پست‌های تلگرام Анастасия Рубцова. Психоаналитик

7. Поскольку сил мало, концентрируйтесь на том, что вам кажется сейчас самым осмысленным.
Если для вас это дети – значит, дети. Остальное левой ногой. Если работа – значит, работа. А остальной мир сейчас в таком хаосе, что может и не заметить вашего отсутствия.

Если все кажется бессмысленным – тогда выбирайте работу, за нее хотя бы деньги платят.

8. И здоровье.
Мне вчера попался термин "medical minimizers" - это люди, которые, отрубив себе случайно пол-ноги топором, заматывают ее полотенцем и говорят "а, само пройдет".

Поскольку быть medical minimizers – очень, очень в нашей традиции, то совершенно точно сдать хотя бы самый базовый набор анализов будет не лишним.
И к стоматологу сходить.
Это знаете как отвлекает от мыслей о конце света.

И вот что может получиться, когда мы последовательны и доводим ремонт до победного конца.
Замок Telč.
Фотографий "было-стало" по понятным причинам нет.

И еще он доооолгий и страшно болезненный.
Многие вещи, которые мы знали про себя и про жизнь, в новую послевоенную конструкцию не впихиваются.
Торчат из нее осколками костей.
Какие-то люди и вещи, дорогие нам, тоже из нее выпали.

Это горе, горе, каждый раз маленькое черное горе.
Иногда незаметное в ряду больших гореваний (так я, например, в какой-то момент поняла, что потеряла группу "Чайф", дорогую мне из детства, и не могу больше включать их песни).
Но поверьте, в психике все накапливается.

В общем, у нас есть поводы для нервного истощения.

Давайте я еще раз перечислю его симптомы, чтобы вы их узнавали в себе без ужаса:

• Усталость, крайняя, дичайшая усталость, и чувство, что мы физически разваливаемся

• Апатия, вот это внутреннее, знаете, "что воля, что неволя", "ну приехали", "лучше уже не будет"

• Крайнее безразличие ко всему. Будущего нет, впереди плотная пелена

• Разобранное состояние мозга, когда время и пространство путаются и спрессовываются

• Могут быть, но необязательно, неврологические симптомы (судороги, мигрени, провалы в памяти, депрессия)

• Ну и может быть еще лихорадочная тревожность до полной потери работоспособности

Что делать – отдельный большой вопрос, не буду все пихать в один текст.
Тексты читать тоже в таком состоянии, знаете ли, непросто.

Как минимум – понимать, что это не "лень", не "блажь", и не мешать организму экстренно тормозить.

Иначе в попытках "быть эффективным", "подвести итоги года и запланировать следующий" мы сейчас потратим последнее.

Дать себе перегруппироваться.

И помнить, что эта усталость – сигнал того, что процесс перегруппировки почти завершен.
Все-таки три года это срок.

Дальше будет - не стану врать, что легче, но уже по-другому.

Фразой года, я считаю, нужно объявить: "Как же я устала, пиздец просто".

По-разному люди описывают эту адскую усталость, говорят "я больше не вывожу", "физически не могу двигаться".
И мозг собрать невозможно, как будто от него отваливаются куски.
И какие-то странные боли во всем теле.

Наверное, говорят люди, это какая-то болезнь.
Может, последствия ковида.
Или опухоль где-то.
Или вообще рассеянный склероз.

Все тут же начинают пить витамин Д в лошадиных дозах и записываться на МРТ всего тела.

Я, на самом деле, не против МРТ всего тела.
Я вообще за любую диагностику.

Но симптомы у всех похожие, а в эпидемию рассеянного склероза я не верю.
Верю я в то, что это симптомы нервного истощения.

Тут люди возмущенно говорят мне: да какого истощения? С чего я вообще могла устать? Я ничего особенного не делаю. Я вообще ничего не делаю!

И я опять и опять повторяю: давайте попробуем поискать причины не внутри себя.
А снаружи.
Снаружи идет война.
Война идет уже почти три года.
Так или иначе, она затронула все русскоязычное пространство.

Если вы сейчас подумали: "Но я же не в зоне военных действий" - поверьте мне, это совершенно неважно. Если вы знаете о войне, она зацепила и вас тоже.
Зона военных действий сейчас в наших головах.

Война – экстремальное событие.

Попадая в зону экстремального события, мы максимально собираемся.
Это называется "состояние гиперфокуса".
Мы достаем неприкосновенный запас сил, который лежал на новый год.
Мы готовы бежать в любом направлении, нападать, адаптироваться.
Мы напряжены, злы, напуганы, но много на что способны. Ругаться с близкими, доказывать свою правоту хотя бы, если уж не пробираться в Казахстан через границу.

По идее, мы пребываем в гиперфокусе, пока длится экстремальная ситуация.
Но на годы гиперфокуса не хватает.
Потому что мы живые.

И после гиперфокуса неизбежно наступает расфокус.
У кого-то раньше, у кого-то позже.
Иных героев хватило почти на три года.

Расфокус - ооочень неприятное состояние, в котором живому организму уже плевать, что там творится вокруг.
Включается экстренное торможение, чтобы нервная система не перегорела.

Но в нашем с вами случае полусдохшего Бобика еще постоянно дергают током высокого напряжения.
В виде жуткой информационной перегрузки.

Мы очень недооцениваем то, какое количество информации (по большей части бессмысленной) проходит сквозь нас каждый день.
Каждый час.
Сто лет назад на человека за месяц обрушивалось меньше, чем сегодня за час.

Нервные окончания визжат и дымятся, но инстинкты заставляют нас снова и снова обращаться к так называемым "источникам информации".
Мозг ищет в них успокоения и определенности.
А находит новые и новые источники тревоги.

Ужасами выгодно торговать.

Мы так устроены, что инстинктивно цепляемся глазами за тревожное, чаще пробегаем его глазами до конца и охотнее делимся им.
А это то, в чем заинтересован любой информационный канал.
Насколько эта тревога выжигает нас изнутри, по понятным причинам редакторов не беспокоит (хотя их тоже выжигает).
Но перепостить тревожную новость про третью мировую мы можем в любом состоянии, задней левой лапой.

И еще.
Давайте не забывать, что внутри каждого из нас происходит большой и сложный роцесс.
Война запустила перестройку всей картины мира в русскоязычном пространстве.

Очень многое из того, что мы знали раньше, приходится развинтить по элементам, пересмотреть и попытаться заново сложить.
Кто хорошие люди, а кто плохие?
Что теперь опасно?
Где можно отдыхать?
Что допустимо, а что нет?
С кем мы дружим, кто нам близкий человек, а кого мы боимся?

Это огромный внутренний труд.
Как разобрать и заново собрать машину, не переставая при этом ездить на ней на работу.

И он совершенно невидимый.
Не получается ухватить его за хвост и предъявить самому себе как оправдание этой адской усталости.

Когда же она, закатывая глаза, говорит: "Ох, эта их чешская музыкаааа!" - я понимаю, что она и русская девочка тоже, и этот имперский снобизм неискореним.

А когда они с украинскими подружками включают "Машу и Медведя" и пищат от общих ностальгических воспоминаний, я понимаю, что культурная мозаика сложнее, чем я могу описать словами.

Через восемь лет у меня нет больше внутренних терзаний и мучительных вопросов "кто я?".

Новая внутренняя идентичность, о которой мы с клиентами так много говорим, отросла и уложилась мягким узором.

Я не чешка и никогда ей не стану (как никогда не стану латиноамериканкой, француженкой или армянкой – и не расстраиваюсь).

Я человек мира.

Я русская женщина в Праге.
Не в изгнании. Не в гостях. Не в мучительных попытках мимикрировать под среду.

Просто русская женщина, которая нашла новый дом.

Это миф, что дом может быть только один.
Дом – это путь, а не место, приколоченное к земле.
Я вам клянусь.

Ровно восемь лет назад 3 декабря мы прилетели в Прагу.
Уже понимая, что из России мы уедем. К сожалению.
Но не думая, что в крохотную Чехию.

Это история любви с первого взгляда.
Которой, как известно, не бывает.

Знание о том, что Прага – мой город, что я его недостающая деталь, накрыло меня волной еще в аэропорту.
И навсегда.

Но многое из того, что я планировала сделать быстро, оказалось, ха, вовсе не быстро.
Язык мы выучили на том уровне, который позволяет не сжиматься от ужаса "аааа, что мне только что сказали, что, что, я поняла одно слово из предложения, аааааа" - лет через пять.
Может, через шесть.

От слов "дети быстро учат языки, она у вас через три месяца заговорит" - меня до сих пор начинает подташнивать.
Бывают. Очень. Разные. Дети.
Единицы из них начинают говорить через три месяца. Норма – через год-два.

Зато многое из того, что казалось страшным на старте, оказалось не страшно вообще.
Не страшно было обрывать ниточки социальных связей и создавать эту грибницу с нуля на новом месте.
Не страшнее, чем распустить и заново связать шапку.

Где-то, может быть, больно – порвалось в неожиданных местах.
Но не страшно.

Зато какие нежные ростки новых дружб наросли за восемь лет. Не только в Праге.
В Италии, во Франции, в Люксембурге.
Оказывается, можно было и так.
Самолет до Рима летит столько же, сколько автобус до города Брно (и стоит примерно столько же).

Сейчас, через восемь лет, дочь моя Улясик прожила в Чехии уже больше времени, чем в России.

И как же это любопытно – смотреть, как внутри твоего личного собственного ребенка переплетаются алгоритмы твоей культуры с алгоритмами чешской.

Например, когда Улясик деловито говорит в торговом центре: "Мам, я тут выбрала себе кофточку и заодно взяла макароны по скидке!" - я понимаю, что она очень чешская девочка.

Нашла пару ностальгических фотографий, кажется, из первого нашего года в Праге - тогда ещё были силы красиво фотографироваться.
Потом они на время закончились абсолютно

Вчера, когда я притащила многострадальные полки, у меня было полное ощущение, что строительного мусора - по пояс примерно.
И мы пробираемся как-то сквозь него.
Во тьме декабря.

Из хорошего - ремонт, как новорожденный ребенок, как тяжёлая болезнь, как щенок, переключает на себя все внимание.
Перестаешь читать ленту новостей, кроме тех, что относятся непосредственно к тебе.
И в каком-то смысле даже выдыхаешь

А в вашей семье что празднуют, Рождество или Новый год? – спросили тут меня на днях.

Ну как вам сказать.

В моей семье празднуют Новый год.
С оливье, селедкой под шубой, красной икрой из банки и утренним доеданием подсохших салатов в лужицах из шампанского.
А, еще с холодцом.

Но я – я праздную Рождество.

Я страшно люблю все это успокоительно-повторяемое рождественское – венки, которые в Праге висят на дверях чуть ли не с октября, календари Адвента, письма Ежишку.

Печенье, его в каждом доме пекут по десять видов.
Я не пеку, но это и не требуется - тем, кто печет, нужно кому-то его скармливать.
И это я.

Ярмарки с каруселями и без каруселей, горячее вино – по-чешски "сважак" и живую елку на центральной площади.
Елку с золотыми шарами.

Мне нравится тихонько зажигать свечи Адвента, каждое воскресенье – по свече.

Первая свеча – с проблеском робкой надежды на лучшее.

Вторая – свеча веры. В декабрьской тьме, когда все устали, когда нет больше сил – только она и мерцает.

Третья - свеча радостной уверенности в том, что что-то хорошее случится обязательно и уже скоро.

И четвертая, последняя.
Свеча сбывшейся надежды.
Вот это чудо встречи – нового свеженького младенца и мира.
После этого пару дней стоит звенящая ти-ши-на.
Мир переваривает случившееся.

А дальше уже я готова спокойно выдержать и Новый год.

В этом году из-за ремонта мне негде развесить календарь Адвента.
Да что там.
У меня двери, на которую можно повесить венок, нет.
Но я пытаюсь ловить Рождество на камеру.
Вот.
И вам покажу.

Скопирую вам сюда веселые картинки из инстаграма.
Вдруг кто-то успеет купить билеты на распродаже - на Самуи или в любое другое место