Publications du canal Жертва научпопа

Москва, ближайшие выходные

Если древние греки посвящали так много времени исследованиям того, какая именно пещера является входом в мрачное царство Аида, то у загробного мира должна быть какая-то география. А если у него есть география – то многочисленные концепции загробной жизни, которые породили религия и культура, не противоречат друг другу: они просто расположены в разных областях глобальной карты загробного мира. А если есть карта – то по пространству можно передвигаться. Стало быть, это пространство нуждается в путеводителе.

Такова идея книги Кена Дженнингса “Загробное путешествие. 100 мест, которые нельзя пропустить после смерти”. С одной стороны, это, конечно, пародия на популярные книжки-картинки вроде “100 мест на планете Земля, которые обязательно надо увидеть перед тем как умереть”. С другой стороны – это не только довольно остроумное описание загробного мира из ожидаемых источников (мифы, Данте, Босх) и из менее ожидаемых (Симпсоны, вселенная Marvel), но и указания – с чем и с кем там можно столкнуться, что там принято и не принято.

Теперь к делу: про книжечки. На полноценную подборку это не тянет, но вот вам две прям прекрасные книги о нейробиологии чтения.

Станислас Деан «Прямо сейчас ваш мозг совершает подвиг». Если понаблюдать за тем, как ребенок осваивает речь – это, конечно, совершеннейшая магия, скажу я вам. А разновидность этой магии – то, как мы распознаем письменные символы и превращаем их в смыслы и миры. Деан проводил исследования того, как формируются навыки чтения и письма. И вот что его занимало: если мозг человека не слишком-то отличается от мозга других приматов, то почему человек способен распознавать письменные символы и комбинировать их, а приматы – не очень? Нейровизуализация работы мозга при чтении показала, что у людей при чтении активируются специальные нейронные цепи. Но: эволюционно такие цепи не сумели бы сформироваться: по меркам эволюционного развития письменность появилась совсем недавно, буквально вчера. Значит, предполагает нейробиолог, у этих нейронных цепей была другая задача, но когда появилась письменная речь – их функция поменялась.

Кстати, у Деана есть еще одна очень толковая книга «Как мы учимся», посвященная когнитивистике и принципам научения.

Марианна Вульф «Пруст и кальмар». Марианну Вулф тоже интересует, как нам, людям, удается обработать ту высокую степень абстракции, которую несут конкретные письменные символы. Она исследует то, как начиналась письменная речь (ирония в том, что мир букв, очень вероятно, начинался с того, что был способом отображения мира чисел), как увеличивался уровень абстракции с появлением токенов, клинописной системы и логографической, и как сейчас развивается наша способность к чтению. И – как водится – изучение отклонений (в нашем случае дислексии) тоже дает нам понимание, как работает процесс освоения чтения.

Ну во-первых: спасибо вам, дорогие, за мощнейшие поздравления меня с днем рождения. И за слова, и за дела – это выглядело настолько фантастично, что я на время утратила дар речи и только сейчас благодарю всех причастных ❤️

Сегодня у меня день рождения. Я проведу его на бегу, в попытках срочно-обморочно разрулить навалившиеся бытовые проблемы. И финансовые тоже. Но знаете, у нас всё обязательно будет – и новый сезон подкаста тоже. И ещё что-нибудь. По этому поводу я только было собралась поставить вам безысходно-оптимистичную песню, которую полюбила этим летом, – и с изумлением вижу, что она исчезла с Ютуба, 7 лет была – и сплыла.
Ладно, её можно послушать вот так.

И если вам когда-нибудь приносил пользу и радость мой подкаст и мои тексты, то поздравить меня можно донатом на Бусти. Или на карту: 4476 2461 2980 9725. Или добрым словом.

Путешествие одной идеи

Если скрестить двух антропологов, то с высокой вероятностью получится антрополог. Правда, заметно это бывает не сразу. В 1939 году у двух знаменитых антропологов Грегори Бейтсона и Маргарет Мид появляется на свет дочь Мэри Катрин Бейтсон. Её мать, Маргарет Мид к этому моменту написала свою известнейшую работу «Взросление на Самоа» (которая, как поговаривают злые языки, хоть и опосредованно, но заметно повлияла на сексуальную революцию 1960-х). А педиатром, наблюдавшим новорожденную девочку, оказался доктор Бенджамин Спок. И он, обсуждая с Маргарет Мид содержание и смысл разных практик ухода за детьми, – в том числе и те, которые Мид наблюдала на Самоа, - очень проникся этими разговорами и системой воспитания полинезийцев. В 1946 году доктор Спок пишет книгу “Ребенок и уход за ним” (в оригинале еще и «с позиции здравого смысла»).

Подозреваю, что существенная часть успеха книги Спока – в его дружелюбной уважительной интонации. Это была абсолютная инновация. Наверное, многим читателям оказалось важно не что именно он говорит, а как. Он не поучает, не встает на табуреточку и не обращается к молодым матерям как безмозглым курам, он призывает больше доверять себе и наблюдать. И да, в первой книге Спока были идеи, перекочевавшие к нему от жителей Самоа при посредничестве Маргарет Мид. Для пуританской Америки они оказались взрывом мозга: что, оказывается, нет смысла кормить ребенка по часам (потому что дисциплина), и можно даже обнимать детей (и они от этого не разбалуются), и вообще не надо все время трястись, что дети разбалуются.

Спок действительно пытался описать систему, в которой есть место вариативности и наблюдению за происходящим, а еще давайте увидим смысл в том, что вы привыкли называть капризами и описывать негативно.

Было продано 500 тысяч экземпляров книги Спока – и молодые родители стали считать ее своей новой Библией. Читатели настолько истово начали исполнять “заветы доктора Спока”, что глядя на это ничего кроме “заставь дурака богу молиться…” на ум не приходило. Поэтому через какое-то время Спок пишет новую книгу, и там старается объяснить: ребят, родительская интуиция, конечно, важна. И умение наблюдать тоже. Но родитель все равно остается главным, ведущим, а ребенок – ведомым. Не надо меняться ролями. А еще у меня нет прямого доступа к истине, не забывайте.

Но книги Спока разлетаются уже миллионными тиражами, а благодарная аудитория кричит: давай еще! Согласны, надо построже! Родители лучше знают!

Любопытно, что в бунтарском 1968 году (ах, давно в прошлом эти разговоры с Маргарет Мид) Спок расширяет и дополняет главу «Дисциплина», и подчеркивает, что авторитет родителя неоспорим, разумные ограничения обязательны, а дети будут протестовать – это неизбежно. Забавно, что пройдет еще полтора десятка лет – и Спока стали обвинять в том, что именно его книги по воспитанию породили это ужасное поколение 60-х, развратное и протестное.

В общем, то, что мы называем системой воспитания по Споку, началось с бесед с Маргарет Мид, а закончилось диалогом с собственным читателем.

Пока меня хватает только на подборки. Поэтому ловите: несколько книг об одежде как способе посылать окружающим кодированные сигналы. И об искусстве их считывать.

Для начала – чудесная лекция Линop Гopалик “Групповая принадлежность и повседневный костюм”: здесь мы движемся по истории культуры и по одежде учимся считывать контекст и символы: что означают вечные жемчужные бусы Мардж Симпсон; почему быть overdressed – значит не принадлежать к той группе, в которой ты находишься; и что случится, если неправильно считать контекст.

Тему говорящего гардероба продолжает сборник “Криминальный гардероб: особенности девиантного костюма” под редакцией историка моды Джоан Тёрни (свежайшая книга, только что выпущенная издательством НЛО). Здесь с одной стороны – чистая символика: особенности “преступных” худи, смысл норвежских вязаных свитеров на подсудимых, почему банды выбирают Адидас, стиль одежды футбольных фанатов. С другой стороны – вопросы о том, может ли одежда влиять на поведение (особенно когда тебе известна ее символика).

Еще одна связка одежды с поведением – в великом труде Ольги Вайнштейн “Денди: мода, литература, стиль жизни”. Кто-то у меня заиграл эту книгу, оно и понятно: чтение – кайф. Костюм денди оказывается только верхушкой айсберга, он маркирует образ жизни, манеры, стиль общения, эпатажность. Все это дается не только в теории, но и на примерах биографий известного британского денди Джорджа Брамелла, французов Барбе Д'Оревильи и Бодлера, дело доходит даже до стиляг.

И наконец: Софи Вудворт “Почему женщины носят то, что они носят”. Вот это настоящее социологическое исследование в элементами включенного наблюдения. Софи Вудворд исследует гардеробы жительниц Лондона и Ноттингема, буквально – приходит к ним домой, наблюдает выбор одежды для разных ситуаций и задает вопросы: а почему ты выбрала это? А что для тебя это значит? И это конструирование публичного образа тащит за собой личные истории, культурную или этническую самоидентификацию, семейные предписания.

Про искусственный интеллект и его людей

Подборка из нескольких книг, расположенных между двух крайних полюсов, один из которых: “аааа, искусственный интеллект убьет всех людей” и другой - “оооо, теперь всю работу можно делегировать ИИ”.

Мартин Форд. Власть роботов: как подготовиться к неизбежному. Мартин Форд ближе к оптимистичному полюсу: он рассматривает ИИ как новое электричество (тут как бы нам старое не отключили, хаха). Дескать, все равно искусственный интеллект уже с нами, более того: скоро он станет общедоступным ресурсом. Поэтому давайте уже разбираться. Чем хороша эта книга: она вводит в контекст. Иными словами: можно купить десяток курсов “ИИ для чайников”, и там дадут определения – как расшифровывается GPT, что такое глубокое обучение и проч. – у Мартина Форда это все положено в контекст: что было до, кто этим занимался, какие задачи решали.

Dennis Yi Tenen. Literary Theory for Robots. 100 с лишним лет назад математик Андрей Марков анализирует последовательность букв в “Евгении Онегине” и пытается вывести наиболее вероятную последовательность букв. Не спрашивайте, зачем. Просто. Но вот проходит сотня лет – и ровно по тому же принципу создаются большие языковые модели (которые всевозможные GPT). Только на сцене уже не буквы, конечно. Ищется наиболее частотная последовательность слов в обучающей базе – и на основании этого генерятся тексты, к которым мы стараемся отнестись серьезно.
И тут мы попадаем в созданную самими себе лингвистическую ловушку, называя генеративный искусственный интеллект - интеллектом. И следом за этим пытаемся разглядеть в такого рода интеллекте сознание. А это тупо синтаксис. И язык текстов, порожденных разными GPT, лишен главной составляющей человеческой речи – опыта (или здравого смысла, если угодно). То есть, набора общеизвестных пресуппозиций, на которых базируются наши высказывания.

Fei-Fei Li. The Worlds I See. С одной стороны, это автобиография и история феноменального успеха: эмигрантка из Китая, в 15 лет переезд в США, нищета, любовь к физике, болезнь матери и отсутствие медицинской страховки. С другой стороны, эта автобиография прорастает в историю развития AI – и становится историей из первых рук и про сверточные нейронные сети, и про машинное зрение (поскольку Фей-Фей Ли стала основательницей ImageNet, содиректором Лаборатории искусственного интеллекта в Стэнфорде, работает с большим количеством команд). С третьей стороны, бросается в глаза (мне) чрезвычайная гибкость героини повествования - гибкость того сорта, что позволяет строить отличные корпоративные карьеры и встраиваться в любые, даже сильно изменившиеся, правила игры, не особо задаваясь неудобными вопросами.

Бенхамин Лабатут. MANIAC. Новинка от Ad Marginem: не совсем нонфик, но и не совсем художественная проза. Это история идей: от фон Неймана, создателя теории игр и создателя архитектуры вычислительных машин, на которой основывался один из первых компьютеров MANIAC – до искусственного интеллекта. Здесь мы погружаемся в мир тревоги и недоумения, куда и зачем мы пришли как вид.
#подборки

Подсчитывала я недавно, сколько 800-страничных романов я прочитала в своей жизни. Точное число: чтобы предъявлять его по требованию. “Маленькая жизнь” на 800 страниц? Благодарю покорно, но двенадцатый восьмисотстраничный роман в мои жизненные планы не входит. И никто не сподвигнет тебя читать 800-страничное. Кроме, ну, может быть, одного там подкаста. Который сначала слушаешь – а потом хрясь! – и покупаешь 800-страничный роман. И не жалеешь об этом.

Крючок, на который я попалась, - биография Вергезе: когда твоя основная профессия – хирург, но в свободное время ты еще успеваешь изучать архивы и дневники своей семьи и писать одну длинную историю. И эта история не отпускает тебя почти 15 лет (именно столько Вергезе писал “Завет воды”).

Вергезе, конечно, не совсем профессиональный литератор (на мой требовательный вкус), а раз так - бери фактуру, которую хорошо знаешь. Поэтому в романе сильно представлена медицина: и заболеваниями, и врачами, и отсутствием врачей в нужный момент.
Есть еще в “Завете воды” занятный эффект: чем дольше длится повествование, тем чаще можно поменять свое представление, о чем же этот роман. Об истории одной женщины? А, нет. Об истории прогресса, запущенного ею в поместье? Кажется тоже нет. Ой, это что, медицинский детектив получается? В общем, чудесное и неторопливое эскапистское чтение.

На крайний случай - эпизод подкаста “Девчонки умнее стариков”, в котором можно послушать о “Завете воды” (эпизод давний, но и я не быстрый олень). Свой-то подкаст я никак всё не успеваю выпустить, так хоть расскажу, как у других. У других хорошо! И регулярно)

“Девчонки умнее стариков” берут в каждый эпизод 2 романа, один из которых вошел в шорт-лист премии “Ясная поляна”, а другой (почему-то) нет. И рассказывают о них так, что их хочется читать, черт возьми.

Про громкую новинку – “Хрущевку” Наталии Лебиной пару слов. Отличный текст о том, как пространство малогабаритных квартир изменило бытовое поведение их жителей. И как поменялся образ жизни людей внутри самих микрорайонов, застроенных хрущевками.
Хрущевки – новый ареал обитания советских людей – нанесли удар и по таким привычным местам молодежных любовных практик, как парадные и лестничные площадки. Их минимализм в хрущевках явно мешал интимным контактам вне квартир.

Кроме того Лебина исследует мемность хрущевки. Книга, при всей своей легкости, очень насыщенная и толковая. Но можно словить еще один крутой эффект, если прочитать «Хрущевку» в связке с одной из ранних книг Лебиной “Советская повседневность: нормы и аномалии”: здесь будет история повседневного быта, начиная с военного коммунизма и до конца 50-х. История эта жутковатая, даже рассказанная не напрямую, а опосредованно - через описание бытовых практик, одежду, еду, устройство жилищ. Допустим:
О плохом состоянии гардероба горожан в первые годы НЭПа свидетельствует и то, что они практически каждый день занимались починкой обуви и одежды. По данным Струмилина, в декабре 1923 года по будним дням служащие занимались латанием дыр на своих вещах в течение 0,9 часа, а рабочие – 0,7 часа. На различного рода развлечения они отводили значительно меньше времени.