«Теперь я предлагаю . . . в очень сжатом виде, историю истины... Мне кажется, можно сказать следующее: знание, подобное тому, какое мы называем научным, - это знание, которое, по сути, предполагает, что всюду, в любом месте и в любом времени, есть истина.
<..> Истина может быть спрятана, труднодостижима, но это связано исключительно нашими собственными пределами, обстоятельствами, в которых мы её ищем. Истина сама по себе пронизывает весь мир, нигде не прерываясь. В истине нет черных дыр. Поэтому для знания научного типа не бывает столь скудной, столь незначительной, эфемерной или случайной вещи, чтобы она не поднимала вопроса об истине, предмета столь далекого или в равной степени столь близкого, чтобы его нельзя было спросить: что есть твоя истина? >.<.. И это означает не только что истина вездесуща и вопрос об истине можно поднять всегда, но и что никому не принадлежит исключительная привилегия изречения истины, так же как никто заведомо не лишен права на её изречение, при условии что он обладает орудиями, необходимыми для её выявления, категориями для её осмысления и адекватным языком для её словесного выражения. ‹ › Но, как мне кажется, в нашей цивилизации существовало и полагание истины совершенно иного типа, которое, будучи несомненно более архаичным, нежели описанное выше, подверглось со стороны доказательственной технологии истины постепенному вытеснению или поглощению. И это полагание истины, обладающее, на мой взгляд,
огромной важностью в истории нашей цивилизации, уже потому что оно оказалось поглощено и колонизировано другим, не мыслит истину дожидающейся нас везде и всегда - нас способных выследить и постичь её где бы она ни находилась. Оно полагает разъятую
разрозненную пунктирную истину, которая заговаривает совершается лишь время о т времени гое ей вздумается т о т у т т о там которая не имеет места везде, всегда и для всех, которая не о ж и д а е т нас, ибо предполагает собственные благоприятные моменты собственные м е с т а обитания собственных проводников привилегированных носителей.
Это истина, имеющая свою географию:
дельфийский оракул изрекающий истину, изрекает её только Дельфах и не повторяет слова оракула из другой местности; бог, что врачует в Эпидавре и говорит пришедшим к нему за советом, какова их болезнь и чем следует от неё лечиться, исцеляет и произносит истину только в Эпидавре и нигде более. Итак, это истина со своей географией, HO т а к ж е и со своим календарем, или во всяком случае хронологией
<..П>омимо собственных географии и календаря, эта истина имеет
т а к ж е своих исключительных и привилегированных проводников,
операторов. Операторами пунктирной истины являются те, к т о
владеет тайнами мест и времен, те, кто прошел определенные
профессиональные испытания, те, к т о произносит внушенные слова
или совершает ритуальные жесты, т е избранные, н а к о т о р ы х
истина нисходит: пророки и прорицатели, невинные и слепцы
безумцы, мудрецы и т. д. И эта истина с собственными географией
календарем, проводниками и операторами не универсальна. То есть не
то чтобы редка но рассеянна: это истина, свершающаяся как
событие.
‹..> Эту пунктирную истину можно назвать также истиной-молнией, отличие o m
истины-неба, универсально наличествующей в виде облаков»
_______
«Есть ове серии в западноевропейской истории истины. Серия открытой, постоянной, стройной, доказанной истины и — серия истины, относящейся не к порядку сущего, а к порядку случающегося, данной не в виде открытия, а в виде события, не констатируемой, а
вызываемой, выслеживаемой... истины, которую не обнаруживают по- средством орудий но призывают с помощью ритуалов заманивают уловками, постигают благодаря случаю. Такая истина требует не ме- тода, а стратегии или отношение охоты, во всяком случае
- рискованное, обратимое, воинственное; отношение владычества и
победы, то есть, таким образом, не познания, а власти. >‹. Я хотел
бы п р о т и в о п о с т а в и т ь и с т и н е - н е б у и с т и н у - м о л н и ю , т о е с т ь п о к а з а т ь , что, с одной стороны, истина-доказательство, чью широту и силу,