(2)
Обратный механизм, о котором, кстати, весьма точно догадывается Гейндль, это переизбыток эмоций, достигших своего пика, но, при этом, оставивших впечатление у субъекта, что ничего более яркого получить не возможно – особенность, позднее названная «серотониновой ямой».
По факту ее прохождения, психопатический элемент, если переживет эту «высшую грань» уже будучи на пути антиобщественного становления своей новой внутренней конституции, может впасть в регулярные повторяющиеся и не лишенные техничности убийства, но теперь уже не в стремлении добыть переживания, а, скорее, отточить технику.
Гейндель предполагал, что эта минимальная доза «счастья» достигается ими либо с использованием препаратов опиатного свойства, либо же при копировании некоторого ведущего образа идеального убийцы/шулера/иного идеализированного объекта для подражания или же только после слепого выполнения чьего-то стороннего приказа, содержащего запросы, конечно же, противоречащие понятию общественной нормы.
Также, стоит отметить, что все старые интересы, память о которых ощущается преступником как последняя связывающая компонента с его прежней личностью, одним своим упоминанием повышают склонность к болезненной избирательности, контрпродуктивности.
Страдающий переживает спонтанное возбуждение от единичного названия или внезапной встречи с миром уже неактуального «себя», его мысли становятся все спутаннее, речь начинает отличаться снижением словесно-логической структуры и, что нередко отмечали криминалисты еще до Гейнделя, при взятии под стражу или при прямом вопросе о причастности к произошедшему и осознании собственной вины нередко ни один из таких людей не может дать отчетливых показаний.
В ряде случаев, отзывчивость по отношению к чужому влиянию переходит на новый уровень – аддиктивной привязанности, где истинное подменяется чужеродным-ложным, но подсовываемым теми, кто имеет в этом прямой корыстный интерес, сопровождаясь резким отказом от прежних убеждений с полной утратой контроля над собой.
Иначе говоря, индивид ищет свою полную противоположность в другом, группе или образе и, чтобы заглушить нарастающие проблемы ЦНС принимается полностью следовать приказам со стороны.
На этой минорной ноте краткий курс анналов неоломброзианской криминалистики подходит к своему логическому финалу. Учитывая, какую непредсказуемую колебательность способно проявлять человеческое внимание по отношению к подряд идущему тексту в наше нелегкое для подобных практик сосредоточения время, подведу беглые выводы, прокладывая основные позиционные штрихи для дальнейшего теоретизирования.
Итак, благодаря Гейнделю, во многом опередившему свое время, можно утверждать ряд безусловных моментов, чтобы, во-первых, определить суть преступного намерения и последующего деяния как отклик организма, терпящего серьезные органические или паталогические состояния и оттого не отдающего себе отчета, в какие идеологические рамки его заведет это наваждение, не имеющее, при всей своей губительности, очевидной клинической природы.
Второй пункт – цепь последовательных вспышек «экзальтаций», все сильнее убывающих в мощности нейромедиаторной реакции, понуждающих индивида менять контуры своего восприятия на целиком противоположные и поддаваться чужому намерению («чужой», в данном случае, это не только конкретный человек, но и образ, который мог ранее мотивировать, но после определенного критического слома, стал давлеть как недосягаемая величина и оттого переворачивать значения прежних идеалов на полностью противоположные).
Целокупно, проходя этот процесс, личность трасформируется либо в психопатическое отродье, машинально повторяющее свои злодеяния, либо же в податливое животное, реагирующее на приказы образа «анти-Я» или конкретной группы людей/человека.
В порыве общей наглядности и простоты понимания формулируемой мною гипотезы, установим мысленную проекцию к нашему герою, но начнем с малого, определим основные границы валидации неконтролируемого и уже осуществленного, но недостаточного в рамках системы полюсной дихотомии эндогенных и экзогенных факторов распада личности.
