Утро выдалось чудное. Снег блестел, наполняя комнату белоснежным сверканием.
Только проснувшись, графиня поняла, что день будет хорошим, и что сегодня она непременно поедет проведать своего мальчика. Но самое удивительное, что именно этим утром она ощутила странную легкость души, будто груз, давивший много лет, был смыт ушедшей ночью.
Не прошло и часа, как графиня стояла на крыльце. Кучер, увидев в руках хозяйки аккуратно завернутый от мороза букет, молча покатил за город на кладбище. Девять лет назад именно сюда привезла графиня своего единственного одиннадцатилетнего сына Сережу.
Откинув меха, она вышла из коляски. Ни души. Что же делать? Потопталась у наглухо закрытых ворот, как вдруг заметила, что между сугробами показался мальчишка.
Несмотря на ужасную худобу и посиневший от холода рот, это лицо чем-то неуловимо напомнило ей другое: красивое, свежее лицо ее сына.
-Кто ты?
Вопрос поверг парнишку в замешательство, и он отвел взгляд. Что-то кольнуло женщину в сердце. Она придвинулась ближе, взялась за ограду, будто опираясь, но на самом деле желая лучше рассмотреть его. Лет десяти, одет ужасно, без шапки, и полуголые ступни торчат из рваных ботинок.
-Твои родители, где они?
-Умерли,-сухо ответил мальчик.
-Как же ты живешь?
-Живу...
Графиня подумала, затем не спеша поискала в сумочке и протянула сквозь ограду купюру. Внезапный порыв ветра запорошил ей глаза и в эту минуту она почувствовала непреодолимое желание прижать к себе незнакомого мальчика.
Смутившись, она повернулась и пошла. И все время, пока шла от ворот к коляске, казалось ей, что сам сын смотрит ей вслед…
Весь день провела графиня в тяжелых мыслях, а ночью металась по постели, то вскакивая, то опять забываясь в зыбком сне.
Опять и опять мелькал образ Сережи, всех картин, связанных с ним. Милый сыночек! Ведь другие дети живут, и переносят болезни, а мы так богаты, и доктор день и ночь не отходил от тебя. За что?! Что я сделала, что сына, единственного, забрал Бог?
Поднялась среди ночи и уставилась на икону Спасителя на стене. Ох, немилосерден Господь!
«Господи! Как же так, за что Суд Твой настиг меня всей тяжестью непереносимой боли?»
Долго молилась, как вдруг–тихая мысль появилась, словно кто-то подсказал: «А ты– милосердна ли?» И вспомнился ей образ мальчика на кладбище, полуголого. Как она с ним обошлась? Милостыню дала–хорошо. А милосердие? Сама села в теплую коляску и в дом уютный поехала, а что с ним–и не подумала. А ведь сына он напомнил, да разве как с сыном она с ним обошлась? Дитя в сугробах замерзает, а она в немилосердии Бога упрекает!
Еле дождалась утра. А в окне–все замело, ночь напролет вьюга бушевала. Смертный холод обуял её: только бы не поздно! Не своим голосом крикнула горничную: «Глаша, запрягать!»
Скоро бежала лошадка. Но вечностью показалась дорога! К счастью, сторож оказался на месте. Уговорила, пустил ее. Узенькая, едва глазу видная тропочка стелилась меж надгробий и подвела к землянке, а там яма в снегу. Помертвело сердце. Кучера своего кликнула, вместе яму разрыли, а мальчик уже чуть живой лежит, свернулся клубком, в лохмотья с головой завернутый.
Не дала кучеру, сама обняла, вынесла. Всю дорогу держала мальчика, да кучера торопила, а он и гнал, как никогда не гонял.
Дома–сразу ванную, доктора, а он в себя не приходит. Глаза закрыты, сердечко слабенько бьется. Страшно стало графине. Но смотрит: в теплой воде стал отходить, щеки порозовели. А тут и доктор подоспел, пульс послушал, ощупал всего.
-Кормите, барыня, и побольше! Крепкий, будет здоров!
Получаса не прошло, бежит Глаша и радостно кричит:
-Барыня, он Вас зовет!
-Как зовет?
-Где, говорит, мама? А я спрашиваю: кто твоя мама? А он говорит: та, что меня с кладбища привезла!
Схватило, сжало сердце, слезы навернулись. «Если бы ты знал, мой родной, как ты прав! На кладбище людей увозят, и еще никто оттуда сына не привозил. А я вот там-то тебя и нашла! Благодарю, Господь!»
Поднялась графиня в спальню, вошла тихонько. Тонкое материнское чутье помогло: улыбнулась и обняла.
-Скоро завтрак будет. Как зовут тебя, сыночек мой?
-Санька
-Теперь ты-Александр!
