Валера Полевиков 17

Пожил месяц в Костанае. Сначала без планов – только план, а дальше по ситуации. На табуретке, как на троне. Потом выжигал нервяки километрами, сочился ими в бане, бил подошвой по асфальту. Совсем ничего не курю. Но – кофе и пиво. Обдегустировался. Эстрелла и тэстикофе – сорт кэнди.

Посмотрел с двести роликов 80-летнего кавказского отшельника. Вспомнил всю мистику, искупался в ней, даже призвал – нет, без неё буду.

Почистился, воевал с суккубом, побеждаю, он редко возвращается. Впервые за годы-годы мало зарабатывал, но это ничего. Работается хорошо и часто радостно – читатели это чувствуют и всё прибавляются. Неделю пожил у Куны, радостная неделя.

Вернулся – будто и не уезжал. Сжёг кожу на пальце, долго не работал тачайди. Заработал в момент, когда покупал висюльку для дерева. Оно так же корчится у перекрестка – лет 150 ему, устало, но энергии охренеть.

Без конины питание скучнее, но какое удовольствие от фиников натощак и тыквенных ёб-их-мать семечек.

Бабушки говорят, настолько тёплой зимы не было с 60-х. Солнце и солнце, без ветра, без трескучих морозов. Оказывается, зима может быть приятной и ей можно наслаждаться.

Пойду дальше – пешком, писать о футболе, мысли по башке перекатывать, любить, фильмы смотреть, чё-то в тетрадку пописывать, за людьми подглядывать, хавать вкусно, классиков почитывать, нервничать и успокаиваться, к природе стремиться, художественный фильм «Жить, бля» 2025 года

Быстро расскажу о всяком. Почти нашёл идеальное пиво. Полтора года усиленно лечил и выравнивал спину – и в последние месяцы она гораздо лучше, такая легкость, так физически счастливо.

Редко читаю книги, много работаю в буквах и не могу в них отдыхать. Зато смотрю кино. Что посоветую: «Одинокий Джим», «Прекрасная зелёная», «Белые росы».

Пропил столько витаминов, а самым эффективным оказался усиленный курс витамина д. Высыпаюсь, энергии больше, но всё равно зависим от солнца. Перестал курить. Зимовать буду в Казахстане и может ещё где-то.

Привозил бабушку в Екб, она 30 лет никуда не выезжала и здесь светилась. Сестра такая взрослая, уже работает, я в 16 был совсем щеглом.

Октябрь был охуенно тёплым – находил в нём 7 км в день. Не преодолевая себя, не напрягая тело, невозможно стабильно хорошее настроение. Я лежу, гормоны радости лежат. Я хожу, и они ходят во мне.

Всегда была своя комната, всегда спал один, поэтому немного отшельник, один, но рядом, через стену, с кем-то. Посчитал: ношу четыре рубашки, которым больше пяти лет. Живот так до конца не починил, какаю часто и всегда в разном стиле

Каким бы лёгким и радостным ни был, а кусочек боли всё равно носишь. Можно не замечать или делать вид, что его нет. Жить вроде счастливо, но обманывать себя – такое счастье будет хрупким. Чуть что не так, ищешь причину вовне, раздражаешься, не ты виноват. Но это про камушек забыл, как про естественную часть себя.

Можно, наоборот, зациклиться на нём, убедить себя в его величине. И носить уже камень, горбатым и несчастным быть.

Как нужно? Пусть будет, этот дурацкий, но необходимый камушек. И злой, и прекрасный. Без него и жизни нет. Деревьям и птицам тоже всегда чуть-чуть больно, потому что живы. И естественно приглушить эту боль, сделать её приятной, можно только движением, деятельностью. Чем дольше лежишь, тем сильнее она давит

Забросил себя пишущего. Нет, вру, строчил в блокнотах ручками, но только для выплеска, чтоб легче стало; у всех своя дополнительная мастурбация. А так, чтобы писануть и с довольным лицом перечитать – ого сколько не было.

Много работал, деньги ебаные зарабатывал. Редко гулял, не мог отвлечься, не мечтал, нервничал, плохо спал, от одного дела к другому. Деньги сжигают гармонию. Так неуютно в этом, как в Москве – смотрящей только вперёд, не останавливающейся, помешанной на реализации. Пошла на
хуй, Москва!

Ребёнка вернуть надо. Десятилетнего Валеру – мечтательного, удивлённого всему, слоняющегося без дела, с опалённой макушкой. Он был: два года назад, год. И снова пропал, без него тоскливо.

Чем доволен из этой работы – как комментировал полуфинал Евро в Алмате, на большой площадке, где Вася должен был работать. И в Самару позвали, в первую командировку в жизни, аж в отель поселили. Что нравилось там в себе – 95% удовольствия от самой работы, от микрофона в руке, и только 5% у тщеславия. Раньше было побольше, а сейчас почти исчезло – ура!

Ладно, хватит. Пойду возвращать себя-ребёнка, мечтать хорошенько, меньше работать, гулять, чаще писать; о хуйне, а не о серьёзностях думать

Сегодня был мой лучший живой комментарий. Слова находились сами, интонации наклонялись как нужно, реакции шли матчу в такт. Полный бар, классная игра. Как обычно – голоден после, будто сутки не ел. Но сил ещё столько, не знаю куда деть. Дождь льёт, приехал домой, лежу. Завтра всё обнулится, заново себе доказывать, что умею. Вот и не хочу засыпать, продлеваю. Трезвый как сука, опьянённый вдребезги. Ничё не хочу. Вот это и счастье, когда настолько самоценен, что ничего и не надо

Сказали: нужно покинуть дом. Больно, неделя безэмоционального траура. Но не смирился. Узнавал, как можно повлиять, как остаться. Никак – принципиальное решение.

И всё равно не расклеился. Истаптывал город, литры кофе выпил, много-много работал. Разозлился – это мой дом, я должен здесь быть. Нашёл последний шанс, придумал его. Вероятность небольшая и нужно как следует постараться.

Постарался, оголился, всего себя настоящего вложил. Редактировал – чтобы даже отзвуков жалкости не было. Мужское и проникновенное, признательное письмо. Отправил. И жил так, будто никуда не уеду.

Десять дней прошло, ответили. Навёл идеальный порядок на балконе, вынес туда кресло. Рассматривал пятиэтажки напротив, машины, переваливающиеся через моих «лежачих полицейских», тихонько зеленеющие деревья. Улыбался по-ребячески. Праздник – я остаюсь, я буду здесь жить. Сила чувств, выраженная в словах, не дала разлучить меня с домом

7 апреля 2021, ночь, в непонятном состоянии откуда-то или куда-то иду, записываю себе голосовое: «Я продрогший, жалкий, одинокий, поникший, запутавшийся, шмыгающий, со сбитым дыханием, немного безумный. Но сильный. И поэтому сейчас такой злой.

Надеюсь, ты когда-нибудь это переслушаешь. Знаю, ты там где-то есть. И сейчас тебе нормально. Сделаю это для тебя, буду бороться, чтобы тебе где-то там далеко, через пару лет, было хотя бы нормально.

Буду стойким, через боль и смерть продерусь. Не стану думать, что это откат или застой. Это вот такое болезненное развитие. Буду сильным нахуй, бороться буду. Если надо ещё злее, буду. Я не просто так потерялся, это нужно».

15 апреля, заметка: «Сбился и потерялся; заболел. Лежу: солнце в ногах, книги у головы. Том Уэйтс хрипит, воображаемый враг ломится в дверь, никому не отвечаю, потею презрением. Вспоминаю, чего никогда не помнил, стуки в дверь, никто не писал, но всё равно не отвечаю; до пизды и солнце, и книги. Том Уэйтс заснул, а я в обрывках».

19-25 апреля, слушаю «Комнату» по десять раз на день. «Перегнулся прутик, но некому услышать всплеск».

27 апреля, заметка: «Когда невыносимо больно, не вздумай ложиться, не давай себя поедать червям. Покрепче зашнуруй ботинки и пиздуй. Разозлись, пусть скрипят зубы и сжимаются пальцы, но иди. Злись на боль, разъебись с ней, но не ложись и не отдавайся».

29 апреля, Москва, заметка: «Брожу. Заглядываю в лица, пытаюсь ловить взгляды. Никого нет. То есть меня нет. Прозрачный и без лица, поломанный и потухший, стою перед входом в метро, дождь. Курю, холодно. Напротив девушка – читает Стругацких на намокших страницах. Бегающие глаза останавливаются – и в меня. Мое лицо материализуется и теперь существует. Секунда. Глаза опускаются и снова бегают. Минута, две. Глаза поднимаются, смотрят мимо; она убирает книгу и уходит. И я, прозрачный, ухожу».

24 июня, заметка: «Промокший и одержимый, сгрызая себя, выстрадал счастье – и в сторону света. В карманах дар и тайна, от свободы сводит скулы».

Три года прошло. Страшно смотреть на себя из прошлого, вспоминать, как это было. Но благодарности через края; спасибо, что выкарабкался. Уже больше двух лет живу такой жизнью, лучше которой только глубокое детство

Ни о чём вас не просил, вот сейчас это сделаю. Подпишитесь, пожалуйста, на мой новый канал. Мне захотелось делиться всеми литературными вырезками, которые я собирал годами. В каждой из них чувствую силу, хочу эту силу распространить.

Знаю, что вам нетрудно, тем более канал правда будет хорошим: @mudrosti17

В начальных классах обычно было пять уроков, приходил домой где-то в час дня. К бабушке, она жила рядом со школой, пятый этаж, квартира посередине. Обедал, в морозилке на десерт всегда мороженое «Шерхан». Два часа дня, энергии куча, жутко хочется гулять. Но не идёшь – потому что в четыре начнётся «Футбольный клуб». И в этом подвешенно-ёрзанном состоянии существуешь два часа. Гулять-гулять-гулять воюет с «Футбольным клубом». Ладно. Делаешь уроки, чтобы время быстрее прошло. Телевизор всё время включен – Ба, он не мешает. Смотришь на время – 15:40, уже скоро.

И потом – плевать математика или казахский – всё прерывает «Ту-ту-ту-ту.. Ту-ту-ту-ту, пууу: вся наша жизнь – игра! И если ты не глуп. Ты понимаешь, во что ты играешь. Весь этот мир как большой – фууутбольный клууууб». Мир остановился, ты у телевизора, ничто твой взгляд не сдвинет.

Этой же песней передача заканчивалась, мгновенно одевался, выкручивался от бабушки, поправляющей все замки перед выходом, вылетал с пятого этажа. И пока мчался к пацанам, напевал «Фууутбоольный клууууб, фуутбоольный клуууб». И так много, много раз.

А потом так много-много, много и ещё много лет. Уже не у бабушки, а дома. Не с телевизора, а с компа. С ноутбука, телефона, в другом городе, в других странах. Весь этот мир как большой – Футбольный клуб!

Дядька с экрана, Василий Уткин, Вася Уткин, Вася, ментор, старший товарищ, почтидруг. Всё вместе

Потеря Василия Уткина такая большая, потому что он был большим. Не смущайтесь этого слова, оно наиболее точное.

Он был колокольней, башней, звон которой разносился на 20 миллионов квадратных метров; и слышали её 200 миллионов людей. Тут нет пафоса. Просто факты. Такие же громкие, как и он сам.

Жившие рядом с башней, кого она к себе подпускала (а подпускала многих и разных), знали: она укроет в тяжёлые времена. И ничего не попросит взамен. Поэтому чувствуют такую беззащитность сейчас. Башня была всегда. Мы не помним себя без её присутствия. Её принимали как должное: как землю, небо, дуб на участке, соседскую собаку-долгожительницу. Она давно появилась, и сколько мы жили – была.

И когда она рухнула, по городам и странам, по миллионам квадратных метров разнёсся страшный грохот. А после стояла полнейшая и ужаснейшая тишина. На её месте теперь огромный пустырь.

*********

Васю было невозможно не заметить. Такова его природа: духовная и телесная. Два метра ростом, двести килограмм весом. Шире и выше обычного парня раза в три. Не зря ж его называли человеком тяжёлым.

Вася был весь в друзьях. Именно в друзьях – тех, ради кого готов на многое; и кто за него. Нам три жизни понадобится, чтобы впустить, принять и полюбить стольких. А его на всех хватало. И ведь к каждому внимателен, к каждому особенный подход.

И таланта у Васи были в трижды больше, чем у обычного талантливого. И внимания тройной дозой ему требовалось. Ел он за маму, папу и сестру. Выпить мог за всю родословную.

Эмпатия в нём аж расплёскивалась. Поэтому так раним, так сентиментален. Отсюда и ядовитость, заостряемость всего. А как по-другому с громадной душой? И как в её масштабах не чувствовать одиночества?

Вася жил грустной и прекрасной жизнью. И жизнью большой. 52 года – мало только по обывательским меркам. Вася жил насыщенно и ярко. Он был до безумия интенсивен, как прессинг Клоппа. Поверьте, за год он проживал, сколько рядовой человек за десятилетие.

Вася всего достиг, но это ладно. Важнее – он столько отдал. «Помогай. В этом дело». Большим был, да, но объятным. А вот наследие его не измерить.

Сильна твоя жизнь. Но песнь твоя сильней

В женщине больше и сильнее божественное. Она и есть рождение, есть жизнь. Мужчины – это деревья, дома, облака. Женщины – земля.

Поэтому праздник такой особенный. И опьяняющий, как весна – пробуждение природы, свежесть, новая жизнь.

Поздравляю каждую читательницу

Три года года как живу один. Просыпаюсь один, хожу в магазин один, завтракаю один, убираюсь, смотрю ютуб и фильмы, работаю, готовлю, стираю, выношу мусор, курю, слушаю музыку, танцую, разговариваю, засыпаю – и всё один. Иногда плакать хочется. От счастливого ощущения себя одного в квартире!!

Ладно, бывает тоскливо. Иногда очень! Но лучше уж тосковать от недостатка человека рядом, чем от его присутствия.

С каждым годом чувство свободы всё сильней, а вместе с ним и комфорта в уединении. Бывает лежу и ловлю это, текущее по телу, кричащее: ну ёбвтоюмать, ну как хорошо-то, как прекрасно лежать и просто быть с самим собой!

Мне нужны люди, очень нужны, и я выхожу, чтобы видеть их, разговаривать с ними, и они бывают у меня дома. И это моё счастье: жить в уединении, но не быть одиноким

Пустая голова, её сложно ощутить. Когда все мысли вылетели, и ты лёгок как во сне. Если одним выражением – просто похуй. Этот искренний похуй прекрасен. Особенно когда чувствуешь, что заслужил его. Я чувствую и мне похуй, а это значит мне счастливо