все эти мысли чем-то напоминают осознание, которое иногда возникает в самолете, про тонкий алюминиевый корпус, высоту в несколько километров и огромную скорость. 

Мы садимся в такой самолет каждую ночь. Вот эта близость смерти указывает, с одной стороны, своей привычностью на то, что мы переоцениваем ценность собственной жизни, обманываем себя, а с другой стороны, ужасом эта близость указывает на то, что нам все же есть, что терять. В контексте этих ощущений, во-первых, возникает вопрос, чего боятся люди, которые верят в загробную жизнь: если это просто переезд, в ходе которого ты окажешься в месте, где будут все твои близкие рано или поздно. Вероятно, это страх как перед экзаменом? А во-вторых, появляется понимание ценности нового опыта. Если у тебя не получается верить в загробную жизнь, и если истинное отношение к смерти раскрывается в контексте вышеописанной мысли про привычность и ужас сна, вполне разумной выглядит идея успеть попробовать как можно больше нового. В этом же контексте интереснее и как будто перспективнее в плане продуктивности и замотивированности выглядит мысль о вызовах, достижениях. Каково быть человеком, который сумел создать новый мир (в книге или кино)? Каково ощущать возможность повлиять на жизни миллионов людей?

Есть такая модель отношений, в которых женщина подталкивает своего партнера к “подвигам” и развитию. Она вырабатывает в мужчине “правильные привычки”. Правда, чаще всего это связано с увеличением дохода, добычей вещей и улучшением жилплощади. Но что, если то же самое воспитание направить на другие вызовы и достижения: понять, разобраться в новом,  придумать идею, реализовать ее? Вот если бы такое стало привычкой, если бы каждый день человек приучил себя напрягать мышление и на поле познания, и на поле творчества, это была бы действительно увлекательная жизнь. Каждый день новый вызов, новая грань мира, новое творение.

За фантазиями о местах "за зеленой дверью", заполненных волшебной атмосферой, стоят воспоминания о реальных местах (в случае "Двери в стене" - об Индии?). Но что есть в этих реальных местах, что делает их возможной основой для волшебных фантазий?

Творческий поиск, разнообразие вариантов и свобода выбора пути, по которому двинется история - это только поверхностный слой, под которым скрыта один единственный самый важный, самый любимый сюжет. Место одно, но пути к нему - всегда разные, всегда новые и никогда не повторяются. В этом суть творчества - найти еще один путь в "то самое место" за "зеленой дверью", с "зелеными волнами".

В выборе целей нужно на короткой дистанции выбирать что-то реалистичное, во что сам сможешь верить. Но на большой дистанции нужно помнить, к чему ты идешь в целом. Аналогично: не стоит отказываться от своего культурного кода на этапе, когда ты еще не полностью его понял. Диалектическое преодоление смысла возможно только как его продолжение, а для этого нужно оказаться "на плечах" твоего культурного наследства. Очень важно не поспешить, не опережать события, не упасть с волны.

​​несколько мыслей про механизмы творчества

Человек с абсолютным слухом необязательно будет уметь петь, человек, понимающий речь на чужом языке, необязательно будет уметь на нем говорить. Отделы мозга разные, но связи есть. Человек с абсолютным слухом быстрее научится воспроизводить звуки правильно. Это как дополняющие друг друга органы чувств. В их синергии рождается магия обучения навыкам и восприятию, анализу. В отсутствии этого сложность глобального общего развития детей с врожденной слепотой и тп. Но даже это компенсируется. Как?

Но: с другой стороны, человеку с абсолютных слухом сложно учиться, потому что он очень хорошо слышит, что не попадает. Поэтому же сложно осваиваться в творчестве всем людям с аналитическим складом ума. Для эффективного обучения надо ловить кураж, а это сложно, когда твой внутренний критик опытнее внутреннего творца. Поэтому кинокритики почти никогда не бывают хорошими режиссерами, поэтому люди с музыкальным образованием редко пишут музыку, поэтому в целом образование мешает. Его нужно строить так, чтобы творец развивался в ногу с критиком, чтобы критик не опережал и не тормозил. За то время, пока критик критикует себя, тот, в ком этого давления меньше, продвинется дальше.

Музыка это язык. Создавая музыку, можно развить слух. Слушая в детстве во время языкового окна более сложную музыку, можно обучиться более совершенному языку музыки и приобрести абсолютный слух. Потому что слух - это умение разбивать поток звуков на фонемы и ноты, видеть (скорее, уметь оперировать) структуру

дети, которые обучались языку, где интонации одних и тех же звуков имеют разный смысл, развивают лучший слух

абсолютники не воспринимают музыку как музыку, они воспринимают музыку как язык, и это мешает ей наслаждаться и мешает творить, если творец недоразвит. Это как слушать английские песни, не зная английского - если потом узнать перевод, это может испортить впечатление, если стихи несовершенны

каков механизм упрощения творения музыки, когда ты владеешь инструментом? Суть в появлении структур в мозгу, появлении пространства, которым ты можешь легко манипулировать. Когда есть только схемы в сиквенсоре, тебе сложнее ими манипулировать (а не проще, как могло бы показаться). При этом, как и в случае с критиком, важно ловить кураж, а это возможно, если ты можешь поймать ритм, и он не рвется обращением к внешнему инструменту. Вероятно, даже нейросети здесь не помогут (хотя технологии - это не всегда плохо, нужен просто искусный инструмент, но этот инструмент станет ограничением все равно, потому что его "форма" определит и "форму" творения и соответствующие настроения и пути создания нового - металл не создали бы без дисторшена)

​​Понимание - это не что-то очевидное и противоположное сложным логическим индуктивным и дедуктивным построениям. ОКР показывает, что любое понимание работает схожим образом, просто чаще всего улики для картины понимания собираются сами собой, не требуя осознанных усилий. ОКР, вероятно, ломает существующие бессознательные системы (и тут, скорее всего, есть взаимное циклическое влияние склонности к осознанию и склонности к ОКР - через травматический опыт неуправляемости жизни?). Окр выглядит как набор странных ритуалов, потому что с этим сложно, не сподручно управляться, непонятно, что именно и как нужно ухватить. Отсюда множество разносторонних проверок, иногда бесполезных, которые направлены в конечном итоге на устранение чувства тревоги (влияют на это, скорее всего, время концентрации на этом, новизна "типа" проверки, сконцентрированность), а действуют как работа сыщика, который ищет путь к картине по принципу “что плавает как утка, крякает как утка, выглядит как утка, наверное, утка и есть”: “если я дергаю ручку и дверь не открывается, если я это ощущаю, вижу и слышу, если я посчитал обороты ключа, если ключи у меня в руке, то значит, дверь закрыта”. Здоровым людям это не требуется, потому что память (читай: понимание) у них появилась самопроизвольно.

​​Забвение прошлого и его тьма создают ситуацию, в которой представление племени аймара о времени становится открытием для западного человека. Здесь важно влияние культуры. И еще играет роль то, что наше зрение обращено на будущую траекторию движения. В каком-то смысле то, как глаза обманывают природу времени, создает препятствие для правильного восприятия времени. Вероятно, в целом, особенности нашей физиологии наряду с традициями речи, которые тоже частично сформированы особенностями устройства физического мира и особенностями устройства и работы тела и мозга (снова вспоминаем эффект буба-кики), создают сложности с тем, чтобы воспринимать происходящее как оно есть, мешают "ломать" естественную установку. А помогают это преодолеть технологии, изобретения. Аймара повезло заметить это за счет того, что они пользовались особым способом гребли, который в свою очередь появился из-за большего удобства. Представления людей о происходящем меняется вслед за изобретениями ("время циклично" после изобретения колеса, "в начале было Слово" после изобретения книги, этот пример восприятия времени у аймара после появления особого способа гребли спиной вперед). Ответить на вопросы, вероятно, в целом нельзя чистым познанием. Мы находим новые модели, только опираясь на уже созданное (потому что мир слишком сложен для нашего кошелька Миллера?), либо прямо изобретая их на основе ранее созданных моделей. Ответы всегда "изобретаются". В целом, отчасти и вопросы тоже "изобретаются", вернее, пространство уже созданного создает правила игры и через это - почву для формирования вопросов. В творчестве, науке, технике и философии срабатывает один и тот же принцип: интуиция "надиктовывает" человеку творение, сознание его воплощает, мир его оценивает (фактами или эмоциями других людей). Философия часто принижает технику, но это несправедливо, если учитывать, что философия и наука работают по тем же лекалам.

​​дополнение к предыдущему посту

Человеком управляет то, что он понимает, но только до тех пор, пока он не додумается взлететь над этим смыслом и придумать свой. Поэтому для некоторых людей простые разжеванные смыслы - это что-то мимолетное. Это зависит от множества факторов, не только от ума. Умный человек может долго держаться за простую мысль и не сомневаться в ней. При этом ценят люди то, до чего дошли сами, поэтому хороши те способы подачи смыслов, которые работают по принципу майевтики или долго водят кругами, выдавая важное в самом конце (это один из механизмов запоминания - мозгу важно, что было в конце). Важно, вступает ли смысл в конфликт с опытом и есть ли вообще возможность для буквальной проверки смысла (тут отдельный вопрос, как возможно понимание того, для чего у человека нет опыта, и что сама возможность понимания смысла без опыта говорит о смысле и об опыте). Еще важно, что бывают ситуации, где есть предчувствие понимания, но оно дается не до конца или не дается совсем. В философии это можно назвать самым важным аспектом. Что сильнее делает философское вопрошание бесконечным, особенно на контрасте с научным знанием, которое в большинстве сфер (особенно прикладных) конечно, а в редких вопросах похоже на философию (математика, теоретическая физика, нейробиология, происхождение жизни, теория хаоса) - ответ все время отдаляется, и чем больше научные вопросы на философские, тем они “бесконечнее”? Только ли в их сложности дело? Что делает главные философские ответы такими неуловимыми? Про них забывают, от них устают, они надоедают, за это их считают неактуальными и неважными, неуместными. В чем дело? В постоянном появлении новых смыслов из-за самой природы понимания, которая создает основу для нового смысла тем, что оно произошло? Или же дело в максимальной абстрактности и сложности проверки на своем опыте? Или в том, что, наоборот, это опыт, который буквально дан каждому и максимально близок? Или потому как раз, что он максимально близок, но поэтому же доступен только тебе? Или потому, что опыт восприятия подстраивается под понимание? Но почему тогда появляется новое понимание, если опыт подстроился к старому? Какова мотивация и причина отвержения старого смысла в масштабе жизни отдельного человека? В новом опыте? В стремлении превосходству? В природе и в конечности удовлетворения? Интересно, что есть тонкий баланс между удобоваримостью смысла для человека (сложно давшийся смысл дольше будет актуальным) и умением и привычкой человека впитывать новые смыслы (если приучить человека “грызть гранит”, приучить к сложной подаче, которая призвана задержать смысл в его голове, как что-то ценное за счет приложенных усилий, это создаст привычку постоянно обновлять смыслы, если “пробудить ото сна” кого-то, потом не получится его остановить, и то, что его пробудило, он тоже отбросит). 

Понимание подчиняет человека, но без этого подчиняющего понимания не может случиться и противостояния и освобождения. Это указывает на что-то фундаментальное о свободе, о людях, об их взаимодействии и природе, о жизни в целом (недаром Гегель обращался к образу распускающегося цветка). Неживая природа работает иначе, а вот все живое – это накапливающее следы-отражения зеркало, которое одно обладает возможностью парадоксальной свободы через отрицание несвободы.

Сосуществование, противоборство и вечный поток сменяющих друг друга смыслов отпечатывается в одном и том же зеркале: и в «смертной соме» и в «бессмертном сознании». Это создает систему противовесов, циклы обратной связи и баланс между экспоненциальными зависимостями. Сбои в этой системе обладают огромным влиянием, особенно в контексте того, что все точечные зависимости связаны друг с другом в единую сеть, где, потянув за одну нить, влияешь на всю сеть сразу. Баланс сохраняется за счет ассиметричной системы противовесов - других экспоненциальных зависимостей. Их взаимное влияние почти никогда не бывает симметричным за счет того, что было описано выше: новые смысла рождаются через выход из пространства старых. В физиологических механизмах мы видим отпечаток эволюции микроорганизмов, которые перешли от противоборства к сосуществованию, в первобытных закономерностях высшей нервной деятельности и эмоциональных реакций человека – отпечаток истории обезьяны, которая успела пожить и в безопасности/довольстве на деревьях, и в суровых условиях саванны. А в конкретных мыслях людей мы видим, с одной стороны, отпечатки диалектического движения культуры, а с другой, - личный опыт изменения мировоззрения. Это создает, в том числе, сверхдетализированную систему убеждений и взаимоотношений. На уровне одной жизни это проявляется, например, в том, что человек исполняет свой долг, но не тогда, когда исполнения этого долга агрессивно требуют те, на кого этот долг направлен, а в масштабе социальных явлений можно вспомнить уже упомянутые самоисполняющиеся пророчества или, например, кривую Лаффера.

Пророк не предсказывает будущее, он его формирует по принципу «не думай о белой обезьяне» (например, когда придумывает понятие «невроз»). В этом, а не в умении моделировать будущее, заключается сокровенная сила, делающая пророчества самоисполняющимися. Интересно, что не сразу осознаваемая суть вот этой мысли выше, как и любой подобной объясняющей что-то мысли, состоит в том, чтобы найти способ нейтрализовать механизм, порождающий и дающий силу тому, что объясняется. И единственная (раз уж не думать не получится) возможность сделать это (не думать о буквальной белой обезьяне) – это думать о белой обезьяне как о концепте, объясняющем суть пророчеств и суть мышления. В таком случае ты БУКВАЛЬНО научаешься НЕ думать о БУКВАЛЬНОЙ белой обезьяне – от образа животного, покрытого белым мехом остается лишь фантик, встроенный в изображение феномена пророчества, построенного на невозможности не думать об упомянутом. Это изображение объясняет его суть и через превращение «двигателя» этого феномена в «фантик» ломает его. Может быть, в этом заключается мотивация всех попыток окинуть взглядом сверху что-либо: выйти из пространства, в котором работают соответствующие правила и так лишить их власти над собой.

Понимание того, что наделяет конкретную мысль силой понимания, лишает ее этой силы. Объяснения лишают объясняемое жизни, это как вскрыть живое существо: понимание убивает «магию», а в случае, описанном выше, - понимание понимания убивает «магию» понимания. Интересно, что «магия» - это ведь в своей сути что-то действующее, но непонятное, и как только понимание появляется, - это уже не магия. Объяснение феномена пророчеств вытягивает жизнь из яркого образа белой обезьяны, лишает словосочетание визуализации, выветривает, улетучивает и гасит смысл, перетягивает внимание на новый образ меткой мысли, заметившей, что образ белой обезьяны хорош для объяснения того, как мыслит человек. Также и жизнь «улетучивается» и гаснет, когда экспериментатор достает из лабораторной крысы содержимое, чтобы крысу «объяснить». Неслучайно все-таки традиция речи сделала жизнь «улетающей» и «гаснущей» в момент смерти.

В вопросе о происхождении истины можно пройти от понимания истины как достоверности к представлению о ней как о понимании. И в поиске природы этого понятия важно, что, во-первых, смысл обретает власть над человеком, когда понимание случается, а во-вторых – что человек может сопротивляться даже уже свершившемуся пониманию. Вероятно, природа процессов, происходящих со смыслами в истории, заключается именно в этом сопротивлении, и поэтому же истина в некоторых интерпретациях представляется недостижимой или вообще не существующей. Люди сопротивляются пониманию разными способами: примитивными, не рождающими продолжений – когда вытесняют то, что поняли, или «забалтывают» это, и более совершенными – когда создают новые смыслы, бросая взгляд сверху на старые.

Вероятно, поэтому диалектическое движение имеет вид спирали – новый смысл противопоставлен старому, еще более новый – предыдущему, и поэтому похож на старый. Но так как это движение каждый раз направлено вовне из предыдущего пространства правил отвергаемого смысла, отрицание отрицания не может совпадать с первоначальной мыслью. Человек, который первым взглянул на все это сверху, ожидаемо посчитал себя концом истории – он вышел из пространства, в котором существует «спираль», когда описал ее. Но: он сразу же стал продолжением этого «фрактала». Сделать себя неуязвимым к дальнейшему движению нельзя, ты остаешься в том же потоке поднимающихся друг над другом мета-мыслей до тех пор, пока тебя можно понять. И: ты можешь осознать (читай: понять) и это, и попытаться защититься искусственным усложнением созданного тобой нового смысла, - но у тебя не выйдет. Поэтому и первый текст о природе диалектики, и текст о природе текста о природе диалектики тоже станут «фантиками». Забавно, что в контексте всей мысли получается, что и само это только что прозвучавшее предсказание – всего лишь попытка найти новый способ защититься от новых смыслов, создав «пророчество». И это – тоже. И это.

Думаю, дело в том, что даже новорожденный - уже не "чистый лист" каким-то образом. Тут опять что-то про буба-кики и доречевой опыт. Окружение и родители, социум работают над широтой, количеством констант, над углублением будто бы мы сами работаем или что-то больше, чем мы есть.

Любое типирование людей, по большей части, описывает культурный код, а не психику (биологию мозга). Принцип тот же, что и в случае описательной систематики в биологии до появления знания о днк. В условиях, в котором нет понимания механизмов формирования "кода" конкретного сознания, приходится опираться на наиболее ярких героев культуры и их качества и внешние особенности личности. Что интересно, такой подход частично работает, дает некоторые ориентиры - выделяющиеся места на карте возможных характеров людей. Но помимо того, что такой подход не учитывает траектории путей к этим местам и механизмы движения по этим путям, важно, что какой-нибудь условный Дон Кихот как типаж отсылает не только к биологическим детерминантам, но и к тому, что некоторые люди из культуры усвоили его образ как популярного персонажа, при этом подошел он только определенным людям с определенными качествами, которых, может быть, и нет у самого литературного персонажа (поэтому описания типов не полностью совпадают с образами соответствующих персонажей, есть что-то дополнительное сверх этих образов).

Но что, если ориентироваться в описании соответствующего типажа людей не на Дон Кихота, а, например, на Одиссея. Это архетипичный образ с архетипичными целями. Вероятно, типирование людей стоит направить по тому же пути, по которому пошла систематика в биологии: по пути эволюции (истории возникновения) и генетики (культурного кода). И: что если идти не от героев, а от сюжетов? Важнее не то, на какого персонажа похож или хочет быть похожим человек, а то какой сценарий он ожидает от своей жизни (тут был текст, который косвенно с этим связан, "Гамлет в львиной шкуре"). Кто-то ищет зеленую дверь, кто-то Грааль, кто-то ждет чуда, кто-то - испытаний.
в общем. На основе идей Юнга и Питерсона, истории кристаллизованных человеческих фантазий (мифов, астрологии и прочих идей, имеющих ценность исключительно как зеркал и портретов человеческой природы), 4 циклов Борхеса, 36 драматических ситуаций Польти, архетипичных сюжетов из религий и мифов можно было бы создать психологическую систематику гораздо более точную, чем существующие. Главное - учитывать происхождение и сохранившиеся следы прошлых столкновений культуры с миром и людей с культурой.

Идеи соционики плохо работают, потому что нужно принять идею о том, что соционика описывает культурный код, а не биологию. И поэтому, в том числе, она отчасти правдиво описывает людей. Но только потому, что люди усваивают характеры персонажей историй. В итоге, нужно пройти дальше и сделать эту систематику точнее, используя деление не по персонажам, а по типам сюжетов. Люди примеряют на себя по большей части не персонажей, а ситуации целиком, поэтому в основе их характеров нужно искать не персонажей (которые являются только частями ситуаций), а ситуации - истории, сюжеты целиком. И психология и психоанализ отчасти немного делает это, когда выискивает архетипы или комплексы имени кого-то (Эдипов, например).

Каким образом детей захватывают определенные истории, которые потом ложатся в лейтмотив и длятся всю жизнь? Почему один человек выбрала это, а его сосед того же возраста выбрал иное, хотя они могли существовать в одной среде? Если послушать рассказы родителей, то они часто утверждают, что их мелкие дети выбирают сами определенный мультик из множества и крутят его до изнеможения или просят рассказывать определенную сказку снова и снова. Можно было бы предположить, что родители могли одобрять как-то выбор, но это не совсем так, родители обычно запрещают что-то, но не одобряют выбор из и так хорошего. Если тоньше и точнее сформулировать вопрос, то почему и как мы впечатляемся? Выходит, что это как с отпечатком пальца - всегда уникальный рисунок.

Где точка перегиба в этой сети? Что, если представить ребенка как уже сложившуюся нейросеть? Допустим, фантастиеский сюжет, где учится не 3-летний ребенок, а грызун, который в целом должен жить 3 года, но ему на 3 году ввели препарат, который развил ему мозг и добавил 70 лет жизни. И вот у тебе есть опыт 3 лет жизни, который определяет предрасположенности.

​​Внутренний мир - это отдаленное место, бродить по которому сложнее, чем по реальному миру. Недаром говорят про задумавшегося человека, что он сейчас далеко. Это плохо вяжется с идеей, что внутренний мир - это что-то самое близкое и родное. Причиной появления этой идеи является то, что туда просто нет хода никому, кроме тебя. Но важно, что в контексте такой (феноменологической?) постановки вопроса нет оснований думать, что ТВОЙ реальный мир доступен кому-то еще. Просто есть привычка так думать. Но что мешает тогда воспринимать других людей в твоем внутреннем мире, как реальных? Ведь даже в вопросе подвластности твоей воле они часто менее сговорчивы, чем люди в реальности. У vldl был скетч, где особо тупой персонаж был уверен, что если он во сне видел другого человека, то этот человек тоже должен знать, что было в его сне. Что забавно, в другом скетче этот же персонаж думал, что умение читать и говорить про себя означает, что у тебя есть способность к телепатии. Есть что-то скрытое гениальное в этой идиотии, какая-то основа для другого понимания (особенно во втором примере). В такой первобытной, детской интерпретации того, что привычно и обыденно, что объяснено общеизвестной общепринятой "очевидной" интерпретацией, что принято всеми, по поводу чего не думают, не спорят, есть путь к более глубокому пониманию феномена внутреннего мира.

​​"Фрейд уверяет нас, что субъект — это не разум его, он лежит на другой оси, он разуму эксцентричен. Субъект как таковой, то есть функционирующий в качестве субъекта, представляет собой нечто иное, нежели адаптирующийся к внешней среде организм, и всё поведение его говорит — для того, кто умеет его голос расслышать — совсем из другого места, нежели та ось, которая видна нам, когда мы рассматриваем этот субъект как функцию индивида, т. е. как обладающего определенным набором интересов, базирующихся на идее индивидуальности. Попробуем держаться пока этой топологической метафоры — субъект децентрирован по отношению к индивиду. Фраза „Я — это другой“ заключает в себе именно этот смысл"

Нужно суметь заметить, что насущное ближе всего, несложно прийти к мысли, что я - скорее снаружи, чем внутри. Более того, никакого "внутри" нет вообще, а реальный мир, настоящее в каком-то смысле ближе к "я", чем внутренний мир. Путешествую по своему внутреннему миру, как будто в потемках удаленно управляешь персонажем из игры. В реальном мире все гораздо болле доступно, под рукой, обстановка внутреннего мира ускользает меняется, и хотя в общих чертах мир "внутренний" похож на "внешний" (он - ограниченно поддающаяся изменению данность в обоих случаях - в том числе в этом проблема солипсизма: он игнорирует тот факт, что мир "фантазии" часто не менее болезненен, чем реальный), он обладает особым свойством. В реальном мире только часть закономерностей изменяемы, так как являются формами и поддерживаются формами. В мире воображения все закономерности такие. Сама структура воображаемого внутреннего мира более течучая. Во внутреннем мире не всегда удается достичь места, в котором раньше находилось что-то необходимое (этого места может больше вообще не существовать), а если и удается - того, что ты искал, может там уже не быть (в реальном мире вещи исчезают, когда их забирает кто-то или что-то реальное, во внутреннем мире - проекция это реального). Внутренний мир структурирует мир реальный, в каком-то смысле реальный мир - это проекция, создаваемая освещением, источник которого стоит внутри более отдаленного внутреннего мира (сам внешний мир нам недоступен, проекция внешнего мира доступна только вместе с проекцией внутреннего, проекция внутреннего доступна сама по себе, хотя и подвержена влиянию проекции внешнего). Вернее, сам источник расположен еще дальше, а проекция более удаленного от "я" внутреннего мира накладывается на проекцию внешнего, вплотную расположенного к "я" - внешний мир расположен буквально прямо на нашей сетчатке, кончиках пальцев, на языке и на барабанных перепонках - хотя правильнее было бы говорить именно о самих чувствах, а не об органах - они последующая интерпретация, мотив в рисунке проекции, мотив более высокого уровня - опять же, уровни здесь (как и "источник освещения") - тоже интерпретация, ведь доступна только проекция - но это не важно, если исходить из того, что мы хотим получше рассмотреть проекцию - а интерпретация с 2 проекциями и источником света кажется подходящей. Что интересно, в контексте всего этого внутренний голос становится внешним (удаленным от "я" сильнее, чем насущное) голосом, а его источник оказывается совпадающим с тем самым "источником света" (забавно, что творческие люди говорят иногда, что идею им как будто надиктовывают, как будто они только трансляторы: человек - такой же транслятор социального кода, как его тело - траслятор генетического). Какое место у речи как реального, а не внутреннего голоса в этой модели: ее источник как будто бы не совпадает с источником внутреннего голоса.

​​Иногда бывает, что в голову приходит пара строчек или несколько нот, и ты не можешь их продолжить, но при этом чувствуешь все же, что в них что-то есть. И это интересный вопрос, как мозг ощущает в этом потенциал, при том, что не может продолжить. Может быть, продолжение таки есть, интуиция его уже нашла, но сознание это вытащить наружу не может? Эту версию, кстати, может подтверждать тот факт, что если очень долго такой черновик не смотреть, он перестает казаться перспективным. Вероятно, в таком случае неосознанное продолжение забылось и исчезло. Может быть, природа интереса и любопытства в принципе построена на том, что в мозгу есть зачатки сформированной модели, которые и притягивают внимание, а когда нет совсем ничего, нет и интереса. Потребности возможны только тогда, когда для этого есть структуры в мозгу. То же касается ощущения понимания: во всех сферах знания нужно знание соответствующего "языка" - языка культуры, науки, морали, а значит - наличие соответствующих структур в мозгу.

​​“Истины”, которые озвучиваются в цитатах великих людей - продукт мысли людей, у которых есть свои слабости, которые могут заблуждаться. При этом они ситуативны, не абсолютны. И даже если в большинстве случаев они работают и в целом верны, они не гарантируют того, что может происходить что-то прямо противоположное их выводам, особенно когда дело касается социальных вопросов. Кажется, что механизмы веры, моральных ориентиров, того, как люди принимают решения и составляют суждения, подобны тому, как выглядит результат этих явлений в моменте (именно в моменте, поэтому истина ситуативна) - монолитно, единственно, без вариантов. Людям в целом сложно воспринимать вероятности, ведь в их прошлом нет никаких разветвлений. Но если все же получается на своем опыте увидеть это иначе (например, оспорить своей собственной судьбой авторитетное общеизвестное мнение, никем не ставящееся под сомнение), выбор в целом начинает даваться проще - ты сильнее привязываешь его к уникальности своего пути, становится проще оправдать желание, которое идет изнутри.

​​Проблема, задача, вопрос, загадка и желание сходны тем, что по сути являются кристаллизованным руслом, ведущим к определенному пустому месту - для заполнения пустого места. Русло создает устремленность к заполнению и при этом одновременно своей формой определяет место, требующее заполнения, и то, как именно оно будет заполнено. Условия задачи определяют не только то, какое решение будет у задачи, но и то, какой о чем будет спрашивать задача: условия как бы указывают на то, какой о каком месте нужно задать вопрос, где именно то "где?", которое нужно найти (если условия говорят о количестве яблок у Пети и у Васи, вряд ли заданием будет найти расстояние от города А до города Б). Потому что условия потому и называются условиями, что являются путевыми вехами и определяющими чертами, которые своими свойствами указывают на ответ. Поэтому говорят, что правильно заданный вопрос сам приводит к ответу. Это работает и в случае естественных загадок, и в случае искусственных задач: в первом случае условия примечают, чтобы учесть и по ним раскрыть загадку, во втором "улики" специально предварительно раскладывают в правильном порядке, чтобы создать пример для тренировки. Условия, формирующие ландшафт вопроса, родственны тому месту, в которое ведут "русло". Это место - такая же часть ландшафта. В целом вопрошание можно представить просто как еще одну форму речи. Вся речь движется по подобному руслу, и уникальной природой и особенностью обладает не место, к которому ведет вопрос, а речь в целом: то, откуда, к чему и почему она "течет". Заполняя места для ответов особым образом, поток речи меняет ландшафт, по которому течет, создает новые берега для самого себя и определяет тем самым новое "пустое место", о котором задается вопросом. Ответы создают ландшафт для новых вопросов и определяют места новых ответов, а также то, как именно они будут заполнены. В случае задач, исследований или расследований это довольно легко визуализировать, в случае простых вопросов условие часто не проговаривается: например, простой вопрос "где ты?" подразумевает изначальное условие - необходимость передать какую-то вещь, к примеру. Это изначальное условие по цепочке запускает поток новых вспомогательных вопросов, позволяющих через заполнение соответствующих пустых мест создать условия, ландшафт для для заполнение последнего, искомого пустого места.

​​Распознание смысла текста происходит тем проще, чем ближе по форме структура смысла текста к структуре содержимого памяти читателя (осведомленность в теме). В случае, когда расшифровка смысла происходит с трудностями, реакция читателя на это также определяется структурой его памяти (склад характера, конституция личности). Мышление склонно отторгать новые смыслы, если они несовместимы с имеющимися, и активно вытеснять мысль о собственной неспособности усвоить идею, если она оказывается мышлению не по зубам. Этот процесс происходит настолько бурно, что физиологические эффекты оказываются теми же самыми, что и при физической боли (было исследование, в котором путем визуализации активности в мозге показали, что это действительно так).

В целом, нормы поведения и самоуважение чаще всего не позволяют человеку буквально признавать, что смысл ему недоступен или неприятен. Поэтому человек неосознанно пытается канализировать боль. Неприятные ощущения причиняются идеями, ставящими под сомнение имеющиеся у человека убеждения и/или уверенность в том, что рядом нет другого человека, рядом с которыми он выглядит глупым ("другим человеком" в этом случае может быть и текст). Человек имеет потребность эти неприятные ощущения как можно быстрее нейтрализовать. Это работает не со всеми и не всегда, но часто в подобных вопросах так или иначе выраженная агрессия является опознавательным сигналом, указывающим на то, что человек травмирован встретившимся ему смыслом.

Агрессия может проявляться по-разному, но самым простым и от того чаще всего используемым способом защиты от смысла является обесценивание. Почти всегда, когда при прочтении текста мышление раздраженно подкидывает идею "это "вода"/бессмысленно/неважно/бредово" (а не "кажется, я не понимаю, что тут имелось в виду и почему это важно"), имеет место быть защитная реакция. На это накладывается отсутствие эмоционального отклика, обусловленного наличием согласующегося со смыслом опыта (либо наоборот - травмирующий резонанс с имеющимся опытом), и вместе это формирует убежденность в том, что встретившийся новый смысл - это мусор, "не-смысл".

Если рассмотреть вопрос отстраненно, если учесть механизм работы мышления и речи, то ясно, что мысль и мотив стоят за каждым написанным словом: и за текстом, и за озвученным мнением об этом тексте. Приглушенность эмоций в защитных реакциях и привычность, обыденность этих реакций маскирует то, что такая реакция является защитой, а не просто оценкой или сообщаемой информацией. Привычность осмысленности речи маскирует смыслы текстов и то, что смысл вкладывается всегда, особенно тогда, когда это не текст сообщения в личном общении, а публичный текст (книга, статья). При этом чем ярче эмоциональный фон человека, тем проще ему не замечать собственные мотивы и оценивать природу собственных реакций (холерику, вероятно, сложнее разграничивать и распознавать свои эмоции и сложнее обучаться этому распознаванию), а чем ярче смысл текстов, к которым он привык ("социальная и эмоциональная нагруженность"), тем сложнее ему различать смысловые интонации в текстах, кажущихся на первый взгляд очевидными и бессмысленными.

​​Вера трендам, мнениям и операциям в культурном коде - это обратная сторона теорий заговора, тотального неверия и убежденности в чужом эгоистичном замысле. Это две эмоциональные, слепые крайности. Система, с одной стороны, более хаотична (подвержена случаю) и ситуативна, с другой - более разнообразна. 

Важно, что в каждом узле общей людской сети находится такой же человек, он не может обладать всей информацией для манипуляций, он так же подвержен слабостям и страстям, зависим от случайностей, ограничен. Его спасают и выделяют случай, навык, знания и связи с людьми с похожим капиталом. А еще важно, что никто на самом деле не считает себя плохим, у каждого есть оправдание, и это оправдание действует двояко. Оно не позволяет человеку полностью отказаться от усвоенной морали (чтобы стать условным “рептилоидом”, нужно долго вариться в особых условиях, где от тебя будет отлипать человеческое частичка за частичкой). С другой стороны, объединяясь с оправданиями других людей, эта конструкция обретает силу, становится структурой, которая формирует новые правила игры. 

Не стоит представлять мир бизнеса или мир СМИ эдакой истязающей души Матрицей, которую создали дьявольские машины, ненавидящие людей и лично тебя, где все не просто неправда, а намеренная неправда, анти-правда. Так же неверно и то, что за этой “Матрицей” скрывается исключительно расчет и осознанный план порабощения и ограбления (пусть и уже без ненависти). Проще всего понять систему, вероятно, если попытаться максимально честно и вдумчиво представить то, каким будешь ты сам и что ты будешь делать через, например, десять лет после получения доступа и навыков для управления каким-то большим куском происходящего. Ты останешься собой, но как на тебя подействует возможность получить что-то для себя вкупе с новыми привычками к другому уровню жизни, со страхами (в том числе со страхом потерять этот уровень), с рисками, с ответственностью и давлением конкуренции (падать с пьедестала будет больно, даже если место на нем досталось тебе случайно)? 

Дилемма заключенного постоянно подталкивает людей к тому, чтобы играть не по правилам, придумывать способы их обходить, избегая наказания. Циклично сменяющие друг друга периоды разложения и “иммунного ответа” на разложение определяют правила игры и конкурентоспособность различных видов мастерства. На арене жизни в определенный момент размножившимся “паразитам” становится нечего есть (“продуценты” не вывозят конкуренцию, если играют по правилам в среде, где “паразитов” больше, чем “продуцентов”), тогда они мутируют, становятся “хищниками”. Часть “хищников” после ожесточенной борьбы с другими забирается наверх, легализуют свое право на насилие. Они выходят за пределы “арены” и сами становятся новой “ареной” - телом, на котором смогут завестись новые “продуценты” и новые “паразиты”. Новая “арена” создает новые правила, защищающие ее саму и новых “продуцентов” от хищников, На новой “арене” заводятся новые “паразиты”.

​​Момент, когда главный герой в “Записках из подполья” протягивает деньги девушке в трогательный момент истинной близости - это воплощение страха автора загубить что-то прекрасное. Это что-то обсцессивно-компульсивное. В реальности этого бы никогда не случилось, такое происходит всегда только в пугающих фантазиях “а что, если я сейчас заору благим матом в автобусе, насколько отвратительным и пугающим я покажусь другим людям?” или “а что, если я столкну сейчас этого человека с перрона перед прибывающим поездом, насколько ужасные последствия будут для моей души и жизни?” или “а что, если мне захочется шагнуть в эту пропасть?”.

Но книга - это и есть фантазия, а упомянутая сцена - это воплощенная тревога, это воплощенное недоверие к себе, к темным глубинам своих внутренних порывов, порожденное знанием о том, что сознание и воля - это, по большей части, переоцененный фантик, что то, чем на самом деле является сознание, гораздо меньше, чем то, что за сознание принимается. Мы принимаем за свое и поэтому подконтрольное себе слишком большую часть себя.

Но на самом деле, тьмы даже в неподконтрольной части нас не так уж много. И это подтверждается тем, у скольких людей возникает мысль столкнить человека с платформы, и сколько людей такое совершает. Недаром говорится, что не сон разума порождает чудовищ, а бдительная рациональность, страдающая бессонницей (хоть эта цитата про другое, тут она тоже опосредованно работает). И поэтому же неверна мысль Жижека о том, что в жестокости в компьютерных играх проявляется истинная человеческая суть. Как раз наоборот, дело в том, что понимание нереальности игры есть не только в сознании, но и глубже, иначе картина была бы иной. И это же показывает, что сознание в целом не так уж сильно в блокировании глубинных порывов, оно скорее перенаправляет их.

Что-то подобное есть и в том, что рассуждения Раскольникова закончились убийством. Те, кто рассуждают подобным образом, не воплощают никогда свои пугающие фантазии в реальности, это происходит только в мире фантазий и поэтому происходит в выдуманных историях. А ощущаются такие истории реалистично потому, что подобные фантазии есть у многих. А те, кто совершают преступления, говоря о моральных дилеммах (как Брейвик), на самом деле лгут. Их поведение - глубинный сбой, а не моральный выбор. С ними глубоко внутри что-то не так, что воплотилось бы и без мыслей о морали.

Правда, есть мнение, что у некоторых людей это "что-то не так" заключается как раз в том, что их пугающие фантазии прорываются наружу - в их поведении. Может быть, в том числе поэтому есть фраза про то, что воплощенная фантазия - это кошмар.

Это, в каком-то смысле, снимает с подобных людей ответственность, но при этом указывает на то, как именно их нужно исправлять. Хотя тут можно сказать, что убивают сородичей, например, и другие социальные животные. Но это не означает, что это не сбой. Животные болеют раком и ломают себе ребра, например, которые по идее предназначены защищать легкие и другие внутренние органы от повреждений, а не рвать их.

​​Есть мнение и есть даже исследование о том, что наибольшим влияним на то, чувствует ли человек себя счастливым, оказывают социальные связи, впечатления и достаток. Поэтому идея о важности путешествий, например, - не просто мимолетный тренд. Есть отличный фильм, который чаще всего люди воспринимают как призыв путешествовать - Шоу Трумана. Но есть один важный момент:эв путешествиях важны не толькр новые впечатления и настроенность на них. Можно попутешествовать у себя во дворе так, как не получится за тысячи километров от дома. Дело в том, что происходит в твоей голове. Но не только. Хочется переместиться "в другой плоскости", и ты как бы подсознательно знаешь, что обычное путешествие хоть и может немного тебя приблизить к этому, больше шансов на это, если выбрать другой путь, скрытый, который нужно найти наощупь в самом себе. Хочется другой свободы, большей.

Пилигриму с гравюры Фламмариона не нужно было идти на край света. Нужно было сделать что-то в духе той мысли, что "небо начинается у тебя под ногами". И еще что-то про то, что скрытый от тебя путь, который ты силишься найти, тоже уже под твоими ногами и ты по нему в любом случае уже идешь. Это как удивление от существования. Ты просто внезапно понимаешь, что прямо сейчас ты можешь сам, без каких-либо приготовлений и внешних атрибутов сделать что-то невероятное. Вот та "волчья" мысль про "остаток твоей жизни начинается сейчас" - отголосок этой более общей идеи. Это очень воодушевляет, но это постоянно выпадает из памяти, тебя постоянно затягивает в рутину и ты забываешь.

Сократ в одном из диалогов (может Тимей) говорит о том, что жить философской жизнью может быть не просто - чем ближе к миру идей, тем сложнее, поэтому можно иногда отдыхать, проживая земную жизнь, идя на поводу у страстей души. Но что, если это не философская жизнь, а человеческая?)

Есть еще один забавный момент. Путешествия могут быть продиктованы желанием нового опыта, а могут - желанием сбежать. И во втором случае бегство может быть в другую страну, космос, в мир эскапизма (игры, сериалы), а может быть в осознании существования, и такое бегство укореняет тебя в том, откуда ты на самом деле, и уводит от того, от чего ты на самом деле сбегаешь - от непроживаемой жизни. То, о чем мысль выше, вероятно, в первую очередь в проживании того, что тебе встречается. У японцев что-то про это было, про жизнь в каждом лепестке и каждой чашке чая.

Важнее создавать для себя условия, которых ты не будешь забывать про существование. Поэтому, как это ни ужасно звучит, важны деньги. И еще созвучие с культурным кодом внутри тебя и снаружи - в близких людях и в твоем окружении.

Мнения меняются, и, что характерно, они меняются циклично. Особенно важно держать в уме, что меняется и твое собственное мнение, и оно подвержено циклам, как и все остальное. Это касается интересов, жизненных целей и любви. Поэтому важна самодисциплина. Не потому, что нужно держать слово, данное себе, быть волевым и не лениться, а потому, что то, что уже раз понравилось, с большой вероятность будет нравиться снова после перерыва. И будет обидно покупать на "хаях" то, что продал на "лоях". Нужно много раз проверить, сдохла ли на самом деле лошадь, с которой призывает слезть пословица.

​​"Уверен, что нашему успеху послужило раннее осознание очень простого, но удивительно мощного основного принципа эволюционной биологии: если явственно различимый мотив в последовательности белка сохраняется в течение долгой эволюции, то он функционально важен, и чем он консервативнее, тем важнее функция."
Как в процессе эволюции появлялись "жизненно необходимые функции", как организм существовал до их появления? Как появлялись жизненно необходимые органы и системы? Что говорит о форме эволюции то, что в строении тела имеются жизненно важные элементы, и что они неизбежно постепенно появлялись и формировались, а не существовали изначально? Жизненно важная функция подразумевает влияние на строение всего тела. Поэтому появление и изменение этой функции должно было происходить одновременно с изменением всего тело (как новое становится жизненно необходимым - в этом суть - одновременно со всеми остальными изменениями). В эволюции не только окружающая среда является фактором среды, но также и устройство генома (его строение на уровне молекулы ДНК ограничивает спектр возможных изменений), и устройство тела в целом (геном на уровне реализации информации, которая в нем закодирована). Вероятно, для создания полноценной четырехмерной модели эволюции следует отказаться от привязки к понятиям наподобие "жизненно важная функция" - они создают точки отсчета, которые выстраивают модели, мешающие восприятию общей картины. Это как геоцентрическая модель Вселенной. Вероятно, нужно воспринимать "жизненно важные функции" и "не-жизненно важные функции" как узлы в паутине, обладающие разным влиянием на остальные узлы и на прочность всей паутины в целом. Эволюция в такой метафорической модели - это то, как эта паутина (сеть) сплелась сама собой (тут не обойтись без теории хаоса, эмерджентности и идей про сложные самоорганизующиеся системы и клеточные автоматы)