От вопроса “Как заменить старый инструмент новым?” творческий человек постепенно переходит к вопросу “На что вообще способен новый инструмент?”. В этот момент система репрезентативного мышления, обусловленная интерфейсом нового инструмента, начинает вытеснять старую - так, ранние эксперименты группы Suicide с синтезаторами привели к тому, что они стали использоваться для имитации других звуковых окружений (например, индастриал), а не живых инструментов; изобретение брейка и даба ямайскими диджеями - к тому, что современный музыкальный продюсер мыслит лупами, сэмплами и дорожками. Изменяется массовое понимание того, что есть структурная единица той или иной формы контента. Так появляется новое искусство.
Нетрудно догадаться, что новая система творческого мышления будет обусловлена тем самым окошком текстового промпта, который является основным элементом интерфейса любого AI-инструмента. “Строительным материалом” станет некое обширное облако тегов для ввода, тайп битов и стилей, визуальных, исторических и мемных ассоциаций в два-три слова каждая, а также набор подобий и образов тех, кто успел существовать в эпоху до AI. Постепенно эти символы будут терять первоначальные ассоциативные связи и обзаводиться новыми, уже в отношении друг к дружке. Пример, который мне сейчас кажется верным - возможное возникновение полностью AI-генерируемого кино, в котором современный актер (или скорее даже герой мема) будет повторно использоваться, как театральная маска, для выражения определенного эмоционального фона или собирательного образа. При этом контекст его биографии, других амплуа, первоисточника не будет иметь никакого значения - обыгрываться, деконструироваться и обманывать ожидания в новой форме искусства будет уже “маскот”.
То, что завтра станет ремеслом, рутиной творческого процесса - вчера по сути было сакральной тайной, маркером подлинного творчества в поп-культуре. Вчера вся поп-культурная критика была посвящена вопросу “что на что похоже” и “что откуда пошло”, а музыкальными визионерами (от Канье Веста до кого угодно), например, считались те, кто первыми смогли найти неочевидную и незаезженную эклектику стилей или уловить ностальгическое наслоение ассоциаций раньше, чем его смог выразить обыватель. Из этого вытекала культурологическая “эсхатология” момента - такие понятия, как “ретромания”, “хонтология” и подобные, выражающие страх перед концом истории в искусстве; перед тем, что прошлое, насыщающее искусство настоящего, будет исчерпано до такой степени, что окончательно превратится в пошлый набор технологических уловок, и в мире не останется места для нового творчества.
Рискну предположить, что люди в возрасте 25-30 лет сейчас - последние, для кого ностальгия не демистифицирована окончательно, не является банальным техническим аспектом производства контента. Далее над стариками, которых завораживает и пробивает на слезу клип с девчонкой, танцующей в лесу с VHS-эффектами под лоуфай-техно, будут беззлобно смеяться, как над пабликом “Филиал Одноклассников”. Зумеры уже воспринимают вещи иначе - они живут в мире, перенасыщенном ассоциациями прошлого и мгновенными микротрендами, которые существуют для них как бы в одной временной плоскости, и каждый референс занимает в их системе ценностей гораздо меньшее место. Само же знание о тайп битах, трендах и отсылках для них - то же самое, что для предыдущих поколений знание о том, кто круче всех играет на гитаре, быстрее крутит вертушки и читает рэп: стремительно теряющий цену символический капитал.
Конечно, это вовсе не значит, что для грядущих поколений будет чужда ностальгия и сентиментальное восприятие искусства в целом - просто у них будет своя система ценностных абстракций, своя сакральная тайна в сердце искусства, создающая все новое и необъяснимое, и, возможно, даже свой собственный тупиковый момент наподобие “ретромании”, который успеет наступить до прихода технологической сингулярности - момента, когда AI начнет понимать человека лучше его самого. Подробнее об этом - в следующей части.
