[daymonri_content]

Запись вчерашнего стрима.

👁Битвы Ереси. Коронид Туле: По слову Луперкаля👁

✅ Запись стрима на Ютубе.
✅ Статья в ВК.
✅ Статья на Дзене.

😉Сюда завтра залью.

Скол, други✊ В преддверии стримов по Лунным Волкам вспомнилось, что у нас есть и другая замечательная серия - Битвы Ереси😈 Поэтому сегодня в 21:00 по Мск нас ждёт...

👁Коронид Туле: По слову Луперкаля👁

– Хвалю твой боевой дух, – говорит Онфлер. – И мне известен твой послужной список. Подвиги впечатляющи. Именно поэтому тебе доверили командование боевой единицей. Но вы, Влка Фенрика, ваше поведение ужасно. Оно граничит с прямым неподчинением.
– Так и есть, – соглашается Сартак. – Но подвиги впечатляющи. Не будем забывать об этом.
– Когда мы вступим в бой с предателями, – шипит Онфлер, – я жду от тебя абсолютной приверженности. Приверженности приказам командования. Приверженности принципам Астартес. Ты справишься, Волк? Если не сможешь, то скажи сейчас, и я заменю тебя. Мне сообщали, что твой сержант, Рева Медузи из Железноруких, – надёжный офицер.
– Да, он надёжен, – отвечает Сартак. – Как и я. Я буду приверженен, претор-капитан.
– Хорошо, – кивает Онфлер.
– Но когда мы вступим в бой с предателями, – продолжает Сартак, – я жду, что ты не отстанешь от меня. Если не сможешь, то скажи сейчас.
Онфлер смотрит на него в упор. В ответ Сартак улыбается, сквозь заплетённую бороду видны клыки.
– Уверен, что смогу, – говорит Кулак.

В преддверии битвы за Санктум.
"Конец и Смерть, Том 2" Дэн Абнетт.

Шёпот отвлекает. Тогда он решает говорить вслух, чтобы заглушить его. Красному это не нравится.
– За два тысячелетия до начала современной терранской цивилизации шумары создали эпическое произведение, известное как «Сказание о Гигамехе». Там есть история о двух воинах, которые спорили, казнить захваченного врага или оставить в живых...
Красное шипит от досады.
– Воины убили пленного, и это навлекло на них осуждение со стороны тех, кого они считали богами. Разумеется, богов не существует. В данном случае слово «боги» – это метафора общественного осуждения. Таким образом, эпическая поэма, которой около тридцати тысяч лет, является самой ранней записью человечества об этике войны. Об идее справедливого и несправедливого убийства. Это первое рассмотрение военных действий с позиций морали.
Красное рычит от досады. Он улыбается и добавляет:
– Уже тогда люди осознавали, что не может быть крови лишь ради крови.
Снова рычание.

Дорн троллит Кхорна.
«Конец и Смерть, Том 2» Дэн Абнетт.

Их было двадцать. Двадцать младенцев, сотворённых воинам. Двадцать детей, рождённых богами. Возможно, они появились, как человеческие существа. Возможно, он вылепил их, будто скульптор. Или просто пожелал, чтобы они были, – кто знает?
Известно лишь, что их рассеяли меж звёзд, как семена при посеве разбрасывают на пашне. Они росли и мужали без отца, и каждый становился отражением своего мира, сформированный людьми, принявшими его. Доброта и жестокость незнакомцев.
Был тот, кто улетел дальше и пал глубже, чем остальные. Он очутился в земле без радости, где не было дневного света. Где жестокости оказалось куда больше, чем сострадания, а честь дёшево ценилась среди воров и убийц. Это дитя – этот дикарь – никогда не было воспитано человеком. Никто не преподавал ему уроков милосердия, приёмная мать не прогоняла от него ночные кошмары. Единственный из потерянных малышей, он так и не узнал… неправильности своего удела. Правосудия несправедливости.
Каждый из них, каждый из этих божественных детей, задумавшись, что есть «правильно», а что «неправильно», понял – это вопрос точки зрения. Каждый по мере взросления учился справедливости, осознавая, кого надо наказать, а кого – поощрить. На них влияла этика их учителей или братьев по оружию.
Но в конечном счёте все познали единственно важное обстоятельство: «правильно» – это то, что они сказали, а «неправильно» – то, что они решили покарать. Так делал их отец.
Это были только дети, но одновременно и боги, которых будут любить и которым будут поклоняться… Что касается дикого дитя, у него не было наставников. Никто не кормил его, поэтому он сам научился охотиться и содержать себя. Никто не успокаивал его, когда он мучился от кошмаров во сне и странных видений. Ему пришлось самому продираться сквозь них и познавать таинство видений на ощупь.
Никто не обучал его правосудию, и он сделал то, чего ни один ребенок не делал ни до, ни после, – он понял всё сам. Он видел грубость и жестокость – и он познал их. Видел, как люди злоупотребляют силой, а мир и плодородие уступают место ужасу и насилию. И ты знаешь, к чему он пришёл, глядя на это?
Он понял, что правосудие – высшая сила. Понял, что, если хочешь победить хищников, крадущихся во тьме, надо стать самым сильным хищником из всех. Он понял, что, если желаешь наказать убийцу, у тебя есть только один путь – стать самым искусным убийцей. Понял, что, если желаешь принести в мир равенство и порядок, необходимо выследить всю грязь, которая стоит на пути, и использовать против неё её же оружие. И есть только одно оружие. Более сильное, чем любое другое. Более острое, чем любой клинок. Это оружие – страх.
Воры и головорезы, насильники и убийцы держали в руках мир, они подчинили его себе, поскольку каждый мужчина и каждая женщина боится их. Дикое дитя стало единственной силой, которая могла их остановить. Злу предстояло начать бояться самому. Так он превратился в Ночного Призрака.
Он преподавал правосудие через ужас. Он привёл тот мир к спокойствию и процветанию, уничтожив насилие и анархию. Сделал это в одиночку, скрываясь в тенях, но для пользы всех. Его звали Конрад Кёрз,и он был моим повелителем.

«Повелитель Ночи» Саймон Спуриэр.

Твои дары щедры. Изысканны. Разложение для прекрасного Ангела, перерождение из смертности жизни. Кровь для дорогого Рогала – освобождение от удушающего порядка его линейного разума, благословенное забвение Хаоса, где он наконец-то сможет забыть о решениях и стать тем нерассуждающим воином, которым он всегда мечтал быть. Для сурового Константина – освобождение перемен, что позволит ему отказаться от шорящих строгостей его жизни и стать кем-то большим, не безропотным слугой, а свободно мыслящим существом, владеющим секретами, которые от него всегда скрывали.

А для твоего отца – удовольствия. Награда в виде радости, гордости, права быть, наконец, тем, кем он всегда был на самом деле, и наслаждаться этим состоянием, больше не тяготясь обязательствами или судьбой, не сковывая себя желанием руководить или командовать, не калечась рамками тридцатитысячелетнего плана. Здесь Он сможет предаваться удовольствиям и радоваться власти ради самой власти. Человечество может пройти свой жалкий путь без Него. Ему не нужно больше думать о людском роде.

Если они примут твои дары, что ж... Этот Двор будет полон, радостен и славен. С тобой, возвышающимся над всеми, и с ними четырьмя, правящим советом, новым Морнивалем, зависящим от каждого твоего слова и исполняющим твои приказы.

Согласятся ли они? Некоторые – возможно. Увы – не все. Кое-что нельзя изменить, даже если прошлое и будущее, как здесь и сейчас, перестали существовать и стали единым целым. То, чем они были раньше, трудно изменить, хотя теперь это неизбежно. Рогал – твой, ты в этом уверен. В нём вскипает кровь, и её не остановить. Сангвиний, которого ты всегда любил, тоже примет твой дар, ибо кто откажется от жизни, предложенной рукой брата? Он придёт и воссядет рядом с тобой. Тебе кажется, что он близок, очень близок к тому, чтобы увидеть истину всех вещей. Он всегда видел больше, чем другие.

В отношении Константина у тебя имеются большие сомнения, ведь он колебался ещё до твоего рождения. Его зависть к тебе и твоим братьям слишком глубока. Он бы давно убил всех вас – и тебя, и остальных. Но ведь у него так мало свободы воли, так мало понимания. Он такой, каким его сделал твой отец, всего лишь инструмент. Несомненно, прекрасный и несравненный, но с таким же успехом можно приказать мечу перестать быть мечом. Бедный Константин – не более чем долг и послушание в человеческом обличье, и он многого не знает для того, чтобы понимать, как лучше.

Что касается твоего отца, Он, в некотором роде, согласится с наибольшей вероятностью. Мешает лишь Его эго. Он всегда знал, как будет лучше, и за тридцать тысячелетий эта вера в себя настолько окрепла, что превратилась в камень. Его нельзя согнуть, можно лишь сломать.

Ты надеешься, что Он сломается. Твои дары искренни, но, если они будут отвергнуты, ты не станешь колебаться. Если же, к твоему удивлению, отец согласится, ты будешь рад. Вы снова будете вместе, как в те давние три идеальных десятилетия. Но ты не думаешь, что Он согласится, и втайне даже надеешься, что Он этого не сделает. Его время прошло. Когда-то ты любил его больше всех остальных, но теперь ты ненавидишь его за фальшь и ложь. «Откажись от моего дара, отец. Подними кулаки и сразись со мной. Я хочу этого, хочу убить тебя».

Ты вздыхаешь. Тьма шепчет. Она шепчет твоё имя, ты в этом уверен.

Ты выходишь из Двора Луперкаля в огромный зал и впервые с тех пор, как всё это началось, ступаешь на поверхность Терры.

«Конец и Смерть, Том 2» Дэн Абнетт.

Стоя на мостике, Шадрак, с которого капала чужая кровь, принял последнее сообщение от Амадея Дюкейна.
Его старого друга, его командира, за которым он шёл с самого начала.
– Горгон мёртв! – прокричал ему Дюкейн.
– Не понял, мой господин?
– Он мёртв! Его больше нет! Фулгрим прикончил нашего отца! Они все погибают там, Шадрак! Это грёбаная резня! Полный...!
– Мой господин, отводите корабль с линии огня!
– Слишком поздно, парень! Двигатели накрылись. Корпус расколот. Они уже внутри! Долбаные ублюдки…
Изображение моргнуло и исчезло на секунду, после чего вернулось.
– ...мни Ржавь!
– Повторите, мой господин!
– Я говорю, вспомни Ржавь! Судьбы миры, ты же был там! Ты был одним из первых, Шадрак, одним из моих Несущих Бурю! Чёртовым воином самого Императора!
– Так точно, мой господин.
– Тогда не забывай Ржавь, парень! Не вздумай лечь и умереть! Никогда! Ты же помнишь, с какими кошмарами мы сражались там! Миллионы зеленокожих ублюдков! Но мы подняли бурю. Мы подняли грёбаную бурю! Мы превозмогли!
Голос лорда-командующего превратился в хриплый, пронзительный крик. Медузон не знал, что стало тому причиной – боль или помехи, забившие вокс-канал.
– Мой господин? Лорд-командующий Дюкейн?
Разбившееся на отдельные фрагменты изображение вспыхивало и угасало.
– Подними бурю, Шадрак! Подними чёртову бурю, мой мальчик! Скажи Железному Десятому, что нужно поднять бурю, которая зашвырнёт этих ублюдков в ад!
Изображение пропало, экран заполнился белым шумом. Потом оно на мгновение появилось в последний раз. Амадей Дюкейн рычал.
– Не вздумай забыть ме...
Связь оборвалась.
Корабль лорда-командующего моргнул, словно пропадающий сигнал связи, и на его месте возник сияющий шар новорожденного солнца.

"Медузон" Дэн Абнетт.