я прихожу к нему вечером, я попадаю в лимб;
он обычно не в духе - он плохо ночами спит,
иногда нервно ходит по кухне и цедит остывший чай,
и я стараюсь быть тихим, стараюсь ему не мешать,
не будить его лихо, не лезть под девятый вал;
он не очень мне рад, но ни разу меня не прогнал.
он несвеж и небрит, молча щурит свой серый глаз;
ничего не болит, - и он слушает мой рассказ.
в тысячный раз.
он слушает в тысячный раз:
я не то, что люблю эту жизнь, - до небес или до седин,
меня если кто и лечил - только водка и никотин,
и когда открывалась дверь, то за дверью я был один, -
и я строил свой плот, только плот не плывет средь льдин.
на таро нагадали мне скверный дурной исход,
говорили: проси все, что хочешь, - и я хотел ледоход,
чтоб добраться к тебе, удержать тебя на краю.
потому что, наверное, очень тебя люблю.
ты ни разу сам не звонил мне, ни разу ко мне не пришел,
не принес ни шершавых обетов, ни слов, как гладчайший шелк.
и сил лишь на то, чтоб раздеться, из уха достать серьгу.
я пришел потому, что вдруг понял, - я ничего не могу.
он садится, ссутулившись, двигает мне стакан,
по стаканам разлита лиловая горечь всех травм и ран;
за окном летит космос, ныряя в земную твердь,
иногда всё, что можешь, - только сидеть и смотреть.
он говорит: хоть что можно вылечить и хоть кого спасти,
когда в рюкзаке лежат бинт, валерьянка и супрастин,
и если тебе нужнее, то я поделюсь, возьми!
никогда и никто не ляжет здесь для тебя костьми
и ответов не даст, - точнее, тебя не устроит ответ:
смысл жизни не в том, чтоб искать его много лет,
и не в том, чтоб гореть, а после - в гробу остыть.
смысл жизни лишь в том,
чтобы ее прожить.
и здесь каждый готов уйти, погребать себя средь руин,
потому что руины стали давно рутиной.
но когда я приду в себя, то буду стоять один
под его балконом
с блистером от супрастина.
07/2024