Марина Шаповалова

Сегодня, 8 марта, Международный женский день.

Между прочим:

Княгиня Ольга провела первую на Руси налоговую реформу (ее муж Игорь не очень удачно собрал налоги с древлян).

Елена Глинская (мать Ивана Грозного) провела первую в Московском государстве денежную реформу.

При царевне Софье открылся первый в России ВУЗ - Славяно-греко-латинская академия, а при Екатерине I прошло первое заседание Академии наук.

Елизавета Петровна учредила Московский университет и первый в России банк.

А вот Екатерина II была хоть и Великой, но последней. Последней женщиной, стоявшей у руля России. И это, конечно, неправильно.

С праздником вас, дорогие женщины!

Напомню, как я тут пыталась отравить радость прогрессивному человечеству. Когда оно в лице евробюрократов бежало ручкаться с прекрасными сирийскими повстанцами, свергшими режим кровавого Асада.

Хорошо получилось?

Десять лет назад было понятно, что не надо лезть со своими представлениями о демократии и антиправительственных протестах туда, где ничего о происходящем не понимаешь.

Ни разу в ходе украинской предвыборной кампании 2019 года, ни одним текстом и ни словом я не агитировала за Зеленского. Но ко мне в комментарии до сих пор приходят люди, абсолютно уверенные и доказывающие, что я это делала. Ни разу за девять лет я не выражала симпатий лично Трампу. Но теперь я «трампофил» и, конечно, «путинская пропаганда».

Уважаемых френдов с чёрно-белой картиной мира прошу дальше не читать: текст будет о том, что я вижу в «зелёном» и «красном».

Симптомы были и до первого прихода Трампа. Я об этом писала. В тех государствах, где проходят реальные выборы с конкурентными кандидатами, со второго десятилетия века явно проявлялся электоральный «запрос на иное». Избиратели всё охотнее и заметнее голосовали за «несистемных». За прежде маргинальные партии и за кандидатов типа «чёрт из табакерки». Для меня это означало, что механизм «западных демократий» сломался. Он почти без сбоев проработал шесть послевоенных десятилетий, он распространялся и насаждался как образец лучшего политического устройства и панацея от всего плохого. Но вот массовый избиратель не где-то в диких туземных глухоманях, а в самых старых демократиях мира, начал вслух заявлять своё несогласие. С чем?

Он, вообще-то, везде и всегда не слишком умный, этот средний массовый, никакими цензами не ограниченный избиратель. И в меру безответственный. И любит стабильность. Поэтому две, редко три партии с их кандидатами десятилетиями сменяли друг друга в правительственных кабинетах – «электоральная серёдка» (создающая своим перевесом большинство) попеременным выбором из двух вполне удовлетворялась, как бы сигнализируя таким образом, что в целом всё, плюс-минус, идёт, как надо. Но вот что-то изменилось. Избиратель посмотрел на свои национальные политические элиты взглядом кота Базилио, соображающего, что его опять облапошили. Он ничего полит-философического не стал формулировать, а просто дал понять, что «этих» больше не хочет – дайте других! Совсем других, не из тех же тусовок. Лучше – отрицающих курс и дела последних десятилетий, потому что единственное, в чём условный средний избиратель уверен – оно таки шло не туда!

При всей несхожести стран и личностей, Трамп, Зеленский, Миллей, АДГ, Джорджеску – симптомы одного большого тренда. Этот «демократический глобализм» (который на самом деле ничуть не больше глобализм, чем «антиглобализм») ломается. Его будут пытаться чинить – тоже отчаянно радикальными средствами(!) – но восстановить в прежнем благостном виде не смогут. Процесс пошёл. Закончится он полным и окончательным сломом миропорядка, в котором мы жили до сих пор.

В происходящем взломе открываются возможности.
На месте Зеленского могла бы быть хоть Верка Сердючка и даже не в исполнении талантливого артиста Данилко. Фигура президента в этом случае – уступка старым правилам игры. Важно было, какая команда стоит/идёт за этой фигурой. И поначалу было похоже, что всё самое живое в Украине и самое интеллектуально состоятельное готово выдвинуться и войти в команду «антисистемного» кандидата. Но… Он мгновенно превратился в крышечку той же системы. Как и несколько его предшественников, заходивших в правительственные кабинеты с мыслью «жизнь налаживается – ничего не надо менять!»

Хотя второй приход Трампа, признаюсь, в чём-то похож на пожар в сумасшедшем доме, но, в отличие от Зеленского, Трамп пока не отказался ни от одного из своих предвыборных обещаний. Он привёл команду, которая сразу начала действовать. И сам делает точно то, что говорил. Ну хоть с этим согласитесь! Можете его проклинать, ненавидеть и объявлять исчадием ада, но он никого не обманул: что обещал, то и исполняет.

Если уж говорить о моих личных симпатиях, то мне нравится Хавьер Миллей. Я не особенно верю в успех его либертарианских планов – возможностей у него гораздо меньше, а опасностей куда больше, чем есть у Трампа и было у Зеленского. Но ему я от всей души сочувствую и за него переживаю: он не просто взломщик, результатом его эксперимента может стать Открытие.

Улыбка Навального

Три дня после похорон не останавливался людской поток к могиле. Циклопических размеров гора цветов на ней. Стихийные возложения вокруг и у храма – от тех, кто не попал, не успел, не смог дождаться. Такого мы ещё не видели. Ни на похоронах Немцова, ни когда хоронили Сахарова, никогда. Значит, дело не только в масштабе личности. Не только в оценке значения ушедшего от нас человека. Или – не столько. Его уже не вернуть. Личным участием в траурном ритуале ничего не исправить. У этого массового действа, вовлекающего тысячи и тысячи, другой смысл.

Символический. Так прощаются не с человеком.

Все понимали, что такого не должно было произойти, потому что в политике, даже самой подковёрной, подразумеваются правила игры. Многие искренне не верили, что под посадкой Навального нет никакого договорняка. С одной стороны, потому что он слишком смело туда сам шагнул: мало кто способен поверить в готовность добровольно пойти на пытки ради идеи. С другой, потому что при благоприятном исходе такая самоотверженность неизбежно создала бы ему политический капитал, значимый в период политических трансформаций. Прецеденты известны, и вероятный в будущем раскол элит не смог бы игнорировать фигуру такого веса. Следовательно, кто-нибудь во властных кругах мог быть заинтересован в сохранении главного узника режима. Трагический финал показал совсем другую картину.

Наверно (а, по-моему, почти наверняка), когда-нибудь, много лет спустя мы узнаем много страшных подробностей о трёх годах лагерных испытаний Алексея. И тогда по-другому посмотрим на его демонстративный оптимизм и смех в глаза садистам-мучителям за несколько часов до смерти. Это мало что изменит: никто не устыдится, отвечать за содеянное будет уже некому, а мёртвые воскресают только в сериалах. Всё, что могло бы произойти в посмертной судьбе Навального, произошло уже сейчас: его политические взгляды, его деятельность, отношения с соратниками и конкурентами, поступки, ошибки – ничто больше не имеет значения. Энергичный образ запечатлелся с улыбкой из прекрасного далёка. Которого без неё не будет.

Такую улыбку у нас привычно называют голливудской. То есть – не нашей. Хотя это улыбка Гагарина. По одной из версий, она определила выбор Королёва. По остальным характеристикам на роль первого космонавта Земли подходили все из группы. Германа Титова «подвело» имя. Но то, что «у парня удивительная улыбка» отмечали все: никто больше так улыбаться не мог. Улыбка Гагарина, покорившая всё человечество, означала счастливое будущее. Оно тогда наступало, несомненно для всех. До весны 1968. А потом стало невозможным.

Провожая Сахарова, мы прощались с прошлым, раздавившим былое оттепельное будущее танками. С прошлым, измучившим людей и страну, отступавшим с боями, всё ещё убивающим. С похорон Сахарова мы, не останавливаясь у могилы, всей страной шли вперёд. Новое будущее ещё казалось смутным, пугающим. Его подмораживало. Но оно уже проглядывало в лицах наших детей. Таких же, как тринадцатилетний тогда Лёша Навальный. Всего два года спустя оно открылось им в новой России. Мы ведь так и думали тогда, что это они, дети уже свободной страны, вырастут и всё изменят. Всё доделают, исправят. И научатся улыбаться жизни, как мы не умели и не привыкли.

В гробу Алексей Навальный лежал с лицом, странно напоминающим молодого Ельцина. Улыбка не оставила его. Уже не счастливая, а будто с горечью удивлённая: «Что, вот так, да?..»

Вот так. Окончательно и бесповоротно. Грубо и по своим простым понятиям кремлёвский тромб показал, что всё живое убьёт. Чтобы никакое будущее нигде не прорастало.

Просто запомним улыбку живого Навального. Чтобы по ней потом узнать и не дать убить будущее, когда оно сможет к нам вернуться.