В воскресенье мы ездили в Семибратово, ко мне на родину. Это всего 200 километров от Москвы, в Ярославской области. Семибратово - поселок типа городского, прямо на трассе Москва - Ярославль. Да проезжали вы его. С ним, кстати, все в порядке. Он ухоженный и выглядит получше, между прочим, чем тогда, когда я там жил, то есть до 17 лет. Хотя дома-то все те же. Больница, где работала мама. И стадион, который виден с трассы. И сетка на воротах, где я стоял, мне вот кажется, та же.
А НИИОГАЗ, где работал отец, ниоткуда не виден. И я этот НИИОГАЗ никогда в жизни не видел, но я знаю, что он существует, причем до сих пор. Отец куда-то уходил каждый день, и я не знал, куда именно. Закрытая была территория, потому что это была территория завода газоочистительной аппаратуры. Территория, как говорится, смыслов.
Мы первый раз взяли с собой Андреича. Он не думал, конечно, что это окажется самое длинное путешествие в его жизни. В какой-то момент его вроде укачало, и я остановил машину. Справа был лес. Андреич попросился в лес. Лес манил его, как и меня, но мы же торопились, и у Андреича в глазах стояли слезы, когда он получил отказ, и он не держался, а постанывал от обиды на меня.
Потом мы остановились еще раз. На обочине продавали рыбу, грибы, струю бобра и шкуры животных. Было написано, что фотосессия - 100 рублей. За сто рублей можно было сфотографироваться на фоне шкуры волка с его головой и задумчивыми глазами.
-- У-у-у-у!..-- начал подвывать Андреич, увидев волка. - Я боюсь ноу!
Когда он вышел из машины в Семибратове и увидел лужи, я понял: это конец. Дальше он ходил и ездил по поселку грязный с головы до пят, и Даша даже стала спрашивать, есть ли тут "Детский мир". "Детского мира" не было. Детский мир мы привезли с собой, и он сейчас сидел, грязнейший и совершенно счастливый оттого, что смог быстро и далеко убежать, так что его не сразу смогли остановить.
Потом, сделав еще несколько дел, мы пошли в гости к товарищу моего отца и, собственно говоря, отцу моего товарища. У нас все эти годы квартиры были на одной лестничной клетке, а с Серегой мы учились в одном классе.
Там, в гостях, Андреич взялся за размороженную красную смородину. Он объедался такой летом с куста, а теперь увидел в большом пластиковом лотке - и всё. Он деланно морщился и уничтожал ее, именно уничтожал, пока мы разговаривали, а нам было о чем. Мы очень долго могли говорить, но надо было ехать, мы и так уж давно сидели.
-- Дя-я-я-дя-я-я!!! - вопил Андреич, обращая на себя внимание и тыкая пальцем в широко открытый рот, где болтались и перекатывались языком три-четыре-пять ягод.
Потом Андреич увидел на серванте три мягких игрушки и, конечно, очень заинтересовался, причем, зная себя, сразу погрозил себе пальцем и сказал:
-- Нот майн!
Это было трудное решение, но Андреич мгновенно принял его. Однако Юрий Иваныч, увидев это, быстро снял игрушки с серванта и вручил или даже всучил их Андреичу. Тут уж он не стал отказываться.
Напоследок Андреич съел всю полусырокопченую колбасу с тарелки, которую нарезал к нашему приезду Юрий Иваныч. Мы увлеклись разговором и не уследили.
Когда уже сели в машину, Юрий Иваныч рассказал, как дом только летом был покрашен, и Андреичу было что, в свою очередь, потом рассказать Ване и деду Коле с бабой Надей про "дом грин".
Он теперь был с головы до ног перепачкан не только грязью из лужи, но и красной смородиной из лотка, сидел в машине, открыв окно (я уже вообще перестал что-нибудь запрещать, просто сил таких, а главное, желания не было, да и не холодно было, день-то яркий и солнечный получился), внимательно смотрел в это окно и ехал домой.
А я был дома.
