Ковëр
У нас в деревне как заведено было испокон: кого родители сосватают - и ладно. Родители тоже своему ребенку не враги же, всегда получше партию подыскивали, побогаче да покрасивше.
И вот, значит, сосватали Никите Любашу. Она девка видная, но чердак у нее протекал малехо, может, роняли ее в детстве. Звездочетам всяким верила, гадалкам, хиромантам, прости господи. Все-то будущее ей узнать хотелося. А че его узнавать: спать ложись - наутро будущее и наступит.
Не, в целом она девка была хорошая, если б не ковер. Большой такой, бордовый, с треугольными узорами. Он ей в приданое достался. Ну она его в трубу свернула и к Никите в дом принесла. Мол, не с пустыми руками. А Никита как этот ковер увидел, так и закричал.
В детстве Никитку часто с бабушкой оставляли. Она у него строгая была – хуже надзирателя. По молодости гувернанткой работала, на этикете малость помешалася. Не давала мальчонке ни играться, ни сахару. Поставит его в центре комнаты на ковер и заставляет часами на латыни слова тарабанить. Он и плакал, и в обморок падал – ниче не знаю, стой и повторяй. Сик транзит глория мунди. Так проходит мирская слава. На кой черт в деревне эта латынь ей уперлася? Да только через те уроки бабка Никите все детство испоганила. Когда она преставилась, Никита первым делом ее ковер за деревню отнес, облил керосином и поджег.
А тут, значит, Любаша – точно с таким же ковром, здравствуйте! Он ей говорит: «Давай его сожгем, прошу по-хорошему!» А она ни в какую. Дорог он ей, видишь ли, как память об отчем доме. Вот такая дилемма (слово хоть и красивое, но Никитка его с бабушкой не учил, потому что оно греческое).
Стали они жить. Ковер в одной комнате лежит, Никита в другой. Даже на ту сторону, где ковер положили, мог по полгода не заходить – чтобы настроение не портить. И вот так они много лет прожили, троих детей нажили. Не сказать, чтобы сильно счастливо, но хотя бы мирно.
А и пришли однажды в деревню цыганы. Никитка об ту пору в городе был на заработках. Одна только Любаша с ребятами дома. Заходит к ней в горницу дедушка с золотыми зубами, по сторонам оглядывается.
- Хочешь, - говорит, - Любушка, я тебе на картах погадаю?
Она, конечно, с испугу согласилась – откуда, мол, он ее имя угадал? Баба глупая, будто у соседей нельзя выяснить. Че ей цыган нагадал, она потом так и не вспомнила. Да только золото, какое в доме было, все в платочек завернула и гипнотизеру вручила кудрявому.
А ему, видать, мало золота.
- Какой, - говорит он Любаше, - ковер у вас на полу интересный! А вы знаете, что на нем порча?
- Да что вы такое говорите, дедушка? – Заколыхалась Любанька.
- А вот так! – Цыган головой качает, хмурится. – Ежели от ковра этого не избавитесь, все тут перемрете в скором времени.
Любаша за сердце схватилась:
- Че делать? Научи, дедушка!
- Ну, давай мне твой ковер, - говорит он будто с неохотою. – Заберу его, так и быть, постараюсь порчу вывести. Хотя дело шибко рискованное, как бы самого не зацепило.
- Забирай! Забирай немедленно! – Закричала Любаша малахольная. Скатала свой ковер, цыгану на плечо пристроила. Тот крякнул, но пошел восвояси потихонечку.
А вечером Никита из города возвращается. Видит – ковер пропал!
- Куда дели? – Спрашивает, а у самого чуть не слезы от радости.
Так и так, Любаша ему про порчу рассказывает.
Никита коня из конюшни вывел, повел его за околицу - там цыганы с палатками стояли.
- Нате, - говорит им, - добрые люди, от меня подарочек! Вы у меня из дома ковер забрали порченый. Вот вам мой конь!
- На коне тоже что ли порча? – Не врубились сперва люди цыганские.
- Ну вы же цыганы, вы коней любите!
- Да мы уже давно на машинах ездим так-то, - говорят, - быстрее и удобнее.
И не взяли коня у Никитки.
А он с тех пор такой счастливый сделался, и с Любашей зажили они душа в душу и еще одного ребеночка заделали.
Видать, правда, порча была на ковре-то страшная…