Правда, есть один тонкий момент. Деррида отмечает, что никакого возврата к простоте у Руссо нет, что его отказ от изощренности – это еще большая изощренность. Что, если с музыкой работает подобный принцип? Что, если простота популярной музыки – это иллюзия?
Понимание искусства требует знания языка. У произведения есть шанс вызвать эмоции у человека только тогда, когда в самом человеке есть «кнопки», на которые можно нажать. Он должен уметь понимать образы, которые транслирует произведение, знать правила «аутентичного» восприятия, иметь набор эмоционально наполненных ассоциаций. Только вместе со структурой знания языка структура произведения зажигает «лампочку» понимания: чтобы что-то открылось, нужен не только ключ, но и замок. Все эти явления не просто открывают дверь к отдельно существующему результату, а напрямую участвуют в построении ситуации понимания - конечной формы, которая и есть результат. Поэтому отличия между жанрами музыки можно свести к тому, какие кнопки задействуются чаще, к каким именно «замкам» слушателя подбирает «ключи» музыкант. Популярная музыка обращается к кнопкам более общим, фундаментальным, под «Teenage dream» Katy Perry будет пританцовывать даже младенец, а вот не уснуть под какую-нибудь джазовую импровизацию сможет не каждый взрослый.
Но и в том, и в другом случае критерий мастерства и вложенных усилий – это эмоциональная реакция людей. И 8-битная популярная мелодия, и сложнейшая оркестровая партия могут быть гениальными, если бьют точно в цель – по культурным и биологическим кнопкам на «интерфейсе» человеческого восприятия.
Это может быть делом случая или результатом кропотливой работы профессионалов, но при любом раскладе простота поп-музыки – иллюзорная. Нам проще заметить сложность того, что легко вербализировать, измерить знаками. Но сложность есть не только в партитурах и в разнообразии эффектов, но и в метком поиске редких «кнопок» на восприятии, откликающихся на пары и тройки конкретных нот с конкретным звучанием. И хоть «кнопка» и удачное нажатие на нее безотносительно культурного контекста может выглядеть просто, за этим всегда что-то есть (при этом «формальная» сложность, очевидно, совсем необязательно обеспечивает способность попадать по нужным струнам человеческой души). Контекст из сложнейших живых структур вырастил и «кнопку», и то, что ее нажало.
Так моллюск создает жемчужину внутри себя. Так материнский организм на основе общих клеточных механизмов и не такой уж длинной записи кода выращивает из одной клетки невероятно сложно устроенный многоклеточный организм с сотнями видов клеток и тканей, с почти невоспроизводимой гибкой и живой, запрограммированной на возрастные изменения структурой. Так зерно прорастает в земле. Так выглядит маленькая простая шестеренка в часах, без которой механизм не работает. Так выглядят сами часы, ключ, отпирающий замок, и сам замок, так выглядит замысел творца, который создал замок, ключ, шестеренку и часы. Так выглядит творец в контексте мира, в котором он родился и вырос.
Есть люди, особенно сильно вплетенные в ткань реальности, они - инструменты ее воплощения. Люди – ключевая деталь, созданная контекстом мира, и при этом они сами – контекст для своих решений и мыслей. Идею «а если бы не было Наполеона, произошли ли бы войны, которые он начал?» можно продлить, задать тот же вопрос еще о множестве факторов и событий, определивших траекторию исторического пути. Но именно человек, имеющий доступ к «рычагам», среди этих факторов обладает наибольшим влиянием. Он - точка, в которой и через которую реальность запускает свое изменение.