ИСКУССТВО ПИТЬ ТЕКИЛУ
Было время, я собирался умереть молодым от любви. Любовь была так себе, неудачная, зато здоровье было отменным, и мне никак не удавалось умереть от любви, хотя я недоумевал, почему. Тогда я решил спиться и пойти по дорогам, и умереть от алкоголизма (и от любви). Мой друг Стёпа Николаев был категорически против моей смерти и спасал меня всяческими образами. Но поскольку у Стёпы тоже было отменное здоровье, он не знал никаких лекарств, и пытался лечить меня при помощи алкоголя, от которого я втайне хотел умереть.
Если в двух словах, то мы пили, пили, пили, а днем работали, работали, работали, что в значительной части случаев и называется молодостью.
В моде у богачей тогда был напиток, называемый текила. Стёпа силой открытого нрава, бурного темперамента и авантюрного подхода к жизни попадал на выпивающие собрания людей разного социального круга, в том числе и к состоятельным, где попробовал текилу. Это ему так понравилось, что Стёпа решил меня поставить на ноги при помощи нового напитка, секрет которого Стёпа раскрыл немедленно силой мысли. Главное, объяснил мне, мрачному, воодушевленный Стёпа, это лимоны и соль. На вкус текила ничем не отличается от палёной водки, и вообще это ханжество, делать вид, что мы выпиваем крепкие напитки ради их букета. А в «текиле» главное, чтобы была водка (все равно, какого качества), а потом ты ее в себя втрескиваешь, а вот сюда вот у тебя насыпана соль, а вот здесь ты держишь лимон, и ты – опа! Опа! Опа! – накидался и сидишь пьяный.
Мы ссыпали в Стёпину ладонь наши капиталы и пошли на рынок. Кстати, вы, кто знали водку времен Постперестройки, помните, что чем палёнее водка была, тем больше на ней было завлекательных нюансов – и выпуклые медали, и голограммы, и всецветные наклейки. Короче, мы со Стёпой купили водку (две), на которой только что не было встроенного фонаря, радио и бегущей строки о пользе алкоголя, килограмм лимонов и пачку соли. И пошли пить в лес. Водка была адская, соль каменная, а в лимонах костей было больше, чем в леще. Из того, что было потом, помню только, как Стёпа переплыл реку Сетунь, чтобы нарвать там букет из седых одуванчиков, и это важно для повествования, потому что позволяет предположить, что на дворе был месяц май.
Так завершался тридцатый год моей жизни, и предсказуемо завершился 22 августа, как обычно завершаются годы моей жизни. Я не умер от любви, что вы и сами видите, и спиться мне не удалось, что тоже, в общем-то, хорошо. Все мои друзья признали это в мой тридцатый день рождения и, проснувшись после праздника, те, кто оставались у меня на ночь, пошли со мной гулять – не гулять, как накануне, а просто гулять в Матвеевский лес. Мы шли привычными тропинками среди топей, мусорных куч, папоротников до трупа гнилой ивы, где я и Стёпа три месяца назад пили «текилу».
- Вот, - сказал я. - Вот здесь мы со Стёпой пили «текилу».
И чудо! Вокруг поваленной гнилушки вся лужайка проросла нездешними, прелестными листочками. То здесь то там, живые, яркие, дву-, трех-, иные даже четырехлистные выросли лимонные деревья! Их было множество, целая роща, они жизнеутверждающе зеленели, как дубы князя Андрея.
Это одно из лучших воспоминаний моей жизни.
Конечно, потом эти лимоны убила холодная зима, они не были долгожителями, мои лимоны, но ведь где-то, в других жизнях, в теплых краях у кого-то восходят лимоны, и растут, и покрываются душистыми цветами – разве это не источник радости? И с той поры, когда впотьмах я тщетно жду прихода сна, я вспоминаю об этих лимонах, и, осенена радостью, на том лесистом берегу Сетуни душа танцует в их кругу.