Когда и в какое время он поступил в департамент и кто определил его, этого никто не мог припомнить.
Уважения к нему там не оказывалось никакого. Какой-нибудь помощник столоначальника совал ему под нос бумаги, не сказав даже «перепишите» или что-нибудь приятное, как употребляется в благовоспитанных службах. И он брал, не глядя, кто ему подложил и имел ли на то право. Брал и тут же пристраивался писать.
Молодые чиновники подсмеивались и острились над ним, во сколько хватало канцелярского остроумия, рассказывали тут же пред ним разные составленные про него истории; про его хозяйку, семидесятилетнюю старуху, спрашивали, когда будет их свадьба, сыпали на голову ему бумажки, называя это снегом.
Но ни одного слова не отвечал на это Акакий Акакиевич, как будто бы никого и не было перед ним. Только если уж слишком была невыносима шутка, когда толкали его под руку, мешая заниматься своим делом, он произносил: «Оставьте меня, зачем вы меня обижаете?»
И что-то странное заключалось в словах и в голосе, с каким они были произнесены. Один молодой человек, который, по примеру других, позволил было себе посмеяться над ним, вдруг остановился, как будто пронзённый, и с тех пор как будто всё переменилось перед ним. Какая-то неестественная сила оттолкнула его от товарищей, с которыми он познакомился, приняв их за приличных, светских людей.
И долго потом представлялся ему низенький чиновник с лысинкою на лбу, с своими проникающими словами: «Оставьте меня, зачем вы меня обижаете?».
И в этих проникающих словах звенели другие слова: «Я брат твой».
Николай Гоголь
Шинель
Уважения к нему там не оказывалось никакого. Какой-нибудь помощник столоначальника совал ему под нос бумаги, не сказав даже «перепишите» или что-нибудь приятное, как употребляется в благовоспитанных службах. И он брал, не глядя, кто ему подложил и имел ли на то право. Брал и тут же пристраивался писать.
Молодые чиновники подсмеивались и острились над ним, во сколько хватало канцелярского остроумия, рассказывали тут же пред ним разные составленные про него истории; про его хозяйку, семидесятилетнюю старуху, спрашивали, когда будет их свадьба, сыпали на голову ему бумажки, называя это снегом.
Но ни одного слова не отвечал на это Акакий Акакиевич, как будто бы никого и не было перед ним. Только если уж слишком была невыносима шутка, когда толкали его под руку, мешая заниматься своим делом, он произносил: «Оставьте меня, зачем вы меня обижаете?»
И что-то странное заключалось в словах и в голосе, с каким они были произнесены. Один молодой человек, который, по примеру других, позволил было себе посмеяться над ним, вдруг остановился, как будто пронзённый, и с тех пор как будто всё переменилось перед ним. Какая-то неестественная сила оттолкнула его от товарищей, с которыми он познакомился, приняв их за приличных, светских людей.
И долго потом представлялся ему низенький чиновник с лысинкою на лбу, с своими проникающими словами: «Оставьте меня, зачем вы меня обижаете?».
И в этих проникающих словах звенели другие слова: «Я брат твой».
Николай Гоголь
Шинель
