Hoffman Institute Russia Telegram-Beiträge

Наш Институт — один из 16 институтов во всем мире, 4-й по величине и самый героический по работе — строился нами, Хольгером Маркин-Диком и Дарией Маркин.
Все началось с того, что в 2013 году Клаудио Наранхо (известный чилийский психиатр и психотерапевт, ученик Фрица Перлза и сооснователь гештальт-терапии, близкий друг и соратник Боба Хоффмана) поехал в Россию. Он и Боб всю жизнь мечтали привезти их работу в русскоговорящее пространство. Клаудио — свою работу в программе САТ, Боб — Процесс Хоффмана. Я сопровождала Клаудио во время поездки и мы ехали из точки А в точку Б в Питере на такси и он попросил остановиться у какого-то рукава Невы, смотрел вдаль задумчиво и сказал: „мы с Бобом всегда хотели приехать в Россию. Я успел, а Боб — нет“. Боб Хоффман умер в 1997 году. Я слушала его и подумала: ну погоди.

Я вернулась тогда в Германию и рассказала все Хольгеру. Хольгер на тот момент уже больше 20 лет работал в Процессе в Германии и Англии, это было делом его жизни. И мы сказали: а давай мы попробуем, ведь Боб всегда говорил, что Процесс нужен России. И мы попробовали.

В этом году Процессу в России исполняется 10 лет, Хольгер не дожил до юбилея ровно месяц. 23 сентября в 5:43 дома, у меня на руках, он умер, очень тихо, будто его свет вырвался из его отяжеленной раком и кровью груди и улетел обратно, домой.

Я писала и сопровождала все последние месяцы на инстаграмме, я не очень хорошо веду все свои социальные сети, этот канал, будто это служит мне больше связью с людьми, чем классической рекламе и продажам. Я не думаю, что это изменится, я пишу редко, но искренно.

Теперь в квартире тишина. Очень много цветов с того дня, кода я устроила день открытых дверей, чтобы близкие, друзья, выпускники могли бы проститься с его телом, пока он был еще совсем рядом с ним. Потом час за часом он все меньше был в теле, а все больше где-то вокруг, и в сердце.

Хольгер был очень человеком. Обычным человеком со своими потребностями и чувствами, стыдом и виной, со своими страхами и мечтами, умениями и неумением. Но он был и очень глубоким и необычным человеком, и все, кто соприкасались с ним лично, помнят его молчаливый хитро-любящий взгляд, он умел задавать вопросы так, чтобы человек сам находил свои ответы. Он научил меня в работе всему, что я умею, не говоря о всяком моем образовании и прочих моих навыках, моем собственном пути. И теперь его нет. Дело же его есть. Дело, которому он служил, которое он не определял как „его“ дело, поскольку его Эго — и это отличало его от столь многих гуру — не было центральным. Он был скромен и естественен, его Эго не играло роли. Процесс был и остается Процессом, а мы — только его сопровождающие люди.

Сейчас очень тихо в квартире. И мне физически не хватает моего мужа. Его нет нигде и он во всем. И, конечно, Процесс будет продолжаться, следующие Процессы будут проходить, мы будем расти и расширяться, чтобы все больше и больше людей смогли пройти через этот путь и стать ближе к себе самим, обрести больше мира в своих сердцах. Я очень очень медленно поднимаю глаза после недели непреходящей боли, чтобы посмотреть дальше. Сегодня солнце, будто весна, его тело сегодня было сожжено и 18 октября, в день моего дня рождения, будет захоронено в „лесу мира“, как это здесь называется, где можно выбрать дерево, под которым будет покоиться его прах. Он не хотел кладбища, он не хотел поклонения. Процесс будет продолжаться, я буду писать дальше. Вероятно, я еще какое-то время буду писать окрашено этой моей очень личной глубокой утратой. Но жизнь течет. Очень ценная, если жить ее из своего внутреннего света, а не загнанно и незамечаемо. Насыщение жизни — это наши решения, действия или бездействия, фокус и посылы. Что я думаю, то я излучаю. Что я излучаю — то и возвращается ко мне извне. И любовь — сильнее всего.

Я многие годы жила с чувством, что мне в работе с людьми не хватает базы знаний. У меня же первое образование — МГУ, меня там научили думать. Истфак — там меня научили проверять источники и критично относиться к воде, мути и непрофессионализму. И папа — физик, понимаете? И вот я в начале своего обучения на тренера Процесса Хоффмана все никак не могла понять, на что же мне опереться — знания с психфака МГУ, куда я тоже ходила параллельно, не работали на практике и не давали ровным счетом ничего с реальными клиентами. Интуиция, на которую Хольгер велел опираться, может, и подсказывала что-то в живой работе, но внутренний темный голос сомнения в собственных силах и страх перед разоблачением были громче. И я зрела. Из Процесса в Процесс, из опыта в опыт. Я зрела внутри, но „папин голос“ по прежнему мешал: „да кто ты такая?!“. И я решила все-таки получить корочку, чтобы формально мне самой к себе не к чему было привязаться. Во время моего обучения психотерапии в Германии я была в восторге от того, что у меня в голове наконец-то начала складываться общая картинка человеческой психики. Но мы по большей части изучали диагностику и мало — конкретные примеры. Да и обзор как таковой создавался больше из совмещения знаний с психфака с этими психотерапевтическими знаниями, чем напрямую в одном поле.
Мне задумалось тогда, лет 6 назад, что я хочу сделать свою обучающую программу, где был бы общий обзор того, как структурирована и что вытворяет иногда наша психика, а, с другой стороны — понимание, что же можно с этим. Естественно, в сфере работы со „здоровыми“ людьми. И как же научиться отличать „здоровых“ от „больных“? Очень хочется лучшего качества в работе с людьми у людей. Меньше пурги, больше профессионализма. И вот после примерно года создания, обучающая онлайн-программа Basis была осенью запущена, и идет в такое удовольствие, что мы запускаем второй поток. Мы пока тестируем формат, поэтому размер группы ограничен, чтобы во время часа практики было бы удобнее работать.

Кому интересно, читайте вот здесь: https://hoffman-process.ru/basis

Старт уже через месяц, 17 октября, группа почти набрана

А теперь немного личного про это курс и как он возник:

Дорогие друзья,

8 месяцев назад мы открыли в Институте новую образовательную линейку: Обучение основам психотерапевтической работы с людьми, курс «Basis».

Сегодня мы рады сообщить, что открываем 2-й поток этой программы

📄 Для кого эта программа
– Для специалистов, работающих с людьми в процессах их внутренних изменений.
– Для людей, интересующихся основами психотерапевтической практики работы с людьми

Эта программа создана для того, чтобы дать фундаментальные знания в области психотерапии, понимания человеческой психики, и учит различать патологические состояния от здоровых тенденций. Она не заменяет базового психологического образования, но является отличным дополнением, позволяющим глубже понять этиологию психологических проблем и применять эффективные техники и подходы в работе с клиентами.

Пройдя программу, вы сможете значительно расширить свои профессиональные компетенции и уверенно работать с различными клиентскими запросами.

Чтобы посмотреть программу, условия и тарифы - переходите по ссылке:

Узнать подробнее

💻 Форматы обучения
18 онлайн-встреч в течение одного года

– Basis: 2-часовые занятия по теории "Основы психотерапевтической работы с людьми"
– Basis+: 3-х часовые занятия: 2 часа теории + 1 час работы над практическими навыками в работе с людьми

📄 Обучение проводит
Дарья Маркин - Основатель и со-директор Институтов Хоффмана в России и Австрии. Больше 10 лет работает в Процессе Хоффмана. EMDR-терапевт, психотерапевт (Heilpraktikerin Psych.), специалист по работе с психотравмой.

Записаться на обучение

До встречи,
Дария и команда Института Хоффмана

Во время конференции Хоффмана в Италии в этом году у нас брали инетрвью. Вот мои 5 минут, где я отвечаю на два вопроса: что было для меня самой важного во время моего Процесса Хоффмана и что дял меня такое — быть тренером Прцоесса Хоффмана.

Ловите:
https://www.youtube.com/watch?v=DAc3cTTcn5I

Я стою у костра, немного сжимаю руки, не потому что холодно, просто движение у меня такое. И вдруг кто-то кладет плед на мои плечи… Я не хочу плед, я даже не хочу, чтобы меня тревожили в этот момент. Это он — спасатель. Спасатель ищет жертвы в своем окружении, чтобы им помочь. Жертвам это может нравится, но про жертв в другой раз. Идентификация спасателя очень проста — он определяет себя через свою нужность, потому что нужность для него = любовь. Велика вероятность, что он спасал уже в детстве? Часто это — дети родителей-алкоголиков, больных родителей, слабых или тех, где один был агрессивен, а второй терпел. Они очень чутки к чужой боли и тут же распознают ее, обнимают, могут очень правильно посидеть рядом и помолчать. Но есть в них что-то фальшивое — будто это все делается не из человеческого сильного, а оставляет у утешаемого ощущение, что его использовали и не показали свое истинное лицо, оставляет чувство вины или долженствования, какую-то неловкость. И дело не только в том, что спасаемый не может принимать помощь, — а дело в том, что спасатель помогает не ради человека, а ради себя. Он тогда себя самого чувствует, себе смысл придает, которого иначе будто бы нет. Когда же он сам оказывается уязвимым, ему нереально сложно принимать, и быть в своей уязвимости настоящим, он может начинать неловко заискивать, будто в такие моменты он перестает уважать самого себя, теряется, застревает за маской.

Спасатель использует других людей — из благих побуждений, думает он, — ан нет! Из привычки и незнания, на каком другом уровне его можно любить за просто так. Он как маму спасал, будучи ребенком, или папу/сестру/бабушку, так он и до сих пор создает себе такое поле. Это может быть прямой ход пешкой на поле созависимых отношений. Будь то в отношениях, или в социальной профессии, особенно опасно — в профессии психолога или психотерапевта.

А делать-то что? Помимо рефлексии своей истории и работы над разотождествлением от роли спасателя, в моменте, когда хочется подать плед, — лучше этого просто не делать. А если невмоготу, спрашивать вначале: „Ты нуждаешься сейчас в чем-то?“. Тогда у жертвы спасения остается свободный выбор. А у спасателя появляется шанс пережить ценный опыт: я могу просто быть, меня могут любить без того, чтобы я заслуживал любовь. Для них очень полезна может быть искренняя любящая обратна связь, когда их спасательство унизительно и нарушает границы другого человека.

Раз уж зашла речь про идентификацию, давайте расширим палитру: идентификация шута. Вот он сидит, нормальный, вроде, внимательно слушает, кивает. И потом в неожиданный момент выдает шуточку, весьма метко, сбивая напряжение в воздухе, так что воздух разряжается, и все смеются. Или он сам внутри разряжается. Или никто не смеется, но это редко, потому что смешить он научился искусно. Он чувствует, когда и в какой мере уместно. Он просто не выдерживает напряжения и серьезности.

Это могут быть дети, чьи игрушки были прибиты к полу, и они учились развлекать себя сами, и как-то так пошло, что несмотря на большую бедность и какую-то эмоциональную обездоленность они научились во дворе смехом завоевывать симпатию. Это могут быть дети, чьи родители рано развелись и мама (чаще всего это — мамы) много страдала и плакала, и ребенок научился не доставлять проблем и даже веселить. Шуты веселят не из веселья, они могут быть с депрессивными тенденциями, им там внутри совсем может быть не смешно. Просто в ситуациях, когда особенно сложно, на автомате выскакивает рабочая стратегия. Отказаться от нее — не просто. Потому что навыка по-другому справляться с тяжестью — нет.

Идентификация себя как шута — попытка надеть доспехи на очень грустную душу, одинокую и иногда беспомощную. В веселой маске безопаснее. Но цена, которую такие люди платят — у них редко бывает чувство, что их действительно кто-то понимает. Они чувствуют эту куплю-продажу в своих отношениях и могут быть довольно одиноки, несмотря на большой круг общения и излюбленность в этом кругу. Будто бы и „любить-то меня на самом деле не за что“, любовь обесценивается, потому что она не ощущается как истинная. А в истинного себя впустить сложно.

А делать-то что? Процесс Хоффмана:) Рефлексировать свою идентификацию и экспериментировать с тем, чтобы разозождествляться с ней. То есть в моменте, когда хочется пошутить, тормозить себя и выдыхать, смотреть на себя, будто гладить себя внутри, и идти в глубину в отношениях, не защищаясь. Только так можно стать сильным внутри доспехов. И. Тогда становится возможна настоящая любовь.

Чуть ли не сложнее всего — отпустить свою идентификацию, выйти из нее. Она дает нам безопасность, в ней мы на автомате можем проявляться, а без нее — будто тогда мы оказываемся слишком ранимыми.

Например, идентификация себя как эксперта — у меня роль знающего и делящегося своими знаниями. Эта роль может проигрываться в самых банальных моментах: за столом за едой, в общении о том, как двигаться, как доверять людям или как растут гранаты, как солить огурцы или как написать книгу. У меня от идентификации себя как эксперта огромная выгода — я чувствую себя прекрасно, я силен и меня уважают, как мне кажется, ко мне прислушиваются и у меня есть, таким образом, власть и сила влияния.

Нередко это — дети, которых сильно замучили в детстве требованиями знать больше, учиться лучше. Часто это дети, один из родителей которых также был „экспертом“, а ребенок, как бы ни старался, никогда не мог дотянуть и быть для этого родителя достаточным.

И вот этот ребенок сделал все в своей жизни, чтобы не чувствовать больше никогда свою недостаточность. Он пользуется для этого другими. Ему сложно отклеится от этой роли, ведь кто он тогда без нее? Только вот цена, которую он платит, велика. Он на самом деле, может, и добивается уважения, но оно какое-то кривое, его не любят. Есть в общении с ним что-то искусственное, и другие могут чувствовать себя использованными. Его начинают избегать, кто-то стебется. Кто-то с похожими темами в жизни могут к нему тянуться, чтобы поиграться в эту игру „кто экспертнее“. Его мудрость базируется на нищете и ощущается как наностная, не проросшая. Его учительство построено на компенсации и не способно впустить смирение, необходимое для истинного роста внутри, в мудрость и глубину, а не ввысь. Идентификация эксперта заманчива и гнила. Но отказаться от нее — очень сложно. Если он справится с этим, он действительно сделает скачек в развитии. Путь в истинную экспертность лежит через смирение и уязвимость, не зависимо ни от возраста, ни от количества знаний и навыков.

Дорогие друзья, через 2 недели у нас пройдёт новый поток курса для родителей «Hoffman Parenting» и у нас остались последние 7 мест.

Он состоится 17–18 августа 2024 г.
суббота: с 10:00 – прим. 18:00 ч.
воскресенье: с 10:00 – прим. 17:00 ч.

В первую очередь курс подходит для тех, у кого уже есть дети. Наиболее интересно будет родителям детей в возрасте от 1 года до 14-15 лет.

Hoffman Parenting - это Процесс для родителей. Его цель:
– Найти решения для актуальных проблем в вашей семье
– Прояснить и улучшить отношения с вашим партнером и вашими детьми
– Создать общую базу представлений и ценностей в семье, чтобы быть вместе, а не бороться друг против друга.

Подробнее о курсе

Место проведения:
Согласие Hall
г. Москва, Проспект Мира, д. 36, стр. 1

Записаться на программу

Секундное переживание в гостях. Хозяин дома, куда мы были приглашены, сказал: „я позабочусь об интересной компании для тебя“ и посадил рядом со мной великолепно выглядящего мужчину 87-ти лет. Эрнст был в меру разговорчив, меток в замечаниях и остер в вопросах, галантен и внимателен. А потом мы заговорили про опыт.
Он сказал, что это очень интересно, как дух бодр, а тело все меньше и меньше может, как раньше. Мальчишкой он прыгал со скал на берегу Коста Брава, отец стоят на берегу и держался то ли за голову, то ли за сердце, а он плыл в волнах, его кидало о скалы, и были солнце и ветер, и было много сил. Сейчас этих сил больше нет. Я сказала: я не хотела бы быть снова 20-летней. Да, я не могу больше того, что могла в 20, не спать ночи напролет и вести и на третью ночь под энную бутылку дешевого красного философские беседы и читать Бродского страницами наизусть… И прыгать со скалы я тоже больше не могу. Но разве это нет так, что мы и не хотим больше того, в чем нуждались раньше? Где грань между „не могу“ и „не хочу“? И не там ли она, где грань у жертвы. „Не могу“ — это жалость к себе и ностальгия по утерянному раю. Искреннее „не хочу больше“ — ответственность и свободный выбор, открывающий возможность ценить то, что есть сейчас, чего не было раньше? Эрнст сказал, что, конечно, он, вероятно, не хочет больше прыгать со скалы. Но невозможность этого прыжка сегодня делает этот прыжок иллюзорно лакомым. Как интересно подумала я, ведь то же самое переживают все мужчины и женщины, страдающие от неразделенной любви, и живущие в состоянии любовницы/любовника. Невозможность „прыжка/человека“ делает его иллюзорно лакомым, а на самом деле нужен только один шаг: признать, что я этого и не хочу и перестать этим быть жертвой возраста/обстоятельств, или жертвой самой жизни. Что же здесь иллюзия? „Не могу“ и обманываю себя, что „не хочу“? Или „не хочу“ и тоскую оттого, что „не могу“, чтобы тосковать?

А нет истинного, — предположила я. Это только решение, как оценивать, влияющее на качество жизни. Эрнст подлил мне Савиньона и сказал, что хозяин дома был прав, его вечер удался.