Кафка на завтрак

Канал на поплакать и подумать. Много полезного. Мало приятного. Но все с любовью.

Рассуждает очередной психолог, а значит точно шарлатан и аферист.

Никакой толерантности, нравоучений и феминитивов.

Ссылка тут: https://t.me/skazzkananoch

Иногда все вполне хорошо, лежишь вечером на канапе в прекрасно натопленной комнате, во рту термометр, рядом крынка с молоком, и вкушаешь некий мир, но именно некий, не твой собственный мир.

письма Максу Броду, 13.01.1921, Матлиари, 37 лет

Вчера: любовные связи Оттилии, молодые англичане.
​
Обручение Толстого, ясное впечатление нежного, бурного, сдерживающего себя, полного предчувствий молодого человека. Красиво одет, в темном и темно-синем.

Разумеется, и для меня существуют возможности. Но под каким камнем лежат они?

Бессмысленность молодости. Страх перед молодостью, страх перед бессмысленностью, перед бессмысленным расцветом бесчеловечной жизни.

​12 января 1914, 31 год

Иногда я верю, что все мои прошлые и будущие грехи искуплены тем, что когда вечером — или даже утром, после ночной смены на машиностроительном заводе — я прихожу домой, у меня болят все кости.

Я недостаточно крепок для такой работы, уже давно это понял и все-таки ничего не меняю.

Рабочие тетради (Тетрадь первая).

...сегодня больше писать не буду, как-то неубедительно стало получаться...

Письма Фелиции, 10.01.1913, 30 лет

В его затылке вырезали сегментообразный кусок. Вместе с солнцем туда заглядывает весь мир.

9 января 1920, 37 лет

Это опять та же старая борьба с тем же старым гигантом. Впрочем, он не борется, борюсь только я, а он лишь наваливается на меня, как работник на стол в трактире, скрещивает вверху на моей груди руки и давит на них своим подбородком. Выдержу ли я эту тяжесть?

Фрагменты из тетрадей и с разрозненных листков.

... человек безвозвратно потерян в самом себе...

5 января 1914, 31 год

...именно сейчас, по правде сказать, я в самом несносном расположении духа, и единственное, что есть во мне хорошего, так это злость на самого себя.

Письма Фелиции, 04.01.1913, 30 лет

Человек — это чудовищное заболоченное пространство. Когда его охватывает воодушевление, то в целом это выглядит так, словно где-то в каком-то углу этого болота маленькая лягушка плюхнулась в зеленую воду.

Фрагменты из тетрадей и с разрозненных листов.

Ты мною недовольна, Тебя многое во мне не устраивает, Ты хочешь видеть меня другим, не таким, как я есть. Я должен «больше жить в действительности», должен уметь «применяться к данностям» и т. д. Разве Ты не замечаешь, что если желаешь всего этого всерьез, то хочешь вовсе не меня, а кого-то помимо, мимо меня? К чему стремиться изменять людей, Фелиция? Это неправильно. Людей надо принимать такими, как есть, или оставлять в покое. Изменить их нельзя, можно разве что внести в их натуру сумбур и смуту. Человек ведь не состоит из отдельных частей, так, чтобы любую можно было изъять и заменить чем-то другим. В человеке, напротив, все – одно целое, дернешь за один кончик, а получается, что против воли дернул и за другой.

Письма Фелиции, 02.01.1914, 31 год

С Новым годом! Хотел как Кафка подвести свои итоги с августа и пришёл к единственно верному выводу - СПАСИБО, ЧТО БЫЛИ СО МНОЙ❤️

С августа работал, в общем – немало и неплохо, но и в первом, и во втором отношении не в полную силу своих возможностей, как следовало бы, особенно если учесть, что по всем признакам (бессонница, головная боль, сердечная слабость) возможности мои скоро иссякнут. Работал над незаконченными вещами: «Процесс», «Воспоминания о железной дороге на Кальду», «Сельский учитель», «Младший прокурор» – и над началами более мелких рассказов. Готовы лишь «В исправительной колонии» и глава из романа «Пропавший без вести», оба – за время двухнедельного отпуска. Не знаю, зачем я составляю этот список, – это совсем не в моем характере!

31 декабря 1914, 31 год

Любимая, Ты уже доказала мне свою любовь длинными письмами, теперь выкажи её в коротких.

Письма Фелиции, 30.12.1912, 29 лет

...когда занят подсчетами, невозможно взмыть ввысь.

Письма Фелиции, 29.12.1913, 30 лет

Моя зевота на службе давно уже перешла грани всех приличий, я зеваю прямо в лицо директорам, начальнику, посетителям, короче, всем, кто ни попадется на пути.

Письма Фелиции, 28.12.1912, 29 лет

Часть послеобеденного времени проспал; когда бодрствовал, я лежал на диване, вспоминал некоторые любовные переживания юношеской поры, с досадой задержался на одной упущенной возможности (я лежал тогда слегка простуженный в постели, и гувернантка читала мне «Крейцерову сонату», наслаждаясь при этом моей возбужденностью), представил себе свой вегетарианский ужин, был доволен своим пищеварением и испытывал опасения, хватит ли света моих глаз на всю мою жизнь.

27 декабря 1910, 27 лет

Неприятно слушать, как отец, непрестанно тыча в бок, рассказывает о счастливом положении современников и прежде всего его детей, о страданиях, которые он претерпел в молодости. Никто не отрицает, что из-за нехватки зимней одежды у него годами не заживали раны на ногах, что он часто голодал, что уже в десять лет он даже зимой вынужден был очень рано утром волочить тележку по деревням, - но это никоим образом не позволяет, чего он не может понять, делать хоть малейшее заключение, что раз я всего этого не претерпел, то был более счастлив, чем он, что из-за этих ран на ногах он вправе чваниться, изначально полагать и утверждать, что я не отдаю должного его тогдашним страданиям и что, наконец, именно потому, что не испытывал таких же страданий, я должен быть ему безгранично благодарен. С каким интересом я бы слушал, если бы он просто рассказывал о своей юности и своих родителях, но слушать обо всем этом в тоне хвастовства мучительно. Он все время всплескивает руками: «Кто уж знает про это сегодня?!. Что знают дети?! Разве кто-нибудь так страдал?! Разве ребенок сегодня это понимает?!». Сегодня был похожий разговор с тетей Юлией, пришедшей к нам в гости. У нее такое же большое лицо, как у всех родственников с отцовской стороны, а глаза чуть-чуть неправильно расположены. В десятилетнем возрасте ее отдали служить поварихой. Однажды в сильный холод ей пришлось в мокрой юбке за чем то побежать, и кожа на ногах потрескалась, юбчонка заледенела и высохла только вечером в постели.

26 декабря 1911, 28 лет

Раскрыл дневник с целью вызвать сон.

25 декабря 1915

Что тревожит тебя? Что смущает твою душу? Кто тянется к ручке твоей двери? Кто зовет тебя с улицы, но не хочет войти в распахнутые ворота? Ах, это именно тот, которого тревожишь ты, душу которого ты смущаешь, тот, к ручке двери которого ты тянешься, тот, кого ты зовешь с улицы и к кому ты не хочешь войти в распахнутые ворота.

Фрагменты из тетрадей и с разрозненных листков.

Всё воскресенье в скверном состоянии я где-то слонялся, по большей части среди людей, coвсем не спал, нежданно заявлялся в гости и негаданно уходил, со мной такого уже много месяцев не было. Просто уже очень давно не писал и чувствую себя отторгнутым от писательства, то есть полным ничтожеством. Усугубляется это тем, что вожделенный рождественский отпуск взят, а я, по-моему, склонен совершенно беспутно его промотать. И уж совсем подспудно меня, конечно, гнетет мысль, что мне надо бы сейчас быть в Берлине, у Тебя, самой надежной моей защиты, а я вместо этого цепляюсь за свою Прагу, словно боюсь потерять последнюю опору...

Письма Фелиции, 23.12.1912, 29 лет

Если уж не руками, любимая, так обнимемся хотя бы жалобами и мечтами.

Письма Фелиции, 22.12.1912, 29 лет

Я слаб, как прежде и всегда. Такое ощущение, будто меня связали, и одновременно другое ощущение - будто, если бы развязали меня, было бы еще хуже.

21 декабря 1910, 27 лет

📚 Среди множества каналов мы отобрали самые интересные для тех, кто любит книги, литературу и искусство!

Читать не вредно
Читательский билет не нужен, заходи — читай!💚🗞️

Заметки Мураками
Главные мысли культового автора вне времени и поколений 🖊️

Читальня Бегемотова
Почти полное собрание русского литературного юмора😀

Литературный холодец
Отрывки, цитаты, случаи из жизни авторов, которые Вам понравятся.

Смотри искусство
Гид из Эрмитажа пришел в телеграм, чтобы ты прикоснулся к прекрасному ✨

Кафка на завтрак — Франц Кафка в цитатах, письмах и дневниках

Кот Пикассо - восторг от искусства и котов!

📩 Поделитесь этим постом с друзьями, чтобы вдохновить еще больше людей читать!

И, в конце концов, разве не может быть так, что мы устали?

Соцерцание

Сегодня за завтраком случайно заговорил с матерью о женитьбе и детях. Я сказал лишь несколько слов, но при этом впервые отчетливо понял, какое неверное и наивное представление имеет обо мне мать. Она считает меня здоровым молодым человеком, который немножко страдает от того, что вообразил себя больным.

19 декабря 1911, 28 лет

Когда вам кажется, что мир сошёл с ума — вам не кажется

Поэтому каждый человек (кто хочет сохранить нервные клетки) должен найти свой островок адекватности.

Для меня это — канал Автогена. Тут смешной дедок без лести говорит об идиотах, немытой посуде и других трудностях жизни, которые Б🤬СЯТ.

Лучший релакс после работы, я серьёзно — Мудрость Автогена

Вчера я снова лег в постель с пылающей головой.

18 декабря 1911, 28 лет

Я не могу писать; я не создал ни единой строки, от которой бы не хотел отказаться, наоборот, я зачеркнул все, написанное после Парижа, – впрочем, там и было немного. Все мое существо противится любым словам, каждое слово оглядывается по сторонам, прежде чем удается его записать; фразы буквально разрушают меня, я вижу их внутренности и вынужден тогда поскорее кончать.

письма Максу Броду, 17.12.1910, 27 лет

Мне так хочется объяснить чувство счастья, которое время от времени, вот как раз сейчас, возникает во мне. Это нечто игристое, целиком наполняющее меня легкой приятной дрожью и внушающее мне способности, в отсутствии которых я с полной уверенностью могу убедиться в любой момент, хоть и сейчас.

16 декабря 1910, 27 лет

На этой неделе все для меня складывалось так хорошо, как никогда прежде не позволяли мне обстоятельства и, по всей видимости, вряд ли еще позволят. Я был в Берлине, теперь вернулся в обычное окружение и почувствовал себя так свободно, что мог бы, если б был к этому склонен, вести себя совершенно по-скотски. Восемь дней у меня были совершенно свободны. Лишь вчера вечером я начал со страхом думать о своей службе, причем с таким страхом, что мне хотелось спрятаться под стол.

письма Максу Броду, 15.12.1910, 27 лет

Жалкая попытка ползти вперёд...

14 декабря 1914, 31 год

Что же еще могло заманить меня в эти унылые места, как не желание остаться тут?

Замок

Только что внимательно рассматривал себя в зеркале, и лицо мое – правда, при вечернем освещении, и источник света находился позади меня, так что освещен был, собственно говоря, лишь пушок по краям ушей, – даже при внимательном изучении показалось мне лучше, чем оно есть на самом деле. Ясное, четко, почти красиво очерченное лицо. Чернота волос, бровей и глазных впадин проступает, подобно жизни, из остальной застывшей массы. Взгляд совсем не опустошенный, ничего похожего, но он и не детский, скорее неожиданно энергичный, – но, может быть, он был только наблюдающим, так как я ведь наблюдал себя и хотел внушить себе страх.

Вечером дискуссия в союзе чиновников. Я председательствовал. Забавно, что может стать источником самоуважения. Моя вступительная фраза: «Открывая сегодняшнюю дискуссию, я должен выразить сожаление по поводу того, что она состоится».

12 декабря 1913, 30 лет

... человек хочет поддаваться самовнушениям и вести жизнь, по возможности обособленную от самого себя, спрятавшись за предрассудками и химерами, подобно тому как кто-нибудь в углу трактира, спрятавшись за стаканчиком шнапса, развлекает сам себя совершенно ложными, беспочвенными фантазиями и мечтами.

11 декабря 1913, 30 лет

Со здоровьем у меня также в порядке: выгляжу сносно, кашляю, насколько это удается, реже, чем в Праге, бывают даже дни, я этого не замечаю, когда я вовсе не кашляю, одышка, правда, сохраняется, то есть при моей обычной бездельной жизни она вообще незаметна, даже когда я гуляю, разве что если приходится на ходу разговаривать с кем-нибудь — это оказывается уже слишком.

письма М.Броду, 10 декабря 1917, Цюрау, 34 года

Надо спокойно разбираться в себе, не торопиться с выводами, жить так, как подобает, а не гоняться, как собака за собственным хвостом.

9 декабря 1913, 30 лет

Карл Густав Юнг теперь в Telegram!

Мысли одного из самых
цитируемых психологов

Подписаться:
https://t.me/CarlGustavJung_tg

Когда наконец вечером, после рабочего дня, я запираю свою контору и мне вдруг становится ясно, что в течение нескольких часов я не буду трудиться на пользу своего дела, требующего от меня непрестанных хлопот, вот тут-то ко мне возвращается, словно отхлынувшая обратно волна, остаток той энергии, которой я зарядился с утра; меня распирает от этой ни на что не направленной энергии, она рвется наружу и увлекает меня за собой.

Однако я не могу воспользоваться таким своим настроением; все, что я могу сделать, — это пойти домой...

Купец

Когда же наконец нелепый мир хоть немного подправят?

Письма Милене, пятница

… я хочу тронуть тебя со всех сторон…

Письма Милене, четверг

По воскресеньям я тоже веселею, но не сегодня...

Письма к Фелиции, 27.11.1912, 29 лет

Можно позавидовать легкости, с какой от меня может избавиться всякий, кто поссорится со мной или кому я стану безразличен или надоем.

ноябрь 1921, 38 лет

Голое отчаяние, невозможно подняться, лишь насладившись страданием, я могу успокоиться.

25 ноября 1914, 31 год

Настоящих вегетарианцев я недолюбливаю, я ведь и сам почти что вегетарианец и не вижу в том ничего особенно привлекательного, только нечто само собой разумеющееся, но вот тех, кто в душе чувствует себя настоящим вегетарианцем, однако из соображений здоровья, либо из равнодушия к еде или, наоборот, её переоценки ест мясо и вообще все, что под руку попадет, — вот таких людей я люблю.

Письма Фелиции, 24.11.1912, 29 лет

...удрученность, тревога и слабость.

Письма Фелиции, 23.11.1912, 29 лет

Моя бывшая няня, смугло-желтая лицом, с резко очерченным носом и столь милой мне некогда бородавкой на щеке, сегодня пришла к нам второй раз подряд, чтобы повидать меня. Первый раз меня не было дома, нынче же я хотел, чтобы меня оставили в покое и дали поспать, я просил сказать, что меня нет дома. Почему она так плохо воспитала меня, я ведь был послушным, она сама сейчас говорит об этом в передней кухарке и горничной, у меня был спокойный и покладистый нрав. Почему она не употребила этого мне на благо и не уготовила мне лучшего будущего? Она замужем или вдова, имеет детей, у нее живой язык, не дающий мне заснуть, она уверена, что я высокий, здоровый господин в прекрасном возрасте – двадцати восьми лет, охотно вспоминаю свою юность и вообще знаю, что с собой делать. А я лежу здесь на диване, одним пинком вышвырнутый из мира, подстерегаю сон, который не хочет прийти, а если придет, то лишь коснется меня, мои суставы болят от усталости, мое худое тело изматывает дрожь волнений, смысл которых оно не смеет ясно осознать, в висках стучит. А тут у моей двери стоят три женщины, одна хвалит меня, каким я был, две – какой я есть. Кухарка говорит, что я сразу – она имеет в виду прямиком, без обходных путей – попаду в рай. Так оно и будет.

22 ноября 1911

Я не то чтобы совсем устал, но как-то отупел и отяжелел и совсем не нахожу верных слов.

Письма Фелиции, 21.11.1912, 29 лет

Отец брал маленького Дональда Трампа в поездки по районам Бруклина для сборов арендной платы. Однажды Дональд спросил отца, почему тот отходит в сторону после звонка в дверь арендатора. «Потому что иногда они стреляют прямо в дверь», - ответил отец. «Сдавать жильё не так уж весело. Нужно быть жестким». Слово «жесткий» (tough) – вообще одно из самых частотных слов в лексиконе Трампа и исследователи его личности отмечают его зашкаливающую конкурентность.

Другой его чертой является крайняя экстраверсия. Трамп среди чемпионов по экстраверсии среди всех американских президентов в истории. В бытность девелопером в 1980-е он делал в день от 50 до 100 звонков и не менее дюжины встреч. «Часто я звоню из дома до полуночи и все выходные. Это никогда не прекращается, и я не хотел бы, чтобы было иначе». Читать дальше.

Больше о лидерах прошлого и настоящего - их личных стратегиях, жизненных выборах и инструментах влияния – в новом канале профессора Сколково

Я совершенно пуст и бесчуственнен, в проезжающем мимо трамвае больше живого смысла.

20 ноября 1913, 30 лет

Сегодня вечером я снова был полон боязливо сдерживаемых способностей.

19 ноября 1911, 28 лет

Нет, работа в конторе вовсе не настолько меня донимает, судить об этом можно хотя бы по тому, что я справляюсь с ней уже пятый год, из которых, впрочем, первый был особенно ужасен, в частном страховом агентстве, с присутственными часами от восьми утра до семи, а то и до восьми, до половины девятого вечера, ужас, мерзость! В том учреждении было одно место – в узеньком коридорчике на повороте к моему кабинету, – где меня почти каждое утро охватывало такое отчаяние, которого и куда более стойкой и цельной натуре, нежели я, за глаза хватило бы для блаженного самоубийства. Сейчас-то мне гораздо легче, тут – совершенно незаслуженно – со мной обходятся даже любезно. Особенно заместитель директора, мой непосредственный начальник. Недавно у него в кабинете мы дружно, голова к голове, зачитывались стихами Гейне, а в приемной тем временем, не исключено, что и по самым неотложным надобностям, томились посыльные, столоначальники, посетители, терпеливо дожидаясь, пока их впустят. И все же это достаточно скверная тягостная повинность, не стоящая даже тех сил, которые приходится тратить, чтобы ее просто терпеть.

Письма Фелиции, 18.11.1912, 29 лет

Вечером, после того как я с шести часов утра делал уроки, я заметил, что моя левая рука уже некоторое время из сострадания поддерживает пальцы правой руки.

16 ноября 1911, 28 лет

В последние дни я выгляжу весьма трогательно.

письмо Хедвиге Вайлер, ноябрь 1907, Прага, 24 года

...чем больше получаешь, тем больше надо боятся на этой ненадёжной, вращающейся Земле...

Письма Фелиции, 14.11.1912, 29 лет

...опять вдруг стал смотреть вокруг слишком измученными глазами.

письма Максу Броду, 13 ноября 1912, 29 лет

Родители, ожидающие от своих детей благодарности (есть даже такие, которые ее требуют), подобны ростовщикам: они охотно рискуют капиталом, лишь бы получить проценты.

12 ноября 1914, 31 год

Горечь, которую я чувствовал вчера вечером, когда Макс читал у Баума мой небольшой рассказ об автомобиле. Я замкнулся в себе и сидел, не смея поднять голову, прямо-таки вдавив подбородок в грудь. Беспорядочные фразы с провалами, в которые можно засунуть обе руки; одна фраза звучит высоко, другая низко, как придется; одна фраза трется о другую, как язык о дырявый или вставной зуб; иная же фраза так грубо вламывается, что весь рассказ застывает в досадном недоумении.

9 ноября 1911, 28 лет

Вечером два часа бродил по улицам и вернулся домой, только когда руки в карманах почти совсем окоченели от холода. После чего проспал шесть часов почти без просыпа, сохранив лишь смутное воспоминание о сновидении, в котором были Вы, – помню только, что сон был несчастливый. Это первый раз, когда Вы мне снитесь и я об этом помню. Только теперь, кстати, понимаю, что именно этот сон единственный раз за всю ночь меня и разбудил, правда, ненадолго. Утром, впрочем, я был разбужен раньше обычного, ибо наша няня ворвалась в квартиру с криком, который мне спросонок показался чуть ли не материнским, принеся известие о том, что моя сестра вскоре после полуночи разродилась девочкой. Я еще немного повалялся в постели – напрямую будить меня в доме не осмеливаются, даже когда надо, только шумом во всех соседних комнатах – и не мог понять столь радостного участия нашей няни в этих родинах, поскольку сам я, брат и дядя, не испытывал по этому поводу ни малейшей радости, лишь зависть, одну только лютую зависть к сестре, а еще точнее – к своему зятю, ибо у меня-то никогда детей не будет...

Письма Фелиции, 08.11.1912, 30 лет

...одеваюсь я вот уже несколько лет кое-как. Один и тот же костюм верой и правдой служит мне на работе и на улице, дома за письменным столом и даже зимой и летом. От холодов я закалился едва ли не лучше деревянной чурки, но даже это, наверно, еще не повод, чтобы одеваться, как я, то есть, например, расхаживать вплоть до ноября без плаща или пальто, являя в своем летнем костюмчике и летней же шляпе зрелище почти шутовское среди закутанных прохожих, принципиально не надевать жилетку (я изобретатель безжилеточной моды), не говоря уж о некоторых иных, опускаемых здесь, странных особенностях моего нижнего белья.

Письма Фелиции, 07.11.1912, 29 лет

Знаешь ли Ты, что с зимы прошлого года я не написал ни строчки, которая могла бы после меня остаться?

Письма Фелиции, 06.11.1913, 33 года

Возбужденное состояние после обеда. Начал с размышлений, покупать ли мне — и если покупать, то на какую сумму, — облигации военного займа. Дважды направлялся в лавку, чтобы сделать нужное распоряжение, и оба раза возвращался, не заходя туда. Лихорадочно высчитывал проценты.

5 ноября 1915, 32 года

В понедельник я ухватил на улице за шею мальчишку, который вместе с другими бросался в беззащитную служанку большим мячом, как раз в тот момент, когда мяч стукнул девушку по заду; в ярости я стал душить его, затем оттолкнул и выругал. Потом я пошел дальше, даже не взглянув на девушку. Когда ты полон гнева и вправе думать, что при случае так же исполнишься ещё более прекрасных чувств, совсем забываешь о своем земном существовании.

27 марта 1912, 29 лет

Я любил Тебя, как люблю и сегодня, я видел, что Тебе плохо, я знал, что Ты из-за меня два года безвинно страдала так, как даже виновные страдать не должны, но я видел и то, что Ты моего положения постигнуть не можешь. Что мне было делать? Ничего иного, кроме того, что я и делал: поехать с Тобой, молчать или говорить какие-то безнадежные глупости, слушать байку того чудаковатого кучера и смотреть на Тебя с чувством, что это в последний раз.

Письма Фелиции, 02.11.1914, 31 год

Вот уже полтора месяца мой распорядок дня выглядит следующим образом. С восьми до двух или до половины третьего контора, с трех до половины четвертого обед, после обеда сон, по-настоящему, в расстеленной постели (вернее, по большей части лишь попытки заснуть, если не снится какая-нибудь жуть) – до половины восьмого, потом минут десять гимнастики, нагишом, у открытого окна, потом часовая прогулка либо в одиночестве, либо с Максом или еще одним другом, затем ужин в кругу семьи (у меня три сестры, одна из них замужем, другая помолвлена, и третья, самая любимая), после чего, около половины одиннадцатого (но иногда и в половину двенадцатого), я сажусь за стол и пишу, сколько хватает сил, желания и счастья, до часу-двух-трех ночи, а однажды даже до шести утра. Затем снова гимнастика, как уже описано выше, только теперь без серьезных нагрузок, после чего обмывание и – в большинстве случаев с легкими болями в сердце и подрагивающими брюшными мышцами – в постель. Ночь моя состоит из двух частей, сначала из бдения, потом из бессонницы, и вздумай я обо всем этом в подробностях поведать, а Вы – меня выслушать, это письмо не кончилось бы никогда. Разумеется, после всего этого не приходится удивляться, что с утра у себя в конторе я приступаю к работе, когда силы мои практически на исходе. Некоторое время назад у нас в коридоре, по которому я прохожу, направляясь в машинописное бюро, стояли носилки для переноски папок с делами и кип всякой прочей документации, так вот, проходя мимо них, я всякий раз думал, что они предназначены исключительно для меня и одного меня дожидаются.

Письма Фелиции, 01.11.1912, 29 лет

Я грязен, Милена, бесконечно грязен, оттого и поднимаю такой шум насчет чистоты.

Письма Милене, четверг

Сегодня в обед пришли сразу два письма от Вас; их бы не читать, а разложить на столе, спрятать в них лицо и потерять рассудок.

Письма Милене, среда

...где-то позаботились, чтобы жизнь всякий раз била меня в лоб и приводила в чувство.

Письма Фелиции, 29.10.1913, 30 лет

...опять измучен ночами и головой, или головой и ночами...

Письма Фелиции, 28.10.1916, 33 года

...каждое воскресенье – это чудо, манящее сияние которого я начинаю прозревать уже в понедельник с утра, едва проснувшись. Главная же трудность после этого – как протянуть целую неделю до следующего воскресенья, как протащить воз работы сквозь все эти будни, когда к пятнице ты окончательно выбиваешься из сил и, кажется, все, мочи нет. Когда вот так, час за часом, проводишь неделю, когда даже при свете дня ты в силах сосредоточиться лишь ненамного больше, чем нескончаемой бессонной ночью, и когда вдруг оглянешься на себя посреди беспощадной машинерии такой вот недели, – тогда поневоле начнешь радоваться, что эти безотрадные, тоскливые дни все-таки худо-бедно проходят, влачатся, и тебя наконец-то ждет благодатная передышка...

Письма Фелиции, 27.10.1912, 29 лет

Для практических занятий я слишком слаб, для теоретических слишком неспокоен...

письмо Максу Броду, 25.10.1923, Берлин-Штеглиц, 40 лет

... лучше уж умереть от ненаписанного, чем от писанины...

Письма Фелиции, 24.10.1912, 29 лет

...манера писать у меня не сама по себе такая дурацкая, она дурацкая ровно настолько, насколько отражает мой нынешний образ жизни...

Письма Фелиции, 23.10.1912, 29 лет

Сейчас во мне куда меньше уверенности, чем ночью.

письма Максу Броду, вторник

Потерянный день. Посещение фабрики Рингхоффера, семинара Эренфельса, Вельча, ужин, прогулка, теперь 10 часов, я дома. Все время думаю о черном жуке, но писать не буду.

21 октября 1913, 30 лет

Может быть, я действительно погибаю, утренняя грусть вернется, я не смогу ей долго противиться, она отнимает у меня всякую надежду. У меня нет даже желания вести дневник, возможно, потому, что уж слишком многого там нет, возможно, потому, что я все время должен описывать лишь половинчатые и, по-видимому, неизбежно половинчатые действия, возможно, потому, что само писание усиливает мою грусть.

20 октября 1913, 30 лет

...один вид домашнего супружеского ложа, несвежего постельного белья, аккуратно разложенных ночных рубашек раздражает меня до тошноты, из меня буквально выворачивает наружу все мое нутро, словно я родился не окончательно, словно я снова и снова прорываюсь на свет из этой затхлой жизни в этом затхлом мирке и снова и снова обязан находить подтверждения явности своего существования, словно я неразрывно связан с этими отвратительными вещами если не всецело, то хотя бы какой-то своей частью, по крайней мере на ногах, что рвутся бежать, но только беспомощно месят первозданную бесформенную кашу, они виснут веригами.​

Письма Фелиции, 19.10.1916, 33 года

Легко вообразить, что каждого окружает уготованное ему великолепие жизни во всей его полноте, но оно скрыто завесой, глубоко спрятано, невидимо, недоступно. Однако оно не злое, не враждебное, не глухое. Позови его заветным словом, окликни истинным именем, и оно придет к тебе.

18 октября 1921, 38 лет

Ничего не довожу до конца, потому что у меня нет времени и всё во мне теснится.

17 октября 1911, 28 лет

В вагоне: кончик носа старой женщины с почти еще молодой тугой кожей. Значит, на кончике носа и кончается молодость, и там начинается смерть?

16 октября 1911, 28 лет

Закутавшись в пальто, забиться в угол трамвая.

15 октября 1913, 30 лет

Хотел это письмо порвать, не отсылать и на телеграмму не отвечать, телеграммы так двусмысленны, но вот пришли открытка и письмо – эта открытка, это письмо! Но даже и после них, Милена, и даже если мне придется искусать в кровь мой жаждущий высказаться язык, – как могу я поверить, что ты – сейчас! – нуждаешься в моих письмах, когда единственное, в чем ты нуждаешься, – это покой, и ты это сама не раз говорила, пусть и почти бессознательно. А эти письма – одна только мука, они рождены мукой, неизбывной мукой, и причиняют лишь муку...

Письма Милене, понедельник

Когда же наконец нелепый мир хоть немного подправят?

Письма Милене, пятница

Улица шумная, к тому же наискосок что-то строят, – и все-таки: быть одному в комнате – это, наверное, условие жизни, быть одному в квартире – условие счастья; стало быть, квартира эта – одна из составляющих счастья, все так тихо, душевая, кухня, прихожая, три остальные комнаты, не то что эти общие квартиры с их гвалтом, с их содомом, с кровосмесительным разгулом давно уже неуправляемых, разнузданных мыслей, желаний и тел, когда во всех закоулках, между всеми кроватями и шкафами плодятся недозволенные связи, несообразные, случайные вещи, незаконные дети, – где неизменно все происходит не как в тихих пустынных предместьях в воскресный день, а как в оглушительно-суматошных многолюдных предместьях в беспрерывный субботний вечер.

Пришла сестра – проделала долгий путь, чтобы принести мне завтрак (в чем решительно не было нужды), да еще и несколько минут звонила в дверь, пока я не пробудился от этого письма и от своего отрешения.
Ф.

Но квартира мне не принадлежит, сестрин муж тоже намеревается часто наезжать сюда летом.

Письма Милене. Четверг, утро.

Если я доживу до сорока лет, то, наверное, женюсь на старой деве с выступающими вперед, не прикрытыми верхней губой зубами… Но до сорока я вряд ли доживу...

9 октября 1911, 28 лет

...когда сегодня вечером мать снова завела свою обычную песню и не только возложила на меня вину за огорчения и болезни отца, но добавила еще этот новый разговор насчет отъезда зятя и насчет того, что фабрика остается совсем без присмотра, и даже моя младшая сестра, которая обычно меня поддерживает, с чувством, которое в последнее время передалось от меня к ней, проявив чудовищное непонимание, покинула меня и стала на сторону матери, все мое тело вдруг пронзила горечь – не знаю, была ли это просто желчь, – я с абсолютной ясностью увидел, что для меня теперь существуют только две возможности: либо выброситься из окна, когда все уйдут спать, либо ближайшие две недели ежедневно ходить на фабрику.

письма Максу Броду, 8 октября 1912, 29 лет

Неразрешимый вопрос, сломлен ли я? Гибну ли я? Все признаки говорят за это (холод, отупение, состояние нервов, рассеянность, неспособность к работе, головные боли, бессонница); почти единственное, что говорит против этого, – надежда.

7 октября 1915, 32 года

...чем глубже копаешь себе яму, тем тише становится…

6 октября 1915, 32 года

Моя болезнь, дорогой Макс? Скажу тебе по секрету, я едва ее ощущаю. Я не температурю, кашляю мало, не чувствую никаких болей. Одышка есть, это верно, бывают затруднения при ходьбе или иногда при работе, я дышу вдвое чаще прежнего, но это не так уж мне мешает. Я начинаю думать, что туберкулез в такой форме, как у меня, не бог весть какая болезнь, она даже не заслуживает специального наименования, это лишь набирает силу зародыш смерти вообще, и оценить, что это значит, пока невозможно. За три недели я прибавил два с половиной кило, то есть увозить меня отсюда будет существенно тяжелее.

письма Максу Броду, начало октября 1917, Цюрау, 34 года

Я неспокоен и язвителен.

4 октября 1911

Диктуя на службе довольно длинное уведомление о несчастных случаях участковым управлениям, я, дойдя до конца, который должен был прозвучать повнушительнее, вдруг запнулся и не мог продолжать, а только уставился на машинистку К. – она же по своему обыкновению особенно оживилась, задвигалась в кресле, стала покашливать, рыться на столе и тем самым привлекла внимание всей комнаты к моей беде. Искомый оборот приобрел теперь еще и то значение, что он должен был успокоить ее, и чем необходимей он становился, тем труднее давался.

Наконец я нашел слово «заклеймить» и соответствующую ему фразу, но держал все это во рту с чувством отвращения и стыда, словно это был кусок сырого мяса, вырезанного из меня мяса (такого напряжения мне это стоило). Наконец я выговорил фразу, но осталось ощущение великого ужаса, что все во мне готово к писательской работе и работа такая была бы для меня божественным исходом и истинным воскрешением, а между тем я вынужден ради какого-то жалкого документа здесь, в канцелярии, вырывать у способного на такое счастье организма кусок его мяса.

3 октября 1911, 28 лет

Бессонная ночь. Уже третья подряд. Я хорошо засыпаю, но спустя час просыпаюсь, словно сунул голову в несуществующую дыру. Сон полностью отлетает, у меня ощущение, будто я совсем не спал или сном был объят лишь поверхностный слой моего существа, я должен начать работу по засыпанию сначала и чувствую, что сон отвергает мои попытки. И с этого момента всю ночь часов до пяти я как будто и сплю, и вместе с тем яркие сны не дают мне заснуть. Я как бы формально сплю «около» себя, в то время как сам я должен биться со снами. Часам к пяти последние остатки сна уничтожены, я только грежу, и это изнуряет еще больше, чем бодрствование. Короче говоря, всю ночь я провожу в том состоянии, в каком здоровый человек пребывает лишь минуту перед тем, как заснуть. Когда я просыпаюсь, меня обступают все сновидения, но я остерегаюсь продумать их. На заре я вздыхаю в подушку, ибо всякая надежда на прошедшую ночь исчезла. Я вспоминаю о тех ночах, в конце которых выбирался из сна столь глубокого, словно был заперт в скорлупе ореха.

2 октября 1911, 28 лет

...из швейцарской нашего агентства мне звонят с известием, что лежит от Тебя письмо. Я бегу. Но обнаруживаю там не швейцара, а начальника экспедиции – отдел, куда у нас поступает вся почта. Требую письмо. Начальник ищет на столике, где письмо якобы только что лежало, но не находит и объявляет, что во всем виноват швейцар, он, дескать, самовольно забрал письмо у почтальона, вместо того чтобы его обычным порядком отнесли в экспедицию. Как бы там ни было, мне приходится ждать швейцара, причем очень долго. Наконец он является, здоровенный детина, ростом долог, умом короток. Он не помнит, где письмо. Я, в полном отчаянии, кричу, что буду жаловаться директору, требую очной ставки между портье и почтальоном, во время которой портье должен клятвенно пообещать никогда впредь не брать у почтальона писем. Не помня себя, мечусь по коридорам и лестницам, тщетно разыскиваю директора…

Письма Фелиции, 01.10.1916, 33 года

Хочешь расширить кругозор? Подпишись на эти каналы о литературе, искусстве, истории и многом другом!Интеллектуальный деликатес для взыскательных умов:

🎩 ЭСТЕТ 2.0 — Твой путеводитель по миру культуры, который подскажет «Что посмотреть?» и «Что почитать?». Регулярные анонсы кинопремьер, новинки литературы и статьи о живописи и истории;

🌍Фак мой мозг. Наука и история — захватывающие истории прошлого, удивительные научные факты и люди, которые изменили мир!

🗣ЧЕРЧИЛЛИЗМЫ — самые яркие слова, афоризмы и занимательные истории известных политиков прошлого и настоящего;

🎸 Весь ВЫСОЦКИЙ — у каждого есть свой Высоцкий, а этот канал - маленькая Вселенная, Вселенная Высоцкого;

🍿ГИВ МИ СИНЕМА — рецензии на лучшие фильмы и сериалы в самом удобном формате;

📜 Золотой век — мельчайшие крупицы истории, собранные со всевозможных печатных источников: книги, газеты, фотографии, открытки;

🧬Мамкин генеалог — док. детектив, о том, как автор восстанавливает генеалогическое древо. С 0 до 3000 человек. Реальные ресурсы, базы данных и инструменты;

📖Кафка на завтрак — Франц Кафка в цитатах, письмах и дневниках;

📚История по полочкам — современные тенденции мирового развития: история, демография, социология, экономика. Строго научный подход;

🌞Солнышко тут пишет — рецензии от ведущего подкаста "Кактус". Уже можно почитать про Longlegs и "Головоломку 2";

📓 Книжный склад — склад с антикварными книгами: обзоры редких изданий, советы по оценке, увлекательные истории о книжных сокровищах;

🎥Джармуш на каникулах — бескультурный блог дяди Джима о кино;

🎙Первый Подкастовый — главный канал про подкасты для подкастеров. Что происходит с подкастами в России и мире.

Объем работы вовсе не определяет степень важности дела.

Замок

Различные туманные решения. Именно такие мне и удаются.

29 сентября 1915, 32 года

Отвечу и тебе, пожалуй, друг мой забугорный Франц. Да, мне ведомы радости одиночества, особенно на его начальных этапах. Знаешь ли, со своим одиночеством я всю жизнь веду особую игру. Будто проверял его на прочность, испытывал себя, воображая, что способен выдержать любые жизненные испытания. Хотя на деле всё это лишь самообман. Ведь, как ни крути, всегда я был зависим от любви, от внимания девушек, от их нежных прикосновений, заботы, от красоты тела, пронзительного взгляда и мягкого, чарующего голоса.

И вот что парадоксально: всякий раз, когда я обретал желаемое, когда какая-то из них, наконец, становилась моей, спустя время моя страсть неизменно угасала. Все усилия и жертвы обесценивались, а я вновь становился самим собой — без прикрас, без масок, выпуская наружу своих внутренних демонов. Да, мой друг, я был ведом темными силами, раздирающими разум и тело. Мне всегда казалось, что я ищу одиночества, жажду вернуться к нему, к его наслаждениям — и, что немаловажно, к употреблению алкоголя и наркотиков без ограничений.

Мои зависимости всегда толкали меня в объятия одиночества. Я отвергал тех, кто был дорог мне, будто они были случайными прохожими, чьи лица уже стирались в памяти. Мне хотелось идти по самому легкому пути, по той тропе, где не нужно ни заботы, ни обязательств. Где не требуется отвечать за поступки. Мое одиночество всегда было неразрывно связано с выпивкой и наркотиками, и когда я стал трезвым, оно оказалось со мной, хотя я его уже и не желал.

Поначалу я пытался находить в одиночестве свои преимущества, радовался его тихим наслаждениям. И действительно, в нём было нечто манящее. Но со временем оно стало отравлять меня. Казалось, я исчерпал все его светлые стороны, и теперь оно, словно ядовитая змея, кусает меня, наполняя горечью. Да, я по-прежнему одинок, но жизнь без дурмана открыла мне глаза на истинные причины моего стремления к уединению. Я не сам к нему пришел — меня вели мои же зависимости. И теперь, оказавшись в одиночестве по воле прошлого, у меня не осталось выбора, кроме как смириться с ним.

Сначала я пытался мириться с этим положением, искал в нём смысл и урок. Но, быть может, это и есть мой крест — испытание, данное за все те годы, что я прожил, причиняя боль другим. А теперь, даже когда появляется возможность выйти из этой тьмы, судьба играет со мной, словно говоря: "Тебе были даны шансы, но ты их упустил. Теперь же ты должен пройти свой путь, преодолеть лабиринт, чтобы понять и принять свои ошибки".

Так что, Франц, назвать одиночество блаженством я не осмелюсь. Скорее, это тот яд, с которым нужно уметь обращаться с осторожностью. Как и со многими вещами в этой жизни.

... нет ничего печальнее, чем письмо, посланное по неточному адресу, это уже и не письмо вовсе, а скорее вздох.

Письма Фелиции, 28.09.1912, 29 лет